Оx ты, дедушка Матвей! Белозерское

                ОХ ТЫ, ДЕДУШКА МАТВЕЙ.

             Бабушка любила сиживать на кухне у окошечка, а меня усаживала перед собой прямо на стол, разминая и целуя каждый пальчик на моих босых ножках. Ходить я научилась только в год и два месяца, а вот говорить начала ещё до года и сразу целыми небольшими предложениями, отчётливо произнося каждое слово.

      Под этим окном находилось наше крыльцо, а напротив, через забор, сиял белизной дом бабы Паши. Правильнее, наверно, сказать – изба или хата. Сруб, сложенный из огромных, толстенных брёвен, тщательно белился известью два раза в год. В сторону нашего дома выходили сени и крыльцо, а на улицу смотрели два окошка с голубыми наличниками и палисадник, огороженный штакетником. Через него просовывались долговязые незатейливые цветы, с длинными лепестками розового, малинового и белого цвета, называемые китайскими ромашками. Они цвели,  роняли семена и снова росли сами. Такие цветы только лентяям разводить. Но к бабе Паше это не относилось, наоборот, её называли «чистоткой», ведь она два раза в год белила свою избу изнутри и снаружи. Снаружи дома в Белозерке обычно не белили, и наш дом тоже был серенький, да и брёвна не такие толстые.

           Вместе с бабой Пашей жил дед Матвей. Он не уделял мне особого внимания, и воспоминаний о нём у меня мало. Но, сидя у окошка с бабушкой, мы часто видели, как сосед ходит по двору в своём сером пиджачке. Не представляю, сколько ему было тогда лет, но волосы на голове у него были все седые. Кстати у моей бабушки тогда не было ни одного седого волоска. Может поэтому, она его жалела и часто приговаривала: «Ох ты, дедушка Матвей, - белая головка.» А потом и я так приговаривала, даже напевала, как песенку, как только он выходил во двор.

          С бабушкой мы играли в ладушки, напевая хором: « Лады, лады, ладушки! Где были? У бабушки!…» Она усаживала меня к себе на колени, и я восторженно перекрикивала её: «По кочкам, по кочкам, по гладенькой дорожке, в ямку – бух! Раздавили сорок мух!» При этом я проваливалась между её колен в подол и, цепляясь за придерживающую меня руку, снова забиралась на колени. «Ну, всё. Приехали уже», - старалась угомонить меня бабушка и пересаживала на кровать или лавку.

             Я любила сидеть рядышком со своей любимой бабушкой, такой доброй, ласковой и спокойной. С ней было очень надёжно, уютно и тепло. И, самое главное, я чувствовала, что она меня действительно любит, а не просто делает вид или притворяется, как это иногда бывает. С ней я перестала болеть, поправилась, повеселела. А вот к чужим людям я относилась недоверчиво, воспринимала всеx насторожённо, смотрела на них исподлобья, не любила, когда со мной сюсюкали, заигрывали, грубо или глупо шутили. Мою милую бабушку я вспоминаю с огромной благодарностью и любовью, ей я обязана своим счастливым, безмятежным детством, полным ласковой заботы и тепла.