Нить, 1988, Мурманское книжное издательство

 
 


ББК 84Р7
        М29












Рецензенты:

Иван Бессонов,
Виктор Тимофеев








Художник
АНДРЕЙ  ВЕТРОГОНСКИЙ







Мартова О. А.
М29       Нить: Первая книга стихов. — Мурманск: Кн. изд-во,
1988. — 52 с. — (Кассета «Приобщение»).

Первая книга стихов мурманской журналистки,

                ББК 84Р7
                Р2
ISBN 5—85510—026—х                © Мурманское книжное
                издательство, 1988
 





ОЛЬГА МАРТОВА

НИТЬ

 




Первая книга
стихов



МУРМАНСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1988
 

О

Нам шепчут ночки и деньки:
«Вы наши дочки и сынки».
Я плоть от плоти этих лет —
В зубах автобусный билет,
Авоська врезалась в ладонь,
Визжа, сложилась дверь-гармонь,
И вслед, как старый пес, верна.
На брюхе поползла луна.

Я тонкой пуповиной строк
Срослась с тобой, мой век, мой рок. Тебе уже не сбросить с плеч
Лицо мое, работу, речь.
Вся до царапинки твоя,
Живи, мой век, меня творя.

...День банным лип ко мне листком, Подолом ситцевым, зевком.
Как просто — лист сорвать и смять, Но, бледная, проходит мать:
«Я вынянчила ночь. Стучат
Секунды — пульсом в родничке.
День, будто хворое дитя,
Несу на согнутой руке».



3
 
О

      Нет стебля
Нежнее тела.
Но как ни полоть —
Не выполоть плоть.
Не вытоптать — не сорняк.
Не выпытать, что да как.

Вот девчонка с фермы несет бидон, Чуть угрюмо лицо, как набухший бутон, И колышется рядом с нею тоска. Тяжелей и белей молока.

Поговорка простая
В переводе с латыни —
Моя ладонь прорастает
Лишь в чьей-то горячей ладони.

Нет зверя упрямей крови. Как ни бей, ни трави — Что до запретов живой корове Пред лугом живой травы?

Душой не криви — Умерщвление плоти Еще в почете. На цветение крови Набрасывают покровы.

А она все идет, и звенит бидон, И лицо уже—цветок, не бутон.



4

О


Отсентябрил, отфевралил, отмаялся, Год мой прошел без Венеры и Марса. Год мой прошел без войны и любви. Только луны было много, луны.

Некогда дивная, в небе одна,
Ныне доступная дева Луна.
Ныне доступная, хоть не без риска,
Но почему-то не ставшая близкой.

Двери закрыв, упиваться с ленцой Сизой, бесстыжей луной.

Я просыпаюсь, ты дремлешь, бледна. ...Босховой рыбы крутое яйцо.
И в твоих жилах вспухает луна.
...Разве же это лицо?

Над циферблатом тоски заводной,
В сладости, с привкусом пасты зубной,
Телепрограммой приправить блины Ежевечерней луны.

Глянь-ка, на улице стылой, но людной Лица припудрены известью лунной.

Ярости трубы, ожоги любви —
Лучше, чем зубы луны.


5
 

О

Накиньте зимней осине
На голые плечи кумач.
Купите тощей осине
Свистульку и сдобный калач.

Не побрезгуйте месяцем,
И месяц хочет участья.
О жизни судите вместе с ним
За стаканчиком чая.

Облако, встаньте в очередь!
Женщины, воробьи,
Не напирайте очень!
Хватит на всех любви!

















6

БЕЛАЯ ШАМАНКА

Белой лисицей по талому снегу.
Белой совой по рассветному небу, Блесткой-обманкой, дождинкой по ставню
Я промелькну. И следа не оставлю.

Ты, до залетного счастья охочий,
Что ж, не робей. И прицелься точнее.
Не от беды белый свет потемнеет — Перьями запорошу тебе очи.

Я не боюсь твоих доводов грозных —
Я не боюсь твоих выстрелов громких. Сладко со мной заблудиться в березах, Сладко уснуть на высоких сугробах.

Белою ночью да черной тоскою — Севером сердце твое успокою.
Севером сердце твое приголублю, Дальнею далью, неведомой глубью.












7

О


Бились усталые руки,
Как под острогами — щуки.
На дощечке сосновой
С полтретьего до полшестого.

И усмехалось тесто,
Как молодое тело.
Страстью кипел маргарин,
Яркий, как мандарин.

И рот баранка открыла,
Когда я шутя говорила:
«Вот этот пельмешек — папа,
А этот пельмешек — мама,
А этот, маленький самый,—
Сыночек папы и мамы».

И было кастрюльки дно
Занятней любого кино.
И дети, как мотыльки,
Кружились в пыльце муки.

Ах, как мы все постарались,
Чтобы барашки белые
Из пудреной пасторали
На нашей кухне — заблеяли!

...И счастье далось мне в руки
На дощечке сосновой,
С хитрой ухмылкой щуки,
В половине шестого..


8

ИМАНДРА


— Как живешь, мое чудо? —
И ответило:

                — Худо. —
И, качнувшись от боли,
Под ракитою села я.
— Ты мое голубое!
— Я теперь — твое серое.
Стальные ножи и вилки
Снуют по несвежей скатерке.
Но ни вчерашней икорки,
Ни голубиной жилки.
Выпита голубизна.
Синь съедена.

Кем ощипана иволга?
Чья «ошибочка»—Имандра?

Вытрясены опилки
Из Мальвины-танцорки.
Звон разбитой копилки,
А в ней — только камни-обмылки.
Я вижу — ножи и вилки
Танцуют на серой скатерке.

...Неужели — дыра
Там, где некогда — Имандра?
И забытое имя —
Има... Има?..


9

О


Сапфир, бирюза.
Сибирь, Бирюса.
Имена страны и реки —
На самом дне коробочки,
Где — пуговицы от модной хламиды,
От детской рубашки и мужских брюк.
Косточки — виноград, урюк.
Колечко игрушечной пирамиды.
Что угодно — коготь грифона
И донце выпитого графина.
И пуховой шерсти моток —
Бабы Катин всегдашний платок.
И двадцать бумажек с телефонами и адресами
Вперемешку со старыми ключами и часами.

Но что это еще нащупала рука?
Река.
Какая еще зазвучала струна?
Страна.

Дорогие подарки — бирюза и сапфир —
На самом дне коробки.
Бирюса, Сибирь.







10

О





И я, и я была влюблена
И с милым каталась на ялике.
Но не бросалась в глаза луна,
Как вырез на пододеяльнике.

Поскольку Север — белая ночь.
Белая ночь — черное прочь.
Луна в благолепье небес
Терялась, как бледный бес.

Одна из тысячи странность.
Ты левую бровь изгибал дугой.
Одна из тысячи — радость.
И чем она хуже любой другой?

Наша высокая широта —
Это открытые ворота.
Близко — полюс.
Близко — космос.
И доступнее хлеба —
Мякоть ситного неба.

...Быть может, затем и любовь — бела
И ушла, не оставив зла...







11
О


Голому да босому
Ни к чему жемчуга.
Но вот опять под солнцем-
Слезы из глаз — снега.
Глянь из окна: белеет
Даже за крайней чертой.
В марте душа болеет
Снежною слепотой.
В марте студеным полднем
Кружится голова.
Кто я и что — не вспомню.
Знаю только — жива.
Не от мороза — лапоть.
Не от беды — засов.
Что причитать да плакать —
Не надо ни слез, ни слов.
Не объегорить горя.
Стужи не обогреть.
Только, смиряя гордость,
В белое поле глядеть...










               

                12
О


В ночь с пятницы на субботу,
Презрев дневные заботы
И разные ноленс-воленс,
Юноша пишет оду
Под названием «Вольность».

Но ода — всего лишь ода.
Стихотворение в книжке
Для первоклашки-свободы,
Очень послушной малышки.

В ночь с пятницы на субботу
В теплых пижамах из байки
Маленькие свободы
Отправляются баиньки.

Ах, как сыро на улице,
Холодно и темно!
Мамочка очень волнуется,
Затворите окно.

Маленькие свободы,
Вам не разрешены
Под частый всхлип непогодь!
Ирреальные сны.

Байка — в цвет небосвода.
Кажется, время не пятится,
Но все не настанет суббота.
Продолжается пятница.


13

О





Покамест не добыты лавры,
Не завоеваны права.
И экзотичны, как кентавры,
В тетрадках новые слова.

Мы шелк рогожей залатаем,
Колонну подопрем колом.
Мы не на крылышках летаем —
В нелепой ступе с помелом.

И кто-то улыбнулся тонко,
А кто-то хохотал до слез:
Начало — личико ребенка,
Конец—шершавый рыбий хвост.

О первенцы Земли и Неба,
В подгузниках из облаков!
Круты до воспаленья нёба
Слова из тех черновиков.

Но вот когда звучат литавры,
Иная высота взята —
К нам больше не идут кентавры
На белую траву листа.







14
О



Вечерами твое зеркало
На меня угрюмо зыркало.

Молча осуждал — рояль.
И вполголоса мораль
Мне читали ходики,
Старые уродики.

А новейшие фужерчики.
Сняв картонные тужурочки,
Во хрустальной наготе
И в кристальной чистоте —
Ожидали чьих-то уст.
И лежал на полке Пруст.

И лежал на полке Пруст,
А еще — латунный крест.
И стоял капустный хруст —
Кто капусты больше съест.

Длилось вяло и застойно
Рассердечное застолье.
— Модерн-токинг, модерн-токинг...
Что за мебель?

                — Это теткин.
Называется «Пегас».
Дядя делал на заказ.
— Дядя, видно, не балда.



15

— А ма тант видал? Бурда)
— Ах, спаси латунный крест.
Схорони от этих уст!

Платье — аглицкий покрой,
Бутерброд держу с икрой.
Отчего же твое зеркало
На меня угрюмо зыркало?
 

О



Обернулся молодцом
С желтой фиксой воровской.
Покатился колесом
Вдоль по матушке-Морской.

— Дети, жизнь есть жирный сыр,
В этом сыре много дыр!
Тары-бары-растабары,
Темны оборотня чары.

Каждый глаз — как жадный рот.
Полуповар, полукот
Из веселой детской басни.

Я смотрела без боязни,
Как в шашлычной ты, косой,
Обернулся колбасой.
Но, трезвея с каждым вздохом,
Стал под утро скоморохом,
Стал под вечер — серафимом,
Нежным мальчиком, любимым!

Но — рванула нитку бус.
Но — сказала:

                «Не боюсь!
Как на опытного — дура,
Есть на оборотня — дуля».




17
ДИАЛОГ С ЗЕРКАЛОМ


— Нет, не модно и странно весьма.
Но когда ограничена сумма...
— Да, чего там, дырява сума.
Если нету другого костюма,
Шуба дряхлая сводит с ума,
Если все не проходит зима...

— Что ж, пожалте.
Наряд Пьеро.
Все четыре атласных помпона —
Будто шарики для пинг-понга,
По волану — двойное перо.

...Это ласточки девичий лик,
Лопасть первого аэроплана.
И взыгравший почти что в сопрано Певческий, петушиный кадык.

Я готова. Ракетка, лови!
К небесам, к идеальной любви
Мои туфли вспорхнули, как куры.
И щебечут про шуры-муры
Продавщицы две, визави.

Я наивна, я верю в добро.
На прощанье — четыре поклона.
Нет, не надо другого фасона,
Всем к лицу эта сказка Перро.







18
Тон помады и туши для век
Поменять, обстановку и век. Попроситься в оборки Мальвины
 Или в кружево дикой малины.
Ах, какие открылись картины!
(А в окне только серенький снег.)

— Нет, не модно и странно весьма.
— Что ты, что ты, в парче или в ситце (Ты ведь так захотела сама)
Ты есть ты.
И некуда скрыться.


























19
О





Двор, исползанный до дыр.
На веревочках — качеля.
 Оловянный глаз Кощея
И с помойки черный дым.

Шепелявь, беззубый двор!
Брось ковром под ноги сор!
Ударяй меня под дых.
Сладковатый, липкий дым!

Мы с тобою повелись,
Над тобою поднялись —
От девятого колена,
Сучковатого полена.

Неба синего стаканчик
Помнишь? Детский кулачок
И вспотевший одуванчик,
Как на бедность — пятачок?

Эта известь — кость моя.
Эта ветошь — бровь моя.
А вот это—колея,
Битая, неровная...








20
О





Я обычна, как вторник.
В стоптанных сапогах
И дешевых серьгах
Будний день — мой двойник.

Липнет к окошку вторник.
Входит, зевая, дворник
И выгребает сор —
Позавчерашний узор.

Ты прекрасен, как праздник.
Ты один на миру —
На высоком юру.
И парит, будто парусник,
Твой пиджак на ветру.

Между нами — твоя свобода.
Теперь и навек
Между нами — среда, и четверг,
И пятница, и суббота.

А я все бегу, бегу за тобой.
Я долго, преданно жду воскресенья.
...А хмурый вторник чувствует боль. Кусает губы спросонья.







21
О





И стыда, и труда нам отмер я но поровну,
Жизнь идет не спеша, будто баба по наледи.
На плечах коромысло, и ведра наполнены.
В равновесье решение мудрое найдено.

Не жалей обо мне. Боль вернется, как маятник.
Мы навеки с тобой друг у друга в заложниках.
А захочешь узнать, чем душа моя мается,— Расспроси у своей. Так-то будет надежнее.























22
О





Окна в доме — черствые сухари.
Три налево — черные сухари.
А бывало, важные, как цари,
Плыли мыльные пузыри.

Хлебный пар, дыханья елочный шар
Да еще соломинки капилляр.
Поцелуи — в руки плывут, бери.
Никого не благодари.

Но сереет в корыте пена.
Неуклонно и постепенно.
Долгий дождь стоит стиральной доской,
Мылом пахнущий, городской.

Погляжу еще раз на темный дом
И застыну сереньким сухарем.
...А бывало, шли под гармонь зари, Рассиявшись, как пузыри.













23
О





Он скользнул по облаку, паломник, Серой тряпкой под окно упал. Крутанувшись, как в борще половник, Балерина размешала бал.

Балерина сочиняет взоры
И сдвигает горы, взаперти.
Голубь кругло смотрит из-за шторы —
Ты не прочь на облако взойти.

Ноги вяжут солнечные нити,
Веселы, как лошади в овсе.
Над райком, в сияющем зените
Руки исполняют «баленсе».

Лишь немногие выносят качку
Волн небесных ночи напролет.
Серый голубь оправляет пачку.
Балерина — зернышки клюет.













24
О





Я в джинсах из материи вареной
(В каких подпольных ведьминских котлах?)
Иду-бреду, не белая ворона.
На модных клиновидных каблуках.

Какая нынче заварилась каша!
И даже запах гари от зари.
(Вари, горшочек, не ленись, вари!)
И масла подливают фонари,
И на обочинах густеет сажа.

В котел — мою тоску, и тени-крылья,
И каблучков серебряные клинья!

Но кажется, вот-вот уже, чуть-чуть —
Как джинсы из материи вареной,
Я с жизни шелуху сорву.
                И — суть:
Ребенок потерявшийся, зареванный...













25
О





В небе — на титульном гладком листе —
Стальной завиток сиянья.
И скоропись улиц. В их тесноте
По снегу поле отводят сани.

К этой тетрадке зимнего дня
С кляксой — потерянной детской кепкой — Зачем-то пришпилена жизнь моя
Стальной канцелярской скрепкой.























26
О





На улице сельской,
Меня провожая,
Соседка соседке
Шепнула: «Чужая».

Блеснула серьгами,
Взглянула устало.
А слово как камень
На сердце упало.

Чужая, чужая...
И, век не смежая,—
Травою Валдая,
Росою Можая,
И солнечным полднем,
И вечером лунным —
Все полем и полем.
Все лугом и лугом.

С рассвета летали,
Да кликать устали
Меня за собой лебединые стаи.

Уста опалили,
Да не напоили
Ни сладость малины.
Ни горечь полыни.





27
Все рядом — сосновые темные стены,
Подсолнухов сонных
Шершавые стебли.
Все близко. И счастья залетного перья
В избе над Успеньем,
Над синим Успеньем.

Но не достучаться
В широкие ставни
До светлого часа,
До песни и тайны.

И вслед мне, негордой,
Жалеючи, жаля,
До горечи в горле —
«Чужая, чужая...»
 

О





Сейчас летающих больше, чем ходящих. Поэты клянутся, что сызмальства крылаты.
А я стеснялась рук своих худющих
И черных нарукавников, тяжелых, как латы.

Но распухало небо — воздушный синий шар, Когда петлял по улочке мой воробьиный шаг. И вился над коленками фартук шальной, Будто подпаленный факел смоляной.




















29

О





Я красила наш забор
В голубую краску.
Ты красил соседский забор
В золотую краску.

Под солнцем под золотым
Смеялась я, вся голубая.
Под небом под голубым
Кружился ты, золотой.

На чуть подсохшем заборе
Я села, худая галка.
А ты на соседском заборе
Повис, как мочалка.

И крашеные заборы
Понеслися вскачь.
До свидания, мама, не плачь!

На голубом заборе
Доскакала я до любви.
На золотом заборе ты —
Может, и до Юпитера.
(А был ты приезжий, из Питера, Немыслимо городской.)
С ранеткой за голубой щекой
Кричала я небу:
                «Лови меня!»




30
Можно до Белого моря
Доскакать на заборе.
Нельзя до черного горя
Доскакать на заборе.

Тебя звали Длинный Кольша.
Нам было по нескольку лет.
И с того лета больше
Мы не видались, нет.





























31
О





На шее чувствую ошейник.
(Какой провел меня мошенник?)
И половицами с утра
Поскрипывает конура.
Поналетели, словно оводы,
Дела, досуги, встречи, проводы...

Не бог, не червь,
Не сер, не пестр,
Быть может, пес,
Да только чей?
Мой друг, забавник и затейник.
Ты тоже носишь свой ошейник.
В цепочке тридцать три звена...
И с пуговки свисает хлястик.
Работа, дом, друзья, жена...
Как трепаный несчастный хвостик.
Мой вечный, мой неверный пес, Согбенный, как немой вопрос,
Ты хочешь влево полшажочка?
Не рыпайся. Хозяин, чу!
А я кручу свою цепочку,
В свою веревочку скачу.

Мне — в час, когда выходит тать, Младенчики боятся буки, —






32
Нырнуть бы с головой в тетрадь
И ставить синенькие буквы.

Ах, незабудки, незабудки
В тени бетонной сонной будки!
 

О





В детской косичке тугая лента —
Вьется по жизни легенда.
Красный, на славу и на позор, Неоспоримый узор.

...Кровь от простынь давно отстиралась, А потом белье разорвали на тряпки,
И старая женщина, скинув тапки,
Все терла оконные стекла, старалась.

Истлели лоскутья, хранимые впрок,
И вода утекла под порог.
А библиотеку распродали наспех.
В розницу — перекупщикам на смех.

В ноябре метелица стегать пошла
Для тех, кто уснул, одеяло в строчку.
Но потомок на белой груди стекла,
Как встарь, дыханием вытеплил сердечко.

Из рванья и вранья, из крови и строк Возникает легенды высокий слог.
А почему?
Никто не ответил.
Ни старуха, ни книги, ни ноябрьский ветер.

Лишь лента рассвета, всему вопреки, Вьется — над рекою строки.


34
О





За крахмальные сорочки
Старые счета.
И стихов косые строчки,
Каждая — черта.

Отчертился. Открестился —
От какой беды?
Отстрадал. Не зря кровился:
Как бинты — листы.

Выпевал о рае, аде.
Только не пойму —
Лестницу себе ты сладил
Или же — тюрьму?

Свечка кланялась, моргала,
День был юн и строг.
 И свежа твоя могила
За оградкой строк.













35
О





«У нас очень мало места для поэзии...» Журнальными страницами затыкают щели. И все ж она является при любой оказии, Без предупреждения и даже без цели.

Журнал закрою и выйду на кухню.
Струйка из крана лепечет: «Не плачь!» «Люби!» — за окошком баба бухнет. «Живи!» — просвистел волейбольный мяч.

«Поймите, для поэзии очень мало места».
И все же она дует из всех щелей.

...Один стихи бросает, как окурок с моста, Другой стихи спасает — он моложе и злей.

















36
О





Распугали нынче фей-то,
Нет на свете фей.
Ты одна осталась, флейта,
В сказочке моей.

Худ флейтист и мал, как птица,
Не пригрет судьбой.
Он почти тебя стыдится,
Но грешит с тобой.

Эх, десятку налабать бы!
Пригласи, народ!
Плакать на чужие свадьбы
Он тебя берет.

Дешевая работенка,
По «колу», друзья!
Флейта, горлышко ребенка,
Доченька моя...













37
О





Слова здесь лишние. Одна?
Чтоб всем послышалось — «огня».
А сколь ни повторяй «один», —
О дань! О день! О джин! О гимн!

О месть — ничуть не изменя,
Уйти дыханьем из меня.
О лесть — родная, обниму,
Пойми, мне надо одному.

Не обману. Не отниму.
Но — одного. Но — одному.
Но — мной одним, но — об одном,
О чудный гимн хрустальным днем!

Сидишь, усталая, в метро.
В журнал уставилась мертво.
— Не надо од, ни новых мод.
Мне нужен корень слова — «од»,
Моей печали корень — «од».
И в плаче искривился рот...

— Лечила б раны-то!
                — Одна?
С рукой протянутой — «Огня!»







38
О





Голубое свиданье —
У ворот, в переулке.
Голубое вязанье —
За окошком, в шкатулке.

Колет их из-за рамы
Чей-то взгляд, словно спица.
— Мы в силках, мой упрямый!
— В облаках, моя птица!

Ах, любовная тайна,
Полинявший лубок!
Все худеет, все тает
Сердца теплый клубок,

И даже изогнутая крючком водосточная
                труба
Мечтает сплести себе теплую накидку
Из голубиной стаи...

В мире плотных, лукавых
Прибавляется петель.
Тонкой ниточкой —травы,
Зацепило и пепел.

Парочка у забора —
Слабенький узелок.
Сложной вязи узора
Ненадежный залог.



39
Ты накрой их, везенье.
Голубой рукавицей)
И конца нет вязанью,
И свиданье все длится.
 

О



Боязнь тополиного пуха,
Липучего лиха...
Потеха!

Сегодня расстелены все тюфяки, Блистают кроватные шарики.
По улицам — хватит ли места? — Вальсирует чья-то невеста
Вселенная, ей помоги!

Ликует грядущий озон —
Мир полностью осеменен.

А черное лоно —
Как голая рана,
Земли оскудели соски.

Боязнь тополиного лета,
Любовного пота,
Всего-то —
Летучей игры.

Из этой коры
Не сплести себе лапти.
Хватило нам веры — по крошечной лепте,
Отец, не кори.

Родятся из тайной спирали
Галактики и менестрели,
Но вот — засмеялись костры.


41
Мы стали бы асе тополями,
Мы все проросли бы стихами,
Гортань, как гордыня, суха.

А тополи,
Те, что полсвета истопали,
Те, что пол-лета прохлопали, —
Лишь половина греха.






























42
О





Туз трефовый, словно черт,
Из колоды старых карт
Выскочил. Идет подсчет,
Кто остался в дураках.

Не окончена игра
Лампы с заоконной тьмой.
Я весенний облик твой
Глажу взглядом до утра.

Друг любезный! Нечем крыть.
Черный ворон, сто чертей!
Слышу шорох мрачных крыл
Над головушкой твоей.

Я, покуда шум да гам,
Как сквозь дымку, уж прости,
Вижу строгие снега,
Трудные твои пути.

И любовь в пустом углу
Точит на тебя иглу.
Как окончится игра —
Так отточится игла...








43
О





Не дано в январе
Кувыркаться на дивном персидском ковре.
Ах, ковер атласный,
Зверь опасный,
Шелковый, добрый зверь —
Не пролазит в дверь,
За косяк зацепился чернявой русалкой.

А дано в январе
Укрощать ковер во дворе
Алюминьевой выбивалкой!

Слышишь, пушки палят во весь двор —
Родился ковер.
И, скатившись с перил, —
Баловник! —
Лижет снежную пыль.
Ах, умница!
Мама с папой не налюбуются.

Что, дружок мой, нос повесил?
День без мук угас.
И сбежавший с полюса лютый ветер Выбивает нас.








44
ВЕТЕР И ЖЕНЩИНЫ






Ветер качает в люльке
Бирюльки.
Детские санки, хвост русалки, рыбья сеть, песья шерсть…

Невеста — вязальная спица,
Жених — матросский сапог.
Тоже годится, будь спок.

Не чая, качаю
Да и обвенчаю.

...А не то — просочиться в щелку, Растрепать завитую челку:
Лежи, красавица, на диване
У ветра в кармане,
Балуйся рыбкой сухой —
У морского за пазухой.

...Тянет из елок последние соки,
Лют, немилосерд.
А на десерт —
Женщин кусает в щеки.

Мужики ему не сдаются,
А вот женщины, нежные, гнутся.

И все же они красивы,
Как строчки, набранные курсивом...



45
О





День валится — как ноги подрубили — Под пыльные хибинские рябины.
И по ветру скудеют небеса — Старушечьи худые волоса.

День в мае был раскованным и голым,
А нынче бы — закутаться по горло.
Две чайки — две царапинки
Пирке Вспухают на заломленной руке.























46
О





И плитки кафеля, как ладони,
И воздух цвета ночной сорочки
К лиловой жилке и теплой мочке ласкались.
...Ты добрый, да?

И в оробевшем дощатом доме
Секунды щелкали, как кусачки,
Обрывая моей привычки
Перегоревшие провода.

Как след на шее губной помады.
Ясны вчерашней любви приметы,
И сны, как наволочки, примяты,
О боль, белизна, беда!

Неужто от зайчика-недотроги,
От лучика на моем пороге
И вправду бывают пожары, ожоги?
...Ты ведь не сердишься, да?













47
О





Не умирать же мне от зависти,
Мне в выходной — пластинку завести Или насвистывать, по крайности.
Но в дверь стучат, и слышится:
                «Впусти!»

Но—вот тебе мой дом, моя гортань,
И лампы луч, и мускул языка.
Прольется кровью на окно герань,
А вместо занавески — музыка.

Ах, если б, если б выучиться петь! Наверно, был бы серебристей путь.
Так вольно к песенке припасть и пить
И даже, может быть, совсем пропасть.

И даже, может быть, от зависти Состариться, и все-таки нести
Две нотки посеребренных в горсти.
Два грошика, в копилку радости.

Четыре четверти! Перекрести.
Три четверти! В мазурке закрути!
...Ах, нету сил опять ее терпеть.
Впустить ее. Согреть. Не торопить...







48
Ольга Мартова

Родилась в Иркутске.
Окончила Иркутский государственный университет. По специальности — журналист.
С 1982 года живет в Мурманске,
работает на радио.
 

СОДЕРЖАНИЕ






«Нам шепчут ночки и деньки...»         .        .        .        .        .       3
«Нет стебля...»        .        .        .        .        .        .        .        .        .  4
«Отсентябрил, отфевралил,  отмаялся...»        .        .        .       .    5
«Накиньте зимней осине...»       .       .        .       .        .       .        .  6
Белая шаманка       .       .        .       .        .       .        .        .        .     7
«Бились усталые руки...»        .        .        .        .        .        .        .   8
Имандра        .        .        .        .        .        .        .        .        .        .  9
«Сапфир, бирюза...»        .        .        .        .        .        .        .         10
«И я, и я была влюблена...»        .        .        .        .        .        .      11
«Голому да босому.-»        .        .        .        .        .        .        .      12
«В ночь с пятницы на субботу...»        .        .        .        .        .      13
«Покамест не добыты лавры...»        .        .        .        .        .        14
«Вечерами  твое  зеркало...»        .        .        .        .        .        .    15
«Обернулся молодцом...»        .        .        .        .        .        .         17
Диалог с зеркалом        .        .        .        .        .        .        .        .  18
«Двор, исползанный до дыр...»        .        .        .        .        .         20
«Я обычна, как вторник...»        .        .        .        .        .        .        21
«И стыда, и труда нам отмеряно поровну...»        .        .        .    22
«Окна в доме — черствые сухари...»        .        .        .        .        23
«Он скользнул по облаку, паломник...»        .        .        .        .    24
«Я в джинсах из материи вареной...»        .        .        .        .        25
«На небе — на титульном гладком листе...»        .        .        .      26
«На улице сельской...»        .        .        .        .        .        .        .      27
«Сейчас летающих больше, чем ходящих...»        .        .        .     29
«Я красила наш забор...»        .        .        .        .        .        .        .  30
«На шее чувствую ошейник...»        .        .        .        .        .        . 32
«В детской косичке тугая лента...»        .        .        .        .        .     34
«За крахмальные сорочки...»        .        .        .        .        .        .    35
 

«Распугали нынче фей-то...»        .        .        .        .        .        .    37
«Слова здесь лишние. Одна?..»        .        .        .        .        .        38
«Голубое   свиданье...»        .        .        .        .        .        .        .    39
«Боязнь тополиного пуха...»        .        .        .        .        .        .    41
«Туз трефовый, словно черт...»        .        .        .        .        .        43
«Не дано в январе...»        .        .        .        .        .        .        .       44
Ветер и женщины        .        .        .        .        .        .        .        .   45
«День валится — как ноги  подрубили...»        .        .        .         46
«И плитки кафеля, как ладони...»        .        .        .        .        .     47
«Не умирать же мне от зависти...»        .        .        .        .        .   48
 



























Литературно-художественное издание


Мартова Ольга Андреевна

НИТЬ
Первая книга стихов


Редактор А. Б.Тимофеев
Художественный редактор В. С. Жаркие
Технический редактор Т. Б. Шахова
Корректор Р. А. В а р у ш и и а

ИБ № 652

Сдано в [{абор 01.07.88. Подписано в печать 03.11.88. ПН-01341, Формат 70X108/». Бумага типографская Л"« 1. Гарнитура журнальная рубленая. Пе¬чать высокая. Усл. печ. л. 2.28. Уел кр.-отт. 2.ii3. Уч.-изд. л. 1.28, Тираж 5000 экз. Заказ 3470 .Цена 15 коп. Мурманское книжное издательство. 183626 г. Мурманск, пр. Ленина. 100. Типография издательства Мурманского обкома КПСС. 183624 г. Мурманск, ул. К. Маркса, J8