любящие

Вот сидишь ты в картонной коробке. Ну и конечно, тут же рядом сижу я в картонной коробке. И фокус в том, что я начинаю к твоей коробке испытывать некоторую симпатию, а ты, чувствуя, конечно, эту некоторую симпатию, начинаешь мне в ответ всячески посылать ответные чувства. Но я цветок! Я, само собой разумеется, люблю не коробку эту, пусть и вполне и очень даже весьма привлекательную, а вот, собственно-то говоря, такой же цветок, как и я, который под коробкой как бы вот скрывается, то есть, проще и попросту говоря, в общем, тебя.
(Искренний выдох.)
И вот я, чувствуя твою ответную симпатию, начинаю свою коробку всячески как бы пододвигать к твоей, и понимаю, что и ты, в свою очередь, свою коробку пододвигаешь как бы к моей. Ну и, как результат таких вот действий, получается такое удивительное сближение и, скажем даже, прикосновение. Но я цветок! Да и ты, в общем-то, тоже как бы цветок, то есть, не как бы, а, собственно говоря, и есть цветок. И зачем нам, двум цветкам, сидеть в каких-то картонных коробках? Нет, коробки – это, конечно, замечательно, это как-то даже волнительно, но…
- Знаешь, что? – говорю я, - знаешь, что, давай-ка, мы в своих коробках проделаем как бы такие дырки, хотя, в общем, и не дырки вовсе, а вполне даже очень красивые и необходимые аккуратные такие отверстия.
Ну и ты, конечно, не сразу решаешься согласиться на эти отверстия, но… решаешься. И вот мы начинаем всячески дырявить свои коробки, при этом их нещадно разрывая, и в итоге получаем всё-таки большие некрасивые дыры на самых нежелательных местах. Хотя, в общем, вполне и весьма очень привлекательные дыры, да и не дыры вовсе, а такие как бы, скажем, открытия!..
Но мы цветки! И мы начинаем из этих дыр и открытий всячески друг на друга выглядывать. И вот: то я выгляну, а то и ты. Я, конечно, вначале так этак выгляну, но не туда, не в дыры и не в открытия, а как бы мимо. Ну а ты как бы очень аккуратно так прильнёшь к своему отверстию и всячески даже незаметно начнёшь за мной оттуда наблюдать. Но ты цветок!
И вот я наконец решаюсь так вот аккуратно и как бы незаметно прильнуть к одному из своих отверстий и взглянуть на тебя. И вот я взглядываю и вижу, а точнее, совсем даже всячески не вижу… И, в общем-то, я и не вижу то, что мне бы в этом случае видеть могло бы оно так представиться и… и…
- Это какая-то раскорячина, - недоумённо мямлю я в своей разорванной коробке.
И это такая вот на самом деле получается раскорячина. А не цветок. А не цветок! Раскорячина, какая обычно-то на огороде валяется, хотя, в общем, совсем даже не валяется, а всячески как бы там растёт. И к тому же она, эта раскорячина, хотя и не раскорячина вовсе, а как бы, скажем, такой корнеплод, то есть, положим, репа или даже вот картофель, она-то, в общем, говоря попросту, и даже-то весьма привлекательна. Ну, это, скажем, и хорошо, ведь, в сущности, не плох совсем картофель или, положим, вот даже хотя б и репа! Но я ц… я ц…
- А что же это она так как-то даже всячески хлюпает, и вот как бы немного, скажем, неприятно так немного даже почти смердит? – хлюпаю, хотя, впрочем, как бы говорю я себе.
И вдруг я понимаю, что всё это: и я, и ты, и картонные коробки, и цветки, и раскорячины, и картофель – всё это… раскорячины. И вот я это как-то всячески понимаю и   Б Е Г У.
Я бегу, вырываясь из твоих раскоряченных объятий, бегу, путаясь и спотыкаясь в обрывках и огрызках своей картонной коробки, бегу куда-то прочь, прочь, в даль, в неизвестность, в забытье, бегу, как бегут крысы, как бегут зайцы, бегу и бегу, и бегу! И бе…
. . . . . . . . . .
Но меня, конечно, ловят, и кто-то ловит меня и всячески начинает сажать в алюминиевый ящик, и я, в общем-то, как бы оказываюсь в этом весьма и очень даже алюминиевом ящике, то есть, вполне сносном и удобном таком ящике, и всячески начинаю там как бы сидеть.
И вот сижу я в алюминиевом ящике.