Исповедь пенсионерки часть первая

 В одной Лютеранской церкви, в пасторской комнате писал свою воскресную проповедь пастор. Было тихо, никого из прихожан никого не было в церкви. Никто ему не мешал писать, и он уже заканчивал свою проповедь, когда дверь приоткрылась, и пастор увидел знакомую женщину  в дверях, которая тихо спросила его:
- Примите ли, вы,  меня сейчас?  Я хочу исповедоваться.
- Да, я выслушаю вас! Что вас гложет? В чём вы виноваты, и какой грех, вы, за собой чувствуйте? Расскажите мне, Любовь Викторовна.
- Я усугубила болезнь своего бывшего мужа, с которым мы давно расстались. Я не исполнила свой долг, и не оправдала надежд его матери.  Она, умирая, оставила на попечение меня, своего сына. Я не хочу этот грех забирать в вечность. Я ведь, могу в любое время предстать на суд перед Господом.
- Конечно, мы все, создания Божии смертны, и можем предстать внезапно перед Богом. Я выслушаю вас, и во имя нашего Бога Христа, отпущу грехи.  В чём вы себя вините? – спросил её священник.  И, взяв осторожно за плечи, свою знакомую прихожанку, усадил её в кресло напротив себя. Он приготовился слушать свою знакомую.
- Я требовала от больного здоровья! Но я это делала по неразумению, и по не знанию! – сказала она тихо, и виновато вздохнув.
- Расскажите всё по порядку.
- Но, это займёт целый час.
- А я никуда не тороплюсь. Сегодня суббота, и у меня нет прихожан, так что вы рассказывайте свою историю.  Говорите, я вас слушаю!
- Я начну, пожалуй с того момента, как мы познакомились со своим бывшим мужем.
    И женщина стала рассказывать ту часть своей жизни, когда она была замужем за тем человеком, которому она «испортила жизнь». Она говорила негромко, смиренно наклонив голову. Она, тупо глядела куда-то вдаль, или же внутрь себя, и, казалось, что она всецело ушла в свои воспоминания. Священник видел её искренность и жалость, и то, что она смотрела внутрь себя, и будто видела там всё то, о чём теперь рассказывала.  Она тихо начала рассказывать: «Это было  сорок лет назад. Тогда я работала на турбазе поваром, а он приехал туда отдыхать. Звали его Толя, и ему было тогда 34 года.  Он был спортивный. У него была атлетическая фигура. Он каждый день тренировался. Он  поднимал штангу, которая  была недалеко от моих окон. И ещё он был хороший велосипедист, каждый день, после обеда, он уезжал на своём велосипеде, на котором приехал с Ленинграда на турбазу.  Он каждый день, своего пребывания на турбазе, ездил мимо моих окон. Куда-то от турбазы, может на  шоссейную дорогу, которая находилась в двух километрах, или же,  может куда-то в дальний лес, за грибами или ягодами. Но он всегда проезжал мимо наших окон.  Я не обращала особого внимания на него. Туристов было много, а нас, поваров только трое: я, моя сестра Вера и Мария, девчонка, которая жила с нами в общежитии. Мы тогда, были молодые, весёлые, задорные, много шутили и смеялись. Мы были «неиспорченные цивилизацией», провинциальные девочки, которые недавно приехали в Ленинград. Жили мы все втроём,  в общежитие в одной комнате. Не было у нас секретов друг от друга, и мы  всем  делились.
 И вот однажды, я, поссорившись с Верой, ушла в библиотеку для туристов. Там был только тот мужчина, который поднимал штангу. Я была всецело поглощена, ссорой, только что произошедший между мною и сестрой. Мне было скверно и пасмурно  на душе.  И тот мужчина, копаясь в книгах, обратился ко мне, и  тихо и вежливо спросил: «Скажите, пожалуйста, шеф-повар ваша сестра?
 Я посмотрела на него и подумала: «Что нужно этому рыжему?»  и я довольно грубо ответила: «Все мы шеф-повара».  Я не хотела продолжать общаться и разговаривать с ним.  Я  ушла из библиотеки в лес по тропинке. Я шла, не оборачиваясь, но я чувствовала его взгляд в окне.  Он стал всё время, когда видел меня, обращать на себя внимание, и говорить мне какие-то комплименты. Он, вроде, говорил что-то умное, но для меня это было «заумное», и не совсем понятное. Я улыбалась в ответ, чтобы его не обидеть грубыми словами. Я видела, что он «женихался» и отшучивалась, убегая от него.  Ему тогда было 34 года, и он был  стар для меня, хотя и спортивного телосложения.  И, несмотря, что мне уже было двадцать лет, я была тогда, не испорченной и «честной» девушкой и не допускала даже мысли о каких-то «курортных романах».  Я тогда не понимала каких-то других отношений, кроме замужества, а замуж я за него не собиралась.  Я была девушкой - провинциалкой, да к тому же мордовочкой.  Тогда в Мордовии были строгие моральные законы, и мы росли в «ежовых рукавицах отца». До меня, конечно, никто ещё не касался,  и поэтому, моего будущего мужа, Толю не выделила из общей массы туристов. Он чаще и чаще старался видеть меня, и  всегда делал мне комплименты. Однажды он пригласил меня покататься на лодке. Он говорил мне очень разумные слова, приводил примеры из литературы. Например: говорил, на сколько лет был старше Андрей Балконский Наташи Ростовой, и так далее.  Он говорил цитатами из разных книг, и  старался выказывать свой «ум», и свою «мудрость». Он блистал  передо мной своими знаниями, чтобы я сказала, какой он начитанный.  Потом, он предложил пойти мне за грибами, и я пошла с ним. Меня не испугало это, так как я была «непуганая».  Мы ходили по лесу, и он говорил мне, показывая под берёзки, или ёлочки: «Вот здесь вчера были белые грибы!» И так мы ходили по лесу, и ушли далеко от базы. Мы, пожалуй,  заблудились, и вышли довольно далеко от турбазы, на дорогу. Мы остановили проезжающую машину.  Это был грузовик.  Он посадил меня в кабину, где уже сидел молодой парень с водителем, а сам Толя взобрался в кузов. Когда мы приехали на место, по дороге на базу он спросил меня: «Тебя не обидели водитель с другом?» Я ответила, что нет, но мне было приятно, что он такой заботливый ко мне, и так тихо и заботливо спросил меня. Вечером того же дня, он поймал меня за руку и говорил мне какие-то умные речи. Потом притянул к себе, и прижал. Я вырвалась и убежала. Помню, что он крикнул вслед, что так нельзя, и что-то вроде того, что он не хотел меня обидеть. Я прибежала в свою комнату. И в душе у меня всё кипело.   Я в душе возмущалась, как мне тогда казалось, этим его постыдным поступком. Я ходила взад и вперёд по комнате, и мысленно говорила: «И как он посмел! Что он выдумал! Между нами целая вечность! Да, он стар для меня!»...  и так далее. После того вечера, если я видела его, то старалась не показываться ему на глаза. Ну, а он, как будто караулил меня.  Хватал меня за руку, когда видел меня, где-нибудь на турбазе или же бежавшую на кухню. Надо мной смеялись и подшучивали за моим столом. Правда, мы сидели только четверо; Вера, Юра, Маша и я. Но я отшучивалась и говорила: «Вы выдумывайте!» и так далее. И я,  отводила от них всякие шуточки, насчёт его любви ко мне. Но однажды Вера и Юра уговорили меня пойти с ними ночью на костёр. Они уже дружили, и у них была любовь.  Я пошла с ними, и каково было моё удивление, что за горящим костром, сидят Маша и Толя. Вот тогда, я впервые поняла, что он ещё и не видит в темноте. Словно слепого я вела его за ручку по скалам домой. Потом мне почему-то было стыдно перед Верой, Машей и Юрой, которые «подкалывали» меня, и шутили, смеясь, надо мной.   
  Но вот, закончился срок путёвки  Толи. Настало пора ему  уезжать. Но он считал нужным попрощаться со мной. И вызвав меня с кухни, говорил прощальные слова, и, поставив свой велосипед к столбу, поцеловал меня  в щёчку.  Мне было как-то, очень не ловко, и, неприятно.  Его поцелуй не понравился мне, и я, даже, протёрла то место щеки, куда он меня поцеловал.  Я легко вздохнула, подумав: «Наконец-то он уехал» И я тогда думала, что на этом  всё и закончилось, но я ошибалась.
 Однажды поздней осенью, мы сидели в общежитии и чего-то друг другу рассказывали. У нас была новая подружка вместо Веры, (которая вышла замуж за Юру и осталась в посёлке, недалеко от турбазы). Девочку звали Соня. Мы жили втроём в комнате; я, Маша и Соня. Нам было хорошо и весело, но уже были всякие разговоры; о парнях, о замужестве.  И тогда, помню, вечером Маша куда-то ушла, но вскоре вернулась. Она заливалась смехом, и, глядя на меня, не могла долго вымолвить не слово. Наконец она сказала, сквозь приступ смеха: «Ой, не могу! Там к тебе дядя Толя пришёл!»  Я хотела нагрубить Маше, и не хотела выходить фойе, где Толя ждал меня. Но девчонки стали уговаривать меня. Я вышла и Толя обрадовался, а мне было не совсем хорошо, оттого что многие девочки смотрят на меня. Мне, казалось, они осуждают меня мысленно. И тогда я настояла, чтобы мы вышли с ним на улицу. Я не могла его «отшить», так как он был старше, и я стеснялась сказать ему: «уходи!» Он стал каждый вечер приходить ко мне, и мы с ним гуляли по улицам. Однажды, гуляя, он спросил, вышла бы  я, замуж за него, за такого, какой он есть. Я тогда смеялась и говорила, что я об этом не думала. Мимо проезжала детская коляска, и я сказала: «Вот такую машину надо бы тебе купить!» А сказала я это потому, что он подчёркивал, что у него машина. Я понимала, что он подчёркивает своё превосходство надо мной. Я смеялась и подкалывала его.  Вот тогда надо бы мне заострить внимание, что у него «мания величия».  Да он знал много и этим кичился. Но теперь я знаю, что «многознание приносит печаль». Но я к нему не относилась серьёзно и шутила. Видимо ему нравилась такая смешная простушка, хотя мы были не ровня и он должен был это понимать. Тогда он много думал и мы молча пришли к общежитию.
  И после того дня, когда он таким образом прощупывал почву о замужестве, он долго не приходил ко мне.  Я уже о нём забыла и дружила с хорошим парнем, с мужского общежития. Парень тот был молодой, симпатичный, и он мне нравился, и я видимо ему тоже нравилась. Мы могли с ним говорить ни о чём часами. Нет, мы не целовались, и он был такого же воспитания, как и я.  И у нас были, общие интересы. В деревне, откуда он приехал, остались с матерью и отцом, у него ещё восемь братьев и сестёр, меньше его.
  Теперь уже не помню, где тогда был Вася, и почему-то я без него собиралась , идти в парк загорать на пруды.
  Но тогда Толя, снова приехал на своей машине.  Он пошёл со мной загорать. Он что-то говорил «заумное», а я смеялась. Я была весёлой здоровой шутницей, и смеялась часто по пустякам. Он видел, что я была весёлая простушка-хохотушка. Но тогда я уже училась на подготовительных курсах, и казалось, надо было мне быть серьёзней, но Толя заметил тогда, что я всё такая же, как на турбазе.  Помню, я говорила, что моя мечта быть скульптором.  А потом, не поступив в художественное училище, я назло поступила туда, куда я прошла по конкурсу. А прошла я по конкурсу, имея стаж работы поваром, в институт торговли, на технологическое отделение, где готовили; заведующих столовой, и ресторанов. И хотя, меня были духовные интересы, но все девчонки нашего общежития одна за другой выходили замуж. Мне стало скучно, а от скуки, как известно, делают разные глупости. Вот и я тоже сделала глупость, я вышла замуж. Тогда, я оправдывала себя, что мне тоже хотелось иметь свою семью, иметь ленинградскую прописку, и хорошего мужа.  И я вышла замуж, но не Толю, а совсем за другого и чужого мне парня. Его звали Володей. Он, видимо, был уже испорчен алкоголизмом, и его мама решила поженить его, чтобы он совсем не опустился.  И тут подвернулась я. Я тогда работала в шинном цехе художником-оформителем, а его мама там же, кладовщицей. Видимо, я приглянулась ей, и они уже, с председателем профкома, мне хорошо знакомой  женщиной «сватали меня, за моей спиной».
Тогда был у нас на заводе, праздничный вечер в доме культуры Цюрюпе, и нас усадили вместе с Володей и с его мамой. Мы танцевали порознь; Володя с какой-то девчонкой с цеха, а я с парнем другого цеха. Когда вечер окончился, мама Володи, спустившись в фойе и найдя меня, сказала: «Я видела, как вы смотрели друг на друга, и слышала, как ты, Люба, обещала проводить Володю до дома». Я удивилась, но не посмела перечить, хотя меня ждал тот парень, с которым мы танцевали,  на улице. Володя тоже ждал свою девушку, которая пошла в раздевалку.  Через день мать Володи сказала мне, что её сын ждёт меня в проходной, с букетом цветов. Я снова удивилась, но ничего не сказала в ответ. Прошла неделя и мать Володи сделала мне, будто от имени сына, предложение выйти за Володю замуж. Ох, какая я была дура, что я снова, промолчала. Ах, молодость!  Какая неразумная и глупая я тогда  была. Я тогда, ведь, хотела удовлетворить  своё любопытство. Я «дозрела»  и во мне играли гормоны. Вот она глупость! Вот тогда я от скуки сломала свою жизнь.