32. Первые письма с фронта

  32. Первые письма с фронта
По прибытию в Челябинск Иван первым делом явился к Фёдору Андреевичу и вручил ему расписку о вручении пакета. Тот поблагодарил его за своевременное выполнение задания и сказал:
- «От качества поставок стали будет зависеть качество и количество выпускаемых танков. Они сейчас так нужны фронту».
Фёдор Андреевич также сообщил очень важную новость о том, что приказом народного комиссара танковой промышленности СССР  на Урал эвакуируется большинство оборудования по производству танков и специалистов с Кировского завода.
Он добавил:
 -«У нас будет очень много работы».
Иван ответил:
- «Я работы не боюсь, готов трудиться столько, сколько нужно родине».
Потом он пристально посмотрел на Ивана, как бы оценивая его настроение, и спросил:
- «Знаешь ли ты, что фашисты окружили Ленинград»?
И добавил:
- «В городе сейчас остались миллионы людей, а количество продовольствия уменьшается с каждым днём, люди испытывают настоящий голод. А ведь там остались наши родные люди».
 Иван ответил, что он только что получил от родителей письмо, в котором мама ему рассказала об этом тяжелейшем состоянии ленинградцев и далее сказал:
- «Очень переживаю за состояние родителей, и по письму понял, как им трудно живётся и в какой опасности они находятся. Я оставил это письмо Ростиславу Викторовичу, чтобы они тоже знали о жестокости этой войны из первых уст, и могли рассказать о ней другим людям».
Фёдор Андреевич спросил:
- «А насколько жители Златоуста прониклись военным положением»?
Ответ был простым:
- «Я могу судить об этом только из того, что увидел: на улицах гуляющих людей нет, а семья, которая стала для меня родной, совершенно изменила свой образ жизни. Ростислав Викторович в горсовете трудится с раннего утра и до позднего вечера, а Ксения Григорьевна сутками работает в больнице. Они очень переживают за своих троих сыновей, недавно мобилизованных на фронт».
На что Фёдор Андреевич ответил:
- «Везде идёт война, и на фронте, и в тылу».
Иван отправился в общежитие, где ему сообщили, что к нему приходила девушка, но, не дождавшись, ушла, заявив, что ещё вернётся.
Маша появилась в общежитии на следующий день, но Ивана опять не застала, потому что тот ушёл рано утром.
 Она явилась к нему на работу, где он вместе с другими инженерами намечал места для размещения оборудования.
Заметив её издалека, одетую в лёгкое платье с ярким цветным шарфом и шляпкой на голове, он на несколько минут покинул рабочее место, предупредив об этом руководителя проекта, и пошёл к ней навстречу.
 Они, встретившись на пустыре, обнялись. Маша прижалась к нему, и он почувствовал её тело и нежные руки, коснувшиеся его лица.
 Иван хотел поцеловать её в щёку, но она быстро подставила ему свои губы, и нежный тёплый поцелуй вызвал ощущение слабого электрического тока.
 Она некоторое время стояла, словно прилипшая к нему. Иван чмокнул её ещё в щёку и нежно отодвинул от себя.
Маша заговорила звонким, но чувственным голосом:
- «Ванюшка, как я рада тебя видеть. Вчера я просидела почти целый день в общежитии, надеясь с тобой встретиться. Но ты явился, наверное, слишком поздно. Я ночевала в квартире моего брата. Его самого мобилизовали на фронт, а жена Светлана с двумя моими маленькими племянниками Кирюшей и Ванюшей меня очень хорошо приняли. Можем съездить к ней потом. Где ты живёшь, кем работаешь»?
Так как он не мог долго задерживаться, то сказал:
- «Маша, мы поговорим обо всём с тобой позже. Меня ждёт работа. Подожди меня, и мы с тобой погуляем».
Она согласилась, и через час они уже снова встретились.
Иван рассказывал ей о своей жизни в Челябинске, напряжённой работе, о поездке в Златоуст.
Выслушав его, она вдруг произнесла:
- «Ваня, помоги мне устроиться на работу».
На что тот ответил:
- «Работа здесь в основном мужская и физически трудная, даже не знаю, чем тебе помочь. О тебе очень переживают родители, они ждут тебя дома».
На что Маша ответила:
- «В Златоуст я не вернусь, я хочу быть здесь. Помоги мне».
Иван, подумав, и произнёс:
- «Ладно, пойдём со мной, а вдруг получится»,- и направился к Фёдору Андреевичу.
Увидев вошедшего в кабинет Ивана, тот поднялся со своего места и произнёс:
- «Проходи, Иван, что у тебя»?
- «Я не один, дочь Ростислава Викторовича, Маша, очень хочет работать у нас»,- робко произнёс тот.
Фёдор Андреевич вежливо поздоровался с ней за руку, спросил причину её приезда в Челябинск. На что Маша, не стесняясь своих слов, сказала:
- «Я хочу работать вместе с Иваном».
К удивлению Ивана, инспектор сказал:
- «Хорошо, пусть она будет работать у меня в отделе»,- и попросил у неё документы.
Маша не ожидала такого быстрого решения её дела и сказала:
- «Какие документы? У меня есть только паспорт».
-«Хорошо, покажите паспорт».
Она достала из сумочки паспорт и протянула инспектору, который, посмотрев ей в лицо, а потом на фотографию в паспорте, сказал:
- «Совсем молоденькая. Хорошо, потом оформимся, а сейчас получите направление в общежитие, завтра на работу к восьми утра».
Так Маша стала помощником главного инспектора по кадрам тракторного завода.
Иван помог ей поселиться в комнате общежития, а потом до позднего вечера вместе ходили по улицам Челябинска. Они везде видели стройки, новые дома, ездили на трамваях.
Для Маши это были совершенно неожиданные впечатления, вызвавшие у неё ещё большее желание жить и трудиться здесь. Она была в прекрасном настроении, и всякий раз старалась держать Ивана под руку, прижимаясь к нему. Ему и самому было приятно ощущать её близость, и он не противился, когда она как бы невзначай прижимала его руку к своей груди.
Вернулись они в общежитие поздно вечером, разойдясь по своим комнатам.
Маша передала Ивану восемь писем, пять из них были от жены, три других от друзей-геологов.
Первое письмо, открытое им, было от Николая.
Вот что он написал:
«Прошло уже почти шесть месяцев после мобилизации, и мне захотелось тебе, Иван, написать письмо. Я знаю, что все наши ребята ушли на фронт. Владимир Петрович остался по возрасту работать в горсовете, а вот где находятся Олег и Александр, я не знаю, хотя сам провожал их на фронт.
 Сегодня ночью увидел во сне нашу экспедицию на Таганай, всех наших ребят и тебя. Как будто вновь мы вели беседы о войне. Как быстро она явилась к нам. Да, то, что называется войной, можно достоверно понять, только находясь на фронте.
У нас вот-вот наступит зима, для солдата нежелательное время года. На северо-западе уже в конце октября наступили холода.
 Письмо пишу карандашом, очень неудобно писать письма в траншее. Столом и стулом мне служит сама земля.
 Скоро закатится солнце и станет темно, но сейчас пока светло. Кругом меня дорога, болото и лес. Недалеко от места нашей дислокации находится маленькая деревушка Кайвакса, жители которой бежали в соседние села из-за постоянного сильного артобстрела со стороны фашистов. От разрывов снарядов и звуков орудийных выстрелов разбежалось всё живое, только мы стоим здесь насмерть. Уже стало привычно находиться постоянно под обстрелом, и как только он начинается, мы прячемся в блиндажи-землянки. Сейчас бомбежка и перестрелка немного затихла, поэтому пишу  тебе.
 Где-то недалеко находится город Тихвин, на окраине которого идут бои. Намечается, как мне сказали бойцы, наше скорое наступление на этот старинный город. Сейчас главной задачей является сдерживание наступления врага. До этого времени нас, сформированных во взводы, роты, полки и дивизии, медленно везли на поезде. В вагонах и на остановках обучали владению автоматами.
Вчера нам дали отдых, время, чтобы соснуть с утра до обеда, так как ночью были в дозоре. А позавчера весь дивизион вёл подготовку к отражению наступления врага. Чтобы оборудовать боевой порядок подразделения, мы без отдыха работали более полутора суток.
Это значит, как мы говорим, «зарываться в землю», то есть копать траншеи и строить блиндажи. Ночью был ещё марш-бросок в своё расположение со всей амуницией.
 Да, кстати, скажу тебе, ты, может, думаешь, что я здесь какой-нибудь командир? Нет, я самый обыкновенный, рядовой. Одним словом тот, кто выносит на своих плечах самые сложные моменты войны. Война тяжела, она нас угнетает бомбежками, обстрелами, схватками с противником.
Но это далеко не всё. Ох, как тяжела земляная работа. Ведь современная война требует глубже зарываться в землю и совершать постоянные в полной амуниции боевые переходы. Работа и марш-бросок, как правило, бывают вместе. Да и о сне приходится только мечтать. И всё это мы делаем под обстрелом, а часто и под бомбёжкой.
 Устанешь так, что рук не поднять, есть хочется, а кухни нет, война ломает всякий распорядок дня. Спрашивать не с кого, обижаться не на кого. Мне пришлось один раз трое с половиной суток ничего не есть, ну, а сутки - полтора, так бывало часто.
Виноват Гитлер. Тут ребята нет- нет, да матком его с ног до головы и перекрестят. Ну, на том и успокоятся.
Война - это чрезмерная усталость, недосыпание и недоедание. Не говорю уже о холоде и болотистой жиже, которую приходится преодолевать в траншеях.
 Здесь нет такой возможности, чтобы спать на простыне и матрасе вдобавок с подушкой, а также регулярно мыться в бане. Автомат, шинель, сумка, траншея и открытое небо или в лучшем случае окоп и щель в блиндаже – это наше спасение и надежда.
Однажды расположили нас в деревне в неразбитом доме. Ступая на порог хаты, я удивлялся тому, что люди могут жить в таких хороших условиях на поверхности земли.
Эта невзрачная хатенка показалась такой уютной, что сразу появилось желание радоваться жизни. Отвык я уже от дома, потому что постоянно нахожусь в земле и вижу смерть прямо пред собой. Погибших бойцов хоронят там, где их нашла пуля, разорвавшийся снаряд или сброшенная бомба. Много раненых, их каждый день десятками увозят в госпиталя.
Увечье - этот неизбежный спутник войны. Люди стремятся жить и в таком положении.
 Когда я увидел первых раненых, то рассуждал о бессмысленности жизни в состоянии физической неполноценности. Тогда я это мотивировал ненужностью таких мужчин в основном женщинам. Теперь же я на это смотрю иначе, жизнь заключается не только в отношении к женщине, вернее интерес к жизни состоит не только в этом одном. Кто-то из солдат высказался так: «лишите меня всего, оставьте только один глаз и одно ухо, и я буду жить, потому что хочу видеть и слышать, что делается на свете». Даже Наполеон предпочитал одинокое времяпрепровождение на вершине скалы, где невозможно даже двигаться, дабы жить только, и смотреть на мир.
А вчера при патрулировании ночью пришлось послушать патефон. Остановился около дома, из которого слышались звуки. Там пелось о любви, дружбе и счастье, и я ощутил звуки жизни. Они навеяли на память другие желания и интересы. Чёрт возьми, как всё это нереально теперь!
Сейчас вновь началась артиллерийская перестрелка, она слышна и с этой и с другой стороны. Снаряды летят через нас. Хотелось бы рассчитывать на жизнь, но слишком уж прожорлива война, требует много жертв. Я часто думаю об Урале, друзьях, моих родных, ведь у меня есть жена и двое детей.
Заканчиваю своё письмо. Где и когда опущу я его, не знаю. Первый попавшийся почтовый ящик будет мой.
 Напиши мне, если сможешь? Крепко жму тебе руку и желаю всего хорошего.
До свидания».
Это письмо с фронта заставило Ивана представить себе войну совсем по-другому. Только сильные и мужественные люди были способны перенести этот тяжёлый физический труд. Эти качества были у его друзей, иначе они не могли бы быть геологами. Столько пройдено горных дорог, столько трудностей встречалось им на этом пути!
Вот она, настоящая война, заглянувшая ему в душу, жестокая и злая, где смерть нападала как железное чудовище, принимая формы бомбёжек и обстрелов. Спасительницей ему становилась только матушка - земля.
Письма жены, лежавшие отдельной стопкой, он открывал по одному, целуя каждое из них.
 Он посмотрел на даты их отправления и удивился тому, что первый конверт, взятый им в руки, был датирован ещё двадцать первым июня. Он знал, что в нём будет царить другая жизнь, мир деревенской тишины, любви, ощущение жизненного блаженства, покоя, нежности и желаний.
И действительно Машенька, как обычно, выражала ему самые сердечные чувства, заботу о сыне.  И во втором, и третьем письме она писала о желании поскорее увидеться. Война была далека от её женского понимания.
Однако четвёртое письмо было тревожное, сообщавшее о массовой мобилизации молодых людей на фронт:
-«Наш переулок плачет, забрали всех парней. Матери и жёны голосят так громко, что сердце разрывается»,- писала она.
Последнее письмо было датировано пятнадцатым августа. Машенька сообщала о том, как жителей Покровщины, женщин, стариков и детей, эвакуировали из города. Она писала:
- «В наш переулок прибыли военные и срочно приказали покинуть дома и выехать из города. Дело в том, что немцы стреляют по городу, пытаясь его захватить. Стрельба длится уже несколько дней и два дома сгорели от выпущенных снарядов. Очень страшно. Ещё в начале лета папа начал строить новый погреб. Он выкопал глубокую яму, обложил её кирпичом и закрыл брёвнами. Теперь погреб стал для нас спасением. Как только начинали стрелять, мы и даже соседи бежим туда прятаться. Один раз, когда мы там находились, на наш огород упала бомба. Если бы она попала на погреб, нас бы уже не было в живых. Но, слава богу, всё обошлось. Серёженька испугался и заплакал. Я прижала его к себе и успокоила, а он потом долго показывал пальчиком на огород и говорил: «Бух, бух!».
Теперь все жители Покровщины покинули свои дома. Папа тоже на запряжённой лошадью подводе повёз нас туда, куда указали военные. Семьи с детьми ехали, взрослые шли пешком, растянувшись на километры. Остановились мы уже поздно вечером на излучине реки, протекавшей в глубине широкого рва. Было тепло. Мы сошли с подводы, и мама раскинула одеяло прямо на траве. Я легла, чтобы отдохнуть и, прижав к себе Серёжу, уснула.
Глубокой ночью проснулась от громкого завывающего тревожного звука, над нами летели самолёты. Они так тяжело и страшно гудели, что все стали креститься. Боялись бомбёжки. Серёжа открыл глазки и, показывая пальчиком в небо, долго потом вытягивал: «УУУУУУ».
Утром нас повезли ещё дальше и расселили в деревне Хотеничи. Здесь я и пишу тебе письмо. Что с нами будет дальше, не знаю. Пиши мне чаще. Я надеюсь, что скоро мы вернёмся к себе домой. Все тебя очень любят, а мы с Серёжей больше всех. Ждём с нетерпением писем. Твоя жена, Машенька».
 -«Вот она, война, добралась и до моих самых любимых людей»,- подумал он. -«Всех затронула, всем принесла горя, все содрогнулись».
Неожиданно глаза заполнились слезами, он лёг и закрыл их. Перед ним пронеслись картины их жизни, счастливые и волнительные. Ему вспомнился сон и голос Машеньки, зовущий на помощь у горы Откликной.
-«Отклики душ витают между любящими людьми. Надо ехать, ей очень трудно»,- утверждал в нём один голос.
-«Но как я уеду, это невозможно. Я такой же мобилизованный, как и все военные. Меня никто не отпустит. Сейчас всем трудно»,- противился голос другой.
Сердце разрывалось от одной мысли, что ей станет ещё труднее, если он не приедет. Тут же рождалась спасительная мысль:
 - «Вдруг всё обойдётся, и наши войска остановят фашистов».
Ему захотелось утвердиться в этой мысли, надеясь найти этому подтверждение теперь в письмах Олега.
Иван раскрыл первое от него письмо, сложенное треугольником. Какое-то чувство вины прошло через его сознание от того, что он был оставлен в глубоком тылу, а его друзей отправили навстречу смерти. Одновременно, он успокаивал себя, понимая, что в этой схватке с фашизмом каждому было предназначено своё место.
Трудно было открывать эти листочки, пришедшие из самого пекла войны, но интерес оказался сильнее сомнений. И он, раскрыв треугольник, стал читать.
«Дорогой Иван, как и было договорено между нами, сейчас, когда выпала свободная минута, я выполняю обещанное и пишу своё письмо. Много событий прошло за эти полгода со дня моей мобилизации.
Не верилось, что так быстро придётся испытать столько лишений и унижений от бессилия отразить наступление врага, охватившее миллионы людей нашей родины.
Но всё по порядку. В июне месяце нас на поезде отвезли на ускоренные курсы в танковое училище, чтобы научить вождению танком. Через два месяца мы уже сдали экзамен  и готовы были стать танкистами с присвоением звание младших лейтенантов.
Всех выпускников училища отправили на московское направление фронта, где нам вручили совсем новенькие танки. Мне довелось служить в только что созданной пятидесятой армии Брянского фронта под руководством генерал-майора Михаила Петровича Петрова.
И надо же было так случиться, что именно мой танк был облюбован генералом для его сопровождения. Три месяца я  постоянно находился при командующем армией и начальнике особого отдела майоре НКВД Иване Савельевиче Шабалине, передвигаясь вместе с ними по дорогам орловщины.
Понимая, что моё положение стало особенным, я почти каждый день при удобном случае тайно от них писал заметки, считая необходимостью запечатлеть эти трагические события и веря в нашу победу.
Генерал и майор делали всё, чтобы навести порядок в войсках и остановить продвижение фашистов. Посылаю тебе мои отрывочные записки, составленные в те дни. Думаю, что они будут тебе интересны.
 Дело осложнилось тем, что генерал Петров и майор Шабалин героически погибли у меня на глазах. Я был вместе с ними, хотя сам чудом остался жив, попав в госпиталь, откуда и пишу тебе письмо. Мои впечатления от поездок формировались от лично перенесённых лишений и раздумий вслух командующего и начальника особого отдела армии по поводу сложного положения войск.
Не знаю, дойдет ли письмо, но, думаю, дойдёт, потому что в этой неразберихе вряд ли сейчас кто их проверяет. Хочется, чтобы ты прочувствовал вместе со мной боль и горечь, которая охватывает меня от такого положения дел. Мне уже совсем не страшно погибнуть, главное отстоять Москву.
Сейчас в армиях очень тяжелое положение с личным плохо обученным составом мобилизованных людей, родина которых занята немцами, а бездеятельность и отсиживание в окопах и вовсе деморализуют красноармейцев. Генерал с майором очень были недовольны тем, что Москва не разрешала им действовать самостоятельно, хотя грамотно управлять фронтом у кабинетных начальников тоже не получается.
  Посылаю тебе некоторые записки  из моего дневника. Не осуждай нас. Мы сделали всё, что смогли.
 «1.10.41. Я встал рано утром. Вместе с генералом и офицерами выехали в дивизии, в которых дела обстоят неблагоприятно с командно-политическим составом. Они очень переживают о случившейся накануне катастрофе с сорока двумя красноармейцами, захваченными немцами в плен. Позорно, что расследование дела не приносит результата. От командования требуются жесткие мероприятия, но многие военные инстанции и часть нашего аппарата работают все ещё как в мирное время».
«2.10.41. Поступило донесение о том, что противник наступает на фланге соседней армии. У нас беспрерывно слышна артиллерийская стрельба. Вчера был захвачен военнопленный немец, оборванный и обовшивевшийся молокосос. Настроение у них тоже нисколько не воинственное. Я этого не ожидал».
«В 17.00 противник наступает по всему фронту, на нескольких участках он оттеснил наши войска, форсировав Десну. Командующий звонил в Москву, просил помощи, но на другом конце провода требуют решительных действий и задают встречный вопрос: "Сколько людей вы расстреляли за это время?" Но стреляй – не стреляй, а повсюду паника».
 «Позорно для нас, что враг снова одержал победу, прорвав позицию соседней армии. Отрезает теперь нас. Командующий выехал на участок энской дивизии. Огонь нашей артиллерии силен, пехота готовится к атаке. Есть приказ возвратить потерянные позиции. Но как это сделать, никто не знает. Связь работает плохо, невозможно наладить взаимодействие с другими армиями фронта. В тылу сидят, по выражению майора Шабалина, трусы, которые уже готовятся к отступлению. Командующий говорит, что в Орле НКВД уже эвакуируется. Но от нас до Орла еще сто пятьдесят километров! Хорошо продуманный штурм - и немцы побегут. Их силы в сравнении с нашей армией, видимо, истощены, и наше отступление кажется немцам отчасти неожиданностью. Ещё первого октября нами был захвачен один немецкий солдат, заявивший: "Завтра мы атакуем вас по всему фронту". Он видел в нашей армии силу, однако эта сила задрожала и дала противнику возможность форсировать Десну безнаказанно в нескольких пунктах. На участке энской стрелковой дивизии наша артиллерия хорошо поработала, и противник оставил на поле боя много убитых».
«4.10.41. Рано утром я с командующим отправился в Дядьково. В пути встретили комиссара одной из дивизий, который сказал, что их положение сложное. Дивизия разбита. Ещё второго числа немцы провели усиленную артподготовку, разбили пулеметные гнезда и перешли в атаку. Немецкая авиация не давала нашим войскам возможность развернуться. Один наш полк, находившийся на правом фланге, потерян. От другого полка осталось человек двадцать. Дивизия потеряла руководство. Красноармейцы оставлены на произвол судьбы».
«Сегодня немцы не наступают, только ведут разведку. По-видимому, у них здесь много сил. Нужно бы теперь наступать, но для этого ничего нет. Две бессильные армии стоят друг против друга, одна боится другую.  Говорят, Орел горит. Нас обошли. Весь фронт, а это три армии, попали в клещи, в окружение. Наши генералы при этом не действуют, а думают. Но, надо сказать, отдельные участки фронта удивительно устойчивы, что было врагу неприятно. Но, несмотря на это, мы уже наполовину окружены, что же будет завтра?»
«5.10.41.Немецкие солдаты имеют только куртки и им холодно, поэтому они снимают с убитых красноармейцев шинели и носят их. Для отличия отрезают рукава до локтей. Танки отправились в направлении Брянска».
«6.10.41. В 9.00. Командующий возвратился с фронта. Говорит, что штаб переехал. Остались военный совет и оперативный отдел. Особый отдел полностью отрезан от штаба. Я видел, как вдруг командующий побелел и схватился за сердце. В 15.30 сообщили, что танки противника окружили штаб фронта, расположенного в Брянске. Город горит, мосты не взорваны».
«7.10.41. В 5.00. Я в землянке, машина готова к отъезду. Генерал - майор Петров не находит себе места, он не может принять решения и ждет указаний из Москвы. Неизбежность окружения всего фронта, а не только нашей армии очевидна. Руководство фронта потеряло управление и, вероятно, и голову. Было бы лучше предоставить армиям возможность самостоятельных действий».
 «Противник занял большую часть Брянска, взят также ими и город Орел. Ничего подобного поражению Брянского фронта история еще не видела. Противник подошел сзади и окружил почти три армии, то есть, по меньшей мере, более двухсот тысяч человек. Прибыл приказ из Москвы: "Весь фронт должен отойти". Кажется, начнется бегство людей. Последние дни мы не видели ни одного нашего самолета. Мы сдавали города почти без боя. Командование фронтом потеряло руководство с первых дней немецкого наступления. Говорят, что эти глупцы уже изъяты и отправлены в Москву».
«Отступление! Все усилия, которые были приложены для укрепления оборонительной зоны, оказались напрасными. Гигантские усилия! Я услышал диалог между командующим генералом Петровым и майором НКВД Шабалиным:
- "Меня скоро расстреляют»,- сказал генерал-майор.
-"Почему же?" – спрашивает Шабалин.
-"Фронт не в силах выполнить задачу,- говорит он. Где фронт, где тыл- сейчас трудно сказать».
-"Если вас назначили, то вы должны браться за дело и стремиться к победе",- ответил тот.
 -"Но ты же видишь, в каком положении находится фронт и наша армия. Что я могу сейчас сделать?"- растерянно сказал генерал».
«10.10.41 Мы спали втроём в одной машине. В семь утра встали. Очень холодно. Идет снег, он падает большими хлопьями. Мы позавтракали из старых запасов. В одиннадцать часов дня выехали в район Хвастовичи. По дороге двигались огромные массы машин и людей. Грязь непролазная, вся дорога превратилась в тягучее тесто».
«11.10.41. Убит при взрыве бомбы Миша Чернецов, мой хороший товарищ. Мне очень жаль этого симпатичного человека. Его похоронили в деревне Огоре около школы у липовой аллеи».
На этом письмо заканчиваю, потому что не хватило бумаги. Скоро отправлю второе. Николай».
Иван одним залпом прочитал это письмо, а потом тяжело вздохнул и с горечью произнёс:
-«Столицу защитить не умеем. Что же это за тёмная сила напала на мою родину? Почему у нас нет самолётов, мало танков? Теперь я понимаю, какую важнейшую задачу должен решить Урал – батюшка. Будут тебе, родина, танки».
Отложив прочитанные листки в сторону, он принялся распечатывать второе письмо и немедленно приступил к чтению.
«Доброго здоровья тебе, Иван! С наилучшими пожеланиями к тебе, Александр. Посылаю продолжение моего письма.
«В 13.30 немцы начали обстреливать из миномётов поле вблизи штаба, офицеры которого беспорядочно покинули дом, убежав в сторону леса. На дороге уже господствовало беспорядочное нагромождение техники, над которым кружились четыре немецких самолета. Положение для армии печально. Кольцо вокруг армии сужается».
«12.10.41. В 5.00 утра мы прибыли в деревню Буяновичи. Немецкие самолеты сбросили четыре бомбы и обстреляли деревню из пулеметов, два человека убиты. В восемь часов утра немцы начали вести сильный минометный огонь, а налетевшие самолёты вновь стали сбрасывать бомбы. Вокруг паника. Десятки красноармейцев погибли. Командующий приказал вместе с ним и майором Шабалиным на танке углубиться в лес, что я и сделал».
"Мы движемся медленно, застряли в болоте. Закончилось топливо в баках танка. Пришлось вылезать из танка и идти пешком».
«13.10.41. Всю ночь я не сомкнул глаз. Сильный холод. Нет ни перчаток, ни теплого белья. Я хожу в гимнастерке».
«14.10.41. Противник оттеснил нас в кольцо. Слышна непрерывная канонада, дуэль артиллеристов, минометчиков и пулеметчиков продолжалась целый день. Снаряды падали в лесу нам на головы, опасность и ужас быть убитыми подстерегали нас повсюду. Мы шли и шли подальше от этого кошмара».
«15.10.41. Это ужасно! Кружится голова. Трупы, ужас войны, мы непрерывно под обстрелом. Снова мы голодны и не спали. Армия распалась».
«16.10.41. Мы переночевали в лесу. Уже три дня не ели хлеба. В лесу очень много красноармейцев. Командиры отсутствуют.  В течение всей ночи немцы обстреливали лес оружием всех видов. Около семи часов утра мы встали и пошли на север. С утра идет дождь. Затем он перешел в мокрый снег. Мы промокли до нитки. Ужасная жажда, пьем болотную воду. Видели немецкий обоз, пропустили его мимо».
 Это то, что я записал в те дни. Сейчас я нахожусь в госпитале и пишу уже за столом в хороших условиях, вспоминая тот ужас, который мне пришлось пережить.
 Всю ночь на девятнадцатое октября мы шли под проливным дождем через болотистую местность. Непроницаемый мрак. На мне не осталось больше ни одной сухой нитки. Двигаться ужасно тяжело. На рассвете остановились в лесу. Предстояло нам теперь пройти через безлесную местность. Но как только мы вышли из леса, сразу раздалась стрельба из лёгких пулеметов и минометов.
И вдруг я вижу, что командующий схватился за ногу, а потом опустился на землю, пуля попала ему в голову. Мы с майором проверили пульс, его не было. Взяв генерала под мышки и за ноги, понесли обратно с лес, где и захоронили на высоком лесном перекате.
Далее пробивались лесными тропами вдвоём и, выйдя на дорогу, услышали гул техники, Как мы и догадались, это были немецкие грузовики с солдатами. Раздались выстрелы, и одна из пуль ранила майора в грудь. Пришлось уносить его в лес. Он стонал и слабым голосом просил оставить его. Но оставить его одного в лесу я не мог. Ночь мы спали под деревьями на лапчатой подстилке. Утром ему стало совсем плохо, а к вечеру он мне сказал свои последние прощальные слова:
- «Николай, мне очень плохо. Дальше идти не могу. Я умираю».
Похоронил я его на берегу небольшой речки, под дубом, сделав ножом на коре надпись «Герой, майор Шабалин».
Одна из пуль задела и меня, на ноге образовалась глубокая рана. Но пока мы шли вдвоём, боли я не чувствовал. Когда же остался один, то понял весь ужас, который на меня снизошёл. Мокрый и продрогший, я продолжал идти вперёд, пока хватило сил. Но вскоре силы меня покинули, и я, выбравшись на высокое место, решил сделать привал. Прислонившись к дереву, я потерял сознание.
Проснулся уже в госпитале. Меня подобрали красноармейцы, бродившие по лесу в поисках своих воинских частей. Они сумели выйти из окружения и спасли мне жизнь.
Вот такая история случилась со мной. Я уже пошёл на поправку. Где я буду служить дальше, пока не знаю. Надеюсь, ещё пригожусь родине. Напиши мне. К сожалению, постоянного адреса пока не имею. Крепко жму твою руку. Олег».
Иван теперь окончательно понял, что его родина в большой опасности, что чёрная фашистская чума готова поглотить дорогих ему людей, что сопротивляемость фашизму должна иметь утроенную силу.