Глава четвертая. Угостите-ка пощечиной Пьеро!

Глава четвертая.
Было около шести и легкий туман, подернул солнце, переставшее слепить глаза и запекать головы.

Здание театра, напоминавшее барочный замок с красивыми статуями ангелов Бернини в масках у входа, затопила собственной тенью всю площадь. Несмотря на то, что свет был все еще ярким и дневным, внутри горели люстры и, пританцовывая, двигались тени.

Айвенго с замершим сердцем стояла у двери, положив руку на холодную бронзовое кольцо, зажатое в губках щекастого купидончика.

Стучать. Стучать до тех пор пока не отворят и не удивятся, разумеется, фальшиво, ее приходу. Это театр, вокруг одни позёры, стоило привыкнуть к лицедейству за столько лет.

Нет. Айвенго не верила в лицедеев, презирала маски, однако не гнушалась носить их.

«Братец. Любимый старший братец» - ироничная мысль звучала грустно, глухо, словно отголоски далекого фагота, - «или, любимый сводный братец… ни одна фраза ни облегчит ни совесть, ни участь. Как будто до сих пор эти жестокие руки неизбежности на плечах, сердце в висках беснуется, опьяняя, отнимая силы. Сбежать? Нет, сколько раз я сбегала, сколько раз возвращалась, сколько еще буду возвращаться, предательски дрожат руки, он распознает любое волнение, он играет на этом, он живет этим. Предвкушением его образа дышит каждое зрительское сердце. Неужели я превращаюсь в нечто подобное, наслаждающее всех собственной маской. Так неубедительно в роли себя для других существую. Господи, как хочется уйти, но нет, надо быть сильнее, сильнее него. Я выиграю и эту битву, ах, если бы это было так же просто как дуэль. Вся моя жизнь – как дуэль со смертью и с цепями, веригами стянувшими лопатки. Высокопарно даже для меня…»

Прерывистый внутренний монолог ее завершился и пальцы уверенно сжали зеленоватый изгиб дверного молотка.

Она постучала трижды. Ответа не последовало.

«Стоит ли уйти?» - промелькнуло в ее хорошенькой голове, но прежде чем Айвенго успела принять решение, дверь бесшумно отворилась, и за ней возник встрепанный рыжий парень в серой, перепачканной краской футболке.

 - Какие люди и без охраны. – Его рука взъерошила волосы Айвенго.
- Опять! – Айвенго вскинула руки к голове и пригладила растрепавшиеся русые пряди.
- Как всегда. – Парень достал сигарету и щелкнул блестящей зажигалкой.
- Разве не бросил? – Айвенго уже была внутри, но остановилась, взглянув на него своими сине-стальными глазами.
- Пытался. – Он выдохнул облачко сиреневого сумеречного дыма. Курил он безумно аристократично, зажав тонкую сигарету с надписью «Unknown soldier» между безымянным и средним пальцами.
- Театр потеряет великого художника, если ты отправишься вслед за всеми более или менее великими художниками в шестьдесят.
- Может и раньше. – Буркнул он. – Зарксис просто сумасшедший, бегает по театру вверх и вниз, материться и обижается.
- Недостаток кофе.
- Восемь чашек.
-  Без кофеина?
- Никто уже не задумывается. – Он пожал плечами. – Тебе шоколад купить?
- Угу, с карамелью и маком. – Айвенго кивнула. Смотря в его удаляющуюся спину, она вдруг крикнула, заставив его обернуться на голос. – Эй, Айзек, сигареты, наркотики и единороги делают твою жизнь короче.

Айзек обернулся, но Айвенго уже скрылась за бесшумно закрывшейся дверью.

Внутри было прохладно, кондиционеры жужжали из последних сил, выдувая искусственный холодный ветер. Суетящиеся оформители, декораторы и группа флористов в зеленых фартуках и одинаковых бежевых кепи, хаотично передвигались по холлу театра, вновь ставшим ареной для ежегодного бала-маскарада в честь дня рождения Инфанты. Маленькой принцессы, жившей в начале восемнадцатого века, чье имя стерлось из памяти людей, оставив лишь красивое название для ежегодного праздника.

Надо сказать, что театром данное строение было нельзя назвать. Старинное поместье, в флигеле которого он располагался частично принадлежало некоему графу Д., возродившему традицию ежегодного бала, а так же отреставрировавшего старый театр и пригласившего на роль режиссера молодого и эксцентричного Зарксиса Дель Пьеро. Надо сказать, что милой Инфантой была юная дочь графа Д., и сейчас, она стояла в холе, зажав в пальцах врученный ей ирис, разглядывая трудяг, гримирующий театр.

- Что вы будто три дня не спали! В самом деле, идут лишь вторые сутки, а вы засыпайте на ходу. Похоже, наши дорогие зеваки должны видеть ваши черновые работы. Уверяю, воображения не хватит, чтобы по вашим штрихам восстановить должную картину. Ты наконец-то пришла, - он подошел к Айвенго и, притянув к себе, коснулся губами ее щеки, легонько задев вишневые губы. Она покраснела и вырвалась, Зарксис лишь улыбался.
- Опять ты так, знаешь же…
- Что это всегда тебя смущает. Алина, я рад, что ты посетила эту обитель творческого хаоса и ленивых мух. – Последняя фраза была сказана нарочито громко. – Но, идем моя дорогая, нас ждет репетиция. – Рука Зарксиса легла на ее плечи.
- Мы репетировали и в прошлом году.
- Нет, в этот раз я создам феерию, это будет незабываемо, неописуемо и невообразимо… Фанни, еще кофе.
- Постой, я сама приготовлю его для тебя.
- Ах, какая  забота! Нет, плевать, что ее кофе отвратителен, я не позволю тебе пропустить и мгновения репетиции. Поторапливайтесь!

Алину бесцеремонно втолкнули в зрительный зал, заполненный тягучим полумраком и прохладой. На сцене уже вовсю разыгрывалось действо.
Двое актеров, один очень высокий и худой, бегал кругами по сцене, тщетно силясь схватить за полы потертого сюртучка невысокого крепыша, хохочущего и пиликающего на скрипке.
- Я сказал отдай! – Жалобно и жалко промямлил худой.
- Догони, - И крепыш, царапнув струны смычком, заставил инструмент издать протяжный стон, разрывающий барабанные перепонки.
- Итак, сейчас вся труппа в полном составе отправится на кладбище в черных мешках. – Зарксис хлопнул в ладоши. – Фанни, спасибо за отвратительный кофе, дай Алине сценарий.
- Я не твоя секретарша!
- Ну, милая, я сегодня не в духе, а так как мое «сегодня» длится уже три дня, то попрошу без истерик. Не порть мне меланхолию, навеянную бессонницей.

Алина прыснула в кулак, что заставило Фанни покраснеть и направиться за сценарием, с лицом обиженного труженика.

- Ничего, пусть бегает, может, похудеет. – Задумчиво протянул длинный.
- По местам, и будьте паиньками, - Зарксис повернулся к сестре, - особенно ты.
- Отвали от сестры. – Открыв дверь бесцеремонным пинком, в зал ввалился Айзек, держа в одной руке плитку шоколада, а в другой жестяную банку красного чая. – Алька, как и просила с маком.
- Не называй мою сестру «Алькой», Исаак! – Режиссер, особо чувствительный к  коверканью имен, набросился на него, размахивая руками.
- Айзек! – огрызнулся на него рыжий, - Иди, работай, все болтаешь.

Алина присела на подлокотник кресла и изучала сценарий, заедая буквы шоколадом. Получалось нечто интересное, Зарксис отказался от идеи Дня Рождения высокопарного стиля, превратив все в некую трагедию комедиантов, ключом которой было представление извечного любовного треугольника Пьеро, Коломбины, Арлекина в неоновом свете.

- И в чем же феерия? У тебя зал оформлен совершенно неподходяще барочно.
- Ах, ты об этом? Нет-нет, все сложнее, гораздо сложнее, смотри, моя дорогая, представление развернется и театр абсурда воспламенится от стука зачарованных людских сердец. – Зарксис взбежал на ступени сцены, разведя руки, ловил воображаемые овации, перебирая их кончиками пальцев.
- Сам не свой. – Шепнул Айзек Алине.
- Ты, - палец уперся в грудь Айвенго, - ты будешь Пьеро, Елена конечно Коломбина, а Арлекин, наш дорогой Айзек. Коломбина бедная служанка, влюбленная в старшего из братьев – Арлекина.
- Я декоратор, Зарксис, а ты все еще…
- Я, конечно, готова играть юношу, но ты меня окончательно запутал, в чем, же изюминка, сыграть Пьеро мог кто угодно.
- Нет, нам нужен некто хрупкий и юный, тот, в кого бы влюбились все полтора человека посетившие бал. Арлекин – подлец, очаровательный раскольник, живущий всеми наслаждениями. Пьеро же, поэт! Возвышен, горд, раним, честен. Тончайший шелк души твоей разорван и ты погибаешь на дуэли посреди зала, послав прощальный поцелуй Коломбине. Ну разве я не гениален!
- Нет. – Скептически буркнул Айзек, вызвав ободренную улыбку на лице Айвенго.
- Господь помилуй этого себялюбца. – Елена присела на стул,  стоящий в гордом одиночестве посреди сцены.
- Нет! – Зарксис комично воздел лицо к потолку, потерянному в полумраке зала. – Я сам, это должен быть я! Я буду Арлекином, ибо кто, как ни я, смогу стать столь очаровательным сластолюбцем!
- Браво маэстро. – Айзек насмешливо аплодировал ему. – Но за два года ты не сыграл ни одной роли.
- Вся моя жизнь – трагедия Шекспира.
- Скорее комедия Гоголя.
- Смейся-смейся!.. Гениально, это просто гениально. Чего же мы ждем, репетиция начинается. Алина, ты уже выучила сценарий?
-  Да, до самого конца.
- Превосходно, ты должна стать актрисой, с твоей памятью это так просто.
- Не тебе определять то, что я должна. – Она резко охладела, от теплоты не осталось ни следа.
- Ах прости, твоя свобода… тяжкое бремя. Хватит сидеть, поднимайся, моя дорогая Елена, - он подбежал к ней и схватив под руки закружил по сцене.
- Эй актеры мы снова поставим ту сказку,
Сказку где нет и не будет любви… - Проронила Алина.

***
Я замер у зеркала, разглядывая собственное отражение. Белый концертный фрак был излишне свободен, и я решил не застегивать его. Бабушка проскользнула в дверь, в руках она несла маленький букет полевых маков, алых и нежных, словно жертвенная кровь. Я вспомнил маковый венец на голове Айвенго.

- Вот, - она протянула их мне, потом порывисто отняла и. вытащив один, самый крупный и яркий, аккуратно вставила его в петлицу фрака.
- Зачем же мне столько?
- Ну, ты ведь ни один на бал идешь. – Она лукаво подмигнула. – Каждой девушке хочется внимания, нежности и оригинальности.
- Нет же, я ведь говорил… - Я засмущался, затряс головой так усердно, что мои уложенные локоны вновь растрепались.
- Тс-сс, не стесняйся, она очень милая девочка, вот только одевается вовсе не женственно, но это пройдет, я в свое время тоже была удивительной сорвиголовой, как здорово я лазала по крышам, ты себе и представить не можешь… Ах, и черепица нагретая солнцем, и лунный диск, и поцелуи, и клятвы, все было… мы с твоим дедушкой…

Бабушка продолжала говорить, а я изо всех сил напрягал мозг, пытаясь вспомнить милую девочку в неженственной одежде… Скандр. Сомнения улетучились, когда я услышал нечто про светлые волосы и громадные очки.

Это было вчера вечером, когда я собирался исполнить данное ему обещание. Войдя в дом, я наскоро отказался от ужина, и, позвав его за собой, приоткрыл дверь собственной комнаты.
Скандр мялся у порога, пока я подыскивал подходящую музыку.
- Вальс?
- А, как хочешь. – Он был взволнован, а потому рассеян и неуклюж.

Танцевал он из рук вон плохо, хотя учился быстро. Стараясь точно повторять мои движения, или не отдавить мне ноги, Скандр смотрел вниз, не отрывая взгляд от наших ног, двигающихся через такт к музыке.
- Скандр, - я мягко приподнял его голову, - как бы плохо ты не танцевал, смотри на партнера.
- В вальсе смотрят вдаль. – Поправил меня Скандр.
- Значит, смотри вдаль. Нечего разглядывать свои ботинки.
- Прости. – Он смутился и оступившись упал на меня, уткнувшись носом мне в плечо. – Прости-прости-прости… - Бормотал он смущенно, поправляя очки.
- Хватит извиняться. – Я снова положил руку на его спину, все это время мне пришлось быть за девушку, что меня одновременно и смущало и смешило. - Ты совершенно не слушаешь музыку. Сейчас, я поведу, - я сказал это просто так, фраза ровным счетом не имела смысла. (До этого вел тоже я), - а ты прочувствуешь музыку, плавность и красоту движений вальса. Просто чувствуй свое тело, ощущай каждой клеткой, как кровь стучит в ритме вальса, поддайся увлечению, желанию. Вальс – это искушение, его тонкая грань лежит на сочувствии тел. Ты ощущаешь партнера, который доверяет тебе полностью, вы должны быть окрылены музыкой и опьянены друг другом. Почувствуй это.

Я умолк, кружа его по комнате, разглядывая темные, вишнево-карие глаза, свершившие мой подбородок.
- Значит, вальс можно танцевать только с тем, кого любишь? Или с тем, кому желаешь вскружить голову?
- И да и нет, знаешь, раньше его считали довольно неприличным танцем, из-за чересчур тесного контакта. Думаю, зная про запрет, легко было любить, и танец, и танцующего вместе с тобой.
- Сладость запретов общественных, сладостней запрета божества. – Протянул Скандр, он двигался гораздо уверенней, почти попадая в переливы фортепианных пассажей.
- Если не обожествлять общество.

Мы танцевали почти до половины двенадцатого, после я проводил его домой, он как-то неловко попрощался, наскоро пожав мне руку и убежал в дом со стерильным гранитным крылечком, чьи круглые ступени вели к объятой пелястрами двери. Вздохнув, я направился прочь. Было в нем нечто странное, вернее, в нем отсутствовало мужество, не было твердого стержня, он был душевно мягкотел и абсурден. Чем он привлек Айвенго, для чего она выбрала его? Я так и не нашел ответа на этот вопрос.
- Опоздаешь, - Вывел меня из легкого оцепенения ее голос. Она уже выходила и обернувшись на пороге, подмигнула мне и сказала.
- Ты очарователен, Нэмо, и… тебя уже ждут.
Я скатился по лестнице, сияя словно хрустальный шар, впрочем, грохот был отнюдь не хрустальный. У тяжелой двери в подъезд меня уже ожидали Пересмешник и Тео.
- Привет, вот тебе знамя свободы. – Теобальд аккуратно вставил в мою петлицу кленовый лист и поправил мак, словно сверкающий на его фоне.

Они были одеты не столь вычурно, но шикарно. Особенно Тео, такой высокий и худой, с бледным лицом, обрамленным уложенными волосами, он был в костюме Шляпника. Белый длиннополый пиджак с синим кантом и ромбами по плечам и рукавам, узкие брюки бело-ультрамариновые, в вертикальные полосы, рубашка ультрамариновая и легкая с белым шарфом вместо галстука. Он изящно поигрывал тростью и курил трубку, над которой вился приятный голубоватый дымок, пахнущий жасмином. На голове его покачивался белый цилиндр с синей лентой, на которой расположилась слегка абсурдная флористическая абстракция из голубых роз, белых кленовых листьев, черных карт, шахматной королевы и крохотного навесного замочка.

Джасперу не удалось совладать со своими волосами, но этого и не требовалось, он был лисом, маска в традиционном японском колорите скрывала его лицо, яркое кимоно почти до колен, открывало ноги в свободных черных штанах и традиционных японских сандалиях. 
- А где твоя маска? – Спросил он. Голос был глух и утробен.
- Черт. – Я схватился руками за голову. – Я совершенно забыл, я просто идиот, как теперь…
- Хм… - Джаспер сделал несколько кругов вокруг меня, - хм… - повторил он.
- Что анализируешь?
- Костюм… О! Конечно, у тебя есть соседка – маленькая девочка?
- Э, ну да. Лили, в квартире напротив.

Джаспер унесся вверх по лестнице, а мы стояли на пороге моего дома, вдыхая аромат дыма и сирени, лилово-благоухающей и сладостной.

Через две минуты дверь отворилась и торжествующий Джаспер вывел за руку Лили, слегка смущенную, но гордую.
- Преклоните колени, Мой Лорд. – Дернул меня Тео. Я послушался.
- А теперь прекрасная дама возложит на вашу голову этот прекрасный венец ответственности и славы, дарованный вам вашим титулом. – Проговорил Джаспер и в мою голову впились зубцы детской короны для балетных выступлений Лили.
- А я и не знала, что ты принц, Нэмо. – Сказала она. Ей было шесть или восемь, я не мог вспомнить, но в глазах зеленой змейкой извивалось кокетство. – Знаешь, я ведь настоящая принцесса, так что, когда я вырасту, можешь взять меня в жены. Я буду пить много молока, чтобы стать выше ростом. – Она действительно была миниатюрной, словно Дюймовочка.
- Я подумаю, Лили. – Ответил я и поблагодарив ее еще раз, слегка коснулся губами маленьких розовых пальчиков.

Распахнутые двери театра излучали лишь малую часть великолепия, скрывающегося внутри. Зайдя внутрь, я ощутил на себе мимолетный общий взгляд, но это был лишь мираж. Я был одним из многих, услужливый лакей протянул мне простую черную маску. Надев ее, я тут же почувствовал себя уверенней, почувствовал себя принятым. Джаспер и Тео держались рядом, мы инстинктивно двигались вперед, сквозь редкую (зал был огромен), но красочную толпу, предчувствуя представление.
- Отлично выглядишь, Нэмо. – Голос Артурии коснулся тыльной стороны моей ладони. Она приобняла меня и поправила чуть съехавшую белую перчатку.
- Спасибо, ты очаровательна. – Ей безумно шло темно зеленое длинное платье с открытыми плечами, белые перчатки выше локтей, изящная маска цвета слоновой кости с золотыми узорами в виде извивающихся линий.

Джаспер резко оттолкнул меня и улыбаясь во весь рот проговорил.
- Артурия, как я счастлив, что ты уже здесь.
- Да, мы пришли пятнадцать минут назад. – Ладонь Пифагора слегка придержала ее локоть. Шляпа Зорро бросала загадочную тень на его правильное лицо.
- Не везет ему с девушками. – Прошептал мне на ухо Тео, кивнув на расстроенного Джаспера.
- Не расстраивайся, найдешь себе принцессу. – К нам подбежала Нина. Волосы она распустила, голландское платье и алый плащ с капюшоном, наброшенным на голову, развевались, сопровождая ее волнистые движения.
- Красная Шапочка, куда же ты идешь? – Я хотел шутливо потрепать ее по щеке, но она увернулась, налетев на Шерлока. Он был в белом костюме, состоящем из бридж (ноги его изящно облегали полосатые кофейно-белые чулки), тепло-желтого фрака и в кофейной рубашке, в кармане жилета тикали серебряные часы на длинной цепочке. Галстук-бабочка цвета слоновой кости приподнимал аккуратный идеальный воротничок стоечку. Иссиня черные кудри сверкали в свете ламп, а на них слегка покачивались заячьи ушки. Маска скрывала лишь правую половину его лица, словно расколотая надвое.
- Ой, прости… - Выдавила Нина, но он только улыбнулся. Погладив ее по голове, на рукавах блестели кленовые листья серебряных запонок.
- Ну вот, все в сборе. – Сказал Тео.
- Нет, Скандр еще не пришел.
- И Айвенго. – Добавил кто-то.
- Она сама найдет вас. – Сказал Тео и стукнул тростью об пол. – Не век же здесь стоять, идем вперед, начинается представление.

На открытой террасе уже возвышалась задрапированная сцена, обрамленная золоченой рамой огромного размера.
- Дамы и господа, мы рады приветствовать вас на ежегодном балу в честь Дня Рождения инфанты. – Ведущий в лиловом фраке источал столько любезности, что я поневоле начал подмечать нотки фальши в его голосе.

Но вот он умолк и исчез за сценой. Прошло несколько томительных секунд ожидания и пестрый – в ало-черные ромбы занавес поднялся, открыв перила и вид на ночной город.

На перилах сидел юноша, почти мальчик, и читал.
Он вдруг поднял голову, переведя взгляд на пейзаж, книга выпала из его рук.
- Господин Пьеро! – молодой, рыжеволосый мужчина, в черном, поднял книгу и подал ее мальчику. – Идем те в дом, ветер холоден.
- Нет-нет, Франц, не беспокойся, я вовсе не замерз. Есть то, что согревает мое сердце и в ледяные, безлунные ночи… - Я восторженно вздохнул, говорила Айвенго, так спокойно-страстно, без надрывных слез актерской истерики, говорила так, будто была самой собой. Он встал и повернулся к залу, лицо скрывала бледная, опечаленная маска, уголки черных губ опустились вниз, на правом глазу поблескивал черный ромб, а из левого катилась такая же темная хрустальная слеза.
 - Франц, я встретил ее, я встретил девушку и полюбил. И мое сломанное Богом сердце вновь забилось, - Он выбежал вперед, зал затих, глядя на ее стройный силуэт, объятый свободной белой шелковой блузой, перетянувшей шею черным бантом. – Она приедет завтра, на рассвете.
- Прошу прощения милорд, а ваш отец, известно ли ему об этом.
- Ах Франц, увы, он не примет моего сердца, как не принял моих стихов. Она не знатна, Франц, пойми, нас разделяет пропасть и мост через нее – моя любовь.
- Как имя девушки, что вашим разумом так кратко завладела?
- Коломбина.
- Уж не колдунья ли, очаровать бесстрастного Пьеро, хоть и поэт он, но холоден и скрытен. – Он покачал головой. – Ах если б знать, что она за человек. Я рос бок о бок с господином, и его душа, моей душою стала в половину.
Пьеро замер, его лопатки дрожали.
- Как быть мне, где искать надежду на свободу. Я седовласый старец в юношеском теле. Прочтя две сотни книг, узнал я тайны мира, но сердца, сердца так холодны, неизмеримы. Мне страшно, Франц, мне страшно жить. И утлая тоска в груди снедает ребра… - Он подбежал к Францу и обвил его руками, - Будь верен мне, нет большего страданья – быть преданным ближайшим другом.
- Конечно господин мой, не сомневайтесь – он опустился на колени, взяв тонкие ладони Айвенго в свои, - я верен вам до самой страшной смерти.
- Пьеро! – воскликнули за сценой.
- Да отец.

 На сцену выскочил высокий господин с тонкими усами и бородой, морщинки обрамляли его еще молодые глаза.
- Твой брат пребудет на рассвете…
- Как и моя невеста… - Прошептал Пьеро, опустив голову. – Так что ты хочешь от меня?
- Так ты не рад? Ты так привязан был к нему.
- Я рад отец, я рад, но болен. Прости отец, я вынужден уйти. Франц. – Пьеро подошел к отцу и поцеловав его руку проговорил. – Доброй ночи.- Он повернулся и растворился за кулисами.
- Он холоден, как Гамлет. – Проговорил господин. – Тем лучше. Но как опасны чувства для его души, она хрупка, как первоцвет, без солнца росший в подземелье. Тоска по матери его снедает сердце, а я помочь не в силах его горю. Он одинок и вечно будет одинок.
Он ушел, а двое юрких актеров в одинаковых черных костюмах вынесли на сцену кованую решетку ворот. С противоположной стороны появилась девушка в темном потертом плаще с корзинкой и букетом очаровательных ромашек в руках.
- Как странно, лес затих, все спит, все предвкушает нашу встречу. Пьеро, - Она откинула капюшон, само ее лицо, обрамленное лазурными кудрями казалось бледной маской, с алыми румянцем на щеках, лепестками розовых губ и огромными сверкающими глазами. –  так что же ты не вышел меня встретить? Что не прождал всю ночь, желая видеть силуэт не прикасавшийся к дороге? Пьеро, так тонок, поэтичен, но вот его стихи, я право не могу понять ни чувств ни временами слов. А мне хотелось ласки, не платонически-прелестных юношеских взоров, а касаний губ и обжигающих любимых рук… Ах -  Она вскрикнула и обернулась.
- Прости, что испугал, прелестное создание. – Я узнал этот темно-фиолетовый голос. Эти кудри, тянущиеся к плечам. Зарксис. Багровый пиджак его небрежно наброшен на плечо, белая блуза, полуобнажавшая грудь, заправлена в узкие багровые брюки.
- Ах что вы, я вовсе не испугана. – Она смутилась и покраснела.
- Так кто же ты, что ищешь у порога дома этих ледяных господ? – Спросил он, притягивая ее к себе и приподнимая голову за подбородок.
- Всего лишь горничная его светлости Пьеро. – Она смотрела в его глаза, и за зеркалом ее глаз пронеслось тысяча мыслей, тысяча картин, в глазах Зарксиса, сверкавших сапфировой похотью, плясали дьявольские огни, рука его сползла на ее поясницу.
- Он холоден, поверь, бесстрастен, хоть и молод. Не ищи любви его бумажной. Влюблен он лишь в луну и алые чернила…Глупец, нет хуже умного глупца, что не дерзнет быть страстным, непокорным… нет хуже.
- Брат! – За воротами стоял Пьеро, отклонившись назад, с вызовом положив руку на бедро.
- Ах здравствуй, мой любимый братец! – Зарксис отпустил Коломбину за секунду до его слов, и она, не замечая Пьеро инстинктивно подалась за ним. – Прости, я вновь слегка увлекся…
- Я опоздал, входи же, и вы, - Голос его дрогнул, - Франц вас проводит.

Франц кивнул и молча предложил ей проследовать за ним за сцену.
- А ты подрос. – Зарксис положил руку на его голову.
- А от тебя все так же веет элем и духами дев, Арлекин.
- Я слишком влюбчив, порой непостоянен. – Он широко улыбался. Занавес опустился за их спинами.
- Закончилось наследство, данное отцом? – Холодно поинтересовался Пьеро. – Играй на жизнь, не на золото, все интересней... Пусть карты пистолет в висок направят и Арлекина душу в ад отправят…
- Язвительны и ядовиты твои речи, не думал, что стал жесток. – Он поцеловал брата в макушку.
- К тебе жестокость объективна.
- Прости, Пьеро, ты рос без матери, мирясь с причудами скорбящего отца, покуда я…
- Кутил в столице!
- … Был занят. – Мягко поправил Арлекин.
- Пусть так. – Пьеро опустил голову и плечи его вновь вздрогнули. – Пусть не был я любим, но поверь, я не ущербен, я могу… я чувствую, и мне не нужен яд страстей, чтобы понять, что жизнь полна и переполнена.
- Ты вырос среди книг… Несчастный бледный принц.

Занавес поднялся вновь, открыв сцену, оформленную, как гостиная, Пьеро вырвался из-под его руки и ушел за сцену, пройдя мимо отца.

- Пьеро! – Крикнул тот в след. – Несносный юнец, мечтает о побеге... Арлекин, мой милый сын, наследник мой, моя во всем опора, - Господин обнял сына, отечески похлопав его по спине, - как твоя жизнь?
- Наскучила, увы. Столица смрадна градом развлечений, поверь, я так устал, отец.
- Ну так присядем, принесите чай.

Вошла Коломбина, с изящным подносом в руках, она бросила взгляд на Арлекина и запнулась, заставив его вскочить и удержать ее за талию.

- Простите, умоляю. – Запричитала она.
- Не видел тебя раньше, ну да ладно. – Сказал отец и вновь восторженно посмотрел на сына. – Все так же ловок, начальственное кресло не сделало тебя червем бумажным.
- Прошу вас, - Коломбина подала чай господину, после Арлекину, слегка задержав чашку в руках. Потом торопливо удалилась, все время оглядываясь и ловя его хищный взгляд.
- Так ты вернулся к нам, надолго ли?
- Не знаю сам, быть может на месяц, может на год. Как ляжет карта.
- Так ты игрок, как говорит молва?
- Признаться грешен. – Он опустил голову.
- Ничто не вечно. – Отец расслабленно откинулся на спинку кресла. – Так почему бы не рискнуть. Я сам играл, на деньги и на женщин… Так бывает, ведь это умножает страсть, что толку в карцере канторном прозябать? Но я разочарован, ты так и не нашел невесту.
- Нет отец, но что я могу, ведь женщин много, я один…
- И ты им отказать не в силах?
- Но, что за мысли! Вовсе нет, моя жена… я должен ее любить так же как ты любил мою маму.
- Твои слова – бальзам. – Сказал отец, ставя чашку и выпрямляясь во весь рост. – Идем, я жажду верховой прогулки.
- Идемте. – Арлекин последовал его примеру…
Я не мог оторваться, я наконец понял, почему этот театр был признан чуть ли не лучшим в стране. Маленький спектакль для бального вечера превращался в высокое искусство, их разговоры, их движения, в такт оркестру, но так ненавязчиво. Мир перестал вращаться, смотреть – не насмотреться, дышать – не надышаться…
Вновь вступила скрипка, печально разрываясь, и на сцену вышел Франц, неся в руках конверт. С другой стороны появилась Коломбина в платье горничной.
- Ах, это вы.
- Да, я пришел отдать вам письмо от моего господина. Вот, - он протянул ей конверт, однако она не прижала его к груди, не раскраснелась, напротив, она не знала, куда деть конверт и что делать с руками.
- Коломбина.
- Да, Франц?
- Вам стоит взять поднос. – Иронично сказал Франц, и удалился, - и быть немного сдержанней. – Долетело до нее из-за сцены.
- Что такое? – Коломбина выбежала вперед, на самый край сцены. Флейта протяжно переливала мелодию, а фортепьяно чуть касалось душевных струн, – Почему, почему в моей груди иссякло чувство, почему не бьется придыхание, прикосновение конверта, не будит во мне воспоминаний. Я даже не могу вспомнить его лица, лишь маску, да глаза, а в них – два океана горя, мутный, хмельной порыв стихотворца. Вот, здесь его стихи…

Я болен, и вот мое признание:
Я люблю нас!
За строками последует изгнание,
Но соприкосновение рук – уже экстаз.

Формально мы два организма,
Два цветка горьковатой лаванды,
Тонки стебли, цветки уязвимы…
Никогда не понимаю его слов, не понимаю его чувств, что еще за «Я люблю нас!», что за грубость, разве можно любить себя так же, как любит меня… Ах, Пьеро, прости меня за эти речи… я так жестока, сегодня в полночь на балконе, назначил мне свидание, Боже, жарко…
С этими словами она скрылась за сценой, в гостиную медленно и томно вошел Пьеро, и вновь скрипка разорвала сладостный полумрак наполненного цветочным ароматом воздуха. Он опустился в кресло и закинул ноги на подлокотник, открыв блокнот и прикусив перо, принялся что-то писать.
- Все строчишь свои печальные стишки? – Арлекин опустился на подлокотник соседнего, сложив руки на груди. – Не игнорируй мои слова, Пьеро, я хочу помочь.
- И как же? – Пьеро встал и швырнул блокнот со сцены.
- Изрядно вспыльчив ты. Уж не нашлась причина воздыхать? Ты слишком томен даже для себя.
- Прости меня, Арлекин. Быть может, дашь совет?
- В любви мне равных нет, а коль запутался поэт, придет на помощь Дон Жуан.
- Надеюсь, ты не пьян.
- Лишь опьянен, но не вином, так продолжай.
- Так вот, - Пьеро продолжил, - я полюбил, увидев ее в стенах приблудной церкви, я провожал отца, ведь я не верю в Бога, он жесток… Но в этот день, я вошел, присев позади нее, всю мессу я не мог пошевелиться, не мог дышать… я поражен ее красой, она как ангел.
- И ангелы грешны бывают.
- Нет-нет, она влюбилась в меня, лишь мельком увидев.
- Так в чем же дело?
- Она не знатна, ты знаешь, отец хотел найти для меня богатую невесту.
- А кто она, не мог ли я ее встречать?
- Ты виделся с ней утром, Коломбина, ее имя, - он замялся, пробуя его на вкус, - и я женюсь на ней, мы убежим, покуда гнев отца не стихнет, мы будем жить в избушке у ручья… Мы будем вместе… вечно будем вместе. Я все решил и сегодня, я попрошу ее руки.
- Как ты наивен, Пьеро. – Зарксис приподнял подбородок Айвенго.
-И что с того?
- Любить вот так, большая глупость, скажи, ты целовал ее? Ласкал ли ты ее? Был ли близок?
- Как можешь ты?! – Пьеро покраснел, вернее, покраснел его голос, маска скрывала все эмоции.
- А как иначе, платонической любви не бывает. Это обман, романтика для неокрепших душ, она так инфантильна. Пережиток старины. Зачем, мой милый, - он обнял Пьеро за плечи, - зачем тебе эта пастушка? Признаться, я был удивлен твоей решимостью, но пойми, как только твои руки скуют оковы брака, неволен будешь ты во всех своих мечтах. А после бросишь ты писать стихи, забудешь сладостные песни и романтику, сейчас ты слеп, но вскоре, прозрев, поймешь, что брак большое горе.
- И слышать не хочу. Я женюсь, все решено!
- Решение спонтанно и не вечно. Но, я зачем, лишать себя положенных наслаждений? Люби ее, люби и наслаждайся ей сегодня, а завтра новой, послезавтра третьей. Про что еще писать поэту, как не про красоту и чары женских тел. Друг мой, вот твой удел – смущать их души пламенною речью, а после наслаждаться, истинная человечность. В страдании брака ты погаснешь, ее красота завянет, а после дети… жалкие щенки, и всюду сожаление о юности, что ты потратил на нее одну. Не искушай судьбу, мой мальчик, лети, как метеор, навстречу наслаждениям.
- Плевать на твое мнение! Я женюсь на ней, она мой ангел, она… не такая как все остальные, она – божество, ниспосланное мне… Ты пресытился шлюхами, что отдавались тебе за улыбку, подкрепленную отцовскими деньгами. Ты хищный до красот, ты жалок, низок, приземлен…!
- Не задыхайся громкими словами. – Арлекин ударил его по щеке. Пьеро замер, пошатнулся, как сломанная кукла, потом выпрямился, откинулся назад.
- Все женщины одинаковы, и Коломбина, та же шлюха. Она отдастся мне к закату, как бы чиста она не была. Ты скучен, слишком возвышен, непонятен. Ты не мужчина, Пьеро, ты все еще юнец, охочий до высоких чувств. Ты не знаешь любви и не узнаешь. У тебя нет сердца, ты рожден мертвым, рожден нечеловеком. А твоя боль, лишь дань рассудку.
- Я убью тебя, лишь прикоснись к ней, я убью тебя, плевать на узы крови и утробы, что за бред, и на отеческое горе. Я убью тебя, подлец!
Арлекин не слушал его. С силой толкнув хрупкого Пьеро, он вышел прочь, и хлопнули литавры словно дверь…
- Ты мне не брат… и не был никогда… отец из жалости принял тебя в дом, сына его «француженки», Все эти годы, я вынужден был терпеть ублюдка в своем доме… я презирал тебя и ненавидел. Отец в тебе узнал себя, такой же безумный и пустой, очаровательный подлец. Сходили с рук проказы, ссоры, капризы исполнялись в тот же миг. Но я… Я рос, как прорастает спора, без света, без любви. Жены лишившись, он, во тьме, причину гибели узрел во мне, а утешение в Арлекине… Но в дар моей богине, я прах его развею с диких скал…- О Боже… - Он схватился за грудь и упал навзничь. Причитания скрипки оборвалось.
- Господин… - Франц кинулся к нему. – Он так ослаб… - Он поднял его на руки и унес прочь со сцены.
Занавес пал. А когда его подняли, вновь открылись нашим взорам перила и горящий пейзаж. На его фоне танцевали двое – девушка в серебристых коротких шортах и свободном топе и юноша в сумеречно-голубом плаще. Из-за кулис, под нежный перезвон колокольчиков выбежали девушки и девочки звезды.
Но грациозный танец, вскоре закончился, и они ворвались со сцены в толпу, вновь открыв нашим глазам продолжение истории.
У перил, дрожа от холода, жалась к колоне Коломбина.
- Опять опаздывает, ох уж знатность… - Она повернулась спиной к нам, но тут из-за кулис появился Арлекин, он накинул на нее плащ, заставив обернуться и утонуть в его объятиях.
- Я пришел извиниться за моего брата, болезнь подкосила его, он так слаб. Бедняжка, так переживал, а ведь ему столь вреден переизбыток чувств… вы простите его?
- Конечно, но признаться, я не так огорчена…
- Вы так очаровательны, - он убрал локон с ее щеки, - простите меня за мои речи утром, я был неправ, он в вас влюблен, вы околдовали его. Ах… что же делать? – Он отстранился, повернувшись к ней спиной.
- Что же случилось, милый Арлекин, - Она обежала вокруг него и заглянула в лицо, преданным, щенячьим взглядом.
- Признаться ли?
- Признайтесь же!
- Вы и меня околдовали. – Он опустился на колени и обнял ее ноги, смотря снизу вверх.
- Встаньте, встаньте же, не унижайтесь… Прошу, вы ведь так благородны.
- Вы не знаете меня, я подлец, я опасен, даже мой брат так говорит…
- Перестаньте, я не верю в это, подлец не может так искренне любить и заботиться о своем брате, вы так великодушны…
- Вы верите в это?
- О да, ведь, как только я увидела вас, как только… я поняла, что мое сердце ваше и только ваше! – Она встала на цыпочки и поцеловала его. А он, схватив ее, опустил на перила, и она так изящно уронила руку, поддаваясь его движениям и вдруг, появился Пьеро.
Он на мгновение застыл и опрометью кинулся прочь…
Коломбина всхлипнула, и Арлекин помог ей подняться.
- Простите, я напугал вас, я был слишком настойчив…
- Не здесь, мой любимый Арлекин, не здесь…
- Так идем те же… - Он схватил ее за руку и поволок прочь.
И вновь на его пути возник Пьеро. Он пошатывался, хотя стоял очень прямо, виолончель так сладко пролила свет трагедии на изумленные лица зрителей.
Такой хрупкий и нежный, он был натянут и решителен, Коломбина всплеснула руками, покраснела и спряталась за спиной Арлекина.
Пьеро не взглянул на нее, он был на голову ниже ее и все же, рука его поднялась и…
Воздух огласил звук яростного хлопка. Пьеро повернулся, а под ноги Арлекина полетела перчатка.
- На смерть. На рассвете. Всего один патрон… - Донесся роковой голос из-за сцены.
Сцена опустела, зал будто бы не мог вдохнуть, напряжение, безумное напряжение витало в воздухе. И вдруг, о чудо, розовые лучи вырвались откуда-то снизу, и на сцену взбежала девушка в нежном платье, струящимся за ней. Рассвет, поигрывая лентами, она кружилась и танцевала, взлетая в воздух, а после, встав на широкую полосу ткани, спущенную для нее с потолка, «взлетела» и исчезла за пределами сцены.
Пьянящий, сильный женский голос вторил фортепьяно. Two Steps From Hell - False King. Из- за кулис, с разных концов, медленно подходили друг к другу Арлекин и Пьеро, Франц стоял посередине, держа два пистолета, лежащих в распахнутом ящике, напряжение нарастало, вот уже корчилась скрипка, и механические ударные вторили их шагам. Они взяли по пистолету и взвели курки, после, так же, в полной тишине, повернувшись спинами, отошли на несколько шагов и синхронно обернулись, выставив руки с оружием.
Зал застыл, Глаза Пьеро горели ненавистью, Арлекин казался небрежно-бесчувственным. Мир завис на секундной стрелке. Курки спущены. Громыхнул выстрел. Пьеро повернулся к залу, схватившись руками за окровавленную грудь.
- Прости, любимая… - Обреченная рука его была протянута к Коломбине, он схватил ртом воздух, будто умирал по-настоящему, - хоть не был я любим, не Коломбиной, ни судьбою… я счастлив, ведь такой конец, поэта славу поддержать достоин… - Он рухнул на пол, Франц склонил над ним, роняя слезы и целуя руки.
Арлекин, бледный, весь в испарине, стоял с вытянутой рукой, на которой повисла рыдающая Коломбина.
- Ты застрелил его! Ты убил, Пьеро!
- Нет, - Зарксис опустил лицо, на котором блестели дорожки слез, - мой выстрел был направлен в воздух. Его убила твоя жалость. Пьеро убила Коломбина!.. моей рукой. – Он рухнул на колени, направив лицо к небесам.
- Арлекин, я ведь теперь твоя навеки, ты победил, завоевал меня… - Она ловила его руки, но он только плакал и молился. – Но я… я не нужна, тебе, так это не любовь, лишь похоть, жалкое влечение… Ах, глупая Коломбина, доверчивая Коломбина… – Она вспрыгнула на перила и камнем бросилась вниз. Зал ахнул, заволновался, кто-то кричал, чтобы принесли воды, некоей даме сделалось дурно.
И в этот момент занавес рухнул, скрыв актеров своей пестрой завесой.
Молчание. Молчание, бывшее дороже аплодисментов, ибо пораженные в самое сердце, вся эта огромная толпа не могла очнуться, но вот раздались редкие хлопки и вся толпа внезапно взорвалась рукоплесканиями. Черно-красные портьеры вновь поплыли вверх и перед нами, взявшись за руки, вновь стояли актеры, настоящие горячие улыбки сияли на их плачущих лицах.
А мы все хлопали, без устали кричали браво… Гудели и вопили, восторгам не было предела.
А на Пьеро все так же была маска…
Цитрусовый аромат танцевальной музыки обострил мои чувства, я слонялся в толпе, ища Айвенго, натыкаясь на маски, ужасающе напоминавшие лица и лица, бывшие масками. Все разбрелись по залу, увлеченные празднеством. Моя же неприкаянная душа продолжала поиски незыблемого чувства, испытанного при одном взгляде на нее.
Мимо проскользнули две двенадцатилетние школьницы (на них были японские матроски).
- Пьеро просто милашка. – проворковала одна.
- Эй, я танцую с ним первая! Идем же, я его вижу! – И вторая потянула подругу за собой.
Я последовал за ними на некотором отдалении, не хотел поражать их воображения.
Пьеро кружил по залу маленькую рыжеволосую девчушку в длинном бархатном платье. Маска на его лице таинственно поблескивала в свете свечей и ламп, плавные движения, подчинявшиеся музыке, словно дорогое вино плескались по паркету. Он повернулся и увидел лицо его партнерши. Сомнения не было – младший из братьев львиное сердце. Смешные веснушки, прозрачные коньячные глаза, но почему в платье? Как Юнатан мог допустить такое? Я негодовал, хотя признавал, что его маскарадный костюм был, пожалуй, самым оригинальным.
- Ты очаровательна. – Проговорил Никки.
- А ты галантен. – Вторила ему Айвенго.
- Айвенго, почему ты играешь?
- Скука…
- Знаешь, ты ведь живая легенда, герой этого города, тебя знают все, но не осмеливаются и подозревать о том, кто ты есть. Разве это не совершенное признание, не отнимающее свободу.
- Никки, - она чуть приподняла его лицо, коснувшись кончиками пальцев щеки, - ты слишком волнуешься.
- Это все костюм. – Никки, подернул плечами. – Аннет совершенно не воспринимает меня…
- У тебя замечательный костюм, это ведь маскарад. – Она пожала плечами. – Так что тебе не следует беспокоиться.
- Хорошо, не буду… - Он опустил рыжую голову, длинный парик, повторявший по цвету родную шевелюру Никки, кроме оттенка багровых закатных облаков, развевался за его плечами. – Айвенго! – он остановился и вцепился в ее плечо.
- Все это время… я восхищался тобой, я хочу признаться, я люблю тебя, скажи, ты будешь меня любить.
Ее лицо посерьезнело, в глазах странным мягким свечением рвалась наружу, сквозь упругие зрачки, божественная печаль, почти сострадание.
- Никки, - она провела рукой по его щеке, - ты еще так мал, - слова эти невыносимо старили ее, она словно прожила сотни лет, не покидая своего молодого тела, ставшего тюрьмой для мудрости и жажды наслаждений ума.
- И что с того, я же мужчина…
- Не загромождай свое сердце любовью, - она смягчилась, - любовью ко мне.
- Почему? – из глаз Никки почти покатились градины слез.
- Потому что герои не могут принять любви. Они достойны слепого обожания,  почитания, подражания, но для любви…
- Герои бесчувственны, ты бесчувственна, бесчеловечна! – Его разбитое сердце дергало голосовые связки, наполненные звонкими слезами.
- Да. – Она кивнула, так смиренно и кротко.
- И пусть, пусть это будет моим слепым обожанием…
Я видел только как его рука коснулась лица Айвенго, приподняв маску. Никки так по-девичьи приподнялся на цыпочки и невинно коснулся губами щеки Айвенго, сломано стоявшей, опустив руки.
- Что она себе позволяет? – Воскликнула одна из школьниц.
- Ах не плачь! – вторая бросилась утешать ее.
Но их поцелуй прервал звон знакомых голосов, Айвенго вскинула голову, отстранив Никки, коротко сказала.
- Мне нужно идти. И… спасибо…
Она вновь растворилась в толпе, оставив плачущего Никки посреди паркета. Я хотел подойти к нему…
Моей руки коснулись шелковые пальцы, заставив обернуться и застыть в полнейшем оцепенений восторга.
Передо мной, окруженная поблекшей толпой стояла хрупкая светловолосая девушка. Розовое платье, по которому порхали бежево-кофейные бабочки облегало ее тело, расширяясь в юбку-пачку на бедрах, стройные ноги в изящных туфельках-балетках. Открытые плечи смущенно поникли под тяжестью моего взгляда.
Я скользил по ее лицу, по розовым губам, нежным щечкам, острому подбородку, заглянул в глаза темные, ночные. Это был миг. Когда я еще не знал что ожидает меня, но понимал, что вот-вот догадаюсь. Сладостный миг.
- Скандр… - скорее восхищенно, чем вопросительно выдохнул я. Девушка кивнула и ее светлые локоны, хорошенькими кудряшками обрамлявшие лицо, чуть вздрогнули. Обнажив жемчужины, сверкавшие в их переплетении. – Так ты…
- Девушка. – Утвердительно кивнула она. – Александра Рене Рейхенбах III.
- Ого, - только и проговорил я. – Ты так…
- Изменилась?
- Да…
- Тебе нравится?
- Да очень.
- Может, пригласишь меня? – Она неловко повела плечами.
Танцевала она неумело, но я снисходительно-медленно кружил ее по залу, удивительно, но наш танец казался мне формальностью, уроком не более. Может, сыграло роль ее внезапное преображение, может, я словно привык считать ее странноватым парнем. В ней не было искр, она не сводила с ума одним своим взглядом, устремленным в небесные окна. Нет. Ей привычна была земля, она не видела ничего дальше крыш. И от этого на душе становилось ненастно. Она не отравляла своими речами душу, а поминутное смущение раздражало меня.
Внезапно я услышал неясный, нарастающий шум.
- Я… - я просто отвел ее на край паркета и пробормотав что-то о напитках, пошел в направлении звуков.
Я увидел Шерлока. Он стоял ко мне спиной, держа в руке опустошенный бокал. Вода с лимонным соком стекала по лицу высокого юноши с головным убором идейца на светловолосой, с жемчужно-розовым отливом, голове. Распущенные волосы касались концами плеч и слегка заходили на спину, две широкие передние пряди, перехваченные тесьмами гневно дернулись. Высеченные из камня скулы дрогнули, в вишневых глазах яростно вспыхнули белесые огни желания вцепиться ровными, с слегка выступающими клыками, зубами в горло Шерлока. На костлявых, оплетенных мышцами голых руках болтались многочисленные феньки и браслеты из покрашенной кожи. Черная свободная майка открывала его грудь, накаченную, жесткую с Х-образным шрамом пониже ключиц.
- Глупый кролик. – Он вытер лицо ладонью, длинные черные ресницы дернулись.
- Молчи, твои слова были оскорбительны, оскорбительны и теперь. – Шерлок был полон решимости, отчаянной решимости.
- Сколько храбрости, в твоем заячьем сердце. – Усмехнулся парень. – Дуэль. Прямо сейчас, что время тянуть. Защищай свою жизнь и честь! – Слова его сорвались на боевой клич, и он рванулся вперед. Длинный меч очертил дугу и опускался на голову Шерлока, но тот отклонился назад и выдернув шпагу из-за пояса стоявшего позади джентльмена подставил ее под удар. Накалялся воздух, стекая по их мечам расплавленным железом. Постепенно, вокруг сцепившихся в четном поединке диких котов образовался полукруг из заинтересованных лиц, мне досталось место в партере.
Шерлок, изящный и легкий порхал по площадке, уворачиваясь от сокрушительных атак парня, собственные его налеты были стремительны, хороши своей внезапностью и мастерством, но не возможностью побороть противника.
На шее парня болталось украшение – ловец снов с пестрыми орлиными и голубыми перьями, разрисованное голубыми и рыжевато-розовыми полосами лицо исказила гримаса ненависти.
Вдруг Шерлок ринулся вперед и толкнув в грудь парня рванул из-за пояса крошечный, но настоящий тонкий нож, толпа ахнула…
Парень полулежал, разбив локти о паркетный пол, над ним, держа в руке его украшение, срезанное быстрым движением Шерлока, замер Тео, преграждая рукой путь Белому кролику.
- Остынь. – Холодный голос Шляпника заставил замолчать всех, жужжание стихло, и только строгие триоли яростно замирали в воздухе.
Шерлок отступил на шаг назад и чуть было не рухнул ко мне на руки, но я удержал его за локти, усадив на пол.
- Что здесь произошло? – Сквозь толпу пробился Зарксис, держа в руке бокал гранатового сока с мартини.
- Он… сказал нечто оскорбительное. Искупит кровью.
- И он искупил его. – Айвенго выскользнула из толпы и швырнула маску с лица.
- Инфанта…
- Это инфанта… - разносились оторопевшие, запоздалые возгласы.
Она подошла к Тео и взяла у него ловец снов, затем повернулась к Шерлоку и бросила украшение к его ногам.
- Он победил тебя. Правда, Блэк?
- Только на сегодня. – Индеец встал, его губа чуть припухла, но в остальном выглядел он обыденно, только чересчур поджар, крепок и зол.
-Детская несдержанность, – Она усмехнулась и подошла ближе, опасно близко. – Северус. Каждый из вас, каждый, собран в моей коллекции, словно редкая бабочка. Я не насаживаю вас на булавку, я выше этого. Всего лишь открываю ваши возможности, делая сильнее и жестче. В этом мире вскоре не останется ничего кроме воспоминаний и пепла, а после, придем мы, и создадим новый мир… Кто победит, тот и создаст, Блэк, ты готов биться? Готов биться со мной?
- Да, Алина. – Прозвучал в тишине его голос. – До самого конца твоей честолюбивой игры.
- Весь мир моя честолюбивая игра. Я закрываю глаза, и он исчезает, я затыкаю уши и пропадают звуки, я затаиваю дыхание, и мир не дышит. Мир не существует без меня, когда я умру, умрет и он. Таково предназначение.
- Нет, таково твое эгоистичное мнение.
- Но есть ли тот, кто не готов ему потакать, - заметила она и блеснула острым взглядом, -даже ты.
- Готов, и каждый, выведенный тобой из тьмы, готов.
- Это искусство Блэк, победа без войны и крови, а наши схватки – дань традиции. – Она повернулась к гостям. – Друзья, я рада сообщить, что улицы этого города, вновь обагрит пролитая честь. Нет, кровь банальность, но турнир продолжен, турнир отцов и прадедов, глав великих домов. Собственноручно мы, - она обвела руками присутствующих, - напишем историю, новую историю Западного Эдема. Я прошу вашего благословения, благословения принять славу победителя из ваших рук. Война началась, так пусть вечная слава ждет храбрейших и достойнейших.
Ей аплодировали незабвенно и безусловно. А я наблюдал со стороны, как Зарксис галантно протянул ей руку и скрылся, вместе с ней, в направлении светлеющего неба, оставив за собой легкий след темного, пасленового  дыма.
***
- Это безрассудно, Алина. – Он потер лоб пальцами. 
- Старческий жест.
- Ты вынуждаешь меня быть чувствовать себя так, чувствовать себя балластом реальности в твоем воображаемом мире. Это не честно, Алина, ты ведь знаешь…
- Как я тебе дорога? – Она сбросила его слова с плеч, зябко подернув ими. – Зарксис, ты преувеличиваешь свою роль в моей жизни, не находишь это раздражающим?
- Прекрати так говорить. Я воспитал тебя…
- После того, как сжег моего отца, вместе со своей матерью? Не думай, что я не знала, у тебя был приступ. Немотивированная агрессия, но мы ведь знаем, что мотивация у тебя была, и более чем достаточно фактов, подтверждающих это.
На террасе было влажно, прохладный ветер запускал пальцы в самое сердце сердечных композиций, составленных флористами. Алине не нравилась эта показная вычурность, изящество в пошлости. Она ненавидела срезанные цветы, все равно, что умирающие котята. Погладь, пока еще теплые, приласкай, пока дышат и помнят.
Стеклянное небо над головой словно бы опускалось, стремительно впитывая в себя свежий сливово-синий ночной покой. Шаткие звезды открывали свои серебристые глазки, на все еще оставались таинством, для смотрящих с земли. Золотые огни города не думали меркнуть, превращая ночь в романтичный полумрак. Рыжие всполохи танцевали на ее лице, устремленном куда-то вглубь города, где доселе вздыхали покрытые копотью обвалившиеся потолочные балки, из-под которых ее вынес Зарксис. Любимый брат-герой, брат-обманщик, вина перед этими сине-стальными глазами тяготила его, превращая в вечно-привязанного раба, сносящего ее изощренную месть, похожую на пытку.
Нет, ни следа от страшной ночи, когда смерть проскользнула пальцами по ее щеке, стерев слезинки горя, дом, такой же как прежде, плоть до количества ступеней, до пыли на портьерах, до каменного фонтана с плачущим в экстазе восхищения ангелом. Ни крохи копоти, ни следа пепла. Только осадок винного камня на дне бокала. Камня вины, не вина.
Снова ветер коснулся ее скул, на глаза опустилась пелена ресниц, Зарксис медленно протянул руку и осторожно, стараясь не спугнуть дотронулся до щеки по которой предательски ползла прозрачная слезинка.
- Алина…
- Думаешь, я устану спасаться от тебя, устану убегать. Да, ты прав. Устала, уже устала.
- Так что же не останешься, ты ведь любишь меня…
- Недостаточно сильно. – Холодные глаза покрылись свинцовым налетом равнодушия. – Когда я рядом с тобой, я чувствую, каждой клеткой своей кожи чувствую немыслимую дрожь. Можешь смеяться, уж кому, как не мне, терпеть твои насмешки, но я боюсь, мне страшно смотреть на тебя и понимать, что твоя одержимость, рано или поздно пробьет в моей груди дыру 45го калибра. Нет любви основанной на страхе, как нет страха, основанного на любви. Ты должен был стать мои старшим братом, защитником, примером, опорой моего отца, но вместо этого… Даже если бы я и хотела, одержимо желала забыть… но ни один хирург не сотрет этих шрамов, - Она чуть спустила рубашку с плеча и обнажила длинный белый рубец соединительной ткани на плече, -  ни извлечет пули презрения из моей груди. Это была случайность, Зарксис, обезобразившая тебя.
- Куда ты теперь?
- Не будешь держать меня?
- Ты сама говорила, ведь не удержишь птиц…
- Похвально, что ты помнишь.
- Да брось, тебе ведь лестно. – Он потрепал ее по голове. – Столько было и ты вот так уходишь… Этой войны не было двести лет, а ты превратила ее в игру, старейшие Дома Западного Эдема, города, где само время где-то с котами бродит по крыше. Вновь нарушить мир, вновь привнести хаос и разруху, и все ради пустой забавы.
- Ты запретил мне стрелять в стены, даже когда очень скучно. – Заметила она.
- Потому что под пулю чуть не попала Марта!
- Важен сам факт запрета, а не то, что ей вдруг захотелось убрать Адольфа с камина. «Человеческому черепу не место в комнате юной леди» - передразнила Алина, отбросив с лица прядь волос.
- Не заставляй меня смеяться и становится податливым.
- И в мыслях не было. Это не бессмысленная война...
- Назови мне цель, цель твоего сбора этих «книжных деток», больных романтикой, свободомыслием, приключениями. Цель? Если бы ты хотела править, не желала бы сбежать.
- Сбежать и быть пойманной.
- Привлечение внимания?
- Вполне вероятно. – Она вздернула брови.
- Твое воспитание оставляет желать лучшего.
- Ты меня воспитал, под стать себе и для себя, уж кого обвинять в эгоизме. Прости, Зарксис, меня уже ждут.
- Кто?
- Тот, кто позаботиться о том, чтобы ты меня не нашел. – Она круто повернулась на каблуках и, приподняв воротник, направилась обратно в рыжее тепло шумного искусственного света, сверкавшего между танцующих пар, сквозь портал высоких двустворчатых дверей.
- Может еще не поздно…! – Окликнул ее Зарксис, не заставив обернуться. – Снова вернуть все как было, я – Он положил руки на ее плечи,- буду твоим любимым старшим братом, твоим героем, а ты моей маленькой принцессой, свечой в моем окне. Снова будешь читать мои пьесы, варить кофе для нас и просто вот так дышать рядом.
Она молчала, не дрожа, не поддаваясь.
- Если тебе нечего жечь, сожги себя. Не смей заставлять меня гореть.
Слова словно искры слабо тлели в пряном воздухе, опустошая Зарксиса, вынося частички памяти о ней с каплями паров в дыме, вырывающемся из его рта. Пепел сыпался с его сигареты на мраморный пол, разгоняясь до апельсинового всполоха и сгорая до угольного осадка печали.
- Отношения у вас, прямо скажу, натянутые. – Она ткнулась носом в мое плечо. – Айвенго, ты что, ты плачешь?
- Нет (всхлип)… Герои не знают слез… - Она спрятала лицо.
- Перестань, - я прижал ее к себе, несопротивляющуюся, мою, на несколько секунд мою.- Всем позволено плакать, слезы не слабость, я почти уверен, если тебе жаль, так почему бы и не заявить об этом, пусть тихо, пусть, лишь прозрачной водой из глаз. Как я косноязычен.
- Неравнодушие не преимущество. – Она отстранилась, сбросив мои руки.
- Все в порядке? – Тео все испортил, одним своим изящным присутствием. Он заставил меня напрячься, напружиться. – Алина, ну… что же ты.- Его белоснежный платок проскользнул по ее щекам.
- Не надо. – Алина отвернулась и пошла прочь. Музыка словно расступилась, пропуская ее в свое море прямоугольных рыжих огней.
Я безучастно разглядывал великолепие убранного зала с его барочным потолком, прорывающим купол, стремящимся к нарисованным небесам, утопающим в облаках; колоны в позолоте и цветочных гирляндах; столы, ломившиеся под тяжестью игристых вин и прочих изысканных напитков и закусок; сверкающий, вышлифованный сотнями бальных платьев паркет; изящные кружащиеся пары…все это меркло, становясь фальшью, теряя свою притягательность, слепившую глаза.
Воскликнула скрипка, и порвались струны, обернувшись, я увидел сначала тело белокурой девушки, лежавшей без сознания на руках своего кавалера, а после бледное, изломанное лицо Зарксиса, с кривой полубезумной улыбкой и мертвыми глазами. У правого виска – гладкий пистолетный ствол, свинцовое беспокойство пороховым огнем охватило воздух.
Равнодушный бал, устроенный им, продолжался, а он был здесь, на парапете, сломленный и жестокий.
Он заговорил, тщетно пытаясь унять дрожь голоса.
Он был хорошим актером, прекрасно манипулировавшим чужими и своими чувствами. Но сейчас, на кромке своей смерти, он был искренен и искрометен. Воздух трепетал в предвкушении леденящей кровь развязки.
Губы его читали молитву, граня каждое слово.
Она обнимала его колени, по-детски отчаянно и с невесомым остервенением вырывая его из лап безумия.
- Прекрати этот фарс, Зарксис. Прекрати делать вид, что тебе не страшно…