Вечность. Часть I. Глава 2. Из дневника Валерии

Продолжение. Начало: http://www.proza.ru/2012/09/29/952

Глава 2
Из дневника Валерии. Моя лучшая подруга…


Зачем я открыла эту тетрадь?.. Для чего мне нужен дневник?.. Чтобы снова и снова бередить свои раны?! Чтобы раз за разом проходить по пройденному однажды пути?! Чтобы боль, живущая в моем сердце и причиняющая мне неимоверные страдания, никогда не утихла?! Может, не стоит писать… Нет! Я должна это сделать. Потому что я надеюсь, что события, превращенные в маленькие черненькие (я пишу своей любимой ручкой с черной пастой) буквы, в ровные и равнодушные слова и фразы, станут такими же маленькими, пустыми и равнодушными. Тогда в моей душе исчезнет боль… Я надеюсь… Я очень надеюсь на это…
Я пишу для себя. Только для себя. Я дала себе обещание, что никто и никогда не прочитает ни единой строчки из моего дневника. И я выполню свое обещание.
Так как я пишу для себя и ради себя, я буду писать только о том, что волнует меня. И это хорошо. Если бы я хотела показать дневник кому-нибудь, мне пришлось бы объяснять некоторые непонятные моменты. Непонятные для посоронних, но понятные для меня…
Но  я боюсь начинать… Я боюсь снова пережить все… Я боюсь, что мой разум не выдержит этого… Он и без того на грани между нормой и безумием. Впрочем – кто установил норму? И где она, эта грань? Возможно, я уже давно безумна. С того самого момента, когда… Ну вот, пришло время начать писать. Я чувствую, что я смогу это сделать.


Мы познакомились на дискотеке. Все было как всегда. Зиночка, моя лучшая подруга, долго уговаривала меня пойти потанцевать. Я сначала не соглашалась, потом согласилась. Нет, я любила танцевать, даже очень любила, но в атмосфере громкой музыки, мелькающих огней, в этой пестрой громкоголосой толчее я терялась полностью и бесповоротно. Я становилась неповоротливой, неуклюжей, от этого мое настроение портилось, и вдобавок к неуклюжести появлялась мрачность и раздражительность. Это и было причиной того, что я стояла одна где-нибудь в уголке, злилась на себя, на Зиночку, на всю эту толпу. А Зиночка веселилась и танцевала до изнеможения. Недостатка в кавалерах у нее не было. Это и не странно. Зиночка, маленькая толстушка с миленьким личиком, была всегда в хорошем настроении. Она всех любила, ко всем относилась доброжелательно. Я никогда не слышала, чтобы Зиночка кого-нибудь ругала, на кого-нибудь обижалась или злилась. Если ее обижали, она плакала, как ребенок, громко и недолго, а потом снова начинала смеяться, простив обидчика и больше никогда не вспоминая эту обиду.
А вот я так не могла. Я обижалась молча, но долго. Я страдала глубоко и тяжело от всяких глупых мелочей. Например, я мучительно переживала из-за своей внешности. Мне почему-то казалось, что я слишком высокая, слишком худая, слишком смуглая и так далее. Из-за этого я плохо сходилась с людьми. А они, соответственно, не очень-то радовались общению со мной. К тому же я легко обижалась, а прощала с трудом и, похоже, не до конца. Короче, я была трудным для общения и дружбы человеком и прекрасно понимала это. Только Зиночка могла выдержать перепады моего настроения и постоянное копание в себе, только она могла не обращать внимания на мое мрачное и угрюмое лицо, только Зиночка могла веселиться и заражать меня своим весельем, когда я впадала в депрессию. А это, к моему стыду, случалось довольно часто.
Вот и в тот день я стояла в уголке и молча завидовала Зиночке, которая танцевала уже с пятым или шестым молодым человеком. А я еще не танцевала ни с одним. Зиночка в перерывах между танцами подбегала ко мне и пыталась расшевелить меня. Но это ей не удавалось. Разве можно растопить за минуту огромный ледяной айсберг? Даже хохотушке Зиночке это было не под силу. Наконец она махнула рукой и сказала: «Ну и стой тут, как столб! Пока ты не научишься улыбаться, никто к тебе не рискнет подойти. От тебя же за версту холодом веет! Да тебя просто все парни боятся! Ты же их отпугиваешь своим неприступным видом! Красивая девчонка, а строишь из себя невесть что! Я больше к тебе не подойду! А то ты и меня заразишь своей колючей льдистостью!»
Зиночка ушла танцевать с очередным кавалером, а я осталась, обиженная и оскорбленная ее словами. Самое страшное для меня было то, что в глубине души я понимала: Зиночка права во всем, я сама виновата во всех своих неудачах. Что стоило мне улыбнуться какому-нибудь симпатичному мальчику? Но я не могла. Почему-то не могла…
Я стояла в полном одиночестве среди толпы, и в душе у меня начинали закипать злые слезы, которые в любую минуту могли пролиться. Я решила уйти и никогда больше не соглашаться на уговоры Зиночки. Никогда не выставлять себя на посмешище! Никогда! Никогда!
И в этот самый тяжелый для меня момент я услышала тихий голос: «Разрешите вас пригласить!». Я подняла полные слез глаза и увидела Его. И влюбилась с первого взгляда, влюбилась как последняя идиотка. Я смотрела на него, а Он улыбался и ждал ответа. Я хотела что-то сказать, хотела ответить, но не могла. Я уже поняла, что люблю Его. Странно… Ведь я всегда отрицала возможность любви с первого взгляда. Я смеялась над Зиночкой, которая свято верила во все романтические бредни. Я твердила: «Любви с первого взгляда не бывает. Это невозможно!» Я доводила Зиночку до слез, правда, как всегда кратковременных. И вот я влюбилась без памяти с первого взгляда…
Я так и не смогла тогда ответить Ему. Но Он и не стал дожидаться моего ответа. Он просто взял меня за руку и увлек за собой. А потом мы танцевали. И я чувствовала, как замирает мое сердце под Его ласковым взглядом. Я видела только Его глаза. Красивые бархатные глаза. Я рассмеялась от возникшего вдруг желания: мне захотелось прикоснуться к Его глазам, потрогать их бархатистую поверхность. Мне казалось, что они должны быть теплыми и мягкими на ощупь. Я засмеялась, а Он сказал: «Какой чудесный у тебя смех! И ты чудесная! Правда!» И я поверила, поверила безоговорочно и навсегда…
Мы танцевали. И весь мир перевернулся. В нем уже не было места ни для кого, кроме Него, кроме моего любимого Илюши. Я видела краем глаза, как потрясенная Зиночка стоит в уголке и смотрит на нас, раскрыв рот и вытаращив глаза. В глубине души у меня шевельнулось злорадное чувство: «Попробуй-ка, подруга, каково это – стоять в уголке и смотреть на счастливую пару!» Но эта мысль только мелькнула и пропала. Я была слишком счастлива, чтобы злорадствовать.
С этого дня вся моя жизнь стала иной. Да и я сама изменилась. Моя мрачная угрюмость осталась в прошлом. Я готова была обнять весь мир. Я улыбалась даже во сне. Наша любовь развивалась столь стремительно, что не оставалось времени на раздумья. Первое свидание – и первое признание в любви. «Ты любишь меня?» – «Да! Да! А ты?» – «Да! Я люблю тебя!» Первый поцелуй – и первая ночь любви. Мечты, клятвы, все новые и новые признания…
Я совсем забыла про Зиночку. С того нашего первого с Илюшей танца я ни разу не встречалась со своей лучшей подругой. Да, она была моей лучшей и единственной подругой. Мы были с ней неразлучны с самого детства. Жили в одном доме, в одном подъезде, только на разных этажах. Ходили в один детский сад, потом в одну и ту же школу, в один и тот же класс. Поступили в один и тот же институт. И всегда были рядом, всегда вместе. До встречи с Илюшей…
Я не знаю, как отнеслась Зиночка к моей любви. Я и не хотела этого знать. Мне было совершенно безразлично, что думают окружающие, даже моя лучшая подруга. Мы встретились с Зиночкой перед самой свадьбой. Я пришла пригласить ее на наше с Илюшей торжество. Зиночка очень обрадовалась встрече со мной. А вот известие о нашей свадьбе ее почему-то не обрадовало. Она молча кивнула и отвернулась. Но молчала она недолго – это ведь была Зиночка, а не кто-нибудь другой! Она резко повернулась ко мне, схватила меня за руку и сказала: «А ты не поторопилась, Лерочка? Ты ведь так мало его знаешь!» Я возмутилась. Я долго доказывала Зиночке, как хорошо я знаю Илюшу. Наконец я замолчала. Зиночка кивнула головой и тихо сказала: «И все-таки, Лерка, в нем есть что-то тревожное. Не плохое, нет, а именно тревожное. Иногда у него такие глаза, Лера, что я его боюсь…» Я обиделась, но промолчала.
Встретившись с Илюшей, я не удержалась и рассказала ему о нашем с Зиночкой разговоре. Он мягко улыбнулся: «Не обращай внимания, зайчонок! Зиночка просто ревнует. Ты же была ее лучшей подругой, а я отнял тебя у нее. Пройдет время, и Зиночка успокоится, вот увидишь».
Наша свадьба была скромной, но красивой и торжественной. Небольшое количество гостей компенсировалось их качеством. С моей стороны была только Зиночка, даже родителей не было. Они, как всегда, ограничились телеграммой и внушительным денежным переводом. Я уже привыкла к этому, поэтому обиды не испытывала. Мои родители слишком увлечены своей работой. Порой мне кажется, что современный мир для них просто не существует. Раскопки, находки, древности, история… Во всем этом для меня не нашлось места. Вернее, я сама не захотела войти в их жизнь. Меня тошнило от всех этих заплесневелых черепков, ржавых железок и замшелых камней. Я не хотела обижать родителей, но вся эта историческая наука, которую они так любили, казалась мне довольно бессмысленной и ужасно скучной.
Зато со стороны Илюшиных родителей мы оба были окружены заботой и вниманием. Он был единственным сыном, и его родители опекали своего двадцатипятилетнего сына так, словно он был пятилетним малышом. Илью это совершенно не раздражало. Он снисходительно-ласково принимал материнскую опеку, подшучивал над отцом и терпеливо переносил постоянную родительскую заботу. Еще до свадьбы часть этой заботы перекинулась на меня, и я ощутила все прелести этого. Со мной обращались так, словно я беспомощный младенец или очень дорогая хрупкая вещь. После свадьбы забота усилилась вдвое или даже втрое.
Помимо родителей на свадьбе были Илюшины друзья. Многих из них я увидела впервые, с некоторыми уже была немного знакома. Впрочем, о друзьях пойдет речь чуть позже. Одно могу сказать, что все они были замечательными ребятами, во всех отношениях замечательными…
После свадьбы Илюша перебрался ко мне. Его мама приходила каждый день, хотя добираться до нашего дома ей приходилось довольно долго. Иногда мама приходила с утра пораньше и принималась хлопотать. Она старалась избавить меня от всей домашней работы. Уборка, стирка, обеды и тому подобное – все это делала Илюшина мама. А я в это время отдыхала и болтала с ней об Илюше (чаще всего) или о разных пустяках. От мамы я узнавала смешные и трогательные подробности из жизни Илюши-младенца, Илюши-ребенка, Илюши-школьника, Илюши-студента. И чем больше я узнавала, тем больше начинала любить его и гордиться им. А гордиться действительно было чем. Илюша принадлежал к числу так называемых детей-вундеркиндов. Ему все давалось шутя. В тринадцать лет он уже окончил школу, естественно, с отличием. В семнадцать лет, окончив институт, поступил в аспирантуру. В это же время уже началась его научная деятельность. Ни я, ни Илюшина мама толком не понимали, в чем конкретно заключалась научная деятельность, мы понятия не имели, какими исследованиями он занимался. Но от этого мы еще больше гордились им.
Так началась наша короткая, но счастливая семейная жизнь. Наши дни были заполнены работой, учебой, домашними делами и, конечно же, любовью. Илюша блестяще защитил диссертацию и приступил к какой-то таинственной (для меня) и чрезвычайно важной работе. Он часто задерживался в лаборатории допоздна, но это не влияло на наши отношения. Я не чувствовала себя одинокой и покинутой, нет, напротив, я гордилась своим мужем и его одержимостью. Я верила, что наступит день, когда весь мир узнает его имя.
Время летело незаметно. Я окончила институт и вступила во «взрослую жизнь» - начала работать в дурацкой строительной компании. Не знаю, нравилась ли мне работа… Трудно сказать… Я жила Илюшей, а работа… она являлась чем-то необходимым, обязательным, неизбежным. С самого рождения моя жизнь подчинялась каким-то правилам, спорить с которыми я никогда не пыталась. Детский сад, как и у всех, школа, тоже как у всех, затем институт, после чего необходимо было переходить на следующую ступень. Наверное, для каждого эта следующая ступень разная. Но тогда я не задумывалась об этом, мне казалось, что все живут так, значит, я тоже должна так жить. Однако на работе я больше думала не о работе, а о том, как вернусь домой и буду ждать Илюшу…
Вечерами к нам приходили Илюшины друзья и Зиночка, с которой мы опять сблизились. Зиночка прекрасно вписалась в нашу компанию. За короткое время она успела влюбиться буквально во всех Илюшиных друзей. Каждая такая влюбленность длилась не больше десяти дней, а потом Зиночка переходила к новому возлюбленному. Насмешливый программист Эдик как-то сказал: «Зиночка у нас словно переходящее знамя или палочка в эстафете!» Илюша засмеялся и добавил: «Да уж, наша Зиночка успела совратить всех моих друзей!» Зиночка не обиделась. «Так уж и совратила! – засмеялась она. – По-моему, твоих друзей, Илюша, совращать не надо, они сами кого угодно совратят. А насчет того, что я во всех влюбляюсь, так разве я виновата, что вы все такие милые. Как я могу выбрать из всех одного?! Только мне покажется, что вот он, самый лучший, как я вдруг вижу, что другой не хуже, а, может быть, еще лучше. А потом вижу, что и другой, и третий и все!»
К Илюше Зиночка относилась ничуть не хуже, чем к остальным. Она призналась мне, что была не права по отношению к нему, что он оказался очень милый и славный. Я была рада.
Время шло, а наше счастье становилось все полнее и ярче. Я думала, что так будет всегда. Но я ошиблась… Жестоко ошиблась… Однажды Илюша сказал: «Мне страшно, котенок… Мы так безумно счастливы, что, боюсь, цена будет слишком велика и даже страшна… Ничего не дается в жизни просто так, за все приходится платить… или расплачиваться!» Я не согласилась с ним, но мне стало как-то не по себе.
С чего же все началось?.. Пытаюсь понять, но не могу. Ведь в то время, когда все начиналось, я еще была счастлива и беспечна… Пожалуй, все началось с того, что Илюша больше времени стал проводить в лаборатории, чем дома. По вечерам, по выходным, даже по ночам он работал, работал, работал. Но со мной он оставался все так же нежен и ласков. А вот с друзьями отношения несколько изменились. У них постоянно возникали споры, доходящие до крика. Друзья старались убедить в чем-то Илюшу, а он не соглашался с ними. Сначала не соглашался, а потом вдруг сказал: «В принципе, вы правы, мне действительно надо оставить эту безумную затею. Да и, в конце концов, я просто зря теряю время». Больше споров не возникало, но прежние отношения так и не восстановились. Друзья стали реже бывать у нас. Илюшу, похоже, это ничуть не расстроило. Мне показалось, что он даже рад этому.
А вот Зиночка очень расстроилась. Ее отношение к Илюше резко изменилось. Она снова начала высказывать мне всяческие глупые, на мой взгляд, мысли по поводу того, что Илюша изменился, что он стал совсем другим и так далее. Я не слушала ее. Я была счастлива и не хотела никого слушать.
Однажды Илюша не появлялся дома несколько дней. Он только звонил мне и коротко, как-то сухо и совсем не ласково, сообщал: «Не жди меня. Я не приду. Ложись спать. Не волнуйся. У меня все в порядке». Я волновалась, не ложилась спать, ждала его и даже плакала. На работе у меня все не ладилось, и мой строгий начальник был страшно недоволен. Вдобавок ко всему Зиночка постоянно шипела с какой-то несвойственной ей злостью: «Я говорила тебе, что он не такой, как ты думаешь! Говорила, а ты не слушала! Открой глаза и посмотри на него: он любит только себя, он эгоист. Ты для него просто удобная послушная игрушка. Стоит тебе пойти против, он, не раздумывая, уничтожит тебя, растопчет и бросит. И сделает это без всякого сожаления, поверь! Для него больше значит его дурацкая работа. Он ставит себя выше всех, неужели ты не видишь этого!» Я плакала, сердилась на Зиночку и не верила ни одному ее слову. Мой Илюша был совсем не таким, как думала Зиночка. И он любил меня. Я это знала, я это чувствовала.
Илюша вернулся ночью. Глаза его горели каким-то неестественным светом. Он был сильно возбужден и взволнован. «Зайчонок, ты даже не представляешь, что мне удалось сделать! Скоро, очень скоро мое имя прогремит на весь мир! Я стану знаменитым, Лерочка! Но не это самое главное. Главное то, что я все-таки этого добился! Никто не верил, что я смогу, никто! А я смог! Скоро они узнают, как я гениален, и поймут, что были неправы. Скоро, но не сейчас, не сегодня, не завтра. Пока я никого не собираюсь посвящать в это. Мое открытие слишком грандиозно, и даже я сам еще не знаю, как будут развиваться дальше события. Впрочем, это тоже не важно. Я добился потрясающего результата, вот что главное! И ты, котенок, будешь первой, кому я расскажу и покажу все, что я сделал! Но не сейчас. Сначала я все проверю сам, доведу до конца и тогда… Лерочка! Я люблю тебя! Люблю, мой зайчонок! И не верь никому, кто скажет тебе, что это не так! Я люблю тебя и не позволю никому обидеть тебя, я буду защищать тебя и оберегать от всех. Ты веришь мне?»  И я ответила: «Да!».
Прошло несколько дней. Илюша много работал, я почти его не видела. Возвращался он поздно, а я ждала его. Чаще всего по вечерам у меня сидела Зиночка, которая без устали высказывала свои предостережения. Сначала я выслушивала все спокойно, потом с некоторым раздражением, а в тот роковой вечер меня начало просто трясти от бешенства. «Откуда в тебе столько злобы, Зиночка? – закричала я, когда она в очередной раз попыталась открыть мне глаза. – Ты совсем не знаешь Илюшу! Ты просто ревнуешь, завидуешь, завидуешь моему счастью! Низко и гадко! Я не ожидала от тебя этого! Я думала, что ты будешь рада!» – «Я радовалась! – прокричала мне в ответ Зиночка. – Радовалась, пока он не начал меняться. Только ты одна не видишь этого. Он стал холодным и безразличным. Мне страшно рядом с ним! Ты говоришь, что я не права, тогда ответь мне, куда делись все его друзья? Где они?! Их нет! Нет, потому что твой Илюшенька перессорился со всеми. Никто не хочет больше общаться с ним! Неужели ты этого не замечаешь?! Лерка! Мне страшно за тебя! Ты слепо веришь ему, ты не видишь ничего вокруг, кроме своего дорогого Илюшеньки, а он… Он – страшный человек, Лера! Да, он гений, я не спорю, и никто не стал бы спорить с этим, но он из тех гениев, которые готовы уничтожить весь мир, готовы разрушить все и смести всех со своего пути. У него есть какая-то цель, и я подозреваю, что это за цель. Хочешь, Лерочка, я скажу тебе, кем хочет стать твой любимый муж?»
Я не успела ей ответить. В комнату вошел Илюша. Я впервые увидела его таким. Он был в ярости и не пытался скрыть это. Зиночка замолчала и с ужасом смотрела на него. Илюша тоже молчал, но молчание его было страшнее крика. Потом, все так же молча, он указал Зиночке на дверь. Она не стала спорить, быстро вскочила и выбежала из комнаты. На меня она даже не взглянула…
Я плакала. Зиночкины слова задели меня гораздо глубже, чем я думала. Илюша молча гладил меня по волосам, по мокрому от слез лицу. Потом он крепко прижал меня к себе и сказал: «Успокойся, успокойся! Все пройдет, все будет хорошо!» Руки у него дрожали, но голос был спокойным и ласковым. Он уложил меня в кровать, закрыл одеялом, поцеловал. «Поспи, котенок! – ласково прошептал он. – Поспи. А я немного пройдусь. Я слишком взволнован и расстроен. Не хочу ложиться в таком настроении. Ты спи, любимая моя, спи и ни о чем не думай. Я скоро вернусь». Он еще раз поцеловал меня и ушел.
Я не слышала, как вернулся Илюша. Я спала очень крепко и без всяких сновидений. Утром я проснулась совершенно разбитая. На мое счастье, был выходной день, поэтому я могла не вставать хоть до вечера. Илюша ушел, а я отвернулась к стене и задремала.
Проснулась я от какого-то толчка. Словно кто-то невидимый хлопал меня по плечу. Я вскочила. На душе у меня было тревожно и тоскливо. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Зиночка! Мы поссорились с ней!» Почему-то мне невыносимо захотелось увидеть ее и помириться. Я быстро оделась и спустилась на второй этаж (мы жили на четвертом). Дверь была не заперта, что меня нисколько не удивило. Зиночка была порой настолько легкомысленной, что частенько забывала запереть дверь. И я, и Илюша постоянно ругали ее за это. Я вошла и громко позвала Зиночку. Никто не ответил. Даже Зиночкина любимая собачка Люся не подавала голоса. Вот тут-то меня охватило беспокойство.
Я позвала еще раз. Сначала Зиночку, потом Люську. Никто не ответил. Почему-то мне стало страшно. Я медленно направилась в комнату. «Зиночка! Зиночка!» – тихо повторяла я. В комнате было пусто. Но, боже мой, какой там был беспорядок! Все вещи валялись на полу. Нет, они не были просто разбросаны. Нет, это было совсем не так. Сломанные стулья, разбитая посуда, одежда, разорванная в клочья, книги, превратившиеся в груду рваных бумажек, – все это говорило о том, что кто-то, ворвавшийся в Зиночкину квартиру,  учинил погром.
Я не могла сдвинуться с места. Я стояла и смотрела на всю эту безобразную груду. Наконец я пересилила себя и шагнула в комнату. Я сделала несколько мучительных шагов и вдруг поскользнулась, с трудом удержавшись на ногах. Я посмотрела вниз и увидела большую лужу красного цвета. А рядом с этой лужей лежала Люська, маленькая веселая Люська. Глаза ее были открыты, крохотные острые зубки оскалены. Я с каким-то тупым недоумением смотрела на неподвижное тельце. Белая длинная шерстка собачки почему-то окрасилась в красный цвет. С трудом до меня дошло, что это кровь. Я наклонилась и зачем-то потрогала мертвую Люську. Она была твердая и холодная. Я отдернула руку и, пошатываясь, направилась в глубь комнаты.
Зиночки в комнате не было. Зато было много крови. На полу, на вещах, на стенах. Я с ужасом смотрела на красные пятна и силилась понять что-то непостижимое для моего оцепеневшего мозга.
В углу комнаты, возле сломанного музыкального центра, я обнаружила еще одну большую лужу крови. От нее шла дорожка, которая тянулась через всю комнату. Я тупо смотрела на эту дорожку, а потом так же тупо, без всяких мыслей, пошла по ней. Я шла и (о, Боже!) улыбалась. А в душе была пустота…
Дорожка привела меня в ванную. И вот тут-то я закричала. Закричала и бросилась бежать. И пока я бежала до своей квартиры, я кричала. И все соседи выскочили на лестницу, а я все продолжала кричать. А потом замолчала. И это было еще страшнее, чем кричать. Потому что у меня перед глазами неотступно, сводя меня с ума, возникало то, что я увидела там, в ванной. Кровь, всюду кровь и Зиночка, вернее то, что от нее осталось… И, самое страшное, открытые Зиночкины глаза, глядящие прямо на меня. А в них такая боль…
Что было дальше, я не помню. Вернее, помню плохо. Соседи, милиция, бесконечные вопросы, мои ответы, снова вопросы. Я помню, что я отвечала спокойным ровным голосом, но что я говорила, хоть убей, не помню. Если бы не Илюша, я, наверное, сошла бы с ума. Или просто покончила с собой… Илюша с первых минут, как появился дома (а он приехал очень быстро), окружил меня заботой. Кто сообщил ему о случившемся? Илюша сказал мне позднее, что я сама позвонила ему и сказала, причем очень спокойно, что Зиночку убили, и я хочу, чтобы он приехал.
Несколько дней я молчала, Илюша не отходил от меня ни на шаг. Он ухаживал за мной, как за маленьким ребенком. Он старался пробудить меня от моего опасного оцепенения. Наконец ему это удалось. Я не помню, что он мне сказал, но я вдруг зарыдала. Я рыдала, зарывшись лицом в теплые ласковые Илюшины руки, и бормотала: «Я… я… виновата перед ней… Мы поссорились… Я кричала на нее… А потом ее не стало! А я хотела помириться с ней! А теперь я никогда не смогу ей сказать об этом…» Илюша ласково гладил меня по спине и шептал: «Успокойся, успокойся! Все хорошо. У тебя есть я, а это самое главное. Все пройдет, все забудется. А мы будем вместе всегда…»