Мальчик с ирокезом

  Я сижу на диване и смотрю на бабочку, которую только что поймал. Она лазает по краям банки, то падая, то поднимаясь опять, как будто ищет слово «выход».  Зачем я держу её в банке, в которой нет такой надписи? Наверное, чтобы научить искать.  После того как она настрадается в неволе, я отпущу. Свобода должна обрадовать её после долгой разлуки. Я научу эту бабочку ценить свободу. А пока, причина моих раздумий всё ещё продолжает лазать по банке. Я наблюдаю, но, вовсе не за тем, как она страдает, а затем как... ищет.
- Ух ты! Витя, ты что, бабочку поймал? – Подбегает двоюродная сестра.
- Тише, не пугай её... – Шепчу я, не отрывая глаз от банки. – Не мешай её поиску.
-Фи! Как не культурно! – Отворачивается девчонка, хмыкнув носиком. – Немедленно извинись.
- Извини, но, только не мешай, прошу, это очень важный в её жизни момент.
 Сестра убегает, на её смену приходит мать. Она подолгу разглядывает мою бабочку, как будто новую заколку в магазине.
- Сам поймал?
- Сам.
- И что же ты будешь с ней делать? – Мать наклоняется к моим глазам, чтоб заглянуть в них. Но, я наблюдаю, даже не заметив этого.
- Отпущу.
- Зачем же?- Удивляется она.
- Мне хочется, чтобы она осознала суть свободы.
 Мама смеётся, поправляя чёлку.
- И что за глупости! Лучше смотри, что я сейчас сделаю.
 Она берёт мою банку и аккуратно достаёт оттуда бабочку, вытаскивая её за крыло. Потом, вынимает,  откуда-то, булавку и...  тык! Я видел страх и боль, застывшие в глазах моей бабочки. Она не успела ничего понять. Смерть настигла её столь внезапно, что какое-то время лапки всё ещё продолжали дёргаться, как, будто до сих пор... искали.
- Зачем? – Почти беззвучно спрашиваю я.
- Эх, ну как же ты не понимаешь, глупенький? Я приколю её, а потом, мы с твоей сестрой сделаем из неё замечательную поделку в виде веночка из засушенных цветов. Получиться очень красиво! Таким подарком можно обрадовать любого человека, и на любой праздник! Выйдет полезная вещица. – Она опять наклоняется к моим глазам. – Любое твоё действие должно нести какую-то пользу, понимаешь? А если бы ты её выпустил -  проку бы не было. Эх, ну ты ещё, наверно, слишком мал, чтобы понять. -  Затем, мама поглаживает меня по голове, и уходит в другую комнату, пожелав спокойной ночи.
 Я ложусь в постель и укрываюсь одеялом. И ничего я не маленький! Мне скоро восемь будет. Отворачиваюсь к стене, притворяясь, что обиделся. «Таким подарком можно обрадовать любого человека». Чем? Засохшим трупом? Не хотелось в это верить.
  Вообще, взрослые всегда удивляли меня. Эти чудаки ходят на работу в одежде, не всегда им удобной, выражаются заумными словами, когда можно всё объяснить гораздо проще, всё и вся в своей жизни называют цифрами.  Всюду ищут порядка, который сами же и нарушают. Говорят друг другу пустые «вежливости», в которые уже давно не верят и которым разучились радоваться.  Им постоянно не хватает времени, которое они тратят на целую уйму «очень важных», но, тем не менее, почти всегда бесполезных вещей. Удивительны они, эти взрослые.
  Я, в их среде, всегда считался вундеркиндом. У меня было особенное влечение к музыке, которое выражалось в нескончаемых композициях высшего пилотажа и большом таланте к исполнительству. Волновали моё сердце, также, и стихи, которые я мог строчить под любое настроение, и в любых обстоятельствах. Я развивался быстрее других детей, но, к сожалению, лишь в плане творчества. Цифры совсем не запоминались мне, я не любил их.
  Резкий шорох, и, кто-то, появившийся посреди комнаты, вскрикивает. Я  приподнимаюсь на одной руке и пристально вглядываюсь в темноту. Передо мной стоит мальчик, на вид лет пятнадцати, со странной причёской, напоминавшей лошадиную гриву, и бледным  своевольным лицом. Одет он тоже весьма странно: клетчатые штаны, которые давно уже износились, диковинный ремень с заклёпками, и браслеты с железными шипами. Когда я смотрел на него, он потирал руками ногу, как будто обо что-то ударился.
- С тобой всё в порядке? – Спрашиваю я. – Что произошло?
- Я споткнулся о воздух. – Отвечает мне мальчик. Его ответ звучит очень странно: губы действительно шевелятся как при разговоре, но звук слышен только в моей голове. Так, как будто я это думаю.
- Он иногда бывает твёрдым, – соглашаюсь я. – Нога в порядке?
- Больно, – кивает он. – Но не потому, что я ударился, а потому, что я уже был в этой комнате раньше. Такая... странная боль...
Я пожимаю плечами.
- Это моя комната. Хотя, мама говорит, что, когда то, здесь жил мой брат.
-Твой брат... – Снова звучит в моей голове его голос. – Мы знали друг друга. Но, сколько помню, он был жутким идиотом.
После этого мальчик, наконец, поворачивается ко мне лицом и с интересом разглядывает.
 Обычный я.  Серая пижама, глаза. Мягкие волосы.
- Как зовут?
- Витя.
Я ещё раз пытаюсь получше разглядеть его причёску. Теперь мой черёд спрашивать.
- Что у тебя на голове?
Парень закатывает глаза наверх, и зачем то щупает свою голову. Затем, понимая, почему я спросил, с гордостью отвечает:
- Ирокез.
Таким он мне и запомнился. Всё что я успел узнать о нём, так это только то, что парню никогда не нравились машины, и он боится людей. Боится так, что когда кто-то посторонний входит в мою комнату во время нашего разговора, он прячется за моё пианино, и там сидит. А ещё он любит смотреть на звёзды средь бела дня, и кричать, не издавая при этом звука. Называл он себя «Мистерпанком»,  и на другие имена не хотел откликаться совсем. Иногда мне удавалось тоже мысленно говорить с ним (то есть, не вслух, а лишь в размышлениях). Но так получалось далеко не всегда, и мы продолжали общаться напрямую.
 В этот день я с семьёй должен был ехать на кладбище – убираться на могиле моего старшего брата. Я почти ничего не знаю о нём – он умер, когда мне было четыре года, а родители не любили «воскрешать унылое прошлое»  - они ничего мне не рассказывали.
Мы подошли к холодному каменному надгробию и, на какое-то время, просто застыли, в задумчивости. Фотография моего старшего братишки была чёрно-белой.  На ней был изображён покойный, в прикиде, чем-то похожем на одежду Мистерпанка. Лицо тоже отдалённо напоминало его черты. На голове красовался ирокез. Отец первым решается нарушить молчание.
- Ирка, - говорит он матери, – принеси из машины цветы, а я пока бурьяны повыдёргиваю. – С этими словами папа достаёт свою мотыгу и начинает усердно работать, кинув на меня строгий взгляд, чтоб не мешал.
 Я отхожу в сторону и запрокидываю голову наверх. Надо мной простирается  голубое небо, настолько яркое, что смотреть становиться трудно. И всё же, если смотреть... если смотреть долго, то можно различить едва заметные синие звёзды.  Я созерцаю их, как зачарованный,  не в силах оторвать свой взгляд.
- Красиво, правда? Ты ведь, тоже это видишь? – Рядом со мной стоит Мистерпанк, точно также запрокинув голову. И, я уверен, он видит гораздо больше моих звёзд, и гораздо ярче их.
- Да. – Вздыхаю я, и, выжидая недолгую паузу, спрашиваю. – Ты сказал, что был знаком с моим братом... так ведь?
- Ну и?
Поворачиваюсь в его сторону, и, будто мать, заглядываю в серые пустые глаза.
- Расскажи, как он умер?
Панк переводит свой взгляд на его могилу, и тоже задумывается. Он не знает, как правильно сказать это мне. Не знает, сказать ли вообще. Но, потом, заметив мой доверчивый вид, всё-таки решается.
- Он глупо умер. Погиб, задушенный свободой.
Это мало о чём говорит мне. Я продолжаю умоляюще смотреть на друга.
-Знаешь, такое бывает, – продолжает он. – Ты стоишь на краю высокого обрыва, и смотришь вниз. Высота пугает, но, ещё больше, захватывает. Хочется вдруг ринуться туда, неожиданно полететь... Иногда это чувство бывает непреодолимым. Так случилось и с ним. Он прыгнул, и с огромной скоростью полетел вниз, а, как ему казалось, вперёд. Словно вихрь, свобода, внезапно обретённая ветром, послужила ему незабываемым, но последним ощущением. На финальной секунде своей жизни, я чётко видел, как он дотронулся до синей звезды. – Мистерпанк помрачнел и отвернулся в другую сторону. Я понял, что он больше ничего мне не скажет
- Витя, иди, помогай! – Кричит отец. Я бегу к нему, и начинаю усердно поливать только что посаженные семена камнеломки моховидной – ухоженного цветка.
 Потом, оборачиваюсь на то место, где раньше стоял мой друг, но его уже и след простыл. Панк всегда исчезал внезапно.
 На следующий день он появился, когда я читал книгу про Карлсона.
- Адж дух ныр вхнуриап прыншхру!
- Чего? – Я закрываю книгу, всё ещё вопросительно глядя на Панка.
- На качталапфортнямском языке, это значит: пошли гулять.
- Хорошо, – киваю я, и, знаком даю ему понять, чтобы тот немного подождал.
 Мама, как обычно, копается на кухне. С собранными волосами и в белом переднике она готовит что – то явно вкусное. Наверняка, это торт. Но, сейчас меня не должно волновать подобное. Я сейчас не я. Качталапфортмяне вряд ли питаются тортами.
- Аджу бурыджу чавахна!
- Что, извини?
- Бурхмынджа чархмынджа аплукс!
 Мама недоверчиво, но взволнованно смотрит на меня.
-Аплиджит рендухменд хрождре! – Продолжаю изливаться ей я. - Пибиджир напуркме ждозлру!
 Кажется, меня опять не понимают. И что за взрослые! Вечно им приходится всё разжёвывать.
- Ларнаку барлаку джунг! – Объясняю я, чтобы было понятней.
 На кухню входит отец. Услышав мои завывания, он зачем то качает головой, и усмехается. «Свежий воздух ему бы не помешал.»
- Иди погуляй. – кивает мать.
Ну, наконец-то! Я сразу бегу на улицу, Мистерпанк несётся рядом. Вот мы и на месте. Перед нами детская площадка – идеальное поле для любой битвы. Мечи тоже валяются там и сям – это сухие палки от деревьев, что отвалились, с приходом лета.
- Дерёмся! – вызывает меня на поединок Панк, выбравши себе почти самый наилучший меч. ( Самый наилучший он оставил для меня)
- На что? – Также воинственно, словно рыцарь, вопрошаю я.
- На жизнь!
 Я грустно перебираю в руках своё оружие, а затем, снова заглядываю в его серые глаза.   «И даже после смерти, братишка, ты всё ещё продолжаешь бороться за жизнь?»
 Мы вдоволь наигрались в этот день.  Когда стало едва заметно темнеть, я предложил ему вернуться.
- Нет проблем, – согласился он – Встретимся на месте.
И тут же исчез, будто его и не бывало.
  Я вернулся домой, и мама усадила меня ужинать. За столом папа успел рассказать, что сегодня мы переезжаем.
- Все вещи готовы – сказал он – через несколько минут подъедет такси.
 После окончания трапезы, я ловко соскочил со стула и  пошёл в свою комнату. Внутри стоял Мистерпанк, и тихо стонал, будто ему было больно. Я так и остался стоять возле закрытой двери. Становилось понятно: Панк знает о нашем переезде. «Мой дорогой друг, – подумалось мне  - Неужто, ты опять... споткнулся о воздух?»
   
   Весь следующий день мы  провели в новой квартире. Родители вечно копошились то с одним, то с другим, и я всем только мешал. Много раз обсудив это действие, мама и папа таки разрешили мне выйти погулять. «Держись подальше от проездной части – наставляли меня они – Не разговаривай с незнакомыми людьми, и не ходи под балконами.»  Я резво натягиваю на себя кепку, и выбегаю во двор. Зелёные деревья мешают мне разглядывать небо, но, я таки умудряюсь мельком взглянуть на него. Нет, сегодня синих звезд не видно. Может... у них выходной? Мне становиться скучно, возникает желание с кем – то поговорить.
- Здравствуйте! – обращаюсь я к деревьям – Сегодня хорошая погодка!
Они шумят мне в ответ, словно, соглашаясь.
- А вы не видели синих звёзд? – спрашиваю я их.
Отрицательные качки из стороны в сторону. Нет, не видели.
   Мрачнею. Что ж это за странный день! Даже Мистерпанк пока не появлялся. На сердце наваливается тоска.  Вдруг, где то в двух метрах от меня возникает неясное бледное мерцание. Я приглядываюсь, начинаю двигаться навстречу странному свету. Может, это, всё-таки, Панк вернулся? Приглядываюсь внимательней. Нет, не он.  Подхожу ближе и так и застываю в изумлении. На окне первого этажа, расположенном под чьим-то балконом, сидит она – та самая бабочка! Серая, бледная, словно и не живая вообще, но она! Я начинаю бежать ей навстречу, случайно наступаю на ногу старому жуку, ползущему по своим делам.
- Извините! Я, правда, не хотел. – Виновато говорю я ему и бегу дальше. Сейчас, встреча с бабочкой мне важней. Вот я уже почти у цели и тут... Я так и не понял, что это было, но, похоже, на мою голову с балкона упало что-то тяжёлое. Я мгновенно потерял сознание.
   Очнулся уже в больнице.  На кровати лежал мой двойник, весь в крови и бинтах. Я же сидел на подоконнике. Старый врач, поддерживаемый молодой медсестрой, шаманил над телом мальчишки, так сильно похожим на моё. Это было не самое приятное зрелище. За окном же, в то время, было светло и весело. «Хочу быть там» – подумалось мне. И неожиданно я там оказался. Стою возле большого ветвистого дуба, смотрю на небо. Всего две синие звезды. Одна – мне, и одна – Мистерпанку. Он тоже стоял рядом. Мы, молча, смотрим на эти звёзды, не пророняя ни слова. Кидать их на ветер, наверно, свойственно лишь взрослым.
    День пролетел незаметно, а на следующий я проснулся на руках своего друга, в каком-то мрачном месте. «Кладбище» - понял я.
- Зачем мы здесь? – Вопрошаю, уныло потирая глаза.
Он ничего не отвечает, и только тыкает в сторону толпы. Действительно большая толпа людей, непонятно зачем собравшихся здесь. В основном, это взрослые и старики. Бабушки,  и какая - то милая женщина – особо громко плачут. Я вглядываюсь в лицо этой женщины. Серые глаза, шелковистые волосы... Мама! Срываюсь с места и бегу. В красивом маленьком гробике преспокойно почивает мой двойник. Бледный, как Мистерпанк, а над ним непрестанно летает та самая бабочка. Перед усопшим возвышается толстенький священник, напевающий непонятные молитвы под хор рыдающих бабушек. Что же такого натворил этот мальчишка, что все так расстраиваются? Сердито смотрю на него. «Проспал школу?» Да нет, это было бы слишком. Хотя, может, была контрольная? Задумываюсь. К тому времени траурный процесс подходит к концу. Все расходятся по своим домам. Мать с отцом садятся в машину.
- Я с ними! – Кричу Мистерпанку.
- Лучше не надо. – Раздаётся в моей голове его голос.
- Надо! – Тряхнув волосами, отвечаю я. – Если что, жди меня во дворе.
  Всю дорогу домой я молчал. Обдумывал, как же сказать им про всё. Ведь, они не разрешали мне ходить под балконами, а я не послушался. Становилось стыдно. Наконец, когда мы приехали, я зашёл на кухню, и стал утешать всё ещё всхлипывающую мать. Я, тогда, действительно красиво говорил. Так хорошо, что даже сам успел успокоиться. Но, она, будто, не слышала меня. Продолжала всхлипывать, словно ничего и не изменилось. «Наверное, сильно расстроена» - решил я. Подумав, подхожу к отцу. Он сидит хмурый и тяжело смотрит в одну точку. Я начинаю извиняться, теперь уже, перед ним, но он тоже, как будто бы не видит, не замечает меня.
- Да вы вообще знаете, что я тут? – Кричу со злости. От отчаяния  начинает кружиться голова, и тут я понимаю: они не знают. Не видят, не слышат, не чувствуют, не воспринимают того, что я сейчас здесь нахожусь! «Может, это просто дурной сон?» Не похоже. Уж слишком реалистично всё происходит. Совершенно растерявшись, я выбегаю во двор, и, падаю в объятья Мистерпанка.
- Ну, я же говорил. – Тихо произносит он, поглаживая ревущего меня по голове.
- Почему? – Всхлипываю я дрожащим голосом. – Почему так происходит?
- Всё в этом мире устроено так, – вздыхает он, – что когда - то должно исчезнуть. Как и ты, как и я... Так происходит со многими.
- Не верю! – Всё ещё плачу я.
- А бабочка? Ведь ты её видел...
 Я не нахожу ответа, но, почему - то, успокаиваюсь. Через несколько минут – уже сплю.
 Так прошло около года. Я очень плохо запомнил его. Мир, тогда, казался слишком грустным.
- Мне нужно вернуться.
- Не стоит.
- Хотя бы на миг!
- Ты споткнёшься о воздух. – Панк переводит взгляд на моё лицо – Это... бывает больно.
- Потом я приду обратно!
 Он всё ещё с болью смотрит на меня, будто просит: не оставляй. Но вслух говорит:
- Как хочешь...
 Я бегу домой. Врываюсь в свою комнату. Такая... странная боль. Пытаюсь поговорить с родителями, но меня, как и прежде, не замечают. Разочаровавшись, вспоминаю про оставленного друга. Я обещал, обещал ему вернуться!
 Серая дорожная трасса, и Панк, дрожа, стоит на её середине.
«Он же боится машин!» - проносится в моей голове. Внезапно, из-за угла показывается тойота. Она летит прямо на пятнадцатилетнего парнишку, в клетчатых штанах. Он на пределе страха. Пытается что-то сделать, предупредить водителя, но... люди не слышат, не замечают его.
Я чётко видел, как он стал огромной синей звездой, которая исчезла из моей жизни так же внезапно, как он и появился в ней.
 На моё плечо села мерцающая бабочка. Казалось, она всё время что-то искала. И, пускай даже это не имеет ни малейшего смысла, я всё ещё хожу, всё ещё спрашиваю этих глухих равнодушных людей: «Вы, правда... правда, нигде не видели моего друга? Вы, точно, нигде не встречали странного мальчика с ирокезом?»