Лабух 04

Я, потягиваясь, зашел в ложу. Ночь – время, что бы спать, но я это регулярно забываю. Анжи, мой провожатый, только косился и улыбался. Впрочем, плевал я на его взгляды, пока он не лезет в мои дела. Он тут что-то вроде стюарда, а терпимостью к «советчикам» я никогда не отличался.

- Сегодня звериные поединки, - раздалось из дальнего, вишневого кресла, - ничего стоящего, но что бы свести знакомство с Ареной вполне достаточно.

Я плюхнулся в свое кресло и хмуро глянул на соседа. Радоваться и так поводов мало, еще и незапланированный сосед. Я примерно себе представлял, как среагирую на необузданную жестокость Арены. И зрители-соседи мне нужны меньше всего. Мне обещали, что их не будет. А тут такой сюрприз, сидит и чуть улыбается в свою седую козлиную бородку.

Вообще, как только я не высплюсь, всем улыбается. Сволочи.

В ответ я неопределенно хмыкнул. Минута до начала боя, мне надо составлять об Арене как можно более полное представление. Не до перепалок.

Однако козлобородый Патриций (обожаю прозвища) продолжил:

- Вообще должно быть немного интересно, тут я не совсем прав. Ваши эти собачки, из крупных пород, против алых багаринов. Всегда хотел посмотреть на бойцовых зверей человеческой родины. В действии.

Я нахмурился. Багарин – мерзкое издевательство местных демиургов – имел шансы против кошачьих. Крупных кошачьих. Шансы проиграть. Собака ему на три укуса – не потому, что пасть большая, а потому, что кусать умеет. И факт, что в природе багарины и собаки не сталкивались, совершенно не важен. Багарин – хищник совершеннее, чем волк. Знаем, проходили. Убегали точнее – неделю по глухому лесу от тройки багаринов. Чудные воспоминания.

С другой стороны, что за собаки и какой будет количественный состав, я не знаю. Да и алые – не сумеречные. Не такие машины смерти, как их дрянные братцы из степи. И если кто-то позаботился о подобии честного поединка…

Занавес мельтешащих светляков над полем Арены рассеялся, последовала череда резких вспышек на силовом «потолке» места поединков Я зло плюнул – конечно, наивный албанец, будет кто-то равные бои устраивать! Зрелище и пропаганда – две ценности Арены, перед которыми даже жажда денег отступает. Недалеко, но отступает.

На сером песке напротив друг друга стояли тройка багаринов и пепельный ньюф.

- Видимо, администрация не нашла достаточно собачек в нужный срок, - с издевкой протянул Патриций, - короткий поединок, много крови, ничего интересного.

Я вскипел. Естественно не нашла! Поисковики доставят на свою Арену хоть тирранозавра, хоть альдийского бодри – даром, что оба вымерли давным-давно. При желании. Не захотели, если быть точным. Очередная издёвка, болезненный тычок под ребра репутации Земли и её детей. Твари. Сонная одурь осыпалась с меня с каждой секундой, все быстрее. Организм достаточно бодро (хоть и со стоической ноткой) рапортовал, что к действиям готов. Странно – ведь я только предположил свои действия, а физиология давно знает, кто и что будет делать.

- Будет вам интересный поединок! – рявкнул, вставая. Кресло с деревянным стуком опрокинулось, а я уже запрыгивал на перила и бросал себя вперед. Багарины расходились атакующей пикой, надо было успеть. Никогда не любил пояса из собачьей шерсти, тем более с мездрой и клочками мяса.

Вспыхнувшие светлячки занавеса швырнули меня на поваленное кресло. Козлобородый хихикнул и стеганул воздух единственным крылом.

- Молодой человек, Арена никогда не против более интересных противников, не подумайте! Однако по традиции, на арену разрешен доступ только созданиям того вида, который выставлен с одной из сторон. Увы, ментальная защита!

Оказавшись на корточках, я зло оскалился. Над ареной взлетел басовитый рык ньюфа, прервавшийся взвизгом. К несчастью, багарины неплохо анализировали обстановку. И когда сила была на их стороне – никогда не отказывались от увлекательной игры «Кто дольше проживет». С многотысячелетним опытом победителей в ней. Ньюф жив, барьер меня не пускает, ментальная защита, мать её…

Я резко дёрнул головой. Ментальная защита. По сути, состоит из двух структур: сканера и самого барьера. Арена – известное средоточие беспредела, так что если в правилах звучит, что только существа участвующего вида, то именно этим сканер и занимается. Здешний зритель любит хитрый накол всех правил из-за одной запятой. А сканер работает именно по ментальной части, откуда и название механизма в целом. Что значит, анализирует не объем брюха, а психологию.

Я перетёк с корточек в позу спринтера. Над ареной вскидывались новые и новые вопли большого, пепельного пса, ярость, боль. Патриций косил фиолетовым глазом то на меня, то на песок Арены. А я рычал животом. Надеюсь, устроители не слышали про ликантропию. Или не поверили в услышанное.

Когда у меня появилось стойкое убеждение, что железо жрать способен, я поднял лицо к парапету. В ушах стучало, лицо горело, ноги и руки пытались продавить покрытие пола. Этажей так на тридцать вниз. Впереди, за перилами, изредка пролетали бирюзовые светляки. Пора бы.

Запрыгивал на парапет я уже всеми четырьмя конечностями. Не смотря на разную форму и назначение, они уже были только лапами. Функциональными, смертоносными и быстрыми. Ничего так не запоминается в моей ярости, как чувство всех зубов до последнего во рту. И восприятие конечностей.

***

Высокий, полый улей Арены ревел самыми странными голосами. Кто-то восхищался, кто-то был счастлив исходом ставок, фантастическим образом поправившим его состояние. Наверняка, кто-то кричал и про «обезьяньих выползков». Думаю, Патриций в ложе получил немалое удовольствие. Действительно, много крови и быстрый поединок. С той только разницей, что собачья и моя кровь пламенели на фоне коричневой слизи

Я полусидел, обессилено опираясь на правую руку. Неудобно. В левом бедре торчала оторванная кисть багарина – угловатая, острая, хищная. И мертвая. Дохлая клешня. Через грудь тянулась полоса распоротой кожи и надрезанных мышц. Кровь сочилась и текла по лохматой пародии на бриджи – вот во что превращаются штаны, когда тебя хотят съесть. А на правую ногу привалилась туша пепельно-красного ньюфа.

Победа. Которую мы вырвали минуты три назад. А это сборище все никак не заткнется. Мне дела делать надо – а вы все наораться не можете. Ведь никому дела не будет до тела собаки. Собачки, как пренебрежительно отозвался Патриций. Одно хорошо – пёс умер счастливым. Видел по глазам. Человек, создавший его из волка, подтвердил статус бога. Пришел и бился рядом с ним. И разделил его одиночество, когда изломанные ударом лапы дергались в агонии.

Я гладил по голове труп собаки, цепляясь пальцами за сохнущую кровь. Над нами гудел ураган демократических мнений.