Батюшка Дон кн. 3 гл. 16

Первый день Саши Шелеховой в концлагере ушёл на формирование новых отрядов из прибывших узников. Трудоспособным на левый рукав пришили белые ленты с чёрными номерами. Пожилой латыш с горечью сказал:
- С этого дня мы навсегда потеряли свои имена и фамилии.
- Нас будут называть только по номерам... - поняла она.
Лагерные номера также писались химическим карандашом на груди. В середине латиницей - первая буква национальности. Например: Р - поляк. Шелеховой выдали чёрный треугольник - саботажники.
- Хорошо, что не фиолетовый, - пошутил повар Лёня, когда увидел Сашу. - Так помечены гомосексуалисты и извращенцы.
- Фу! - мило скривилась девушка.
- Ты знаешь кухонное производство? - спросил он.
- Работала в столовой предыдущего лагеря…
- Тогда приходи утром! - сказал Лёня и улыбнулся.
На ночь всех загнали в пустой жилой барак. Бараки длинные помещения, разделённые на четыре части. Спальные места в три этажа. Между бараками сетка, а ворота все выходят на площадь. Вместо кроватей имелись нары, бумажный матрац и подушка, набитые древесной тырсой и стружкой, и два ветхих одеяла.
- Нужно поменяться вещами и бельём, - шушукались узники.
- Плакал мой пиджак…
Утомившись за двое суток, кто-то уснул, кто-то рассуждал, как пережить ночь, долго ли будут держать в этом бараке, возвратят ли остальную одежду. Все жались друг к другу, чтобы согреться и почувствовать себя в относительной безопасности. В течение всего дня Саша ничего не ела, и её мучил привычный голод.
- Завтра пойду к Лёне чистить котлы… - решила она вечером.
Перед отбоем всех построили у бараков для первой переклички. Вперёд выступил один из наиболее доверенных лиц коменданта лагеря гауптштурмбанфюрера Краузе и выкрикнул:
- Тихо!
Староста лагеря македонец ухмыльнулся:
- Вы уже поняли, где находитесь. Будете делать то, что мы скажем. С этого дня вы заключённые. Любой, даже малейший проступок, карается. Пытаться убежать бесполезно. Каждый будет пойман и безжалостно расстрелян. Весь хлебный паек нельзя съедать утром, иначе вечером придётся ложиться спать на голодный желудок. Тому, кто будет хорошо себя вести и старательно работать, бояться нечего. Запомните это!
После вечерней переклички узники вернулись в бараки. Наконец-то наступила довольно прохладная ночь. В гулком бараке установилась долгожданная тишина, только в нескольких местах прерывисто храпели мужчины… Вдруг послышались пронзительные крики:
- Пожар!
- Все быстро выходите на улицу!.. Огонь охватил барак! Хотите сгореть? - закричал вошедший блокфюрер и нетерпеливо постучал плетью по стене.
Сонные, испуганные люди вскакивали, хватали детей и будили не проснувшихся. Ничего не соображая, женщины падали с верхних нар на головы другим. Раздавались отчаянные вопли:
- Мы умрём!
- Уже чувствуется запах гари…
Люди побежали к дверям, застревая в проёме. Те, кто сзади, нажимали на передних. Плач, стоны и ругань. Отчаяние и смертельный страх.
- Неужели я так глупо умру? - мучительно подумала Саша.
Вырвавшись, наконец, на улицу, она увидела, что барак окружён вооружёнными охранниками. Рядом стоял комендант лагеря Краузе со своей собакой-овчаркой и размалёванной дамой в большой шляпе.
- Они такие смешные! - засмеялась довольная немка.
- Это их единственное достоинство… - важно сказал комендант.
Краузе иронично наблюдал за всем происходящим, что-то говорил любовнице, они вместе смеялись.
- Никакого пожара нет? - сонно озираясь по сторонам, спросила красивая женщина.
- Сама не видишь? - огрызнулся сосед. - Нас тренируют, как собак.
На улице оказалась необыкновенно светлая лунная ночь. Полуголые люди дрожали от страха, прижимаясь, друг к другу. Староста заорал, как сумасшедший:
- Становитесь в строй!
Все, как могли, построились. В течение получаса он зачитывал инструкцию, как следует себя вести по сигналу тревоги.
- Ни один из вас не соблюдает правил. Если бы сгорели, виноваты были бы сами! - издевался хромой македонец. - Однако на сей раз господин комендант великодушно прощает вас… Теперь всем раздеться догола, бросить бельё в кучу и голыми бежать в барак, где оставлены ваши вещи.
Заключённые наперегонки побежали назад. Вещи в ходе проверки охранники разбросали по нарам.   
- Господин Краузе, его собака и любовница здорово позабавились... - переговаривались они.
- Видно, что им недостаёт развлечений!
Из чемоданов всю одежду повытряхивали. Всё лучшее забрали солдаты, ненужное выбросили. Люди спешно одевались в чужое, потом несколько дней менялись вещами. Всё помещение освещала одна тусклая электрическая лампочка. 
- Ничего себе ночка! - сказал кто-то.
- Радует, что скоро утро…
На завтрак узники получили чёрный кофе, по вкусу и по виду напоминавший коричневую болотную ржавчину. Кормили в лагере плохо, на сутки взрослому человеку давали двести граммов хлеба с примесью опилок. Тем, кто работал, добавляли «бротцайт» - тоненький ломтик хлеба и пятьдесят граммов маргарина или ливерной колбасы, через день.
- Летом всё заменяет трава, которую повара косят за огорожей, - предостерегли новичков старожилы.
- А какая норма?
- По понедельникам, средам, пятницам - килограмм хлеба на пять человек и по пол-литра баланды. Вторник, четверг, воскресенье - килограмм хлеба на четырёх.
- Хватает? - с надеждой спросила Александра.
- С кухни выдают ровно по количеству людей, - поделился наблюдениями Лёня, - но капо самому надо больше съесть, выменять на хлеб, маргарин, подкормить своих любимчиков, которые за ним ухаживают, и поэтому он наливает неполные черпаки.
Шелехова после подъёма прибежала в столовую, и Лёня за полбуханки хлеба приписал её в свои помощники. Она привычно драила закопчённые котлы и радовалась, что так удачно устроилась. Обедала Саша в общем зале.
- С такой едой мы долго не протянем… - сказал севший с ней рядом седой латыш.
- Немцы нас сюда привезли не для того, чтобы мы поправились! - заметил кто-то сзади.
- Слаженно работают фашисты, - заметил практичный латыш, - прямо как звери.
- Те так не могут! - возразила ему Шелехова.
- Не скажи… - не согласился старик. - У нас в Риге я прошлой зимой наблюдал следующую картину. Обледенение, ветер, метель, вообще погода неприятная. Я иду мимо трёхэтажного дома. На многих окнах снаружи висят сетки-авоськи с продуктами. Соседнее дерево заняла стая ворон. Шум, гам, суета… Присматриваюсь: на последнем этаже, на окне, конечно же, висит сетка. По-видимому, с замёрзшим мясом. Две вороны, сидя на ней, изо всех сил щиплют и рвут - нет, не само мясо, а верёвочные стенки сетки. Через некоторое время их сменяет другая пара ворон. Остальные на дереве ждут своей очереди. Поражала дисциплина: ни одна ворона не пыталась долбать само мясо, все выполняли «задание». Через некоторое время сетка не выдерживает и рвётся. Замерзшее мясо шлепается на обледеневшую землю и раскалывается на сотни кусочков. Стая ворон с победным воплем, чуть ли не «ура-а-а-а!» - набрасывается на добычу.
- Лихо! - засмеялась Саша.
Латыш вяло помешивал поданную на обед баланду из рыбных голов от остатков консервной промышленности.
- Нам бы сейчас того мяса, - с горечью сказал он.
- У нашей баланды отвратительно дурной запах и вкус… - даже голодные лагерники морщились от такой еды.
- Вот она новая Европа! - пошутил сосед Шелеховой.
- То ли ещё будет…

***
14 октября в шесть часов утра по берлинскому времени 6-я армия Вермахта начала третье наступление в Сталинграде, используя всю авиацию 4-го воздушного флота генерала фон Рихтгофена. Пасмурное небо заполнили самолёты, артиллерия стреляла безостановочно, и дико ревели сирены.
- После атаки немцев, - предупредил своих солдат Михаил Кошевой, - нам приказано пойти в контратаку!
Их артиллерия громила развалины, превращённые в огневые точки, блиндажи и бункеры русских. Снаряды, начинённые фосфором, сжигали всё вокруг. 
- Те, кто видел в эти дни чёрное небо над Сталинградом, никогда не забудут его, - подумал лежащий рядом Григорий Шелехов, - грозное, грохочущее, озарённое багровыми вспышками! 
Сражение началось с удара немцев по тракторному заводу. В полдень части 14-й танковой дивизии атаковали малочисленные советские части с севера. 
- Наши тоже стреляют по нашим позициям! - понял Кошевой.
Русская артиллерия из-за Волги наносила большой урон. Взрывы снарядов вызывали каменный дождь, по свирепости похожий на шрапнель. Стойкость русских солдат превосходила человеческие возможности, но они не смогли сдержать наступления немцев. Вражеские танки прорвали оборону и отсекли 37-ю гвардейскую дивизию и 112-ю стрелковую дивизию. 
- Это жутко изматывающий бой, - подумал Григорий.
Танки со скрежетом заползали на груды щебня, пробивались через разрушенные цеха, в упор расстреливали дворы и узкие улочки. Множество танков было подбито, ещё больше подорвалось на минах противника. Снаряды, ударяясь о металлические конструкции, высекали снопы искр, которые в копоти и дыму разлетались в разные стороны.
- Огонь! - кричал командир роты. - Стреляйте!
 Советские бойцы подбирали оружие убитых товарищей и продолжали сражаться. Покрытые грязью немецкие танки, словно доисторические чудовища, проламывали стены цехов тракторного завода, поливая всё вокруг пулемётным огнем.
- Да сколько же их? - недоумевали очумевшие красноармейцы.
Бой продолжался, и невозможно было понять, где проходит линия фронта. Казалось, немцы атакуют со всех сторон. Потери с обеих стороны были колоссальными. 
- У сам во взводе никого не осталось… - доложил Шелехов командиру.
Гитлеровцам удалось занять большую часть города, но все усилия соединиться с германскими силами, наступавшими с Кавказа, или установить контакт с армией к северу оставались тщетными.
- Пока нас не сбросят в Волгу, - сказал Михаил. - Сталинград не падёт!
Наконец, подвижный фронт стабилизировался. Бесчисленные атаки гитлеровцев не приносили ощутимых результатов, и неизменные контратаки всегда отбрасывали их к исходному пункту. 
- Вперёд! - в предрассветной темноте раздалась команда к атаке.
Григорий почти шагом, короткими бросками, укрываясь за давно знакомыми спасительными развалинами, одолел сотню метров за атаковавшей ротой ночного пополнения и предусмотрительно сел на землю.
- Назад вернутся единицы! - на душе у него было муторно и тоскливо.
Солдаты харкали гарью и пылью. Она буквально душила улицы, на дома наползал тяжёлый каменный туман.
- Здесь даже воздух кирпичный! - натужно кашляли красноармейцы.
- И свинцовый… - уточнил Шелехов.
Кирпичная пыль густо падала на исковерканный асфальт, садилась на стальные каски бойцов, проникала в карманы и сквозь шинели к потным телам. Мелькали в коричневом тумане сражавшиеся солдаты.
- Двигаем к тому дому! - крикнул взводный.
Он подбежал первым всадил в дверь солидную очередь. Застрочили по окнам автоматы, со звоном полетела в проём граната. Где-то близко, с шумом обвалилась стена дома.
- Пулемёт! - Григорий увидел, что в образовавшемся проёме стены появился ствол немецкого пулемёта.
Он бросил в подвал гранату, схватился обоими руками за горячий ствол и вытянул пулемёт наружу.
- Отходим! - приказал Кошевой. - Теперь нам есть чем отбивать атаки…
Попеременно подымались в атаку то русские, то немецкие роты, но никому не удавалось продвинуться хотя бы на полусотню метров. Плотная, невидимая глазу стена огня сперва останавливала, затем принуждала падать на землю что-то вначале кричавших и вдруг умолкавших людей.
- Когда-нибудь энто кончится? - устало подумал он. - Нужно поспать, завтра всё повторится!
Каждый день проходил по одному расписанию. Ровно в пять часов утра появлялась «рама» и облетала позиции. Потом появлялась стая «Юнкерс-87». Бравируя, не боясь, ни советских зениток, ни самолётов, поскольку ни тех, ни других не было, они бомбили развалины домов.
- Немецкие пилоты позволяют себе гнать свои ревущие и воющие самолёты чуть ли не до самой земля... - прокомментировал солдат.
Григорий знал, пикировщики сделают над ними пять заходов, по-немецки точно рассчитав количество боеприпасов, и улетят, совершив ещё одну атаку, прозванную «психической».
- Пока не сбросят свои продырявленные железные бочки, - буркнул сидящий рядом Кошевой, - не уберутся!
- Своим воем они прямо вынимают душу... - согласился сержант.
Одновременно с привычной воздушной начиналась наземная атака, немцы пытались отбросить красноармейцев на исходный рубеж.
- Отбивать такие атаки становится труднее, - устало признался Григорий.
- Скоро выдохнутся…
С удалением бомбардировщиков, немцы прекращали атаку и отходили на свои рубежи, ставя сплошную стену огня перед начинавшими контратаку русскими ротами. Крик «Ура» тонул в грохоте разрывов, и залёгшая побитая пехота начинала отползать обратно к родным окопам. После того как атакующие и контратакующие расползались по своим норам, вступали в дело миномётчики, посылая «подарки» друг другу.
- И так продолжается каждый день! - простонал мокрый Михаил.
- Падаем в энту воронку… - Шелехов свалился в вонючую жижу.
Наступавшие отхлынули назад и заняли у посредине улицы воронки от взрывов снарядов. На центр города, гремящий молниями взрывов, опустился плотным туманом дым и толовый газ. Видимость была около десяти метров. Они засели в воронке от крупной авиабомбы. Завязалась перестрелка.
- Немцы не дают даже поднять головы…
- А зачем нам её поднимать? - спросил с закрытыми глазами Шелехов. - До темноты будем торчать здесь…
Дым постепенно рассеялся. Улица было усеяна телами убитых и стонущими ранеными. Над ними закружил зоркий немецкий разведчик. Самолёт, видимо, произвёл съёмку, ушёл, и минут через двадцать из мощного динамика внезапно раздались звуки вальса Штрауса.
- А это немцам зачем? - недоумённо спросил Кошевой.
- На психику давят! - равнодушно ответил Григорий.
Они слушали музыку в воронке от авиабомбы, наполовину заполненной подпочвенной водой, поскольку близко текла Волга.
- С музыкой помирать веселее...
- Ежели вода ишо поднимется нам смерть! - признался Григорий.
- Не успеет… - ответил Михаил и выглянул наружу.
В полулежащем положении, в грязи с головы до ног, будто земляные черви, его бойцы рыли края соседней воронки, меся глину. За развалинами ближних зданий шёл громкий бой.
- Как наши туда прорвались? - удивился комбат.
Слышна была сильная перестрелка: автоматная немцев, винтовочная русских. Потом затихло. Под непроницаемым пологом плотного тумана успели вынести из траншей раненых. Солнце светило, но не грело. Вальс закончился и послышался голос диктора с сильным акцентом:
- Господа русские, переходите к нам. Вы обречены!.. Ваши командиры послали вас на смерть. Даём вам пьят-надцать минут… Смешаем с землёй…
Прошли эти минуты. Начался артобстрел, кругом земля встала дыбом. Так минут десять. И снова музыка… Теперь передавали народные песни Руслановой. Её голос разносился над мёртвым городом, затем слова:
- Господа солдаты! Обещаем вам все блага. Бейте юдо-комиссаров, переходите к нам... Даём пьят-надцать минут!
Постепенно с обеих сторон активность боевых действий угасла, на смену ей пришло возраставшее с каждым днём напряжение и опасение, что всё кончится настолько ужасно, что даже невозможно предугадать.

***
В самом начале битвы за Туапсе 383-й стрелковой «шахтёрской» дивизии, где служил Пётр Шелехов, чрезвычайно повезло. Их оставили во втором эшелоне обороны, и они до поры не участвовали в жарких боевых действиях. Дошло даже до того, что комиссар дивизии Гильман появился на позициях их батальона с элегантной женой Верой - высокой русской красавицей, благоухавшей тонкими духами.
- Головатюк, проведи мою половину туда, - кивнул на передний край Гильман. - Покажи ей настоящего немца!
- Ничего себе, - подумал опешивший командир роты, - а если обстрел? Снайпер может запросто влепить пулю в хорошенький лобик…
Он осторожно повёл красавицу по ходу сообщения к дальнему дзоту, прикрытому дёрном и с бойницами для пулемётной стрельбы.
- Осторожно! - старлей целомудренно поддерживал жену начальника за локоток.
Когда они вошли внутрь дзота, Петя и Шахов просто рты разинули:
- Молодая красавица, с большими серыми глазами.
Заведи им немца, меньше было бы эффекта. От общества женщин давно отвыкли.
- Показывай «фрицев», товарищ! - подмигнул командир Шелехову, который зарделся от изумления. 
- Вот, смотрите в амбразуру!.. Видите, - Петя понял хитрость Головатюка, - немцы обустраивают огневую точку.
- Где?
- Во-он у того леска!
- Вижу, - выдохнула Вера и колыхнула объёмной грудью.
- Это «фрицы».
- У-ух, сволочи! - выругалась прелестная гостья от всей души.
Это были соседи пулемётчики, долбящие новый ход сообщения. Гильману он доложил об этом вояже. Тот тоже всё понял, улыбнулся.
- Молодец старлей!
Они вскоре уехали в сторону города, а командир роты закурил и задумчиво сказал Шелехову:
- На мой взгляд, рисковать такой женщиной может только сумасшедший!
- Это точно! - присвистнул Генка.
Разговор случайно подслушал особист части Пиманов. Он хотел пришить им дело за «сомнения в окончательной победе».
- Назвали комиссара сумасшедшим!
Однако начавшееся наступление немцев приостановило начавший раскручиваться маховик. В конце сентября, после того как немцы оказались в тридцати километрах от Туапсе в бой вступила «шахтёрская» дивизия. 
- Держись Петро! - серьёзно сказал Шахов.
- Достанется нам сегодня Генка, - друг вжал голову в плечи.
К ним подбежал потный от волнения командир роты Головатюк и строго приказал:
- Готовьтесь к бою с тыла!
- Почему?
- Немцы обошли нас справа…
- Ничего себе!
- Позиции придётся защищать, - побледневший старший лейтенант суетливо застегнул непослушный воротничок гимнастёрки. - Получен по телефону приказ командира полка.
- В таком случае, - вздохнул опытный Слюсаренко, - нам надо готовиться к худшему.
Их отделение спешно заняло окопы, и бойцы приготовились к бою. Нервный старший лейтенант, политрук батальона прибежал в штаб и крикнул срывающимся тенорком:
- Никому не покидать позиций или немедленно отдам труса под трибунал!
- Этот маньяк на самом деле сказал «под трибунал»? - спросил Шахов.
- А ты думал, за отступление он тебя в санаторий отправит?
- Нет, просто, зачем нас пугать, - пожал плечами Генка. - По всему видать нам и так сейчас достанется.
Пока солдаты взвода привыкали к тому, что теперь повёрнуты лицом в недавний тыл, далеко внизу показались редкие колонны гитлеровцев.
- Интересно, - не унимался Генка. - Даже если бы сильно захотеть, куда здесь можно отступать?.. Впереди немцы, позади немцы…
Воздух вдруг стал буквально плотным от заполнивших его, пролетавших со свистом пуль и гранат. Бой начался резко, без всякой раскачки. Фигурки немцев неумолимо надвигались, словно штормовая волна.
- Головы поднять нельзя! - прошипел Шахов в сторону напарника.
- Пуляют без перерыва… - согласился Пётр Шелехов.
Наступающие навалились на их позицию, и огнём из всех стволов буквально не давали обороняющимся высунуться из укрытий.
- Под прикрытием такого плотного огня они могут подойти на расстояние броска гранаты! - встревожено сказал Петя.
- Только гранатами можно отразить массированную атаку, - предложил Геннадий, - когда её невозможно отбить огнём стрелкового оружия.
Он, не высовываясь из-за бруствера, начал бросать «ручную артиллерию» так, чтобы заряды скатывались по склону и разрывались под ногами противника. Дружные взрывы гранат ошарашили гитлеровцев, плотность их выстрелов мгновенно спала.
- Держись Петруха, - подбодрил своего второго номера пулемётного расчёта Шахов. - Счас я им всыплю гороха...
- Было бы за что держаться!
Петя, поймав в прицел ближайшего к нему солдата противника, и дал длинную очередь из автомата. Получив приличную дозу огня, немцы попадали кто куда, не прекращая, впрочем, стрелять из винтовок.
- Странно, - размышлял Шелехов. - Не первый раз участвую в бою, но никак не привыкну…
Шахов пристроился к пулемёту и резанул врагов прицельной очередью свинца. Петя аккуратно придерживал матерчатую ленту с патронами, которую «Максим» заглатывал с жадностью не евшего неделю человека.
- Лишь бы не перекосило патрон! - молил он бездушную железяку. - Тогда «фрицы» вновь поднимутся.
Чувства и ощущения его обострились до предела. Ему казалось, будто было слышно, как пули ударяются в человеческие тела, но не возникало сознание, что убиваешь, уничтожаешь человеческие жизни. Напротив, это даже возбуждало.
- Я всегда думал, что убивать будет труднее... - удивлялся он, ловко вставляя в патронник новую ленту.
Вдруг бойцы обнаружили, что попали под огонь противника с фланга.
- Чёрт, немцы заняли холм с правого бока! - выругался Черных.
- Что будем делать?
- Нужно отходить.
- Без приказа нельзя.
 Геннадий развернул пулемёт и открыл огонь вниз по склону. Притихшие было «гансы» в низине начали короткими перебежками двигаться в их сторону.
- Готово! - крикнул Шелехов, закончив подготовку к стрельбе.
- Аааааа! - завопил Генка и с силой вжал гашетку пулемёта.
Он стрелять по пологим холмам, но находившиеся там солдаты противника искусно прятались. Затем пулемёт всё же заклинило.
- Твою мать! - второй номер расчёта откинул кожух и вытащил ленту.
- Что там у тебя?
Он заставил себя уверенными движениями пальцев вытащить из ленты заклинивший патрон и вставить обратно.
- Пронесло! - выдохнул Петя облегчённо. - Значит, будем жить.
- Не говори гоп…
Последовал оглушающий взрыв осколочного снаряда, и ствол дерева обломился, словно спичка. Один из русских автоматчиков перебегавший рядом согнулся пополам и с всхлипом упал лицом в землю. Осколок рикошетом просвистел возле каски Петьки, чиркнув по железу.
- Отвоевались. - Шахов вскочил и пнул ногой бесполезный пулемёт. - Проклятую железку окончательно заклинило.
- Что с ним?
- Видно шальной осколок попал внутрь...
Он спешно последовал за перебегавшими зигзагами товарищами. Пётр побежал вслед с ним, оставаться рядом со сломанным пулемётом не имело смысла. Так продолжалось весь день, только к вечеру атаки немцев успокоились.


 
 
продолжение http://proza.ru/2012/10/05/41