Изгнание

Часть одиннадцатая. Чёрное платье. Эпилог.

У счастья большие глаза, но не на всех смотрит одинаково.
Оно как радужная птица, пёрышки у него павлиньи; любуешься и пёрышко хочется поиметь, но нечасто павлин роняет их. Не попало такое пёрышко в руки Натальи. Да и не печалилась она о прожитом и неудавшемся.  Не печалилась…
Её сердце с радостью принимало кипрейные луга, они помогали матери хранить терпение матери, чувства и тайны.
Заметили: там, где высаживали сосну или кедр, появлялся кипрей. И решили: он и свет застилает молодым посадкам, и питательные вещества из земли забирает, и влагу выкачивает. А раз так — убрать с лесопосадок кипрей! И убирали. Только вдруг стали замечать: там, где уничтожен кипрей, молодые деревца растут хуже или вообще погибают, а там, где он остался, прекрасно растут. И тогда поняли люди: не мешает, а, видимо, помогает кипрей растениям. Так оно и оказалось: в жару кипрей прикрывает молодую поросль своими листьями, но в то же время не лишает их света, а во время заморозков согревает — в зарослях иван-чая, как выяснилось, воздух теплее на несколько градусов. Недаром в народе его называли еще и «теплым цветком».
Всем оказался нужен этот щедрый кипрей — и насекомым, и растениям, и, главное, людям.
Таким теплом он обволакивал и Наталью.
Чья же вина в том, что всё разрушилось в одночасье,  окутало туманом дни, когда радостью кипели сердца и звенел смех?
А тем временем дом уже был продан: деньги за него дали небольшие,  и Наталья, не смотря на переживания, не могла поделиться со Степаном, старшим сыном, копеечкой.
Все мысли её были об Иване, она в нём души не чаяла.
Под шумок соседей и близких Наталья засобиралась в дорогу. Скромные пожитки вместились в три сумки.
Она ещё не осознавала, что прощается с предмонастырскими лугами навсегда.
Ни с кем не стала прощаться Наталья. Никто её не провожал.
Степан же тайком смотрел вслед матери, и тихо выл, не то от боли, не то от обиды.
Чеченский аул принял Наталью шумно и дружелюбно.
Саид давно уже ждал мать, торопил её телефонными звонками.
Вновь оказавшись здесь, она чувствовала себя увереннее, чем тогда, в первый раз; не было ни тоски, ни переживаний, ни слёз.
Боже! И на что ещё способна материнская любовь!
Приобрести жилье так и не удалось: денег, вырученных за дом было мало,  да и не думал Саид о покупке собственного уголка.
Они были потрачены практически мгновенно, Наталья боялась сказать против даже словечко и утешала себя мыслью: кровиночка-то рядом.
Небольшой домик, который они снимали с сыном и невесткой был убогеньким. Но кто же даст ответ на вопрос: «Как жить? Как быть? Кому служить? Кого почитать?».
И можно ли судить о моральных устоях общества, где правят далеко не нравственные законы, а желание поиметь.
Да и какое дело до них простому люду...
И только луга кипрейные никогда не предадут. Пройдут века, а они всё так же будут благоухать ароматным розовым дымком и дарить людям надежду обретения - нет, не материальных выгод, а душевного успокоения.
Чем кончится эта история, трудно сказать.
Прошло немало времени, а в Чернянке всё ещё хранят фотографию матери  с Иваном.
И только чёрное платье и чёрный платок, в которые облачена Наталья, вселяют тревогу в каждого, кто смотрит на неё.

И сказал Бог:"Я вам дам всякую траву и всякое дерево. Нет ни одной былинки земной, которая не вылечивала бы хворь человеческую."
Хворь-то у Натальи - душевная.
Да исцелится!
*
Невероятная картина
Мне видится в окошках поездов:
Поля кипрея и люпина,
Сиреневых и голубых цветов.

И хочется несчастный этот поезд
На несколько секунд остановить -
Я в тишине травы укроюсь,
Чтоб землю и цветы любить.

На землю синей шапкою надето
Лишь небо; из синеющих глубин
Ко мне летят кусочки света,
А время спит, цветёт люпин... *

*
Текст песни Evan Gard