Бабаня

"Бабаня! Бабаня!" - кричала я у перекошенной деревянной калитки.
Калитка была не заперта, но во двор я зайти не решалась. Знала - во дворе живет старая собака, которая хоть и не кусается, но уж очень лает, когда проснется. А просыпалась она всегда, если кто-то чужой заходил на её территорию.
"Бабаня!" - кричала я, нетерпеливо поглядывая на крыльцо деревенского дома. По двору бегали суетливые куры, а на крыльце сидел кот и лениво смотрел на меня.
"Бабааааня!"
"Иду-иду! - наконец, слышалось с крыльца.

Баба Аня не была старой. У неё вообще не было возраста. Каждое лето, когда я приезжала на дачу в свои каникулы, я ходила к ней в деревню за молоком. И каждое лето она была прежней. Менялся кот на крыльце, старела собака, бегали разные куры, я сама из маленькой девочки выростала во взрослую девицу, а баба Аня не менялась нисколечко. Её серые глаза смотрели так же тепло и ласково, круглое лицо дышало неизменной добротой, а волнистые волосы были привычно перевязаны белой ситцевой косынкой.
Она неторопясь спускалась с крыльца, держа в руках банку с парным молоком, и шла уточкой к калитке.
"Ты чаво не заходишь?" - спрашивала она.  "Майку испужалась? Да она только брешет... Долго орешь-то? У нас там в доме и не слышно ничаво..."
Баба Аня внимательно оглядывала меня, протягивала молоко, а затем, облокотившись на калитку, затевала неспешный разговор.
"Жаних-то у тебя есть?»
На её слова я смущенно молчала. Мне шел семнадцатый год, я только закончила школу и после успешных экзаменов в институт, отдыхала на природе. А тут к нам на участки повадились ходить деревенские парни, и мне даже казалось, я нравлюсь одному из них.
«Ты с нашими деревенскими не дружи - у них одно в голове. - продолжала баба Аня. - Ты себя храни…В своё время Бог даст, и встретишь кого нужно. А так не гуляй. Грех это." Она говорила тихо, немного растягивая гласные, как будто ручейком журчала. А сама в глаза смотрела так ласково, будто жалела меня, что я еще молодая, что горожанка, что ничего у меня еще не устроено и кто знает, как жизнь моя сложится. Бабья-то доля нелегкая.
Про долю самой бабы Ани я ничего не знала и не спрашивала. Я видела её мужа, всегда молчаливого, за работой – то в огороде, то в поле, то возле сарая.  Были у неё и дети – два сына и дочь. Я чаще всего встречала одного, младшего. Похожий на бабу Аню своей тихой улыбкой, он был неразговорчив как отец и не по годам застенчив. Жили они тем, что даст им земля да корова.  Трудом своих рук. Руки у бабы Ани были небольшие, но крепкие, кисти загорелые, со стертыми от труда подушечками на пальцах. В этих руках тоже не было возраста.
Баба Аня говорила, а я слушала. Как она со мной никто не разговаривал тогда – о Боге, о чистоте, о простых и мудрых заповедях. И хоть порой она немножко и журила меня, мне никогда не было обидно. Видимо оттого, что чувствовала в её словах любовь.

"Да, девонька, жизнь-то одна у нас. А потом помирать... Как тут проживешь, так и там будешь радоваться или горевать...Маманька-то твоя - ничего? Ну и хорошо. Пей молочко на здоровье - только подоила."
Она снова улыбалась мне. Молодая такая, красивая, хоть и волосы седые.
И вовсе она не бабушка, а бабонька. Бабаня – думалось мне.

Наконец, она кивала мне - "Иди с Богом!". И оторвавшись от калитки, шла к себе.
А я с теплой банкой возвращалась домой.

Когда я приходила, я первым делом наливала себе полную кружку молока, отрезала краюху черного хлеба и садилась на скамеечку возле дома, и там, глядя куда-то поверх яблонь, пила парное молоко и думала о бабе Ане, её мягкой улыбке и о её словах.
Какое же вкусное было это молоко!