Мурад Гаухман-S фигура в пейзаже

Всякий художник, как говаривают, - олух Царя Небесного. Он может одеваться как городской сумасшедший, например как гениальный композитор Олег Каравайчук со своим неизменным паричком, беретиком и тёмными очками или как гениальный режиссёр Алексей Герман-старший с вечно взлохмаченными останками шевелюры и растянутыми толстыми свитерами домашней вязки. Художник может совершать эксцентричные поступки, как, например, арт-группа «Война» с их эрегированным членом на Литейном мосту, адресованным местному главку ФСБ, или бесшабашные и бесбашенные девчонки из панк-компании «Взбесившиеся пиписьки» (The Pussy Riot), спевшие в самом коммерческом храме РПЦ дурацкую балладу с припевом «Путин, уйди!..», или старик Марсель Дюшан, объявивший унитаз фонтаном и пририсовавший Моне Лизе тонкие напомаженные сутенёрские усики. Художник имеет право быть абсолютным конформистом к любой кровососущей власти, как, например Никас Сафронов или навязшие на зубах Глазунов и Церетели. И при этом честно зарабатывать и отрабатывать свои лимоны зелёных бумажек.
При этом Художник выполняет одну из важнейших функций Искусства. Он не позволяет дремать нашей совести, заставляя нас не удавиться, но пробудиться и продемонстрировать скотской пошлой власти свою «активную гражданскую позицию». Сам по себе он может быть человечком малоприятным: занудным неврастеником, клептоманом и беспринципной пошлой скотиной, как, например, могучий русский поэт Евгений «ЕМЪ» Мякишев, которому ничего не стоит спустить кувырком по лестнице любую роскошную блондинку, коли она откажется забираться к нему в давно нестираную постель. Однако, как ответил на вопрос о миссии искусства Ролан Быков: «Оно должно защищать вечные человеческие ценности в меняющихся исторических обстоятельствах.»
Стихи или музыка, фильм или пьеса должны быть безупречными с точки зрения этики, стиля и вкуса. Только тогда произведение и остаётся в Истории, а не хранится в пыли районных библиотек и запасниках местечковых музеев. Когда Андрей Тарковский в одном из интервью назвал актёров НЕлюдями, они на него обиделись. Мэтру пришлось долго объяснять, что он имел ввиду. Человек-творец коренным образом отличается от человека-потребителя. Если потребители, коими являемся все мы, стремятся к удовлетворению своих биологических потребностей и обретению состояния равновесия и покоя, то творец, пассионарное меньшинство, категорически выламывается из этого миропорядка. Он может создать нечто значимое, потрясающее и повергающее всех в прах или в состояние катарсиса, только сам находясь в этом эмоционально-энергетическом поле. Это со стороны Художника – совершенно сознательная игра с некими высшими силами и сверхвысокими ставками. С С одной стороны – это Жизнь, с другой – Вечная Память. Вот потому-то и остаётся так много недописанных книг и полотен, недоснятых фильмов и недовырубленных монументов. Художник, вгоняя себя в постоянный стресс, в творческую лихорадку, - единственное возможное состояние Творчества, буквально сгорает на ниве служения Музам, погибает в битве с равнодушной реальностью. А аперитивом, помогающим войти в творческую агрессию против тупого гранита жизни, пробиваемого головой художника, допингом для достижения рекордного результата становятся алкоголь и наркотики.
Живой классик финского кино, режиссёр Аки Каурисмяки, представляя когда-то на питерском кинофестивале свою удивительно тонкую и пронзительную экранизацию «Сцен из жизни богемы» сказал буквально следующее: «У нас в Финляндии художник воюет с обществом, спивается и умирает в канаве под забором. У вас в России художник воюет с обществом, спивается и кончает жизнь самоубийством. У вас градус выше…» Влияние этого градуса можно увидеть в лестничном пролёте Гаршина, в белой горячке Мусоргского, в револьвере Маяковского, петле Есенина и, наконец, в морфине «всенародного Володи» Высоцкого. Впрочем, список можно продолжить. Только стоит ли?.. В кино можно вспомнить «автора всех самых лучших и самых худших немецких фильмов» Райнера Вернера Фассбиндера, снявшего за 16 лет кинокарьеры более полусотни полнометражных фильмов и телесериалов. В живописи – эксцентричного Баскию, творившего на знаменитой «Фабрике» Энди Уорхола и зачастую в соавторстве с Мэтром огромные полотна, напоминающие хулиганские граффити Гарлема.
Живопись 50-летнего Мурада Гаухмана-S – это подмосковные пожары 2010-го, застилавшие столицу столь плотным смогом, что даже вездесущие телевизионщики работали в противогазах. Его фантасмагорические коллажи – это цунами и торнадо, смывшие в 2011-ом половину Японии и повлёкшие за собой аварию на ядерной электростанции «Фукусима», грозящую миру новым Чернобылем. Его полотна – это прицельные удары в пах начищенным гуталином сапогом офицера НКВД или Гестапо (как кому нравится).
Недаром его самым любимым и культовым фильмом был и остаётся кубриковкий «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу». Фарс-гиньоль, чернушная буффонада по поводу глобальной ядерной катастрофы – это самое, возможно, правильное определение творческой манеры Мурада Гаухмана-S.
Вообще-то, ещё одно абсолютно точное определение стиля Мурада дал русский Альбер Камю, модный философ Александр Секацкий: ИНФЕРНОРЕАЛИЗМ. Гаухман-S отважно-отчаянно заглядывает в глаза библейских (и не только) чудовищ, вглядывается в такие бездны бытия, что простому потребителю даже в самом липком ночном кошмаре не привидятся. На этом поле, где автор заглядывает в замочную скважину Девятых врат Ада и описывает свои впечатления на любой подвернувшейся под руку поверхности, будь то холст, бумага, найденный в лесу кусок пня или дверца древнего, советского ещё холодильника ЗИЛ; на этой кухне Гаухман-S единственный в поле воин и единственный непререкаемый шеф-повар, а также последний (он же первый) рыцарь и абсолютный триумфатор. Многие собратья по кисти пробовали заглянуть в ту же бездну, но либо обожглись, либо задохнулись в дыму, как знаменитый нонконформист 60-тых Евгений Рухин. Первая мастерская Мурада тоже сгорела вместе с картинами и рисунками. Другой бы (со слабыми нервами) удавился б от горя (надо же, погиб труд всей жизни!), но только не Гаухман-S. Криво усмехнувшись негодяйке-судьбе, он начал творческую карьеру с нуля, с чистого листа и за минувшие годы смог заглянуть в бездну ещё глубже, со всё более впечатляющими результатами, став ещё более яростным, но и более мудрым.
Его волшебные (точнее, наверное, будет колдовские) полотна, коллажи, картины маслом по дереву буквально засасывают вас внутрь своего опасного, жгучего и смертельно-пленяющего мира. В загробной богадельне, по Мураду, прекрасно уживаются греческая Геката и египетская Бастет, арабский ассасин и британский гоблин, интернациональный Че Гевара и троица русских богатырей с папиросной пачки. Здесь летают бабочки с фугасами и «гуманными» нейтронными бомбами на борту и плавают ундины в обнимку с Озирисом. Здесь проще наблюдать волнующую встречу покрытого сусальным золотом чугунного утюга и покрытого серебряной фольгой старинного кирпича, чем встречу Художника с Критиком. Критик, боязливо оглядываясь, удаляется в самый дальний угол вернисажа, прихватив с собой с фуршетного стола тарелку с бутербродами и бутылку «Пшеничной». Ему кажется, что сейчас будут бить по лицу, долго, бессмысленно и беспощадно. А Художнику совершенно наплевать на этого жалкого персонажа. Художник срывает покрывала с  премьерных картин, чтобы взять за ручку Прекрасную Даму и отвести её туда, куда ещё не ступала нога человека – на огненные просторы за Девятыми Вратами.
Вас  может шокировать творчество Мурада, может взбесить или отвратить, может заставить пережить мультикатарсис (как у некоторых женщин бывает мультиоргазм) или инфернальный, тревожный и пугающий восторг сродни мрачной поэзии немецкого романтизма. Не может оно только одного – оставить вас равнодушными созерцателями. «Пепел Клааса стучит в моё сердце…» «Не спи, не спи, Художник / не поддавайся сну! / Ты Вечности заложник / у Времени в плену.»
Попробуйте не ужаснуться 200-килограммовой «Бабочкой» - путеводителем по Вселенной Мурада Гаухмана-S. Попробуйте не содрогнуться под ядовитым взглядом Синего Гоблина или перед агрессивным наступлением Ассасинов, вооружённых до зубов смертоносным хламом нашей жалкой цивилизации. Попробуйте не испытать чувство горького похмелья возле «Теории запоя». И вот вам уже совершенно необходимо сделать полновесный глоток прохладной польской пшеничной водки, или хотя бы выдуть без перерыва поллитровую жестянку полынного коктейля «Абсентер». Пейте! Немедленно!
А я черкну ещё пару строк в завершение этого текста. 50-летие – это удачный повод для подведения творческих итогов и определения неких новых перспектив, возраст зрелости и мудрости, когда «прошлого за спиною больше, чем будущего впереди». Когда нужно поспешить высказать всё, что нашёптывает тебе твой личный рогатый ангел, бесполый и беспринципный. Но с другой стороны, можно вспомнить гениального сюрреалиста Луиса Бунюэля, который снял свои самые лучшие, самые бесшабашные и отчаянные фильмы, будучи оглохшим старцем за 70-сят. Или португальского неоклассика Мануэля Де Оливейру, продолжающего удивлять киноманов свежестью взгляда на вещи в архипочтенном возрасте за 100.
Так что в 50-сят жизнь только начинается и обжигающие просторы Геенны Огненной, и лабиринты холодных подземелий египетских пирамид и кельтские леса, населённые вычурными монстрами всё ещё ждут и манят своего бытописателя. Работай, Мурад! Твори! Колдуй! Священнодействуй!
В Ад проникая почти без усилий,
Заплатишь Харону лишь пару гиней…
Бодро веди нас бесстрашный Вергилий
Апокалипсиса наших дней!

Дм. Генералофф, сценарист, режиссёр, друг
Август 2011 – август 2012