Прорыв к свободе

                ДГ10 Прорыв к свободе

                Путь назад на Санатонское побережье занимает у нас неделю. На самом деле это вовсе не так далеко, но Обсидиан останавливается на каждой поляне, чтобы набрать мне цветов, а в постоялых домах мы не спим допоздна, и потом встаем в полдень. В нашу последнюю неделю вместе этот удивительный чужеземец дарит мне всю благодарность, что есть в его сердце.
                А в моей душе нет обреченности, и я гоню уныние. Если бы я хотел быть счастливым, я бы им стал. А, быть может, я уже им был, ибо если счастье не существует само по себе, а всего лишь побочный продукт достижения цели, то я давно достиг всех своих целей, кроме одной – быть свободным от всего. Однако, вряд ли это в принципе возможно.
                Последней ночью мне кажется, что приснился сон об Ари. Но, вглядевшись в лицо человека у контрольной панели космического корабля, я понимаю, что это не он.
                Мы выходим из дома селянина, приютившего нас. Я благодарю его, и даю денег. Пока Обсидиан седлает наших лошадей, я замечаю девушку, плачущую на скамейке у забора. Я подхожу, и спрашиваю, в чем дело.
                Она, вслипывая, объясняет, что ее скоро выдают замуж, а она даже не знает этого парня, и да вдруг попадется плохой, станет обижать, а ей некуда деваться, и родители и слушать ничего не хотят о ее страхах.
                - Не бойся того, что принесет тебе будущее, бойся собственного отказа признать в муже свое отражение. Бог не допускает ошибок, и всегда сводит нас с людьми, которые внешним поведением отражают наши самые глубинные проблемы. Как только ты это в нем заметишь, не паникуй, и начинай работать над собой. Так ты не будешь непонимающим листком на ветру, и возьмешь ситуацию под контроль.
                Обсидиан уже давно ждет меня на тропинке, ведущей от дома на большую дорогу. Ему не терпится ехать, а я оттягиваю этот момент. Мне придется нырять за кораблем в ледяные глубины с жутким давлением, которое подвергало мое тело неимоверным перегрузкам даже под защитой энергии. Я прощаюсь с девушкой, и мы уезжаем в нервной, напряженной тишине.
                Санатонское побережье встречает нас солнечным светом, и песчаными отмелями, уходящими за горизонт полосками прерывающихся светлых ленточек. Я представляю, как дико будет выглядеть, когда я оставлю Обсидиана на берегу, а сам войду в воду, и исчезну в волнах на несколько не самых приятных часов. Задумавшись об этом, я отпускаю поводья, и Сарджи уходит в ближайшие кусты, чтобы начать жевать траву под ними.
                Обсидиан, спешившись, смотрит на океан, как на непреодолимую преграду, осознавая, как глупы и напрасны были его мечты вернуться домой. Мне нужно его утешить. Я спрыгиваю со спины моего любимого спутника, и он радостно уходит дальше в лес, где трава гуще.
                «Не надо отчаиваться.» - Я кладу руку на плечо смуглого красавца. «Твоя цель не может предать тебя. Только ты можешь предать свою цель. Не оставляй надежды. Я скоро вернусь.»
                Я делаю шаг по направлению к берегу, когда среди волн поднимается огромный столб воды, и тут же обрушивается назад с оглушающим плеском, создавая волну, несущуюся к берегу, готовую смести все на своем пути.
                Из воды появляется огромная черная громада, с секунду висит над поверхностью, и приземляется на побережье, где оно шире всего. Но все равно не умещается там, и ее край с треском ломает полосу прибрежных деревьев.
                Обсидиан издает громкий крик ужаса, но не убегает, а остается стоять в оцепенении.
                «Как это возможно?» - Мелькает у меня в голове.
                «Я перенес его сюда, потому что ты боишься за ним плыть.»
                «Иммаюл, ты на нем сюда прилетел?»
                «Нет, я же не могу им управлять. Я просто его сюда перенес.»
                И тогда я улыбаюсь, и сердце бьется в предвкушении еще одного полета на дедушкиной колымаге. Я беру Обсидиана за руку, и влеку его по направлению к открывающейся двери корабля.

                Мы взлетаем легко, и над океаном нам не от кого прятаться, поэтому мы не взмываем за облака, а летим достаточно низко. Я не знаю, где находится та земля, откуда приплыл Обсидиан, но при совершенно невероятной скорости, которую может развить корабль, повинуясь разным оттенкам зеленого, которые я представляю в сознании, мы можем облететь весь океан часа за два.
                Чем мы и занимаемся с удовольствием. Обсидиан привыкает к тому, что он теперь – внутри «колдовской колесницы», ставшей причиной поражения его войска, и увлеченно смотрит со мной на экран в поисках хоть какой-нибудь земли. На поясе у него мешок с золотыми монетами, чтобы выкупить своего друга, а в руке – своя собственная вольная, которую он не хочет отпускать.
                Он думает об освобождении, и я понимаю, что мы почти у цели. Сердце щемит, но я знаю, что не мог поступить иначе.
                «Свобода! Свобода! Свобода!» - Беспрерывно повторяет он, и тихо ухмыляется.
                Кажется, что вон за теми высокими волнами нам откроется его неведомая, и холодная страна, но внезапно экран меркнет, и вечный фон голосов в эфире у меня в голове меняется, и усиливается. На стенах над нами вспыхивают еще три экрана, кабина корабля заливается другим, светло-зеленым светом.
                «Иммаюл, что происходит?» - Встревоженно спрашиваю я.
                Он молчит.
                Обсидиан смотрит на меня, желая знать, как мы теперь рассмотрим землю в «окне», которое потемнело, как ночь.
                «Иммаюл?» - Снова зову я, но от него нет ответа. Я только понимаю, что биение сердца далекого пульсара, разрезающего космос огромными, слепящими лучами, под которое я всегда любил засыпать, стало намного ближе и громче.
                Чужеземец, ставший мне таким родным так быстро, прислоняется к стене, и стоит так, сложив руки на груди. Мы оба понимаем, что что-то случилось, но не знаем, что.
                А в коридоре, ведущем в кабину управления кораблем, я замечаю тень Эвы. Она мечется беспокойно. Я пытаюсь услышать хотя бы ее мысли, но в них только какофония волнения, переходящего в приливы сумасшествия.
                Вспыхнувшие на мгновение экраны на стенах теперь тоже темны, также как и лицо нахмурившегося Обсидиана, и сознание беспокойной Эвы. Зато у меня на душе почему-то светлеет с каждой минутой. Я вспоминаю приснившийся этой ночью сон, и не могу поверить, что он мог оказаться вещим. А если это так, то сегодня свободу обретет не только этот смуглый воин, стоящий у стены в напряженной позе.