Смерть неизбежна. Жизнь можно избежать

Долго не понимал матыгиных (в миру байкеров), да и, если по честноку, не принимал. Обычные люди, казалось, только одеваются и ведут себя несколько иначе. Вы***ваются. Хотят казаться, а не быть. И явно не испытывают пиетета к бедным коровкам, судя по обилию кожи на теле. На деле все оказалось несколько иначе.

Подкатывает толпа. Спрыгивают со своих железных пони и ко мне.
- Здарова, братан!..
- Саня!..
- Юра!..
- Привет!..
Я только успеваю подставлять краба и ловить незнакомые взгляды. Может быть, я вчера накуралесил, недобрал и побратался со всей ратью земною!? Да, вроде бы, нет... Вот и голова ясна как луч солнца с Андромеды. И руки крепки як амбарный замок на казенном засове.

- Чем цепь мажешь, бразе? - первый вопрос.
- Чем, Чем... Солидолом..., - слегка недоумевая, поднимая левую бровь и плечи чуть к ветру, отвечаю я и думаю про себя, -  как в детстве велик...

Смех, ржач и гогот в ответ. А затем спокойный, доброжелательный ликбез умудренных А-шников по правильному уходу за цепью и звездами на моей "мясорубке".

Завел, сел, покатался. Поймал ветра свист за ухом, согрелся по осени в теплом автобусном выхлопе, подскочил на мостовом шве как на диком кабане, разогнал жару и зной, выкрутив ручку газа. Заглушил, встал и вернулся к обычной жизни. Так я и жил, а вернее спал какое-то время.

Секунда проснуться пришла, как всегда, нежданно. Сладкая моя нега была грубовато прервана взвывающим рыком и ударом желтого механического носорога, попутавшего мою законную тропу со своими дикими прериями.

И вот когда опершись локтем об, испищренный выступами гальки, асфальт, сплевывая подорожную пыль и пытаясь вновь обрести равновесие, я поднимался - в голове явно что-то уже перенастроилось. Страха не было. Не было и стыда - полежал на обочине, отдохнул - что здесь этакого!? Трезв, лучист, а теперь еще и знаменит в узких кругах случайных прохожих. Чего стесняться!?

В момент соприкосновения с матушкой-землей я что-то почувствовал. Ощутил явственно нечто неприятное, но не повергающее в ужас, когда, рыча и подергиваясь, с левой стороны в меня врубилось железное облезлое обезличенное панцерное зверье. Уже стоя на обочине и глядя на бездыханное тело матыги, я понял, что в те минуты со мной произошло. С трудом доплелся до ближайшего тихого места — дома Дали — и с приступом рвоты завалился вместе с матыгой на одиноком перекрестке под березовый куст.

Все меняется в мгновение, когда понимаешь и чувствуешь, что смерть не за углом, не за поворотом, где-то там на трассе, в воздухе или в воде, не через год-два или двадцать-тридцать лет, а в метре от тебя каждую секунду и в четырех метрах под тобой. Усадив свои яица в двадцати сантиметрах от ревущего взрывами раскаленных газов мотора, хорошо ощущаешь их ценность. Сев однажды на байк, назад ты уже можешь не вернуться. Улетишь в облака и птицей растворишься во мраке ночи.

Тогда уходят все обиды и страхи, потому что каждый день последний и завтра может наступить уже совершенно в ином месте. Чувство реальности сначала пропадает, а затем вновь восстает железобетонным колосом. Тогда ты начинаешь жить, а не ползти за стадом коров, подгоняемым слепым пастухом на храмовой хромой кобыле. Тогда начинаешь Любить Все в его нынешнем варианте, а не пытаться изменить распыляя силы. Тогда видишь суть, а не детали.

Вот тогда хочется вставать на колено только перед теми, кто и тебя боготворит, кому ты действительно нужен, такой каков есть. Тогда хочется отдаваться любимому человеку без остатка и скучать, еще не расставшись. Выкручивать ручку чувств до отказа. Нестись сломя голову, все лишнее отпуская по ветру. Проживать свою жизнь и еще несколько чужих, а не полоскаться в чьем-то вейлансе. В секунду укладывать две. В минуту - час. В день - неделю.

Тогда хочется спешить жить, и спешить чувствовать. Потому что есть только два колеса и чтобы остановиться, нужно снова прикоснуться к грешной земле.