Слёзы осени

ЕВГЕНИЮ ИННОКЕНТЬЕВИЧУ ЛАЗАРЕВУ, ДРУГУ И УЧИТЕЛЮ.



    - Ах, Боже мой! Николай Афанасьевич, в осени есть какая-то, присущая только этому времени года, притягательная сила, сила упоения природой, жизненная сила, наконец. Не правда ли? Ну, а с другой стороны, осень – время переоценки ценностей и отмирания ненужных клеток – философствовал молодой мужчина, сидя у подножия старого клёна, который периодически, с порывами ветра, осыпал его своими душистыми листьями. Мужчине почему-то хотелось их съесть, до того одурманивал этот натуральный запах жизни и новых надежд.

   - Про ненужные клетки – это вы о чём, мой юный друг? – сквозь дымящуюся как стог сена сигару, проговорил Николай Афанасьевич.
   - Будьте уверены – не про Вас – сухо ответили ему.
   - Моя дочь не «ненужная клетка!» – извольте это намотать себе на ус, мой юный пока что друг.
  - Полно Вам, я очень люблю Наташеньку. Вы это знаете.
  - М-да-с. Любите на расстоянии десятка километров, какой-то нездоровой, платонической любовью, юноша. Это всё против природы, я уверен. И осень здесь не причем.
   - Оставим эти дискуссии на тему Натали. Они никому сейчас не нужны. У Вас двое внуков, дорогой Николай Афанасьевич. Значит, рассуждая логически, наша любовь с Натали не совсем платонического характера? Или Вы имеете контраргумент?
   - Вы были убедительны, Александр, – сдался было Николай Афанасьевич, представительный, пожилой мужчина, с авторитетным пивным животиком, одет с иголочки, со щегольским белым шарфом под дорогим чёрным пальто, поправляя пенсне, величаво встал со скамейки, с надменным видом подошел к мусорной яме и, стряхнув туда пепел от сигары, спокойно добавил – по пивку-с, интеллигентская твоя душа?

   А ветер всё набирал силу. Деревья, прогибаясь, отпускали своё золотое оперение, превращая его во вьюгу, унося к бескрайним просторам осенних полей. Двое мужчин встали со скамейки и, медленно, придерживая цилиндры - головные уборы своего времени, побрели по парковой аллее, нет-нет да ловя руками падающие слёзы осени. И листья, вздымаемые могучим ветром, были ласковыми, когда крепко прижимались к одежде, или ладони, или даже лицу, делая прогулку мужчин всё забавнее.

   - Унылая пора, очей очарование! – как вы точно подметили, дорогой Сашенька! Да, эти строки действительно стоят целого червонца! Вам правда так хорошо платят? – прищурившись спросил мужчина постарше.
   -  Деньги – всего лишь бумага, Николай Афанасьевич – ответил молодой человек, нервно перекинув трость из правой руки в левую.

  А вместе с листьями, уносимыми ветром, проносились годы, столетия, эпохи.

   И откуда же мне навеяло этот эпизод, эти воспоминания? И где же я видел этого молодого человека, гуляющего с тростью в парке? Не могу вспомнить так сразу. Что за странный, и в то же время, какой-то бархатный сон? Приснится же такое, ей Богу.

   Привстав с кровати,  первым взглядом я обнаружил на журнальном столике раскрытую книгу. Она не была чем-то примечательна и не привлекла бы моё не вполне проснувшееся внимание, если бы не одно обстоятельство: портрет автора…. Да это вылитый Александр, могу поклясться чем угодно! Я подошёл к столику, взял книгу в руки. На обложке позолотой было выведено: «Собрание сочинений» А.С. Пушкин. Томъ 9. 1838г.