Лето 1955 г. Белла Давидович и Юлиан Ситковецкий

Лето 1955 года запомнилось мне тем, что я могла много общаться с моей троюродной сестрой Софочкой Вацман. В том году ее семья возвратилась в Москву из Магадана, куда родные Софочки уехали на работу по контракту еще до войны в 1939 году.

Первое, что они сделали по возвращении – купили и отстроили старую дачу на станции Кратово в кооперативном поселке «Инженер». Дачу они купили напополам со своими родственниками Ольшанецкими на углу улиц Циолковского и Яблочкова. А дача, которую снимала на лето наша семья, оказалась в двух минутах ходьбы от Софочкиной.

Тем летом семьи Вацман и Ольшанецких поселились в одной половине дачи, а вторую они сдали, и не кому-нибудь, а семьям известных в Москве музыкантов. Софочка познакомила меня с ними. На первом этаже поселилась «звездная» пара: скрипач, лауреат международного конкурса имени Венявского Юлиан Ситковецкий и его жена, пианистка Белла Давидович, лауреат первого послевоенного конкурса пианистов имени Шопена в Варшаве. Они привезли на дачу очаровательного девятимесячного толстячка, сыночка Димочку. За ним ухаживала няня. Белла Михайловна много концертировала в то время, да и поднимать такого тяжелого сынишку было небезопасно для ее рук пианистки.

Мне самой очень хотелось взять Димочку на руки, но я сознавала, что физически недостаточно сильна. Я не беспокоилась за свои руки, но я боялась нечаянно уронить ребенка.

Я попросила своего деcятилетнего двоюродного братишку Илюшу сфотографировать Димочку и меня рядом с ним. Илюша тем летом получил в подарок от нашей тети Аси довоенный фотоаппарат «ФЭД» и все лето то и дело фотографировал членов нашей семьи и друзей, всех вместе и каждого в отдельности. Он, конечно, с радостью согласился. Так у меня оказалось несколько приличных фотографий Димочки.

В начале августа на дачу приехали из Баку родители Беллы Михайловны Давидович и ее младшая сестра Аллочка. Аллочка оказалась моей ровесницей. Мы с ней прониклись симпатией друг к другу и подружились.

Аллочка рассказала мне, что их с Беллой мама работает концертмейстером в Бакинской консерватории, а их папа – врач. С детства обе девочки учились играть на фортепиано. Мама рано поняла, что у ее старшей дочери талант, и она заставила дочь поехать учиться в Москву. Сама Белла не хотела уезжать одна от родителей в Москву, где у нее не было родных, но мама была непреклонна. В Москве Белла училась в Московской консерватории, жила в общежитии, очень тосковала по дому. Она много занималась и на первом международном конкурсе имени Шопена в Варшаве в 1949 году получила первую премию.
Аллочка с тоской рассказывала мне, что она в этом году поступила в Бакинскую консерваторию, а ей так хотелось учиться в Москве. Тем более, что теперь ей не пришлось бы жить в общежитии. Она могла бы жить в семье сестры. Но тут родители запротестовали. Им не хотелось, чтобы и младшая их дочка жила от них далеко, и не пустили ее в Москву. Аллочка страдала от такой несправедливости, но они с сестрой договорились, что Аллочка будет приезжать в Москву на каникулы.

Я безумно завидовала своей новой подружке. Она будет пианисткой. Как я мечтала учиться музыке, но этого мне было не дано. Но и у Аллочки была причина завидовать мне, ведь после того как я поступила в институт, я была совершенно свободна, а Аллочка  ежедневно ходила через весь поселок к владельцу пианино и в течение двух часов занималась. Обычно я провожала ее.

Как-то раз придя к Аллочке, я увидела еще одну девушку нашего возраста. Она оказалась младшей сестрой Юлиана. И ее тоже звали Аллой. Она некоторое время погостила в семье брата, и от нее я узнала о том, какую трагедию пережила семья Ситковецких в годы войны.
Оказывается у Аллы и Юлиана был до войны еще один брат, старший. Он подавал большие надежды как будущий пианист. Их папа понимал это, так как сам был учителем музыки. Семья жила скромно, и все они мечтали о том, что вскоре их старший мальчик всех их прославит. В 1941 году в начале войны отец ушел на фронт, а мать с тремя детьми, младшей, как и мне, тогда было четыре года, уехали в эвакуацию. Там маленькая Алла тяжело заболела и ее вместе с мамой положили в больницу. Мальчики остались одни. На старшего свалилось сразу много забот. Однажды он пошел в больницу навестить мать с сестренкой, нес им передачу. Никто не знает о чем он думал во время пути, но переходя через железнодорожное полотно, он не увидел поезда и погиб. Сохранилась только его записочка матери, по которой труп опознали. Мать никогда не смогла оправиться от такого горя. Так говорила мне Алла. Еще она сказала, что мама считала именно ее виноватой в гибели брата. Ведь трагедия случилась из-за ее болезни. Я не могла этого понять. Чем виновен четырехлетний ребенок, что заболел? Чем виноваты мы все, дети военных лет, что из-за нас столько пришлось пережить нашим родителям? И кто виноват вообще?

Что ж, думала я, теперь, когда их сын Юлиан, замечательный скрипач, прославил их фамилию, им есть кем гордиться.

Однажды я узнала, что в то лето 1955 года в нашем поселке снимали дачи и другие известные музыканты: виолончелист Слободкин и альтист Рудольф Баршай. Оказывается, все они и еще скрипач Шароев играли тогда в организованном Юлианом Ситковецким квартете, в котором сам Юлиан играл первую скрипку. У них в то время были маленькие дети, ради которых они и снимали дачи в Кратово.

В то лето произошло одно необычное для семьи Беллы и Юлиана событие, которое чуть не вогнало всех членов этой семьи в могилу. Однажды молодые родители уехали с утра в Москву. На даче остались родители Беллы Михайловны с малышом, младшей дочерью и домработницей. Часам наверное к одиннадцати утра к их участку подъехали два черных лимузина. Тогда вообще мало кто имел собственные машины, да и вид этих лимузинов красноречиво говорил, что это не частные автомобили. Двое строгих мужчин в штатском вошли на участок и заявили, что им нужен Юлиан Ситковецкй. Узнав, что его нет, непрошенные гости сказали: «Мы подождем». Не надо забывать, что дело проходило в 1955 году. Конечно, это был не 1952 или 1953 год, но все же...

Родители Беллы Михайловны обмерли. Они зашли в дом – боялись даже оставаться на участке. Никаких телефонов на даче тогда не было, и они не знали, как сообщить детям о гостях, и вообще что теперь делать? Так прошло несколько долгих часов. Ничего не подозревавшие музыканты возвратились на дачу что-то около четырех часов вечера. К Юлиану тут же подошли те двое в штатском, велели взять с собой скрипку и увезли скрипача в неизвестном направлении. Что пережили остальные члены семьи, и о чем они думали, нетрудно догадаться. Далеко за полночь эти машины вернулись и привезли Юлиана.

Оказалось, что в этот вечер тогдашние руководители СССР Булганин и Маленков устраивали в своей подмосковной резиденции большой прием известных представителей советской интеллигенции. На этом приеме и должен был по желанию руководства страны играть скрипач Юлиан Ситковецкий. Об этом вся страна узнает завтра из всех советских газет. Почему это действо совершалось в такой тайне, и почему об этом нельзя было сообщить членам семьи музыканта, чтобы они не умирали от страха и ужаса, понять нам не дано. Зато на другой день Юлиан очень интересно рассказывал нам об этом приеме. Из этого рассказа я запомнила два обстоятельства. Там пел Козловский, это первое, а второе – на столе стояло несколько сортов черной икры, например какая-то серая икра. Надо же!

В тот год мне очень захотелось иметь какую-нибудь пластинку с записью игры Юлиана Ситковецкого. Однажды удалось купить в его исполнении один из полонезов Венявского для скрипки.

Мне казалось, как должен был быть счастлив человек, который так прекрасно владел скрипкой, но оказалось, опять же по рассказам Аллочки, что Юлиан Григорьевич всегда очень волнуется перед каждым концертом. Волнуется до такой степени, что родным приходится его успокаивать. Я этого не понимала. В моем представлении он был как царь в музыкальном мире. Кого было ему бояться?

В течение нескольких следующих лет я встречалась с Аллочкой Давидович, когда она приезжала в Москву и жила в московской квартире Беллы Михайловны и Юлиана Григорьевича на Боровском шоссе. Меня, конечно, больше всего поразил огромный рояль в гостиной. Маленький Димочка подрастал, и все знали, что он будет скрипачом, как и его папа, который привез ему, трехлетнему, скрипочку из-за границы.

Димочка был очень смышленным для своего возраста мальчиком. Аллочка рассказала мне как-то, что однажды дедушка попросил кого-нибудь принести ему огоньку, по-моему для того, чтобы закурить. Малыш заковылял в соседнюю комнату и приволок деду очередной номер журнала «Огонек». Все смеялись.

В 1958 году я вышла замуж. Сегодня мне трудно сформулировать причину, но как-то само собой получилось, что мое общение с Аллочкой Давидович с годами сошло на нет.

В этом же 1958 году я однажды прочитала в газете некролог. Скончался  известный скрипач Юлиан Ситковецкий. Боже мой! Как я огорчилась. Ведь он был такой молодой, всего тридцать три года и был так талантлив. Я не сомневалась тогда, что пройдет какое-то время и мы услышим другого скрипача с фамилией Ситковецкий – Димочку.

В конце семидесятых годов уже прошлого века я от кого-то услышала, что Белла Давидович и ее сын уехали в США.

В моей семье появился свой музыкант. Сын Евгений закончил теоретическое отделение Московской консерватории и стал старшим научным сотрудником музея-квартиры Скрябина в Москве.

Однажды, году по-моему, в девяностом он рассказал мне, что назавтра приглашен на прием в резиденцию американского посла. Женя видел афишу концерта скрипача Дмитрия Ситковецкого и предположил, что, возможно, встретит его в посольстве. Поэтому он попросил у меня фотографии Димы лета 1955 года. Я, конечно, дала ему две фотографии, одну, где я сама, восемнадцатилетняя девочка, стою рядом с малышом.

Вечером, возвратившись с приема, Женя рассказал мне, что встретил там Дмитрия Ситковецкого и показал ему эти фото. Дмитрий был поражен. Он спросил: «Откуда у вас эти фотографии?» И тогда мой сын ответил: «Эта девочка – моя мама!» Дмитрий тут же позвал свою жену-американку, показал ей фото, и подвел Женю к Белле Михайловне, которая тоже оказалась на этом приеме. Она познакомилась с Женей, расспрашивала его, вспоминала то лето 1955 года в Кратово. Женя понял,что Дмитрий хотел бы иметь эти фотографии, но он знал, как я ими дорожу и пообещал сделать копии и со временем подарить их Ситковецкому.

Прошло еще пару лет. Мы увидели очередную афишу концерта Дмитрия Ситковецкого в Большом зале Московской консерватории. Мы с Женей купили билеты на этот концерт, сделали копии с тех фотографий и пришли в консерваторию. В антракте мы зашли к Дмитрию и подарили фотографии.