Наталья Козаченко. Пустая порода

Конкурс Копирайта -К2
 
Объем – 30 тыс. зн
               
         
Не любила Ольга Сергеевна вокзалы. Не любила и поделать ничего не могла. Представлялись они ей точкой разрыва  в чёткой и ясной полосе жизни. Встречи и проводы виделись линией прерывистой, штрихпунктирной, что ли. Словно бы до вокзала одно, а после – другое, волнительное и беспокойное. Как камушек по воде круги вычерчивает, а площадь привокзальная – точка падения. Но не сегодня. Нынешние провожательные хлопоты казались избавлением от тяжкой, так и не решённой проблемы: Ольга Сергеевна с мужем расставались с девочкой, которую пять лет считали приёмной дочкой. На самом деле девочке были они лишь временными опекунами, но проще, оказалось, называться приёмными родителями, чем объяснять каждому причину опеки.
          Проводить Лерочку пришли одноклассницы  с учительницей во главе беспокойного отрядика. Девочка притворно смущалась, розовела щеками и остро высматривала в глазах подружек приметы огорчения и разлуки. Девчачьи шушуканья и фонтанчики наигранного смеха  напоминали чирикающих воробышков в неприбранном привокзальном скверике. Наконец, объявили отправление.  Лерочка, неуклюже  преодолела высокие вагонные ступеньки, прижалась к стоящей в тамбуре матери. Проводница подняла флажок, состав медленно шевельнулся, будто заворочался просыпающийся зверь. Мелькнули в окошке прощальные взмахи тонкой ручки, девчонки, виновато поглядывая на одинокую, позабытую всеми, пару, потянулись к вокзальным дверям, втянулись внутрь и пропали.
          - И что это было? – ошарашено взглянула Ольга Сергеевна на мужа. – А мы как же? А с нами попрощаться?
          - А кто мы для неё? – вопросом на вопрос ответил Дмитрий Петрович. – Так, случайные люди, будем считать, погостила и довольно. А ты ждала слёз и объятий? Признайся, была готова к чему-нибудь подобному, разве не так? Отдохнёшь, в отпуск съездим. Вдвоём. Ну же, выше нос, Лёлька!
          Он обнял Ольгу Сергеевну за плечи и повёл в те же самые двери. Накрапывал мелконький дождик, даже и не дождик, так, морось, противная, садящаяся на всё влажной липкой паутиной. Они прошли в здание, завернули зачем-то в зал ожидания и присели на изгибистые сиденья с облупившимся лаком и выщербленными краями…
                ***
          Выпускница института культуры Маргарита Ракитина приехала в районный городок в благодатные времена: в стране победившего социализма обывателям не приходилось размышлять над проблемою смысла жизни, и потому они выражали собственную индивидуальность кто как мог. Учителя и врачи, мелкие чиновники и водители  пели в хоре и соло, играли в самодеятельных театрах, ходили на  концерты и выступали сами во время больших праздников  и просто так, выставив на улицу летнею порой разнокалиберные столы с нехитрым угощением в складчину.
          Маргариту природа наделила талантами и организаторской жилкою. Она вела творческие кружки в городском Доме Культуры, ставила спектакли в народном театре, ездила со своими подопечными на районные и областные конкурсы.  И любила, набросив на плечи большую шаль, петь низким волнующим голосом томные романсы с неизменным успехом у благодарной публики. Поклонники множились,  как грибы после дождя, она принимала знаки внимания, но удерживала всех на расстоянии. За глаза её называли Прекрасная Марго и внимательно следили сотни заинтересованных глаз за жизнью талантливой настоящей, с дипломом, артистки.
          Марго отличалась крайней осторожностью и скрытностью. Никому в голову не приходило, что цепкая и практичная недотрога сумела увлечь в любовные сети одного сильных мира сего районного масштаба.  Весть о рождении у Марго дочери взбудоражила городских сплетниц. Любопытствующие с удвоенным-утроенным вниманием вглядывались в младенца, пытаясь угадать: кто отец? Малышка как две капли воды походила на мать за одним досадным исключением: позже выяснилось, что кроме внешнего сходства дочка не взяла ни одного из материнских талантов. В это же время Марго получила отдельную квартиру в новой пятиэтажке. Эту новость обсуждали не менее жарко. Как молодой специалист, она  имела право и стояла в очереди на жильё, но исполнилось это право удивительно кстати.
          Скушной серой мышкой росла Мариночка, пугалась всякого громкого звука и шагу не могла ступить без родительского разрешения. Марго дочку обожала, на людях же иногда высмеивала своего  бесталанного ребёнка. Ездила с ней на юга, лечила слабые лёгкие. Марина закончила школу,  подала документы в педучилище, надеясь скорее не на знания, а на помощь матери, была принята и уехала с Марго отдыхать на море. И через девять месяцев родила горластенькую дочку, названную в честь бабушки Ритою.
          Марина умерла тихо, как и жила. Пятилетняя Риточка осталась с бабушкой и командовала ею с восторгом и упоением, кажется, так и не заметив, что матери не стало. Внучка радовала бабушку несомненными артистическими талантами, повёрнутыми, впрочем, совсем не в ту сторону, которую хотелось бы Марго, но по сравнению с безликой дочкой, не всегда безобидные выходки избалованной Риточки оживляли теперешнее одинокое женское Маргаритино существование.
          Марго пыталась удерживать в рамках любимую внучку, потом махнула рукой. Работа не радовала, в начавшейся перестроечной круговерти ценности поменяли знаки, и потому наступившая пенсия обернулась благом. Риточка пошла по мамкиным стопам и поступила, не без бабушкиной помощи, в то же самое педучилище. Но учиться не собиралась, больше прогуливала, устраивая целые покаянные «выступления» перед директрисой, за что кличка Артистка приклеилась к девушке накрепко.
          Марго болела, Риточка веселилась. Денег катастрофически не хватало, и бабушка вспомнила о сокурсниках, ставших известными артистами. Она написала им жалобные письма и вскоре получила один, а затем и другой денежные переводы. Суммы, весьма солидные для маленького городишки,  были промотаны Риточкою в столице за неделю на тряпки и косметику. На предложение одного из благодетелей, пригласившего Риточку поработать в столичном театре костюмершей, та ответила презрительным отказом: лучше верховодить подругами  в маленьком городке, чем дышать чужим потом, вычищая театральные костюмы.
          Смерть бабушки Риточка восприняла легко, как и все проблемы, которые появлялись перед нею: так или иначе, они решались, так что об этом думать? И она нашла лёгкий выход – вышла замуж, но через три месяца благополучно развелась. А через  год  родила Лерочку, перебивалась кое-как, отдав дочку в ясли и затем в садик. Когда Лере исполнилось три, Риточку первый раз взяли за наркотики. Дали условно: маленький ребёнок. И ещё в течение года дважды она попадала под следствие, но как-то выкручивалась, устраивая обычные свои «представления». Сожителю надоели Риточкины подвиги, да и квартирку хотелось приобрести за просто так, и Риточку взяли в крепкий оборот. Четырёхлетняя Лера оказалась в городском приюте.
                ***
          - Помнишь, как мы тут целовались? – улыбнулся Дмитрий Петрович. – Ты сидела с самом уголочке и ждала, когда я смогу в увольнение вырваться, а телефонов тогда не было, ну нынешних, мобильных! Как жили, а ведь как-то связывались, верно?
          - Помню… Я приходила сюда каждый день, пока ты к родителям ездил, - Ольга Сергеевна натужно улыбнулась,– Дим, за что она нас так?
          - Ненавидит? – произнёс он жёстко, – а ты сама что думаешь?
          - Ничего! Я не хочу даже думать о ней, дрянь неблагодарная! – Ольга Сергеевна сглотнула ком в горле, смахнула с ресниц влагу, будто стянула надоевшую маску. – Знаешь, даже дышать стало легче. Нет, правда-правда. Я так устала от Лерки, ты себе представить не можешь.
          - Отчего же, и могу и представляю. Ты думаешь, мне легко было? Затеи безумной я никогда не одобрял, но раз это было нужно тебе…
          - Мне? – Ольга Сергеевна задохнулась от возмущения, - мне? Я же думала, что Лера наша внучка…
          - Почему? Разве Денис тебе твёрдо не сказал, что не имеет к ней никакого отношения? Сыну-то можно было поверить! А ты как с цепи сорвалась: надо взять, надо взять… Да ладно, закончилось всё, успокойся, поедем домой. Лильке своей позвони, посидим, отметим, а?
          - Закончилось? Ты думаешь, что закончилось? – Ольга Сергеевна задумчиво посмотрела на мужа.
          - Всё закончилось. Всё. Для меня – да, - тон его не оставлял сомнений, но был непривычно неподатлив, будто говорил чужой, незнакомый человек.
          – А тут ты ошибаешься, Дима. Всё только начинается. Для тебя начинается. – Она достала из сумочки большой конверт.
                ***
          Довольно долгое время мне снится один и тот же сон: я стою в воде по колено, это не просто вода - море. Волны накатывают на босые ноги, щекочут. Я поджимаю пальцы, камушки впиваются в кожу. Вскрикиваю, и в тот же момент  вода превращается в мелкий-мелкий песок и прибывает, поднимается вверх, накатывается, словно бархан шевелится. Вот песчаная кромка касается бедра и сладкая дрожь пронизывает меня как пыльный луч пронзает мелкую листву. Хочется кричать, но я знаю, что кричать нельзя, категорически нельзя. Сотрясаюсь в судорогах мучительного оргазма, сильного, невероятно резкого, такого, какого с мужем не испытывала никогда. Потная, испуганно-дрожащая, тихо лежу некоторое время, приходя в себя.
          С каких времён стали приходить ко мне странные эротические сны? Не могу вспомнить. Рассказывала о них единственной, оставшейся с детства, с садика ещё, подруге. Лилька молчала загадочно, знала что-то такое, о чём предпочитала не говорить? А я не спрашивала, боялась, наверно.
          Сны снятся редко, но каждый раз в моей жизни происходят самые неожиданные события.  Я боюсь этих снов и жду их, помимо разума и воли жду…
          Денька позвонил в то утро со странной просьбой: чтобы я сходила в приют и узнала, что нужно купить из одежды и обуви какой-то Лере.
          -Деня, что происходит? Кто она тебе?
          - Мам, не волнуйся и не сочиняй ничего, ладно? Просто сходи и спроси, окей?
          Я упиралась, он настаивал, говорил, что по старой памяти и ещё по чьей-то просьбе. Странно, раньше сын слушался меня беспрекословно. Ну да, отвык в чужой семье, в примаках живёт. Говорит, что нормально всё, дочка родилась два года назад, а к нам не привозят, стесняется? А чего стыдиться? Мы не темнота деревенская, образование у меня высшее, муж тоже не из последних. Сам приезжает, а невестка ни разу не была, только на свадьбе и виделись. Конечно, большой город не чета нашему сонному захолустью, там жизнь скоро течёт, оглянуться не успеешь, а уж вечер. Но обидно всё равно. Не знаю, как Дима, а я чувствую себя некомфортно.
          Сходила в приют. Там у меня знакомая  работает, поговорили. Оказалась Лера, девчонка эта, за которую сын просил, дочкой Ритки-Артистки. Слава о ней по городу шла ещё в те времена, когда она в девчонках ходила. А  Ритка-то внучка Маргариты Ракитиной, фигуры известной, я видела её пару раз на сцене, романсы пела замечательно!  Уж сколько кровушки  Ритка  попила из учителей школьных! Денис наш учился года на три старше. Неужели у них было что? Не приведи Господи!
          Конечно, девчоночку жалко, натерпелась при такой-то матери. Говорят, Ритку ночью взяли, а ребёнка куда? Вот и сидела до утра в обезьяннике, в вонище жуткой, пока «Скорая» за ней не приехала. Мокрая вся, испуганная, в туалет эти звери даже не сводили ни разу. Да и в больнице хороши: пока принимали, документы и всё такое, девчонка простыла совсем. И результат предсказуем - в больнице провалялась месяц с воспалением лёгких. И теперь тоже чаще в больнице, чем в приюте. Волосы густые остригли – вши.
          Посмотрела: маленькая, худющая-худющая, взгляд злой, сопли зелёные вытирает прямо рукавом. Жалко стало, даже  прослезилась. Я бы эту Артистку… В другой раз принесла пальтишко, сапожки, конфет, конечно. Молчит, как волчонок смотрит. Я головёшку погладила – дернулась, словно удара ожидает. Ужас сплошной! А повернулась уходить, тут я замерла: волосы коротенькие, а сзади, там, где жилки две желобок образуют, волосики завиваются по обе стороны аккуратными колечками такими. У сына моего точно такие же. Выходит, обманул?
                ***
          - Ты, подруга, дура юродивая! Полено благое! Мать Тереза недобитая! – Лялька кричит мне в лицо, размахивает руками.
          -Перестань, - в который раз повторяю устало, - не кипятись, видела бы ты это убогое создание. Лиль, ну не могу девчонку эту из головы выбросить, ведь, если не я, то кто? Пропадёт же ни за что. Жалкая такая, поёт, говорят, отлично. Пропадёт же…
          - А Димка твой что думает? У него ты спросила или как всегда, муж узнает последним? – Подруга тона не понижает, а я не могу понять, что мне слышится за её словами, но чувствую, что есть ещё какой-то подтекст.  Я своим ощущениям верю, интуиция никогда не подводила.
          - Димка? Ну, Димка человек замечательный, а мы с ним так девочку хотели, ты же знаешь. Не получилось, а теперь поздно. А из Леры я человека вылеплю, она пока ещё пластилиновая. Вон Денька каким вырос, с девчонкой проще. Во всяком случае, ну не получится – вернём назад. Не в дочери же мы её берём, а пока Ритка срок отсиживает.
          - Ты в своём уме? Отдадим… Куклу отдать можно, а живого человека?
          - Ну глупость сморозила, а ты сама виновата, довела до белого каления, - оправдываюсь я. – Справимся! Сына ведь играючи вырастили, никаких проблем. Теперь сам по себе и носа не кажет уже год почти. Лиля, я тебе правду скажу: мне кажется, что Лера наша внучка, от Деньки, - я выпаливаю самое важное и рассказываю про завитки на шее, ну не бывает такого совпадения случайно. Лилька недоверчиво хмыкает, но не перебивает.
          - Сказала бы я тебе пару ласковых, да ты как стенка кирпичная, не пробъёшься.  Давай, что ли, выпьем за мир и дружбу между народами!
          - Выпьем! Лиль, за нового члена семьи выпьем! Хороший ведь повод, а? – я заискивающе улыбаюсь. Самое главное сделано: подругу я убедила. Почти. Теперь на очереди муж.
          Дима долго молчит. Уходит в другую комнату и сидит в темноте весь вечер. Я не мешаю, знаю, большие решения трудны, но он верит мне безоглядно, он мой человек и горжусь им. По-настоящему, не только на людях. Никто не знает, чего стоит умной женщине воспитать правильного мужа, да ещё   чтобы не заметно ему было. Не подкаблучника, нет, но ту  прочную и надёжную опору, к которой без опаски можно прислониться в любую минуту, не рассуждая и не спрашивая разрешения.
                ***
          Пока мы оформляем документы и проходим медосмотры, кстати, больше похожие на приём в космонавты, Леру берём в режиме гостевого варианта – на выходные. Она на два дня забивается в угол и подвывает, как щенок, лишённый материнского тёплого бока. Мне и жалко её до слёз и досадно: не понимает, глупышка, что мы ей только добра хотим. Я готовлю вкусное, но девочка ест только макароны и мясо, потом глазами просит добавки и снова – макароны и мясо, мясо заканчивается, ест только макароны. На конфеты смотрит недоумённо, кусочки хлеба нахожу под подушкой.
          Ночью мы обе плачем украдкой друг от друга. От попыток как-то приласкать уклоняется, взгляд полон ненависти. Почему? Дима всё время рядом, поддерживает, а я… Я храбрюсь изо всех сил, но на душе паршиво, как никогда.
          Наконец, Лера юридически наша. И наши теперь проблемы: вывести вшей, подлечить почки, отучить писаться в постель. Но сначала – накормить и одеть-обуть, научить видеть в нас не врагов. Одним словом, приручить. На программу минимум ушло несколько месяцев. Я взяла отпуск в банке, потом за свой счёт, потом Дима договорился работать в ночные смены, просила соседок, подружку Лильку, крутились,  как могли. И первая радость – Лерочка начала улыбаться!
          Признаю, ошибок наделали много, очень много. И главная – сделали из девочки идола,  любое желание принимали к исполнению. Она купалась в нашей нежности, наряженная как фарфоровая куколка и привыкла быть всегда центром внимания. Дима иногда выговаривал мне, но я не слышала, я была захвачена новой ролью, требовала, чтобы Денис взял её  в гости с тайной мыслью привязать Леру к его сердцу. Сын упорствовал, но душа моя оставалась невменяема.
          Первый гром грянул, когда Лера пошла в школу. Лилька пошила ей чудное платьице, наша девочка выделялась среди всех, мы млели и смахивали слёзы умиления, даже моя прямолинейная и грубоватая подруга неловко моргала мокрыми ресницами. Через неделю впервые Лера отказалась идти на занятия, устроила истерику, вновь забилась в угол: она давно усвоила, что этот приём действует безотказно. Сквозь слёзно-истерический дождь я выяснила, что одноклассники приняли Лерочкину особость как нечто, само собой разумеющееся, а быть как все девочка не хотела ни при каких обстоятельствах!
          Во втором классе пришлось купить пианино: Лера захотела учиться в музыкальной школе. Она прекрасно пела, но заниматься вокалом, вообще делать одно и тоже повторяющееся упражнение ей было скучно, а нравилось именно внимание к своей персоне. Просила нарядные платья с блёстками, яркие бантики, бусики, серёжки: всякую дешёвую мишуру, что продаётся, как говорится, за три копейки на развес. Пристально ловила восхищённые взгляды очарованных зрителей, подпитывалась ими, как вампир чужой энергией. И потом тратила эту энергию, но как тратила! Всё ломалось в её руках: ящики стола заклинивало, предметы падали с грохотом, перегорали лампочки, ломались выключатели и ручки с карандашами, тетрадки исчезали ежедневно, будто их по ночам сгрызал неизвестный зверь. Кошка никогда не подходила к Лерочке, только шипела и фыркала из угла. Мне иногда становилось страшно, а Димка только посмеивался, говорил, что накручиваю себя.
          В быту оставалась неряшливой и нечистоплотной, как я ни прививала ей правила хорошего тона и элементарной гигиены. Не брезговала враньём по совершеннейшим пустякам и тут же льстила, глядя прямо в глаза, неумело пыталась скрыть невинные грехи в виде порванных или грязных колготок, заталкивая их подальше от моих глаз. «Блеск и нищета» - вот что соединялось в ней. И ещё: пятна на одежде доводили меня до исступления. Ну не понимала я, как можно моментально уляпаться с ног да головы? Ну, ладно бы,  пока маленькая, но в школе? И самое обидное, что считала  это нормальным, не стеснялась ни капельки. Представляю, что обо мне говорили учителя за спиной…
          Учёба давалась девочке очень трудно, проще сказать, никак не давалась. Она смотрела пустыми глазами на странички учебника, кивала головой, но не видела и не слышала ничего. Я была в отчаянии, кричала, наказывала, даже ставила в угол неоднократно, водила к психологу Леру и ходила на приём сама.
          - Вы не берите так близко к сердцу, - сказала врач, выслушав мои проблемы, - девочка не будет никогда блистать знаниями, ей это не дано природой. Тройки – вот на что она может рассчитывать. Настройте себя и не вините никого. Так случилось, примите к сведению и успокойтесь. Лерочке тоже нужен покой, она, в конце концов, это заслужила. Она такая, как есть и другой вряд ли станет, от генов никуда не деться.
          С этого момента Дима взял на себя полностью ежедневную рутинную работу по домашним заданиям. Он методично, без криков, в отличие от меня, объяснял Лере правила, бывало, раз по десять, она слушала и делала одни и те же ошибки. Он вновь объяснял,  и всё шло по кругу.
          - Дура набитая, - привычно ругалась Лилька, - во что ты превратила вашу жизнь? Твои капризы, а кто оказался крайним? На Димку без слёз не взглянешь.
          - Лиль, не трави душу, и так муторно до не знаю чего, - я вытирала пьяные слёзы. – Домой идти не хочется. Как увижу эти пустые глаза… еле сдерживаюсь. Знаешь, даже когда она бросается мне на шею, я вздрагиваю и пугаюсь. Ну не верю ей и ничего с этим…
          - Придётся потерпеть, подруга, - перебивает Лилька, - девчонка приспосабливается, желания ваши угадывает. Сколько там осталось, года два?
          - Полтора ещё. Целых полтора. Хорошо, что квартиру удалось отстоять опекунскому совету, а то вообще  хоть вешайся! Не отпустишь же девчонку на улицу. Чёрт с ней, с мамашкой, а к Лерке всё равно привязались, хоть и пустая она порода. Лишь бы со сцены покрасоваться. Кстати, ей нужно новое платье, мы на конкурс зональный едем. Сошьёшь, а?
          - Бестолочь бесхребетная, - беззлобно говорила Лилька, но платье шила. Всё-таки с подругой мне повезло в жизни гораздо больше, чем с приёмной дочкой.
          Бог с ними, с оценками, но должно же быть в человеке что-то, хоть крупинки малые характера или основы, что ли. Я перебирала Лерочкины достоинства, даже самые микроскопические, самые эфемерные, больше придуманные, чем существующие в реальности. Я искала самородок в обыкновенном песке, надеясь на чудо. Пусть не самородок, я готова склеить и этот бесполезный песок, добавить,  как влагу,  собственные представления о мире и вылепить, сформировать человека, стоящего на своих ногах, даже если ноги будут из глины.
          Я ловила песчинки, собирала их в пригоршни, но тщетны были мои усилия: песок просыпался сквозь пальцы, и только жалкая кучка возникала на мгновение у ног, рассеивалась при малейшем дуновении ветра. Не ухватишь пустоту, не разглядишь хамелеона, если он тщательно подстраивается под любое изменение внешней среды. Бессилие разрушало меня изнутри как ржа.
          - Ты воюешь с ветряными мельницами, Лёлька. Остановись или уничтожишь себя. А как мне жить без тебя? – шептал ночью муж. – Есть задачи без решения. Эта как раз из той самой категории. Поверь мне как техническому спецу, да просто как мужику.
          - Ну да, поверю, а что мне остаётся делать? – В наших спорах последнее слово всегда оставалось за мной. Привычка, ставшая второй натурой.
                ***
          - Что, интересно, начинается именно для меня? – удивился Дмитрий Петрович, но особого волнения  в его голосе Ольга Сергеевна не услышала.
          - Я заказала-таки тест на родство, - выдержав театральную паузу, произнесла Ольга Сергеевна. – И результаты оказались…
          - Что там с результатами? Ты доказала, что Денис нас обманул? И торжествуешь по этому поводу? И когда узнала, давно?
          - Нет, утром сегодня. И сын ни при чём. Тут другое совсем. Дима, я не стану тебе читать  ту жуткую галиматью, скажу своими словами: Лера не дочь нашего сына, но  родственница. Как в наследстве – не первая очередь, но родня. Есть какие-то комментарии? С твоей стороны? Я свою родню перебрала всю, и живых и мёртвых.
          Ольга Сергеевна внимательно смотрела мужу в глаза. Удивление, недоумение, сомнение и почему-то обида – вся гамма человеческих чувств промелькнула, как титры в конце фильма. Потом лицо его… сломалось. Именно сломалось, разломилось как детский пластмассовый конструктор. Ольга Сергеевна не могла объяснить, почему глаза, щёки, нос, рот – все части знакомого лица сдвинулись, она услышала даже отчётливый хруст костей,  потом смешались, поменялись местами, как кубик Рубика в умелых руках. Мгновение – и на неё глядел чужой мужчина, жёсткий, ненавидящий всё, что только что было Ольгою Сергеевной, а теперь превратилось в гремучую змею, в пакость, мерзость под ногами.
          - Дима, - испуганно и просящее-жалобно позвала Ольга Сергеевна, - Дима, что с тобой?
          Молчание было ей ответом. Молчание пугало больше, нежели оправдывающие слова. На них можно отвечать, обвинять, даже прощать великодушно. А что отвечать на тишину?
          Она всхлипнула, вскочила с лавочки и бросилась вон, на воздух, на площадь, к свету и воздуху, пускай дождю, да хоть ливню, только прочь. Из такси рыдала Лильке в телефонную трубку. Ольга Сергеевна  так тщательно выстраивала эту сцену с самого утра, когда прочла страшный для себя приговор. Но всё пошло вкривь и вкось, сначала проводы эти дурацкие, на которых выступали с мужем зрителями, едва ли не случайными прохожими, а теперь вот это…
          Конечно, она знала, что простит мужа, помотает нервы, но простит. Не зря же вложено в него столько сил и времени? Он станет шёлковым, совсем ручным и никогда, никогда больше не позволит себе подобного жёсткого и непримиримого тона. Об этом она позаботится. В запале праведного гнева не пришла к ней простая и ясная мысль: а как будет жить она, умная и прежде счастливая женщина. Достанет ли сил выдержать, выстоять и не как те, прошедшие в аду пять лет, а бессрочно, без права на амнистию?
          - Ну что, мать, получила? Ты этого хотела или предполагала сына своего дерьмом выставить?
          -Лиля, давай без твоих грубостей, и так паршиво, а ты ещё…
          - Ага, усугубляю, - охотно подтвердила подруга. – Ты на Димку вину сваливаешь? Только на него?
          - А на кого еще? У меня нет больше родных, ты же знаешь.
          - Всего никто не знает, - протянула Лилька. Она долго молчала, потом медленно заговорила, осторожно подбирая слова.  – Ты помнишь наш отдых на море? Тот самый, когда Димка отслужил и уехал к родителям, а ты психовала, что он не вернётся. Помнишь, что там произошло?
          - Что произошло? Ну,  море и море, компании были классные, отдохнули хорошо. А что такое? Не тяни, психологиня чертова.
          - Была одна вечеринка, ты нагрузилась порядочно и поспорила с одним студентиком, что гипнозу не все подвержены, помнишь? Он ещё доказывал, что ты - легкий материал, а ты задиралась. Вспомнила?
          - Ну, допустим, было такое и что?
          - А ты готова подтвердить, что после той вечеринки он тебя не использовал, вы тогда оставались на берегу дольше всех?
          - Я… я не помню… Действительно, ничего не помню!
          Ольга Сергеевна солгала. Она вспомнила отчётливо, как целовалась с тем парнем, смеялась над его уверенностью в своих магических силах. Неожиданно «песочный» сон получил объяснение, более того, почувствовав неуместный совсем,   сильнейший оргазм, задышала часто и коротко, краснота густо залила щёки, глаза затуманило поволокою, она медленно сползла с дивана на пол, как мягкая игрушка.
          - Эй, что с тобой, Оль, очнись же! Не придуривайся, слышишь!
          Лиля схватила Ольгу за плечи, втянула и уложила на диван, брызгала в лицо.
          - Всё, перестань, - убитым голосом произнесла Ольга Сергеевна. – Я зря обидела Димку. Я сволочь, да?
          - Безусловно, сволочь, - легко согласилась подружка. – Дай-ка мне ту писульку, с результатами.
          - Зачем?
          - Затем. Ты по интернету фирму искала? И, небось, расценки сравнивала, ты ж финансами всю жизнь занимаешься. Подешевле выбрала, верно?
          - Ну да, это что-то меняет?
          - Многое, очень даже многое! Сиди и слушай, только не вмешивайся, молчи, ради бога!
          Лилька  набрала номер телефона, спросила что-то, потом набрала другой, послушала и начала говорить. Ольга Сергеевна никогда не видела, чтобы с таким напором и уверенностью говорила подруга с незнакомыми, как ей казалось, официальными людьми. Разговор напоминал театральное представление, громкое, сопротивлятельно-ироническое.
          - Вот козёл, - закончив переговоры, прокомментировала раскрасневшаяся Лиля, - а ты лохушка полная, мать твою! Заварила кашу, расхлёбывай теперь за вас, интеллигентов. В общем,  так: сидит на телефоне психолог, и скажу тебе хороший спец, кремень! Если бы не мои танкодробительные способности, фигушки вы узнали бы правду. Никаких анализов никто делать не собирался: выпотрошили тебя и выяснили, чего тебе хотелось больше всего, а чего – ни за какие коврижки. И результат – нате, пожалуйста!
          - И что всё это значит?
          - А ничего! Димку зря подозревала, да и Дениса тоже. Хотя… ничего теперь не ясно опять.
          - А на море?
          - А на море – это уже твои проблемы, хочешь вспомнить – вспомнишь, не захочешь – так и не было ничего. Тут я тебе не помощница. Молчала столько лет и молчала бы ещё столько же, кабы не твоя упёртость. Всё, я умываю руки, дальше – сами как-нибудь.

***
         
Не любила Ольга Сергеевна вокзалы, да и за что любить? Прощаться прощаются,  а всё на часы перронные посматривают: скоро ли отправление? Сколько можно улыбки на лице удерживать, фальшь кругом сплошная. Проводница скучает возле ступенечек привычно. Девчонки головы в кучку соединили, секретами делятся, лопатки на спинке знай, пошевеливаются. Лерочка рада-радёшенька: новая жизнь у неё, и страшно и интересно до жути.
          Рада ли Ольга Сергеевна отъезду – сама понять не может. Хотела как лучше, а результат вон каким оказался.
          - Кого провожаешь, Оля? – мужнин голос спокоен.
          Вздрогнула Ольга Сергеевна: солнца как не бывало, морось липкая на кожу клеится, поезд другой и люди незнакомые, никаких девчонок, да и Лерочки тоже не видно, уехала, три часа как в поезде трясётся, в окошко глядит, наверно. Вспоминает ли?
          - Рельсы как речка – дважды не войдёшь, Оля.
          - А вокзал как пристань, - продолжила. – Дима, я сказать тебе хочу…
          - Я знаю: Лилька твоя позвонила.
          - И про море знаешь?
          - Про море? Причём тут море, про анализы знаю.
          - И что теперь будет?
          - Что будет? Домой пойдём, ты картошки нажаришь с лучком, я огурчики из погреба принесу солёные,  и мы с тобой водочки выпьем. За проводы, нужно ведь, а?
          - Дима, я…
          - Я редко тебе говорил, что люблю тебя, особенно в последние пять лет. Хочу наверстать упущенное: Лёлька, я тебя очень люблю, тебя и никого больше, слышишь?
                ***
          За окном моросило, капли собирались в тонкие полоски, чертили запотевшее стекло. Лилька, крупная, ширококостная, резкая и бескомпромиссная Лилька  всматривалась в прозрачные линии, глотала слёзы, шевелила губами, но звуки пропадали за шорохом дождя, шумом листвы, хрупкой стеклянной преградой.



© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21209090767

рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/09/09/767