Мош Дионисий, старый винодел

Осень в Молдове бывает на редкость красивой. Настает прекрасная, теплая, радостная, и в то же время вызывающая легкую грусть пора, которую по праву называют «золотой осенью».

Стройные ряды порыжевших виноградников на склонах холмов нежатся в мягком тепле. Каждый куст наперебой стремится показать свое созревшее богатство. Все лето виноградная лоза, как заботливая мать, вынашивала плоды. Она питала их соками земли, словно малых детей, умывала чистой дождевой водой, позволяла им погреться на солнышке и проветриться под ветерком. И вот теперь ее дети выросли, вошли в самую силу и налились соком. Пришло время с гордостью вывести их в свет и подарить людям.

Виноградные гроздья бывают разными: то желтовато-янтарными, прозрачными до темнеющих в глубине ягоды косточек; то темно-красными, хранящими в себе ароматную терпкую мякоть; то совсем черными, с легким перламутровым блеском. Какими-то из них приятнее полакомиться в свежем виде, из других получается великолепное вино, но все они являются гордостью нашей страны.


Молодой человек по имени Николай Смирнов приехал в Молдову из Москвы в командировку. По делам своей службы ему довелось оказаться в одном из молдавских сел, расположенном где-то между дубравами лесного массива Кодры и широкой долиной Днестра. У Николая было задание встретиться и поговорить с сельскими жителями, и он направился в усадьбу местного старожила, которого звали Дионисий Виеру. О старике шла молва, что его хоть хлебом не корми – дай только посидеть за столом с гостем и повспоминать о прошедших временах.

Накануне поездки Николай немного засомневался и спросил совета у своего кишиневского коллеги:

- А как же я с вашими сельчанами буду говорить? Старики вообще-то по-русски хорошо понимают, или мне попросить кого-нибудь, чтобы переводили?

Но тот успокоил его:

- Да вы не волнуйтесь! В той округе кроме молдавских, есть и украинские села, и такие, где больше русских живет, чем молдаван. Там люди не только по-русски понимают, но и на трех языках сразу могут говорить. Знаете, иной раз даже до смешного доходит! Встречаются, например, трое мужиков, и начинают между собой говорить сперва по-молдавски; потом кто-нибудь из них вставит русское словечко – и разговор продолжается уже по-русски; а после плавно переходит и на украиньску мову. Так вот по кругу речь и меняется, и никто ни на кого не в обиде – привыкли уже! Ведь самое-то главное – понимать друг друга, кто бы на каком языке ни говорил, верно?

- Это точно! – охотно согласился Николай.
 

Николай отворил скрипучую калитку, вошел во двор и огляделся, – собаки не было видно, – и он направился к дому. Двор был усыпан опавшими листьями, повсюду бродили куры, добывая себе подножный корм. Рыжий петух с роскошным хвостом гордо прохаживался среди своего гарема. Время от времени он принимался разгребать ногами землю, находил что-то съедобное, но не клевал сам, а подзывал какую-нибудь из куриц.

За заборчиком был виден обширный сад. Яблони протягивали ветви, предлагая гостю отведать румяных плодов . В глубине сада виноградные лозы, обремененные богатым урожаем, устало прильнули к длинным жердям. Сквозь листву виднелся силуэт женщины, она собирала виноград.

Дом выглядел стареньким и осевшим, словно у него больше не было сил держать собственную тяжесть. Когда-то давно он был сложен из саманных кирпичей, как принято строить в молдавских селах, обмазан глиной и побелен известью. Теперь по углам стен уже пошли трещины, а черепица почернела от времени. Два окна отрешенно смотрели во двор затуманенным взглядом.

Между домом и садом располагался навес, под которым Николай увидел старика.  Он был инвалидом, его правая нога ступала по земле деревяшкой грубо сделанного протеза.

Старик занимался каким-то интересным делом, которого Николаю до сих пор еще не приходилось видеть. Он высыпал виноградные гроздья из корзины в деревянный ящик, стоявший на большой бочке, и принялся крутить рукоятку. Послышалось тарахтенье шестеренок, и сок вместе с раздробленными ягодами полился в бочку.

- Здравствуйте! Я бы хотел видеть Дионисия Филипповича Виеру, – сказал Николай, подойдя к старику.

Тот обернулся к пришедшему, вытер тряпкой мокрые от сока руки и ответил:

- Это я и есть. А вы кто такой будете?..

Несмотря на свой возраст и инвалидность, дед казался еще довольно крепким человеком. Он был одет в потертый, видавший виды жилет из овчины, на котором еще сохранился нашитый орнамент. Штаны были перепоясаны широким кожаным кушаком. На голове старенькая, во многих местах попорченная молью черная кушма. Седую жесткую щетину, которой заросло его лицо, не смогла бы, пожалуй, одолеть никакая бритва. Но при этом глаза смотрели молодцевато, в них ясно виднелся огонек интереса к нежданному гостю.

Николай представился и объяснил цель своего прихода:

- Мне нужно с вами поговорить об Ионе Попеску. Пожалуй, даже не столько о нем самом, сколько о родителях Иона. Мне говорили, что вы их хорошо знали.

Дионисий Филиппович, или, как его звали односельчане, мош Дионисий, немного удивился такому вопросу, но предложил:

- Давайте-ка мы с вами присядем тут за стол и поговорим по-людски, не спеша. Как у вас, у русских, говорят: «В ногах правды нет!». А мне, старику, тем более тяжело долго стоять на одной ноге.

Он говорил медленно, старательно подбирая русские слова так, чтобы выразиться поточнее.

Старик указал Николаю на небольшой столик с двумя скамейками, а сам заковылял в сторону сада. Он подозвал женщину, и стал давать ей какие-то поручения.

Николай с интересом разглядывал нехитрые приспособления, которые, пожалуй, не один десяток лет служили своим хозяевам для изготовления домашнего вина.

Под навесом стояла высокая бочка; не пузатая, как обычно, а прямая – широкая сверху и более узкая внизу. Над ней кружились осы, привлеченные сладким запахом винограда. Рядом была корзина, полная черных блестящих гроздьев, два ведра и другая мелкая утварь. Но самое интересное, что привлекло его внимание, была какая-то непонятная конструкция в виде массивной деревянной рамы. Посередине в раму был вставлен мощный винт, искусно выточенный из твердого дерева, с рукоятками по краям. Нижним концом винт опускался в небольшой бочонок, опоясанный понизу желобком.

Николай подошел поближе и взялся за гладкие, отполированные бесчисленными прикосновениями рукоятки. Еще не понимая, какой цели служило это древнее сооружение, он почувствовал приобщенность к стародавнему, благословенному богом и временем крестьянскому труду. Он ощутил сопричастность к усилиям многих поколений виноделов, которые из года в год делали свою обыденную, но такую нужную людям работу.

Позади послышался стук протеза.

- Что, интересуетесь? – спросил старик, подходя. – Вы, наверно, такого никогда не видели?

- Да, действительно, – ответил Николай. – А для чего это предназначено?

Дед с удовольствием принялся объяснять приезжему процесс изготовления вина.

- Вот, смотрите! Эту бочку я наполняю виноградом. Но сперва ягоды нужно раздробить, чтобы порвалась кожица и вышел сок. Потом все это дело стоит здесь несколько дней и начинает… как это по-русски?.. кипеть?..

- Начинает бродить, – подсказал Николай.

- Да, точно, бродить начинает. И когда оно бродит, все кожицы от ягод, и мякоть, и палочки от гроздьев поднимаются кверху, а внизу остается чистый сок. Ну, не совсем уже сок, а почти настоящее вино, По-молдавски называется «муст». Но он еще сладкий. Вот, угощайтесь!

Мош Дионисий нагнулся к бочке и нацедил в кружку густо-красного, пенного, ароматного напитка.

- М-м!.. Как вкусно!.. Напоминает газировку или квас, только гораздо вкуснее!

- Ну, еще бы!.. Это же не лимонад, а натуральный виноградный сок!

Так вот, пока не опустилась обратно гуща, я начинаю сливать муст через вот этот краник внизу бочки. Сливаю в ведро и заполняю бродящим соком другую бочку, закрытую днищем и скрепленную обручами. Там он будет продолжать бродить, станет светлым, чистым, и получится из него вино, как полагается. А все, что осталось тут, – ведь остается еще немало сока вместе с гущей, – я беру ковшом и закладываю сюда, вот в этот… тяск. Как это называется?.. Вспомнил – пресс! Вот, значит, я закручиваю винт и потихоньку выжимаю все остатки муста, не даю пропасть напрасно ни одной капле. Зачем же его выбрасывать, когда столько труда было вложено, чтобы вырастить лозу и собрать урожай.

- Так вот оно что! – воскликнул Николай. – А я все никак не мог догадаться, что это за инструмент такой.

- Этим прессом еще мой дед давил тесковину… гущу вот эту… мезгу. Раньше все вещи делали крепко, на совесть. Такой пресс еще сто лет может прослужить, только сейчас людям нравятся маленькие прессы, железные.

- Да, нынче такому уникальному приспособлению место, скорее, в музее.

- Пока я жив, с ним не расстанусь! А после – пусть уж забирают, куда хотят.

- А вот это как называется? Чем вы дробили ягоды?

- Она так и называется – дробилка. Это просто ящик такой, а внизу два железных валика с острыми ребрами. Крутишь ручку, и грозди раздавливаются.

Знаете, раньше у нас в селе виноград всегда ногами давили. Высыпали грозди в широкое деревянное корыто и топтались там. Обычно этим делом молодые женщины и девушки занимались. Вот уж где было развлечение для парней – смотреть, как они работают! Когда еще можно было увидеть голые девичьи ноги!.. Ведь они подворачивали платье повыше и сверкали коленками перед своими будущими женихами. А чтобы не скучно было работать, принимались танцевать прямо в корыте с виноградом, да еще и песни пели.

Теперь такого уже не увидишь, сейчас каждый хозяин дробит виноград вот такой дробилкой. Эту мне зять смастерил, он у нас в селе работает механиком. Оно, конечно, быстрее получается, но уже не так весело, как было раньше.


Женщина прошла мимо них, поздоровалась. Старик представил ее Николаю, как свою дочь. Она принесла простые деревенские закуски, какие можно было собрать на скорую руку: крупные ломти овечьей брынзы, половину каравая хлеба домашней выпечки, несколько котлет и нарезанную четвертинками луковицу.

Мош Дионисий поставил на стол вино в глиняном кувшине, два стакана. Он уселся напротив Николая и долго не мог пристроить под столом свой протез. Наконец разлил по стаканам молодое, еще мутное и неотстоявшееся вино, поднял свой стакан и произнес:

-Ну, давайте выпьем за знакомство! Будьте здоровы! Сэ фиць сэнэтошь!


- Так что вы могли бы мне рассказать об Ионе Попеску? – напомнил Николай после того, как они немного закусили. 

- Я его отца еще с детства хорошо знал, – сказал старик. – Мы с Еудженом мальчишками вместе гусей пасли.

- С каким таким Еудженом? – не понял Николай. – Погодите, ведь отца Иона Попеску звали Георгием, не так ли? И в паспорте его так и было записано: Ион Георгиевич. Вы ничего не путаете?

- Э-э, история эта давняя, – махнул рукой мош Дионисий. – Видите ли, у них в семье, у старых-то Попеску, детей много было. Почитай, каждый год Господь давал им по ребеночку. А в один год зимой, рассказывали, у всех в нашем селе дети сильно болели. Хворь какая-то поганая всех косила. Ну вот, значит, младшенькие лежали у них все вповалку на полатях за печкой. Который-то из них помер, а вот кто именно, – Георгицэ или Еудженикэ, – мать и не помнила, забыла. Потом, уже когда новая власть стала людям паспорта давать, его записали Георгием, а мы-то, по привычке, все продолжали его Еудженом звать. Так вот оно и повелось…


Он принялся рассказывать об их совместной юности. О том, как они три зимы подряд бегали по сугробам в школу. О том, как выросли, стали женихами и вдвоем ухаживали за одной девушкой, а она потом вышла замуж совсем за другого. Про младшего Попеску старик мало что знал – тот, вроде, был обычным парнем, но у каждого свои странности. Он неохотно ходил в гости, не любил за компанию посидеть за столом. Все люди выпивают, веселятся, а он усядется в углу, будто обижен, даже вина не пьет.


- Кстати, а зачем вам, дядя Дионисий, столько вина? Неужели вы все это выпьете? – спросил Николай.

- Один-то я, конечно, не выпью. Да ведь и вино – это вам не чай, его в одиночку не пьют! Вином хорошо друзей угощать, с приятными людьми за столом посидеть. То родственники, то соседи в гости заходят, то праздник какой отметить… Так вот до следующей осени всю бочку и выпиваем. А некоторые хозяева, – у кого семья большая и родичей много, – так те даже целую тонну вина в погребе у себя держат!

- И все-таки я этого не понимаю! Пьянство – ведь это же пагубная привычка, от вина можно и алкоголиком стать. Поэтому и конфликты в семьях бывают, и здоровье человек сам себе гробит…

- Нет, уж вы меня, товарищ дорогой, извините! Пьяницами люди от водки становятся, а вино – это напиток благородный, полезный даже. Да если хотите знать, наше молдавское вино сам Бог благословил, вот как!

- Да неужели? – недоверчиво усмехнулся Николай. – Когда же это такое случилось?

- Вот вы не верите – так послушайте, как у нас об этом люди рассказывают…

Давно это было, еще в те времена, когда Господь Бог и Святой Петр по земле ходили. Случилось им как-то быть в наших краях. Идут они, значит, по дороге, а день был жаркий, и захотелось им пить. Заходят они во двор к одному крестьянину, просят воды напиться. А он им и предлагает:

«Я вас, путники дорогие, вместо воды – лучше вином угощу».

Приносит он из погреба кувшин доброго молдавского вина, наливает сперва себе, – это такой обычай древний, чтобы гость чего плохого не подумал, – потом уж и им предлагает. Вот выпили они по кружке вина, выпили и по второй, – понравилось им.

И говорит тогда Господь:

«Я, - говорит, – твой Бог Всемогущий, а это со мною – Святой Петр. За то, что ты нас, странников, угостил, помог нам жажду утолить, проси, – говорит, – чего пожелаешь!»

Тот человек как услышал, на колени упал и просит:

«Боже милосердный! – говорит. – Благослови раба твоего!»

А Святой Петр шепчет Богу тихонько:

«Господи, неужели ты будешь каждого встречного мужика благословлять? За что ему почесть такая?»

Господь Бог ему на это отвечает:

«Мужик этот достоин моей милости, ибо в поте лица добывает он хлеб свой насущный и заповеди мои соблюдает. Благословляю тебя, – говорит, – раб божий, тебя и весь род твой! Благословенна будь, также, та лоза, которая дает людям сей чудесный напиток! Отныне и навеки пусть человеку доброму и работящему вино приносит радость и усладу, а человеку злому да ленивому – лишь горе и болезни! Да будет так! Аминь!»


- А то вино, что у вас в городе в магазинах продается, – продолжил мош Дионисий, – оно, конечно, тоже неплохое, даже и очень хорошее бывает, но все-таки не то, что наше, домашнее! Неживое оно какое-то становится, когда его не в бочке, а в бутылках держат.

- Вот, заодно, хотел бы вас спросить: на каждой бутылке молдавского вина на этикетке нарисована эмблема – аист с большой гроздью винограда. А что это означает, интересно?..

Вокруг глаз старика прибавилось морщин – он хитровато прищурился, будто предвкушая удовольствие. Недаром говорили, что дед любит потрепать языком!..

- С вином у нашего народа связано немало легенд. Рассказывают, что в те времена, когда турецкий султан хотел захватить нашу землю и сделать молдаван рабами, он однажды послал сюда большое войско. Окружили свирепые янычары молдавскую крепость, но наши воины храбро защищались, не пропускали врага.

- А как эта крепость называлась?

-Так ведь тут дело такое… – старик замялся. – Народ по-разному говорит: одни считают, что это была Сорокская крепость, другие клянутся, что дело происходило в Хородиште. А я тебе скажу: неважно, как та крепость называлась, потому что вся Молдова стала крепостью, когда сопротивлялась турецкому нашествию.

Защитники той крепости оборонялись, сколько было сил, – но вот беда! – закончились у них запасы еды и питья. Янычары уже заранее радовались победе, как вдруг произошло чудо! Однажды на рассвете все увидели, что в сторону крепости летит белый аист. Он появился откуда-то из-за холмов и нес большую гроздь винограда. Аист покружил над крепостными стенами и сбросил защитникам свою ношу. Следом за ним прилетел другой аист и тоже принес виноградную гроздь. А там уж и третий, четвертый – целая стая аистов! Теперь наши воины были спасены от голода и жажды. Они с новыми силами бросились на врагов, и туркам пришлось отступить.

Вот с тех пор у нас в народе и живет предание о белом аисте, и люди верят, что аисты приносят счастье и благополучие.


- Так интересно вас слушать, дядя Дионисий! – признался Николай. – Вы столько всего интересного рассказываете! А какие еще в Молдавии есть легенды?

- И-и, парень!.. Люди столько легенд сложили и всяких сказок, что, начни их только все рассказывать – нам с тобой придется целый год сидеть, слушать! Как раз за это время успеем бочку вина выпить!.. Хе-хе-хе!..

Дед посмеялся своей шутке и предложил Николаю:

- Расскажу-ка я тебе еще одну легенду. Вот ответь мне: приехал ты сюда к нам в Молдову, живешь здесь, – а слыхал когда-нибудь, откуда название это взялось?

- Нет, я как-то даже не задумывался об этом. А что, разве на этот счет есть объяснение?

-Вот я к тому и веду! Есть такое старинное сказание о том, как наша страна была основана. Послушай!

Жил когда-то в Карпатских горах один воевода, по имени Драгош, и любил он охотиться со своей дружиной на востоке – в наших краях, значит. В те времена здесь росли сплошные дикие леса. И вот однажды ранили они на охоте дикого быка – зубра, водились тут раньше такие, теперь уж нету – и гнались за ним. Доскакали они до одной реки – вода так и бурлит, по камням перекатывается! Вся дружина и все собаки сумели на другой берег переправиться, а одна гончая – по имени Молда, самая любимая собака воеводы – утонула. Погоревал о ней Драгош-воевода и продолжил охоту, а реку эту в честь своей собаки назвал Молдовой. Она и теперь так называется. Вот, значит, как было. А уже от реки название перешло и ко всему нашему краю, оттуда же и мы стали зваться молдаванами.   

- Вот так история! – удивился Николай. – По имени собаки целую страну назвали! Скажите, вот я недавно слышал, будто румыны вовсе не признают вас отдельным народом, а считают вас бессарабскими румынами; как у вас к этому относятся?

Мош Дионисий горестно покачал головой и ответил не сразу.

- Да, это так. Они, хоть и называют себя нашими «старшими братьями», а давно уж точат зубы, чтобы прихватить себе эту землю. Возвращайтесь, мол, в объятия матери-родины! Так ведь, объятиями-то иной раз и насмерть задушить можно… И еще неизвестно, стала бы та родина нам ласковой матерью или злою мачехой. А румын мы уже знаем, какие они; повидали их и перед войной, и в военные годы!


- Довелось мне, парень, во время войны хлебнуть лиха. И у румын я служил, и в Красную армию потом забрали…

- Как, вы служили в румынской армии? Да как же вы… да почему же вы согласились?! Ведь они же были заодно с фашистами!

- Эх, сынок, кто ж нас тогда спрашивал?.. – с горечью сказал старик. – Хватали людей без разбору; хочешь, не хочешь – иди, воюй!

Когда война началась, у нас тут русская власть была, советская. Ну, значит, слышим мы: красные отступают, немцы с румынами скоро придут. Приехал в село комиссар с солдатами; нас, парней, собрали в отряд и погнали на станцию отправлять в Россию. Пришли мы к поезду, а тут – как началось! Самолеты налетели, бомбы падают, взрывы, стрельба… Все разбежались, прячутся, кто где может. Многих тогда поубивало, а те, которые уцелели, собрались в лесочке. Смотрим – командиров наших нету никого, ну, мы и разошлись все опять по своим домам.

- А потом?

- Потом на другой день пришли румыны. Говорят: «мобилизация», и снова нас забрали. Дали мне солдатскую одежду, пушку…

- Пушку?

- Ну… эту… как ее?.. винтовку дали. И повезли, значит, нас на фронт.

Мне-то еще повезло, я при военном госпитале служил, возил раненых на кэруце. Ох, и навидался же я тогда людского горя! Кто без рук, кто без ног возвращались наши ребята из боев, все в крови… Однажды принесли раненого; еле живой, но глаза открыты, и понимает он, что ему жить осталось – как папироску докурить. Я его поначалу не признал, а потом вгляделся – господи! – да ведь это дружок мой, парень из нашего села, Васыликэ Кожокару! Едем мы, значит, а телегу трясет, и на каждой дорожной кочке остается частица жизни раненого – где на минуту, а где и на целый час его жизненный срок уменьшается. А ведь ему-то, раненому, каждая минутка вечностью кажется! Чего бы он только не отдал, чтобы пожить еще хоть капельку, чтобы дотерпеть до госпиталя! А уж там, он надеется, доктора его вылечат, и вернется он – пусть калекой, но живым! – вернется к своим родным. Эх, видно, не суждено было моему дружку еще раз увидать наши края! Умер он по дороге, бедняга, прямо у меня на руках!..

Голос старика задрожал, он отвернулся и вытер рукавом глаза. Николай сидел молча, не решаясь сказать ни слова в такой тяжелый момент.

- После Сталинграда начали русские гнать немцев. И наши румыны тоже стали драпать, да чем дальше, тем быстрее. В сорок четвертом, в августе, мы уж снова тут, в Бессарабии оказались. Приказывают нам: «Будем держать оборону, не пустим большевиков на нашу родную землю!»

А те нас – бомбами, снарядами… Такого страху нагнали! Солдаты ружья побросали – и ходу, давай бог ноги! Прятались мы на кукурузном поле. Жара стоит, пить хочется, а выйти боимся – страшно! Лишь по ночам тайком домой к себе пробирались. Так-то вот…

Мош Дионисий отхлебнул вина из своего стакана, промочил горло.

- Позже, когда русские немцев уже за Прут отогнали, стали по селу опять комиссары ходить. «Вы, предатели, – говорят, – будете теперь в Красной армии воевать! Вы должны кровью искупить вину перед Советской властью!» Да разве ж мы в чем виноваты были?..

- А что Попеску? Где он был в это время?

- Попеску-то? Его ведь в сорок первом тоже румыны забрали. Воевал он где-то в степях под Одессой, – это уж он мне потом рассказывал. В одном бою ранило его сильно, осколками снаряда весь бок разворотило. Долго валялся он по госпиталям, лечили его, домой еле живой вернулся. Такой слабый был, думали – не выживет. Его и русские потом не трогали, больного-то.

- Дядя Дионисий, а ногу вы где потеряли, тоже на войне? – спросил Николай, кивнув на протез, который не помещался под столом, и старику приходилось отставлять его в сторону.

- Да, это случилось, когда я уже в Красной армии воевал против немцев. Были мы тогда в Венгрии, возле города… нет, не вспомню, как назывался. Немцы в тот день, ох, как сильно нас бомбили! Сидим мы, помню, в окопах, скорчились, дрожим от страха.  Ждем, кого из нас в этот раз смерть утащит. А кругом грохочет, дымит, пули, осколки летают, свистят. Вдруг, прямо возле меня – взрыв, огонь, боль страшная!.. Очнулся я уже только в госпитале, гляжу – а ноги-то и нету… Эх, не дай Бог другому такое пережить!


Старик снова потянулся к кувшину. В это время девочка лет пяти подбежала к нему, стала теребить за плечо и что-то сказала тоненьким голосом.

Дед улыбнулся, погладил внучку по кудрявой головке и пояснил Николаю:

- Это наша младшая. Она говорит: дедушка, не пей много вина, тебе нельзя, ты болеешь! Наверно, это ее мать подослала.

- Знаю, знаю, что нельзя! – крикнул мош Дионисий, обернувшись, чтобы его услышали в доме. – А мы много и не будем, вот только этот кувшинчик допьем – и хватит. Молодое вино – тулбурел – помногу не пьют: грех, да и для нутра не полезно!

- А почему грех, дядя Дионисий?

- А потому, сынок, что вино – оно, как человек: рождается, взрослеет, наливается силой, а потом стареет и умирает. Хорошее вино ведь не сразу в свою силу войдет! Оно должно немалый срок в чистой дубовой бочке постоять; осадок, муть всякую на дно опустить, очиститься. Лишь тогда ты в нем почувствуешь и вкус его настоящий, и аромат, и душу его поймешь. Тогда оно человеку в радость будет.

А вино молодое, – старик поднял свой стакан и посмотрел сквозь него на свет, – оно еще как дитя: играет, балуется, не перебродило еще. Гляди, как оно пузырится и пенится. Недозрелое вино пить – все равно, что с девчонкой-малолеткой целоваться: вроде и приятно, а вкус еще не тот!

Тут он лукаво покосился на Николая и подмигнул.

- Бывает еще и крепленое вино, от которого, – только глотни, – ноги вдруг отнимаются, глаза стекленеют и язык заплетается. Как говорится: начинаешь лопотать по-турецки, не зная ни бельмеса.

- Ну а старое вино, какое оно?
-
 Старое вино, как и мы, старики: болеет, киснет, плесень на нем заводится. Оно уж никуда не годится; старость – не радость, – грустно улыбнулся мош Дионисий. – Вот жалею я только, что некому оставить после себя все это: виноградник, винные бочки, все эти инструменты для виноделия, которые мне от деда достались. Даже фамилию нашу виноградную некому передать.  Сыновьями меня Бог не наградил, да и внуки – одни девчонки. Так и прекратится наша фамилия…

- Вы говорите: виноградная фамилия, а что она означает?

- Виеру – значит, виноградарь. Человек, который выращивает лозу.

- Какое совпадение получается! Так у вас, оказывается, и фамилия и имя – все связано с виноградом и вином!

- Имя как имя…  Дионисий – обычное христианское…

- Это сейчас оно христианским считается, но вообще-то у древних греков был такой бог – Дионис, его по-другому еще называли Вакх или Бахус. О нем рассказывают, будто бы он научил людей делать вино из винограда.

- Мэй, бэете! – дед в смущении почесал затылок. – Эх, парень! Ну и дела!.. Выходит, что оставалась еще на свете одна легенда, которой я не слышал! Ты уж расскажи мне, уважь старика.

Николай улыбнулся; ему было лестно, что он тоже может чем-то удивить знатока всяческих историй.

- Конечно, я вам расскажу, что знаю, но у меня не получится так складно и красиво, как вы умеете.

Со времен Древней Греции сохранились мифы о том, что Дионис был сыном бога Зевса и земной женщины. Он считался богом плодородия и виноделия. Дионис много странствовал по свету, нашел виноградную лозу и подарил ее людям. За это в его честь стали устраивать праздники, которые назывались «вакханалиями». Правда, сейчас это слово приобрело совсем другое, отрицательное значение. А в книгах написано, что в этот праздник люди выходили на природу, куда-нибудь на лесную поляну, украшали себя виноградными листьями, веселились, танцевали и пели гимны этому богу.

- Совсем, как у нас в селе, когда выезжают в лес на маевку!

- На 1-е Мая, что ли? На пролетарский праздник?

-Нет, Первомай – это Советская власть придумала, а народ издавна привык в мае месяце устраивать себе небольшой праздник. Выбирают время, когда стоит хорошая погода, и отправляются целыми компаниями  в лес. Греческого бога наши люди там, конечно, не славят, но выпивают и угощаются на славу. Скажи, а не написано в тех книгах, где этот самый Дионис нашел виноградную лозу?

- Нет, что-то я не помню. Написано только, что он много ходил по разным странам, а вот где именно нашел лозу – неизвестно.

- Это вашим ученым и тем, кто книжки пишет, неизвестно, а уж я-то знаю! Здесь, в нашей Молдове нашел он первую виноградную лозу! Больше неоткуда ей было взяться, как только из нашей земли!

Николай не мог не рассмеяться, услышав такое неожиданное суждение. Дед тоже поддержал его; он ценил людей, которые понимают добрую шутку.

Смех старика, однако, вскоре перешел в мучительный надсадный кашель, слезы выступили на глазах. С трудом откашлявшись, он виновато оглянулся, потом тихонько спросил:

- А что, парень, папироски у тебя не найдется? Нет, не куришь? Ну и ладно, и правильно! Мои папиросы дочка все попрятала, здоровье мое бережет. А меня, видишь, – как курить перестал, – все кашель душит. Я так думаю, от этого; нельзя мне было уж бросать на старости лет. Как говорится: «Хоть не умер Данила, так болячка задавила».


Мош Дионисий заметил, что в его стакан упала маленькая мушка. Она сначала ползала по краю, но решила отведать вина и теперь барахталась на поверхности. Дед выловил ее пальцем и стряхнул на землю.

- Вот, погляди, сколько здесь этой безмозглой мошкары! – он кивнул в сторону бочки. – Лишь только начинается сезон виноделия, они появляются, как из ничего. Летают, кружатся целыми стаями, ползают везде, где могут найти хоть маленькую каплю сока. Вот так же и люди – все бегают, летают туда-сюда, ищут, где повкуснее пахнет. Из нашего села уже почти все молодые уехали деньги зарабатывать. Кто в городе работает, кто еще дальше, за границу подался. А не могут понять, что настоящее место человека там, где он родился, где его корни; там, где он будет чувствовать себя на своем месте.


- Я тебе, Николай, так скажу: побывали тут на нашей земле и турки, и татары, и поляки, и австрияки… кто только не был! И русскому царю земля эта доставалась, и румынам, и снова русским – советским, то есть. Да только, знаешь, – власть меняется, а народ остается! Наши прадеды здесь детей растили, виноградную лозу в землю сажали, вино пили и нам то же завещали! Вот это самое главное у человека и есть в жизни: ломоть хлеба, стакан вина, кусок брынзы, да еще, чтобы дети здоровыми росли. А вся эта политика ваша!.. – он махнул рукой.

- Ну, вы, пожалуйста, поосторожнее насчет политики-то! – возразил слегка уже захмелевший Николай. – Мы живем в демократическом обществе и никто не имеет права…

- А ты не петушись! – беззлобно перебил его на полуслове старик. – Петушиться-то вон кто лучше всех умеет.

Рыжий повелитель куриного гарема приблизился, будто понял, что речь зашла именно о нем.

- Между прочим, неплохо было бы нашим политикам у него поучиться, – указал на петуха старик.

- Что вы такое говорите? Как это у петуха учиться? И чему?..

- А вот подумай сам – петух в у себя курятнике самый большой начальник. Так?.. Так! Теперь скажи: видел ты хоть раз, чтобы он первым кидался еду хватать? Нет, и не увидишь никогда! Потому что он, хоть и хозяин, а будет ждать, пока все его семейство сперва насытится, а потом уж и он сам поклюет. Ну-ка, гляди!

Мош Дионисий раскрошил хлебную корку и бросил на землю перед петухом. Тот оказался достойным хозяйской похвалы и поступил именно так, как следовало. Едва завидев угощение, он созвал своих пернатых подружек, а сам стоял и строго поглядывал по сторонам, охраняя их трапезу.

-Видал? А у людей совсем наоборот бывает: кто начальник, тот первым себе и хапает добро! Каждый только сам за себя, до других ему и дела нету. Думает, что его не заметят, раз народ в темноте живет. Эх, а живем-то мы так, будто наше солнце драконы украли! Ты еще молодой, жизни не видел; вот повзрослеешь – поймешь многое. Вспомнишь тогда, что я тебе говорил!


Солнце клонилось к закату, косые лучи скользили по столу. Стаканы с недопитым вином как бы осветились изнутри, от них ложились полупрозрачные, багряные тени. Свет падал на старика; черты его лица рельефно проступали, будто вырезанные скульптором. Николаю подумалось, что дед теперь чем-то напоминает статую античного мыслителя.

Как бы подтверждая это ощущение, Мош Дионисий задумчиво произнес: 

- Читал я в Святом писании, что солнце восходит, и заходит, и снова спешит к тому месту, где оно восходит. И что было раньше, то же будет и после нас; как делалось когда-то, так и будет делаться потом; и ничего нового нет под солнцем.

Наши правители всегда спорят между собой, натравливают народы друг на друга, поднимают людей на войну. Но ведь земля-то для всех одинаковая: хоть здесь, хоть там, хоть еще где-нибудь! И солнце тоже светит всем одинаково! В любой стране земля ждет от человека заботы, ждет постоянного ухода и простой крестьянской работы. Тогда она и отблагодарит нас своими плодами. На всех хватит, незачем из-за этого драться и воевать!

Старик расчувствовался, в уголках его глаз показались слезы. Было ли это от нахлынувших воспоминаний или от солнца, которое светило ему прямо в лицо? Кто знает?..