Мадам Дамья...

...Мадам Дамья...


- R;veilles-vous, jeune homme, le concert est finie!* (*Просыпайтесь, молодой человек, концерт закончился“.)
... Она сидела за моим столиком, укушенная мною дама. Перед нею стоял стакан белого вина.
- А вы отлично провели время, - обратилась она скорее сама к себе, -  укусить даму, ради того, чтобы попасть на концерт, а потом уснуть во время пения мёртвым сном!
И уже совсем отстранённо:
- ...А, может быть, ему нравится спать под музыку...
Тем временем я потихоньку приходил в себя. Французские слова, а главное – мысли выстроились в моей голове в состояние боевой готовности.
– Je cherche le travaille, я ищу работу, - проговорил я, и далее из моей глотки полилось, словно из рога изобилия…
- Мадам, прошу вас, - взмолился я на почти полноценном французском, - не разрушайте моей надежды! Это ваше заведение... здесь ценят песню!
Во-первых, она удивилась. Это было видно по её лицу. Удивилась и отпрянула даже, когда забредший к ней русский заговорил на французском языке. Затем в её испуганных глазах зажглась искорка неподдельного интереса. Французы очень ценят свой собственный язык. Они в восторге от него. Но ещё в большем восторге они бывают, когда их язык ценят иностранцы.
Итак, в глазах дамы вспыхнул неподдельный интерес.
- Дамья, - произнесла она и, видя, что я не понял, добавила: - Меня зовут мадам Дамья.
- Певец! – отрапортовал я.
- Вы говорите по-французски?
- Я уже почти полгода во Франции, и теперь моя гостевая виза заканчивается. Осталось ещё несколько дней, - соврал я, - А я не хочу возвращаться назад, я хочу остаться здесь, - добавил я истинную правду. - Для этого мне нужно найти работу, мадам! Мадам Дамья! Если я найду работу, меня пригласят по рабочей визе. Такую визу я смогу получить в русском консульстве в Париже: мне даже не придётся никуда выезжать...
Как видно, мадам Дамья ничего не поняла из моих слов, кроме того, что мне нравится во Франции.
- Вам нравится Франция? – улыбнулась она.
- Да, очень нравится!
- Вы любите Пиаф?
- Хорошая женщина! Такая же добрая и необыкновенная, как вы!!!
Было видно, что моя собеседница польщена.
- Voulez vous de vin?* (*Хотите вина?)
- Да, хочу! Я просто умираю от ...жажды!
      Она встала и сама принесла стакан белого вина.
- ...И вы ищете у нас работу...
Я закивал головой так, что стакан, только что поднесённый к губам, затрясся в руках и капельки влаги упали на старинную, кое где ободранную полировку столика.
- Но у нас уже укомплектован штат... к тому же, в основном всё делаю я сама: я и менеджер, и продавец билетов... – она раскрыла небольшую сумочку, что держала до сих пор в руках, и вытащила на стол несколько розовых листочков, символизировавших, очевидно, входные билеты. Что-то милое и наивное было в этих кусочках бумаги: таких кусочков, сидя в туалете, я мог бы не спеша нарезать целую кипу, сами знаете из чего.
– Место уборщика тоже занято, - продолжала мадам Дамья.
- Нет, воскликнул я, - вы меня неправильно поняли, я хочу петь! Я хочу выступать...
Я попытался вспомнить, как называется это её кабарэ, но не вспомнил.
- ...выступать у вас в вашем... заведении!!!
Тут-то наступила и в самом деле гробовая тишина. Своим заявлением я, кажется, сразил мадам больше, чем укусом. Слышно было только, как - словно в подтверждение того, что место уборщика уже занято - где-то за сценой водили по полу половой щёткой. Время от времени щётка ударялясь о плинтус, издавая характерный тоскливый звук под названием «Все разошлись по домам».
- Вы, наверное, шутите?!! Вы хотите петь в «Royale d’Or»???
«Боже мой! Всё понятно!! Какой певец!!! Ей и в голову этого прийти не могло!» - завопило всё во мне.
Но, вопреки внутреннему голосу, я на удивление достойно и твёрдо повторил:
- Да, я хочу петь! Я хочу выступать у вас в вашем заведении «Royale d’Or».
И тут дама воскликнула:
- Но для того, чтобы петь, нужно иметь голос! Для того, чтобы петь, молодой человек, нужно иметь такой голос, какого нет ни у одного из тех, кто вас будет слушать, и ни у кого из тех, на кого они планируют пойти завтра!!!
Как странно... всего лишь месяц назад, в Бордо, я получил иную отповедь на этот счёт. Говорила такая же хозяйка маленького театрика в самом центре Ситэ: «Необычный голос?.. Простите, но это не сближает с публикой. Для того, чтобы петь, нужно иметь такой же голос, как и у того, кто сидит перед вами в первом ряду. Нужно петь так, чтобы у него возникло желание поднять бокал вина, и замахать им в воздухе, подпевая вам».
- У меня есть голос, - почти закричал я, - У меня есть, есть!!!
Вскочив со своего стула, я бросился к сцене. Всё, что мне теперь нужно – это успеть добежать до рояля. Если я успею, и меня не остановят, я смогу спеть песню до конца. Когда зазвучат первые фразы, остановить меня не смогут. Не посмеют. Рука не поднимется. Почему я был в этом уверен? – Не знаю. Прежде со мной всегда было так: люди могли спорить, шуметь, но как только начинала звучать музыка, все умолкали. Не так, как здесь, на Монмартре, но всё равно умолкали.

Один лишь раз в жизни закон невозможности прервать песню был нарушен. Это было в дни моих скитаний по провинциям... в кафе Бель Вю, в Кассисе. Я не рассказывал вам про это?.. Мне посчастливилось найти работу в этом самом кафе, расположенном на самом берегу залива. Кафе называлось, как я уже сказал, «Бель Вю»*. (*Прекрасный вид.) Название своё кафе полностью оправдывало: вид, открывающийся с террасы, на которой сидела публика, был просто божественный: богатые яхты у причала, голубизна водной глади, черепичные крыши пряничных домиков на той стороне залива, где центр города...
За каждое выступление раз в неделю хозяин предложил мне 800 франков – огромная сумма набегала бы за месяц – сумма, которой хватило бы оплатить квартиру и при этом безбедно жить. В тот вечер моё первое выступление подходило к концу. Публика была довольна. Хозяин, казалось, тоже. К восьми часам он решил, как видно, удивить меня, подав тут же, к месту, где стояло моё электронное пианино, огромный поднос с ужином. И тут случилось невероятное... я пел одну из последних песен «на Бис». Голос, усиленный динамиками, лился легко, свободно. И вдруг – полная тишина. Песня оборвалась, так и не допетая: «заботливый» хозяин выдернул вилку из штепсельной розетки, от которой питался усилитель с микрофоном и новейшей модели „Moog“ – генератор фортепианного звука. Песня оборвалась, а хозяин приближался ко мне, с возгласом: «Хватит пения, пора ужинать!!!» Посетители кафе впали в шок. То, что случилось со мной, просто не поддаётся никакому описанию: Я, наверное, просто ничего не понял; я только услышал голос приближающегося ко мне хозяина с подносом в руке, и свист из публики.
И тогда, встав из-за чёрного ящика клавира, я громко сообщил, что отказываюсь от дармового ужина, поданного мне, как подачку, отказываюсь и от пения в таком заведении, где могут прервать песню, где не уважают ни исполнителя, ни публику.
Владелец кафе „Бель Вю“ не растерялся.
– «Вонь», - громогласно прокричал он, - найди другое такое место, где тебе будут платить по 800 франков за выход!
Публика засвистела в знак неодобрения. А я принялся собирать тексты своих песен, разбросанные по клавиру. Мне закричали: «Пой, Певец! Пой для нас! Не обращай на хама внимания!» После этого я уж точно не смог бы запеть. Слёзы навернулись мне на глаза. Знаете, почему?.. – Впервые в моей жизни французы поддержали не своего соотечественника, а иностранца. Они кричали мне «Браво», и под эти крики «Браво» я и прошёл с кипой текстов в руке, натыкаясь на столики, ладонью другой руки прикрывая лицо, по которому катились слёзы. Я знал, что лишился работы, что нечем будет платить за жильё, но в этот миг на такие мелочи было плевать. Я верил в одно: если я уйду сейчас гордо подняв голову, никогда больше у этого человека не появится желания прервать кого-то во время пения. Я отстаивал не свои интересы - я боролся не за себя: я боролся за Песню. За право Песни звучать до конца. Я боролся за право именоваться гордо: ПЕВЕЦ.
Потом мне рассказали, что после моего ухода почти вся публика в знак протеста разошлась из кафе „Бель Вю“. Ещё позже ко мне прислали человека с конвертом: «Ваш гонорар за тот вечер». Я не взял денег. А ещё через несколько дней я проходил мимо кафе на набережной, даже не бросив в его сторону взгляда. Пройдя по променаду, я очутился у пристани, повернулся к воде, достал пачку Мальборо, закурил, и подумал: «Зря, наверное, я тогда так поступил! Нужно было, наверное, продолжать петь, как ни в чём не бывало...» И тут на плечо мне легла рука.
- Здравствуйте, вы Певец?
- Да
- Я вас сразу узнала. Я жена Прэво, хозяина „Бель Вю“. Мы увидели вас, когда вы проходили мимо, вот и я догнала вас... Меня попросил мосье... сам он не решился... Он очень извиняется... за тот вечер... помните?..
- Нет. Простите, не помню, - ответил я.
...Итак, я рванул к роялю, что скрывался за чёрной марлею, превращаясь в неясный призрак. Мадам Дамья так и осталась сидеть за столиком. Она явно не ожидала от меня столь стремительного манёвра и прыти. Споткнувшись сослепу о приступку, я растянулся на крашенных чёрным лаком досках сцены, вновь вскочил на ноги, чуть не запутался в марле, словно рыба в сети рыбака, добрался, наконец, до рояля, откинул крышку и запел, едва успев коснуться клавиш.
...Когда песня дозвучала до конца, когда смолкли последние аккорды, мадам Дамья подошла к рампе. Она казалась такой маленькой, отсюда, со сцены... и от неё сейчас зависела моя судьба.
- И много вы поёте таких песен... на французском языке?..
- Много, много, - заговорил я с жаром, - если будет нужно, я выдержу час, два...
Мадам Дамья постаралась подавить улыбку:
- Ну, о целом концерте говорить, наверное, пока рано... У вас и в самом деле прекрасный голос, но вот язык...  Chante vous les couplets comiques ?* (*Вы поёте комические куплеты?)
- Почему? Зачем?..
- Вот именно. Но от вашего пения по французски хочется хохотать.
Брови мои полезли на лоб от удивления.
- Несоответствие, понимаете, мосье Певец... голос глубокий, трагический, а когда вы произносите слова... хочется предложить вам веселить публику.
- Что же делать? – воскликнул я. Я и в самом деле был растерян.
- Сделаем так, молодой человек... кстати, ; vous est, o; coucher?* (*У вас есть, где ночевать?)
- Есть, - соврал я, не понимая намерений своей собеседницы.
- И вы ещё никуда больше не обращались?..
- А куда мне нужно было обращаться? – не понял я.
- Много есть мест... – уклончиво ответила мадам, - много есть мест, где исполняют комические куплеты... А русские... русские песни вас не интересуют?..
Я пожал плечами:
- Меня интересует всё. Только вот мои соотечественники, кажется, не заинтересовались мной... И я рассказал о моём путешествии на Сан Женевьевв Де Буа, о Русском Доме, который оказался домом презрения, о Нине Ли, доброй, но совсем выжившей из ума женщине, о русском книжном магазине, где говорили о Бродском, но даже не захотели послушать моих песен на его стихи...
– Наверное, мне не повезло на русских, - печально произнёс я, и добавил - более восторженно и абсолютно искренне: - Зато мне, кажется, повезло с вами!
- Да, да... конечно...
Вдруг она показалась мне растерянной.
- Иными словами, - заключила она, собравшись с мыслями, - у вас в Париже никого нет, и вы здесь никого не знаете...
- Кроме вас, - вставил я.
- Кроме меня, - повторила мадам Дамья, вновь будто-бы впав в прострацию, - кроме меня...
Она посмотрела на большие, почти мужские наручные часы, украшавшие ей запястье.
- Так вот. Приходите ко мне послезавтра. Примерно в это же время. Если придёте раньше, послушаете концерт. Это иногда бывает полезно. А после мы хором почитаем и подправим с вами стихи. Те, что вы поёте таким прекрасным тембром.
- И ещё, - голос её вновь обрёл уверенность и твёрдость, словно только что она на что-то решилась (Я догадывался, на что). Она вновь раскрыла свою чёрную сумку-портмоне: - Вот вам, за ваши «комические куплеты».
На полированную, с царапинами, крышку стола легли сто франков.
В этот момент я понял, что победил. Судьба как всегда повернулась ко мне лицом.