Не-больничная история

Когда-то, не слишком давно, жил в городе Вологде человек по имени Иван. Был он не старый, и не молодой. Не женатый, и детей у него не было. Хотя, может где и были, но он их не знал: любил он в армии, когда служил в Мурманске на Северном флоте, в самоволки к подружкам бегать. Но вот завести семью так и не получилось. Жил он один, и воспоминания бурной молодости не давали ему покоя. Стал он искать утешения в Церкви православной. Познакомился с батюшкой из соседнего храма, отцом Ипатием. Ходить на службы Иван стал регулярно, всё было ему в церкви интересно. Закончил он даже годичные катехизаторские курсы при епархии. Одного он понять не мог: зачем в Церкви почитают святых? Не укладывалось это в ивановой голове. Ведь если, как говорил преподаватель на катехизаторских курсах, святые сияют не своею святостью, а в них лишь проявляется в большей мере святость Божия, то не лучше ли почитать и поклоняться Самому Богу, ну на всякий случай, Его Пречистой Матери Богородице Марии, а не простым смертным людям – «святым»? Так думал Иван, и так и поступал в своей церковной жизни. На службы в честь святых он не ходил принципиально. Воскресенья, Господские и Богородичные двунадесятые праздники блюл свято. А там памяти Серафима Саровского, Иоанна Предтечи, или собор вологодских святых игнорировал, на всенощную не шёл. И духовник его, отец Ипатий не раз ласково поругивал Ивана:
- Зачем же ты тогда учился, коль учения нашей Святой Церкви сам не исповедуешь? Туне в тебе сокровище божественных наук пропадает, коли ты наших святых, догматы веры провозгласивших, за них пострадавших, своим житием их подтвердивших, не любишь и не почитаешь!

Иван не перечил отцу Ипатию. Слушал его докоры со смирением, опустив голову. Уже давненько, когда Иван пригласил отца Ипатия освятить его квартиру, священник заметил, что в молитвенном уголке, на полке только две иконы – Господа Иисуса Христа и Богородицы. И ни одной иконы святых во всей квартире! Тогда отец Ипатий ничего не сказал Ивану. Потом пытался неоднажды его вразумить. Спрашивал:
- Иван, напомни мне, брате дорогой, когда у тебя именины? Хочу тебя поздравить в церкви, после службы, вместе с другими нашими иванами. В честь какого Иоанна тебя крестили?
- Не знаю, батюшка. Давно меня крестили, в детстве. Сам не помню. Да и батя, наверное, тоже не знает. Он же и в церковь-то у меня не ходит. Откуда ему знать про эти вещи?
Покачал седой головой Ипатий, смолчал. Но в праздник второго обретения главы Иоанна Предтечи подозвал Ивана после службы, отвёл в сторонку, за церковную лавку, и подарил ему икону Крестителя Господня Иоанна. Обычную, софринскую, на оргалите.
- Ангелу золотой венец, имениннику – многая лета! - поздравил Ивана настоятель.
- Спаси Господи, батюшка! Благословите, - приняв икону, сказал Иван.
Смиренно склонив голову и сложив руки, принял благословение.
Икону Иван принёс домой. Стал разглядывать:
- Что же я буду ему молиться, лобызать его, если у меня в молитвенном уголке образ Нерукотворного Спаса! - после минуты раздумий сказал себе Иван.
Повернувшись к божнице, он истово перекрестился и отвесил поясной поклон, коснувшись десницей пола. Икону Предтечи он поставил в кухне на подоконник – святынька всё-таки!

Так и жил Иван, ходил в церковь, молился дома каждый день акафист. Признавал он только два акафиста – Иисусу Сладчайшему и Богородице. Их и читал попеременно каждый день. Приходя в свой родной храм, свечи ставил только у Голгофы и иконы Богородицы «Скорая Розродница», которую местные старушки (то ли оттого, что недослышали, то ли им было беззубыми ртами трудно выговорить) называли Сковородница. Икона считалась чудотворной, помогающей беременным благополучно разродиться.

Один раз, на зимнего Николу, который в тот год совпал с воскресеньем, пошёл по обычаю Иван в церковь, на всенощное. На утрени пропели величание, прочитали Евангелие, началось помазание. Отец Ипатий в золотых облачениях стоял в центре храма возле аналоя, где лежало тяжелое Евангелие и, рядом, икона святителя Николая «в шапке» - Николы зимнего. В общей очереди к аналою Иван подошёл и вслед за книгой Евангелия поцеловал и икону святителя Николая. Подумал: «Ну ладно, я  - как все». Отец Ипатий мягкой кисточкой, смоченной в освященном масле, начертал на лбу Ивана крестик, приговаривая: «Святителю отче Николае, моли Бога за нас!». Иван поклонился, отошёл, думая: «Ну какой Николай?! Тут Сам Христос! К Нему напрямую можно обратиться. Сегодня уже наступает воскресение, малая Пасха, а вы тут этого Николая вспоминаете! Ну да, хороший человек был, наверное. Но его святость – не его заслуга. Источник святости – Бог! Его нужно почитать». Так в помыслах Иван и надмевался, пока служба не окончилась. Последний раз Иван мысленно фыркнул, когда отец Ипатий в самом конце службы на отпусте снова помянул святителя Мир Ликийских Николая.

На улице было темно. Тротуар был скользкий. Декабрьский морозец щипал за нос и щёки. Иван переходил через дорогу, когда на встречную полосу вылетела машина. Увидев кучку людей, переходящих дорогу по пути от храма, шофёр стал тормозить. Но скорость была велика, дорога скользкая. Да и заметил он их поздно.  В свете фар, под визг тормозов, скользя, Иван заметался по дороге туда-сюда. Неуправляемую машину занесло и она своим массивным задом, крутясь, неслась на Ивана.
- Твою мать! - крикнул он. – Господи помилуй! – пронеслось вслед за тем в голове. Тело Ивана уже полетело над крышей авто и грузно приземлилось на обледеневший асфальт. Рядом охнула и закудахтала старушка-церковница…
***

- Вы новенький? Садитесь, ждите - произнесла слегка сварливым голосом женщина в белом халате, похожая на медсестру в поликлинике.
Только халат не как у медиков, а до пола – заметил Иван. В коридоре он был один. «Медсестра» скрылась за белой дверью, через секунду снова вышла в коридор, бросив Ивану:
- Как всегда, воскресные не вовремя. Чего не жилось вам?! – и отправилась, цокая невидимыми под неестественно длинным халатом каблуками вдаль по коридору.
Шла она необычно долго, коридор казался Ивану бесконечным, тёмным, но вдали явственно виднелся свет, в котором и растворилась «медсестра». Проводив её взглядом, Иван оглянулся, осмотрелся. Он, как оказалось, сидел в самой середине темноватого коридора - в другой, противоположной стороне, так же брезжил свет. Над головой Ивана, на потолке горела длинная лампа дневного света. Белая дверь напротив не была украшена никакой табличкой, ни обычными для поликлиники объявлениями, вроде «Входить в кабинет только в бахилах!». - С чего я взял, что это поликлиника? – подумалось Ивану. Он как-то сразу осознал без паники и страха, что он умер. Встать с обитой дермантином банкетки (ну ей Богу, поликлиника!) Ивану было почему-то страшно. Раз сказали ждать, надо ждать… Он склонился вперёд, обнял голову руками, поставив локти на колени, и стал просто сидеть. В голове было пусто. Вокруг – тишина. Ожидание затягивалось. «Барсук голодный дома», - подумал Иван, вспомнив про своего кота.

Откуда-то из темноты коридора послышалось уже знакомое цоканье каблуков «медсестры». Она появилась почему-то с другой стороны коридора. Приближаясь к белой двери, она на ходу спросила Ивана:
-История у вас на руках? Давайте!
-Э? Что? Нет… я … ,  - растерялся Иван.
-Ну хоть эпикриз есть?  - добавляя сварливых ноток в голосе, вопрошала «медработница» в халате до пола.
-Что? Как? У меня ничего нету. Я тут… Меня тут… без всего, так сказать…, - нашёлся Иван.
-А это не Ваш? – кивнула «медсестра» на банкетку за спиной Ивана.
Он оглянулся и заметил листочек полу-альбомного формата, лежащий на краю дермантинового сиденья.
-Это не мой. Я не знаю… - лепетал Иван, беря в руки листок и неуверенно протягивая его «медсестре».
-Давайте! – резким жестом она взяла листок из рук растерянного «новоприбывшего». – Сейчас подойдёт дежурный. Ждите тут, – и скрылась за белой дверью.
Растерянный Иван прошёлся взад-вперёд по коридору, опасаясь удаляться от банкетки и двери более чем на десять-пятнадцать шагов – уж больно тёмным был коридор. «Какая тишина!»,  - подумал он. – «Совсем никто не работает тут, что ли? Ах да! Воскресенье. Видимо, только дежурный врач с медсестрой. Стоп! Какой врач? - оборвал свои мысли Иван. –  Я не в поликлинике же!».
Почувствовав волнение, порывистым движением Иван сел на банкетку и сразу же вздрогнул от голоса слева:
-Ну что ж, Иван Максимович, вы так поздно к нам обратились. Да и не вовремя. Оденьте это, - Иван резко повернулся вправо и увидел сидящего рядом на банкетке мужчину, по-видимому, «доктора». Он протягивал Ивану врачебную маску. Такая же маска закрывала половину его лица. Из-под маски виднелась белая борода. На голове докторская белая шапочка.
Дрожащей рукой Иван взял маску и неловко пристроив её к носу и рту, закрепил за ушами.
- Вы кто? Доктор? – подавленно спросил Иван.
- Скорее, адвокат. По крайней мере сегодня должен был им быть, - туманно ответил пожилой незнакомец в маске.
- Ого! Я имею право на адвоката… - наигранно весело попытался пошутить Иван, чтобы разрядить своё напряжение.
- Вообще-то нет! – резко и громко перебил его «доктор». – Вы эпикриз отдали сестре?
- Я… Да, листок отдал…, - пролепетал Иван. Его уже начинало знобить.
- Ну тогда тут больше и думать нечего. Всё ясно с вами,  - произнёс седой «доктор» будничным тоном, поднялся и пошёл влево по коридору.
- Э! Э-э! А к кому мне обращаться тогда? – прокричал ему вслед Иван, которому уже надоело долгое ожидание и неопределённость.
- Подойдёт дежурный, он вами займётся, - уже из темноты коридора отвечал ему седовласый «доктор». – Скажете: Войно-Ясенецкий направил.
***



Иван стянул мешавшую ему маску, решительно повернул ручку белой двери и распахнул её, намереваясь войти.
- Куда-куда-куда?!! Нельзя сюда, ждите в коридоре, мужчина! Без вызова не входить! – пронзительно визгливой скороговоркой заверещала «медсестра», грудью загораживая Ивану проход.
- Ладно, пусти. Посмотрим его, - перебил писклявую «медсестру» сидящий за столом пожилой дородный «доктор» со стетоскопом на шее. – Всё равно нет никого сегодня, - добавил он, понизив голос, как бы для себя. – Садитесь.
С торца докторского стола Иван увидел стул и опустился на него. В кабинете было светло, свежий воздух. За спиной,  на своем рабочем месте шуршала бумажками притихшая «медсестра», «доктор» постукивал ручкой по плексигласу, покрывающему его стол. «Хоть какие-то проявления жизни», - грустно усмехнувшись в мыслях, отметил Иван.

Бросив на «пациента» быстрый пронзительный взгляд, вздохнув, доктор начал молча что-то писать со скучающим видом. Иван осторожно стал разглядывать эскулапа. «Здоровый мужик! – подумал он. – Опытный, наверное». Его  внимание привлёк предмет, который сначала он принял за стетоскоп. Это была белая шерстяная полоска ткани, словно модный шарф, свободно обнимающая плечи «доктора». «Необычно как завязан! – удивился Иван в мыслях. – Да ещё поверх халата! – уже слегка брезгливо подумал он. – Старый фраер! – почти с презрением за модный шарф вынес Иван свой мысленный приговор «доктору». В этот момент тот резко оторвался от своей писанины и, облокотившись сложенными руками на стол перед собой, подавшись вперёд, молча уставился на Ивана. Лицо «доктора» было непроницаемым. Молчание затянулось, взгляд в упор был неприлично долгим. Иван не привык, чтобы на него так пялились. Наглость «доктора» стала его раздражать. Он поёрзал на стуле. Стул скрипнул. Иван отвернулся на мгновение. В ту же секунду раздался стук – это «доктор-фраер» шлёпнул печать в исписанный листок и придвинул его по столу к Ивану.
- Можете идти, - отворачиваясь, произнёс «доктор».
- Спасибо, - машинально ответил Иван, не глядя беря листочек. – А куда?
- Подождите в коридоре пока.
Иван поднялся и направился к выходу. Уж очень ему захотелось уйти от этого нагловатого ленивого «доктора». «Сначала протомили в коридоре Бог знает сколько. Если б я сам не вошёл, то и не подумали бы принять. Да и принимать не хотели, бездельники! А работы всё равно нет. Сидят, поди, весь день лясы точат», - нарастало раздражение внутри Ивана. Уже взявшись за ручку двери, Иван остановился.
-Доктор, я забыл. Меня в коридоре… направил доктор… Войно-Ясенецкий… к вам… с этим эпи…
-Ну, если уж Войно-Ясенецкий отказался…! – усмехнулся «доктор» и, ухмыляясь, понимающе переглянулся с «медсестрой».
Иван вышел в тёмный коридор, освещаемый единственной лампой дневного света. «Все бездельники!», - почти со злобой подумал он. Поднеся исписанный докторскими каракулями листок ближе к глазам, - «темно тут!», - он стал разглядывать печать «доктора-фраера». Она наполовину смазалась, но Иван смог прочитать фамилию  - Мир-Ликийский.
***

“Странные у них тут фамилии! – размышлял Иван. – Аристократические. А ведут себя по-совковому. Никому тут человек не нужен. Что в жизни, то и после смерти”, - с досадой заключил он.
Опустившись на уже знакомую банкетку, Иван оперся спиной на стену, запрокинул голову и вытянул поперёк коридора ноги. Он пытался расслабиться и собраться с мыслями. В голове было пусто. Он знал только одно – он умер. Теперь от него не зависит уже ничего. Незаметно для себя он задремал. А может просто впал в забытье. Сколько времени прошло? Иван очнулся и, встав, уверенно постучал в ту же самую дверь. Не дожидаясь ответа, он вошёл и увидел сидящую за столом “медсестру”. “Доктора-фраера” уже не было.
- Скажите, сколько ещё ждать? – устало поинтересовался Иван.
- А вы всё ещё тут? – с наигранной наивностью произенсла “медсестра”.
- Так мне же сказали ждать!
- Налево по коридору идите. Там спросите.
- Куда идти? Что спросить? – Иван старался держать себя в руках, чтобы не сорваться.
Ещё при жизни он ненавидел эти поликлиники, лентяев-врачей, футболящих несчастных больных из кабинета в кабинет со всеми справками, выписками, непонятными листочками. И везде надо ждать, ждать, ждать. Стоять в очередях. Сегодня его собенно взбесило, что очередей нет, а его неизвестно для чего заставили тут сидеть. Притом, что никто не хочет им заниматься. “Будто я по своей воле сюда попал!”, - возмущался Иван.
- Как что? Стационар. Идите и спросите там, где стационар. Вы поступаете туда.
Не поблагодарив и не попрощавшись, рассерженный Иван вышел из кабинета и твёрдо зашагал налево по тёмному коридору, в конце которого, далеко-далеко, брезжил свет.

Идти пришлось довольно долго. Коридор был странный: никаких дверей, ниш. Словно тоннель. Ивану начало казаться, что он не идёт, а плывёт во мраке. Гулкое, многократно отражаемое от стен эхо его шагов, вводило в некое подобие транса. Только далёкий свет в конце тоннеля давал чувство направления. У Ивана начала кружится голова, он не мог понять где лево, где право. Стало казаться, что он уже незаметно пошёл по стене, или даже по потолку – настолько плотно его окутал сумрак. Тогда он остановился. Оглянулся назад, надеясь увидеть пятно света от лампы напротив белой двери. Но не было видно ничего. Даже света в противоположном конце коридора. Иван снова повернулся к свету, сделал пару шагов, и у него закружилась голова: он вдруг начал падать вперёд. Далёкое пятно света вмиг налетело на него (или Иван влетел в свет?), он стал падать и упал. На мгновение потеряв сознание, Иван очнулся на полу просторного светлого холла. Это был высокий зал, отделанный деревом. Через широкие окна, устремлённые к невидимому потолку, струился свет. Вдоль стен, несколько ниже уровня пола, росли пальмы в кадках. Где-то журчал невидимый фонтан. Иван поднялся на ноги, огляделся. По холлу ходили люди в белых, до пола, халатах, мужчины и женщины, деловито заглядывая в свои папки-планшетки. Никто не обратил внимания на Ивана.
- Где здесь стационар? – обратился Иван к первой попавшейся женщине-“медсестре”.
- Туда, - неопределённо махнув рукой в дальний конец холла, ответила “медсестра”.
Иван зашагал “туда”, и уже через пятнадцать шагов увидел за пальмами стенку из белого замутнённого стекла и такую же дверь со строгими буквами “Стационар”. Нажав ручку, он вошёл внутрь. Зал был уставлен мягкими креслами бежевой кожи, повсюду были клумбы с цветами, кое где прямо из пола, покрытого мраморной плиткой, росли карликовые извивающиеся деревья. У стены был устроен фонтан. Щебетали птицы. Был слышен шум прибоя. Лицом Иван ощутил дыхание морского бриза и запах соли. “Где здесь море?”, - в мыслях изумился Иван.
Долгое ожидание в тёмном коридоре, общение с неприятными врачами порядком утомило Ивана. Осмотревшись, он понял, что находится здесь один. Краёв зала, кроме двух стен, видно не было. Иван решил присесть в одно из кресел и отдыхать. Как только его тело погрузилось в нежный велюр кресла, он заснул.
***

Проснулся он оттого что его били. Лёжа на чем-то холодном, Иван ощущал мощные удары в грудь, от которых из его горла непроизвольно вырывался не то вздох, не то стон. Он был без одежды, так как всей поверхностью кожи ощущал холод и сырость. Попытавшись закричать, Иван повернул голову и понял, что лежит на хирургическом столе, с отведенными в стороны руками, крестом. В глаза его что-то лили, он не мог их открыть. Иван судорожно хватал ртом воздух, а невидимый молот чьих то рук продолжал бить его в грудь. Наконец удары прекратились, но он уже не мог ни застонать, ни пошевелиться. Только услышал чей-то уставший, слегка раздраженный голос:
- Всё. Фиксируйте смерть. Время.
«Как? Снова? Ещё одна?, - думал Иван, не в силах подать признаков жизни. – Первую я не заметил даже. А теперь: как же больно, холодно, склизко, противно! Но я же не умер! Чего они там фиксируют?!!». Холодная темнота  заползала, казалось, в самый мозг, через полуприкрытые закатившиеся глаза, уши, ноздри, рот. Прорывалась холодом через кожу. Затапливала сознание.
***

-Тоже думать надо! Где вы все были? Кто его направлял? Кто принимал? Кто реанимировал?! У него же куча противопоказаний! И анестезию он не переносит, и отказ от реанимации у него оформлен, стационар вообще противопоказан! Кто его смотрел? Взяли без истории, без предсмертного анамнеза. Карту не завели!
Иван лежал на кровати в больничной палате. Панцирная сетка прогнулась почти до пола, бельё было серым и мятым. Вокруг него стояли «врачи», а посередине один, лицо которого нельзя было разглядеть. В глазах у Ивана всё ещё плыло, поэтому лицо «главврача», дающего разнос своми подчиненным, казалось, светилось то теплом, то ледяным светом молний, оно так часто меняло выражение, обращаясь то к одному, то к другому коллеге, что казалось, оно для каждого разное.
-Что мне теперь с ним делать? Что при нём было? – настойчиво, но уже успокаиваясь, вопрошал «главный». Иван, лёжа на койке в центре полукруга, составленного из «врачей», молча наблюдал за разыгрывающейся сценой «консилиума». «Я для них всего лишь «случай». Эти врачи никогда не замечают личности больного. Вот и сейчас им дела нет до меня. Только думают, как отвертеться, как прикрыть свою нерадивость бумажкой… А я, слава Богу, не умер». В этот самый момент «главный» воззрился на Ивана, слегка склонившись над койкой и глядя в его лицо:
- Что при вас было, когда вы поступили? – услышал Иван спокойный бархатный голос.
Вопрос был неожиданный, и Иван опешил. Да и не было у него ещё сил, чтобы внятно описать все свои злоключения в этом учреждении. Вместо ответа Ивана «главному» протянули листочек. Резким, слегка нервозным движением, он поднёс его к глазам и стал читать. Через несколько секунд чтения – у Ивана похолодело сердце – лицо «главного» изменилось, он отвернулся ко всем спиной и произнёс:
-Прочтите.
-В предсмертном анамнезе: крещение в ранний постнатальный период, седьмая заповедь, конверсио витэ, катехизаторские курсы… - голос стоящего рядом врача перечислял необычную смесь церковных понятий и непонятных медицинских терминов. - …Негативная реакция на коммунио санкторум, - чётко, с расстановкой прочитал голос.
-Есть хоть за что зацепиться? – тихо спросил кто-то из стоящих полукругом «врачей».
- Жизнь аскетическая, проба на акедию – «отрицательно». – В голосе читающего листок послышалось удовлетворение. Довольно закрякали и другие его «коллеги». – И, наконец, финальная прокламация… - Голос запнулся, помолчал несколько мгновений и продолжил подавленно, почти охрипнув, - «Твою мать. Господи помилуй».
В больничной палате повисла гнетущая тишина. Иван узнал свои слова перед тем, как его сбила машина. Кажется, именно эти слова вызвали гнев «главного», или… У Ивана от неожиданно пронзившей его мысли спёрло дыхание. «Главный» – он…!». В тот самый момент, когда иваново сердце готово было выпрыгнуть из груди от переполнявших его эмоций, «главный», чья спина, казалось, источала враждебность, повернулся и молча воззрился на Ивана. Лицо его было бесстрастным. «Как у того доктора-фраера, - отметил Иван. – Это что у них тут, метода такая – пялиться на пациентов?». Молчание продолжалось всего считанные секунды, но Ивану оно показалось чуть ли не вечностью. Взгляд «главного» пронизывал Ивана, его душу, совесть. Казалось, он всё знает про него и осуждает одним взглядом. «Зачем тогда смотреть?», - неслись мысли в голове у Ивана. Но отвести взгляд он не мог.
-Дистония фидей, степень первая, она же последняя, - бархатным умиротворяющим  голосом произнес «главврач», переведя взгляд на коллег. Иван облегченно выдохнул.  – У него был оформлен отказ от реанимации еще перед смертью. С такой стойкой реакцией на коммунио санкторум мало что можно было сделать.
Иван решил вмешаться. Тут явно обсуждали его , какие-то его решения, принятые им при жизни, но о которых он теперь тут слышит впервые! Отказ от реанимации, реакция на коммунио санкторум… Он ничего не помнит из этого!
-Стойте!  - Иван не узнал своего хриплого голоса. Грудь сдавило болью, так что он поморщился. – Я ничего не оформлял и не подписывал. Я сюда поступил без документов. Меня смотрел в коридоре доктор… как его… Войно-Ясенецкий. – При этих словах на лицах некоторых «врачей» появилась сдержанная улыбка, а «главный» перебил Ивана:
-Да, Валентин Феликсович  - наш ведущий специалист. Он профессионал. Он вас осмотрел, но это была не его смена…
- А Мир-Ликийского он вообще оскорбил, - перебил кто-то «главного».
На лице «главврача» на мгновение снова сверкнул холодный свет молнии, от которого душа у Ивана ушла в пятки.
-Да, Мир-Ликийский вчера был на дежурстве, он его принял. Но Иван Максимович отказался от помощи. Чем мог помочь ему дежурный специалист при такой симптоматике? Отправили его в стационар. Рано. Рано! Жалеете их, назначаете консервативное лечение, хотите обойтись паллиативами, а в результате что? Шок и вторая смерть! Хорошо бригада Пантелеймонова быстро сработала. Дежурным реаниматорам Лаврову, Ермолаеву, Флоровскому объявляю благодарность.
-У вас серьезный диагноз, Иван Максимович, - обратился «главный» теперь уже к Ивану. Голос его показался немного уставшим, но умиротворенным. Он не гневался, а терпеливо пояснял:
- Дистония фидей – серьезное заболевание. После смерти оно не лечится. И почти во всех случаях, в 99% ведёт ко второй смерти. Сегодня вы попали в тот самый 1%. В воскресенье обычно все заняты, в приёмном только дежурный. А у Мир-Ликийского праздник в воскресенье. Он вышел на дежурство. Вы сами отказались от его помощи, Иван Максимович. Оскорбили его. А перед смертью, - тут на лице «главного» заиграли скулы и он понизил голос, - оскорбили ещё…
Иван начал прозревать. Теперь имена «докторов» стали очень уж узнаваемыми для Ивана. Но все события вчерашнего дня не могли уместиться в его голове. «Ведь я же ничего… просто ничего, никак…», - не находя для себя ответов, смятенно думал Иван. И фамилии «врачей» из реанимационной бригады стали вдруг говорить Ивану. Так вот кто его вытащил!
  -Доктор Хашем, мы можем идти? – спросил кто-то, обращаясь к «главному».
-Да. Пантелеймонов, останьтесь ненадолго.
Присутстсвующие вышли. Отойдя от постели Ивана, Хашем и Пантелеймонов стали о чем-то говорить. Ивану их не было слышно. До него долетали только обрывки фраз, но он ничего не понимал. Он «переваривал» в голове все только что услышанное. Наконец, после недолгой беседы, Хашем повернулся к Ивану и уже с порога сказал:
-Добро пожаловать в обитель Пресвятой Марии! У нас хорошее лечение и уход, но выздоровление будет зависеть во многом от вас.
Иван был подавлен и не нашелся, что ответить. На этом Хашем и Пантелеймонов вышли из палаты Ивана.
Иван лежал и думал. Он всё совсем не так себе представлял, всё должно было быть не так. «Они» - совершенно другие…
***

«Какая же тут смертная тоска!  - у Ивана вдруг заныло сердце. – Я тут соврешенно никого не знаю. Я тут не нужен никому, никто не хотел мной заниматься! Не так всё должно быть!». Иван был готов вот-вот заплакать, но дверь отворилась и в палату вошел высокий, очень худой «доктор» в халате до пола. Лицо его было очень смуглым, скулы будто обтянуты кожей – настолько лицо было худым и аскетичным.
-Я буду вас вести, - скупо, без церемоний произнёс смуглый «врач».
-Как вас зовут? – поинтересовался Иван.
-Так же как и вас,  - деревянным голосом ответил эскулап, освобождая грудь Ивана, на которой красовался длинный шов. – Я сниму вам швы. Но поскольку вы не переносите анестезию, то придётся обойтись без неё. Будет больно, - «доктор» выразительно взглянул в глаза Ивану. Немного помедлив, более мягким голосом добавил:
-Коган Иван Захарьевич.
«Точно – еврей!», - подумал про себя Иван.
-Будет больно. Не бойтесь, - в ответ на его мысль произнес «доктор» Коган и в его руках сверкнула холодная сталь ножниц и пинцет.
-Стойте! – схватил Иван перехватил слабой рукой руку «доктора». – У меня кот…
-Барсука покормят. Как раз сейчас Флоровский и Лавров отправились к вам домой. И к вашему отцу заедут, успокоят, – опередил мысли Ивана «доктор» Коган.
Ловко дернув первый шов на груди Ивана, Коган повернулся в профиль. Иван успел заметить, что длинные курчавые волосы его собраны в плотный пучок, а под легким белым халатом надета жилетка из грубой шерсти.
-Потерпите. – Коган снова наклонился над ним. Иван увидел, что лицо «доктора» необычайно похоже на образ, подаренный отцом Ипатием. Тот самый, который давно пылился на подоконнике в кухне.