Прыгуны

Закат – конец, вечер – тьма, деревья – виселицы, тротуары – грязь, лавочки – одиночество, цвет – кислота, запах – аллергия, весна – разочарование, люди – беспощадность, время – кость, жизнь – безысходность, душа – гормон, настроение – надоело. 
Весенняя депрессия – страшная патология, но штука часто встречающаяся.
Вот он – вечер – безжалостный романтик, предвестник тьмы. Вот он уже здесь. Как всегда, немного помедлив, начинает свою работу. Проклятая пунктуальность… Его мастерство пугает: он, как подлая старость, незаметно просочился во владения дня, – как будто, не видимая кисть художника тихо опустилась в чистейшую воду для смывки красок, темные разводы еле заметны, они медленно сгущаются, размножаются,  как смертельная опухоль, клетками, оккупирует обреченный организм. Первым реагирует солнце: его, как бы, начинает мучить кровавая агония, и оно, измотав все свои силы, сваливается за горизонт. День, теперь, сдает позиции чересчур глобально. Все кажется погорелыми останками антропогенного влияния и дефицитной природы, покрывающиеся черным дымом. Снова. И только некоторые люди, взяв друг-друга за руки, наивно видят в этом пепелище начало чего-то нового...      
Чуть-чуть повыше, ранее описанного, на старом, жестяном, оконном карнизе, сидел парень. Положив подбородок себе на грудь, искривив горбом позвоночник, что-то зажав в слабом кулаке, он почти опёрся своими кедами на темнеющее пространство. Его поза, походила на позу рыбака-романтика, в лодке, посреди озера, который проигрывал в борьбе с рассветом, держась за удочку, пытаясь не упустить главного; позу – студента-третьекурсника, на паре политэкономии, утопающего в «побочных» последствиях  бесшабашной молодости, но из последних сил державшегося за ручку, как за последнее доказательство долга перед реальностью.
Иногда, парень поднимал голову и всматривался в вечернее небо. В эти моменты, он хватался свободной рукой за карниз и менял центр тяжести своего тела. Кулак другой руки крепко прижимал к груди. Казалось, что вот-вот и…  Но затея откладывала свой финал. Может, его удерживало нежное касание оконных занавесок, к шее и рукам, или тихое шептание «играющего» на ветру стекла, того же окна.
Тем временем, ночь уже обволокла всё. Мрак, который днём прятался в тени, ведался в потеплевшие на солнце дома. Вплетался в ветви омоложенных весной деревьев. Цапал своей пастью отдалявшихся людей и, пережевав дезориентацией, выплёвывал на свет фонаря.
Со временем парень разглядел на небе звёзды, но решил дождаться луны. Луна, тоже, не сумела его столкнуть. Потом, небесные огни преградили сюрреалистических форм тучи. И… нечего.
Чем бы всё кончилось? Никто не знает. Если бы не…
– Блин, чувак, так ты прыгаешь, или нет?!
Парень испугался и  чуть не сорвался, но успел ухватиться за подоконник, и удержался. Опять.
– Чёрт!.. Кто там? – бросил парень себе за спину.
– Прыгай же! – из глубины комнаты показалось лицо другого парня, на которое упал мимолётный свет луны, пробившийся сквозь тучи.
Первый выдержал паузу, затем безмолвно принял прежнюю позу, и вновь швырнул взгляд вверх.
– Ну, я… сейчас… – промямлил первый, глядя на кулак левой руки.
– «НУ»???!!! – второй раздраженно прокомментировал часть реплики первого. – Подвинься!
Второй уверенным движением отодвинул горшок драцены в угол окна, резко отбросил занавеску. Потом, вцепившись в раму, поднялся на карниз, и сел рядом с первым.
– Ты прыгать? – спросил первый.
– Что за вопросы дурацкие…?
– Значит, за мной будешь.
– Да придется уж… Ты чё тянешь-то? – спросил второй, постепенно убирая свой пыл.
Первый промолчал.
– Ты, вообще, почему здесь? – начал, после паузы, уже вовсе спокойно, второй.
– Ну, я… как и ты – из-за импульса – ответил сбиваясь первый.
– Это ясно. А что было его причиной?
– Ну, любовь.
– Любовь… – повторил второй, с заметной иронией.
– Ну, точнее, её отсутствие – прогнусавил первый.
– Банальщина… Все здесь бывают если не через любовь, так по вене смерти. Любовь и смерть – вещи, порождающие друг-друга, заставляющие жить, и на оборот…
– Ты тоже по любви?! – оживился первый. – Расскажи о своей…
– Здесь тебе чё – ток-шоу «Табу карниза»? Ты прыгать сегодня будешь?! И вообще, ты давно тут сидишь? – второй, вновь, начал заводиться.
– Ну, не очень.
– Перестань «нукать» – это раздражает. Когда ты пришёл, здесь кто-то был?
– А как же! Но я не успел с ним пообщаться. Он только успел отдать мне это – первый показал свой кулак – и сразу прыгнул.
– Учись, студент!.. Прыгай! 
– Ну, я сейчас…
– Фу-у-у-ух… – тяжело вздохнул второй – это надолго. Надо тебе помочь. Ладно, слушай…
Из-под тьмы, лежащей у парней под ногами, послышались грубые, неразборчивые голоса, женский смех и свист.
– …Жизнь – дерьмо, любовь – её запах. Если вляпаешься… привыкаешь.
– Интересная версия. Ты что – философ?
– Это я где-то слышал, но, вижу, до тебя, всё равно, не доходит.
– Я понял… Так ты «привык»?
– Как будто ты привык?
– Мне не к чему было привыкать.
– Ты, точно, тормознутый.
– Нет, ну, я серьёзно… Я никогда не испытывал любви, настоящей.
– Дурак.
– Понимаешь: вот я знакомлюсь с девушкой – всё нормально. Затем, общение – интересно. Дружеские отношения – просто замечательно! Со временем, я начинаю рассчитывать, как и всегда, на что-то большое, лучшее. То, что должно изменить все.  И вдруг… ВСПЫШКА! Как от фотоаппарата… слепит. И всё! Это – ОНО!. Но, от чего-то, я точно знаю, что это – не любовь. Понимаешь? Я всеми силами пытаюсь убедить себя, что это, именно, – любовь. Да только зря… Может это симпатия, влюблённость или, просто, тестостерон?.. Это уже было, и не раз. Потом я…
За спинами у парней что-то выдало глухой звук,  и первый затих. В тёмной комнате послышалась непродолжительная возня. После, возвратилась тишина.
– Я – продолжил первый – гасну. Словно та вспышка. И что неприятней – они тоже. Никаких попыток сохранить жар – всё идёт по старой схеме. Рутина, невнимание, раздражение. Я – забываю сделать, типа, важный звонок. Они – забывали о наперёд запланированной встрече – эта фигня нервировала больше всего. Больней только бывало так: три-четыре дня, и чувство умирало от эмоционального голода, тихо и страшно. И…
Внезапно на спины парней наваливается электрический свет из комнаты. Ребята оглянулись и прищурились от резких лучей.
– А ну, сторонись! – раздался голос из комнаты.
Сквозь размытый фокус слезящихся глаз, парни увидели силуэт третьего.
– Ээээ – подал сигнал неудовольствия второй, – не лезь без очереди! За мной прыгнешь. 
– Вы что – бюджетники – вообще уже докурились?!.. 
Третий перегибается, на животе, через подоконник, возле второго, и всматривается в низ.
– Кева, ау! Ты там?! – орёт третий на ноги второго.
Через какое-то время, снизу, послышалась пьяная ругань. Третий, с довольным лицом, возвращается назад, в комнату.
– Подвиньтесь, эмушники! – сказал третий парням.
Парни послушно освобождают максимально возможное пространство карниза, на который, тут же, ложиться канат из постельного белья, один конец которого крепится где-то в комнате, а второй падает в низ.
– Кева, лезь! – вопит третий, на ухо первого. – Только тихо! А-то Гера просечёт – жопа всем!
Снизу слышится мычание, после которого канат напрягается. Третий отходит от окна, в комнате появляются другие голоса, но ребята на них уже не реагируют.
– На чём я остановился? – спросил первый. 
– На «И» – ответил второй.
– А, ну да… И всё! Понимаешь?
– Всё ясно – у тебя гипертрофированное чувство неуверенности, или вины.
– Это я знаю. Но откуда оно взялось, и какое от этого есть лекарство?
– Узнав его происхождение тебе ничего не даст. А лекарство… Конечно есть, и оно там, внизу – второй кивнул подбородком в сторону тьмы – и это панацея. И причина проста, она такая же, как и у меня.
– Да?!!! – воскликнул вопросом первый.
– Да. Только, это позже. Позволь мне задать тебе вопрос: а ты делал попытки что-то изменить?
– Ну, да… – задумался первый.
– Какие?
– Ну, разные. Например, тату – первый закатал рукав майки, там, скупо подсвеченное комнатной лампочкой, – женское имя, – знакомство с семей, совместное проживание, даже была идея с детьми… Но, ничего из этого не помогло.
–  Разумеется – не помогло. А что это у тебя на запястье? – спросил второй.
– Это? Это я в жажде ответа, несколько раз ходил на встречу к тому, кто должен был его дать. Только он, тоже, не пришёл. После чего и остались эти шрамы – первый подставляет руки под свет луны, чтобы показать, и так заметные,  шрамы на запястьях обеих рук – и хруст шеи, когда я резко поворачиваю голову вправо.   
– Напрасно, Бог умер, а Сатане… а Сатане пох… Надо было сразу идти сюда.
– Ещё одна твоя теория?
– Да нет, это я прочёл на одном сайте, для юных литературных дарований. Один клёцик писал про пчёл…
– Не знаю… Я просто устал изматывать свою душу, этими, зарождающимися чувствами. Я хотел встретить человека… Ну понимаешь…? Ну, чтобы я был полностью уверен… Чтобы навсегда – глаза первого лихорадочно что-то искали во тьме.
– Не понял…
– Ну, чтобы найти ее, обнять крепко-крепко. Прижать к себе, чтобы своим сердцем ощутить ее сердце, и в этот момент раствориться в вечности. Понимаешь? – первый застыл, поднося кулак к подбородку.
– Ого…! Да у тебя все запущено. Удивляюсь: почему ты ещё здесь? Ты безнадежен. Ты оторван от реальности, чувак! – второй сделал характерный взмах рукой.    
Первый промолчал. Он тяжело вздохнул, и вдохнул воздуха для речи:
– Так в чём же причина? – голос первого стал низким и прерывистым, чем намекал на серьезность интереса его хозяина.
Теперь «завис» второй. Он что-то думал, или «растворился» в воспоминаниях. Но первому показалось, что он «застыл» перенося какую-то физическую боль, как это делают, чтобы не провоцировать продвижение боли, дальше, по нервным сплетениям свого тела.
– Ты, все-таки, зацепил мои «внутренности» – сказал второй. – Ладно, слушай: мы с тобой кто? Юноши, да? Мы с тобой начинаем вырываться, как нам кажется, из «рабского детства», подальше от родителей и учителей. И чем больше будет отрыв, тем больше возможностей открывается. Юношеский максимализм. Нас просто захлестнуло «красочным пейзажем». Но вместе с возможностями, правдой жизни остро «полоснуло» их границами. Грёбанный телевизор…! Мы начинаем предопределять свои силы. Свои реальные силы, а не те, о каких нам пели дифирамбы раньше. И хотим это сделать самостоятельно, от чего наша самостоятельность имеет налёт эгоизма, как это кажется тем, кто постарше. А когда определили, испытали глубокий шок, типа – ВОТ ЭТО И ВСЕ…?!!! Мы, конечно, утишали себя оставшимися вариантами, но этого мало. Потом депрессия, апатия и адаптация к ним. Те, кто постарше, говорят, что всё пройдёт, будет легче. Но, судя по их мрачным, стареющим лицам – они лгут. Будущее мрачно. И чтобы в нём не было страшно, холодно и одиноко, нам нужен кто-то, кто будет держать нас за руку, и как мы хотели, знал бы выход из этого мрака…      
Из-за спин парней донёсся свист, а за ним музыка и шум голосов, ранее не слышанный парнями через своё состояние и диалог. Они оглянулись, на секунду, и раздраженно обернулись назад. В комнате завопили: «Кева, у-у-у-у!!!». Снизу опять послышалась неразборчивая речь, но она изменилась – стала громче, кто-то, явно, приближался, об этом и свидетельствовала напряженная полоска простыни,  она все больше дёргалась и скрипела. Второй  даже не сбился со своей мысли:
– Мы слепы и во тьме нам страшно. Мы хотим «света». Мы слепы, но видим себя в линейке судьбы другого, системно-социологического рабства. Мы, еще больше, хотим «света» и никого рядом. А…
– Давай посущественнее…! – не выдержал первый.
Второй смолк, но тут же продолжил:
– Мы в панике ищем выход, в темноте натыкаясь на разные вещи и людей. Но в таком состоянии мы принимаем все за преграды, на пути к выходу, а не средство его достижения.
Второй, на секунду, смолк, будто для переключения скорости на «коробке передач » своих мыслей: 
– Думаешь, я, как и ты, не искал своего «проводника»? Сколько девушек обладали спасительными качествами! Было всё, как и у тебя. Была радость и грусть, были смех и слёзы, были отношения и их прекращения. Но было то, твоё, чувство короткометражности счастья. У меня появилось ощущение, что я кручусь на одном месте. И я решил попробовать что-то новое…
– Что именно – спросил первый.   
– Тогда я создал новую методику знакомства, такую же, как у всех, только наоборот. 
– В смысле…?
– В смысле, что не предлагал ложной надежды, а показывал свою «Минусовую Правду». То есть, не рекламировал свои положительные стороны, а сразу светил негативными  чертами характера. Теория была гениальной! Понимаешь?!
Первый не выдал не одного звука или движения, необходимого для ответа. Он, как будто, застыл пораженный  кататонией, впившись глазами в свой кулак. Второй, не захотев перебивать первого в процессе переваривания полученной информации, продолжил:
– Понимаешь, я сразу показывал все плохое. По-моему – это было честно. Мне надоело корячиться перед ними хвастаясь своими достоинствами, которые были преувеличены, большой части, из которых  не было, и не будет. Всё это было предвыборной кампанией. После ее роботы, каждый раз, как известно, оставалось лишь чувство разочарования и унижения. А вот изъяны – это совсем другое. Ты заметил, сколько сейчас негатива в мире? Все чаще люди выбирают «меньшее из двух зол». Начитавшиеся любовных романов – здесь не при делах.  И обнаруженные, позже, плюсы – только в плюс. Только в этой методе было одно важное обстоятельство: нужно было показывать только тот негатив, на который я был способен, и не грамма больше. На практике, сначала, ноу-хау не работало, не работало оно и после. Но я не сдавался – терпел и ждал. И вот, когда уже решил «сворачивать флаг», появилась ОНА!
Первый оживился и вскрикнул: – что, правда?!!!
– Да, правда. Но нечего не получилось – она оказалась садисткой. В общем, моя теория «накрылась медным тазом». Тогда и я первый раз прыгнул.
– Да?.. – позитив первого, в который раз, испарился.
– Угу. Да только прыгал я с восточной стороны опщяги… Ободрал спину – там же одни деревья. Но тогда я кое-что понял… Понял, ТУ САМУЮ (!), причину всех своих невзгод. Это относится и к тебе, вообще-то. Я побежал к ней. К той – единственной. К «проводнику». Но было поздно…
– И какая же…? – повторился первый.
– Причина в той, единственной, в «проводнике»! А главное – в «ПЕРВОЙ»!!!   
– То есть…? – не понял первый.
– А то, что только первые ощущения и чувства есть – настоящими. Их повторение только генерирование копий пережитых, в звериной жажде наслаждения, или подготовке до не очень приятных  ощущений, на основе опыта. А копия не есть оригинал.
– Что ты гонишь?! – первый не понял второго.
– Да что ты не въезжаешь? – выдохнул второй. – Только первая любовь – есть оригинал. Первая любовь – есть «проводник». Только первая девушка – наша «другая половинка»!!!          
– Блин, точно…! – первый вскочил на ноги и хотел уже нырнуть назад в комнату, но также молниеносно, как вспыхнул, так и погас. Он постоял на подоконнике, смотря в комнату, но, не видя ее. Молча развернулся и стал на карниз.
Вдруг у парней, под ногами, раздался треск, а за ним раздался громкий матерный вопль, стремительно уходящий в низ. Простыня ослабла, но парни не предали этому значения.
– То-то и оно… – заключил второй.
– Бери, это тебе – первый протянул второму свой кулак.
– Что это? – спросил второй.
– Надежда – ответил первый.
– Надежда?! Да ну нафиг…! – не поверил второй, только, всё же, подставил свои руки.
Первый разжал затёкший кулак, после, молча сиганул с карниза во тьму.
Второй посмотрел ему в след.
Парень мгновенно растворился во мраке, как песчинка времени в апатичном пространстве. Как, для кого-то, важная мелочь из памяти. Как незаметная капля первого, теплого весеннего дождя.
Тут в руках второго что-то зашевелилось. Он рефлекторно, резко, как от огненного ожога, развел руки.
– Черт, что за…?! – парень еле удержал равновесие.
То, что вырвалось из его рук, опустилось вниз, к тьме, но вдруг тихонько затрещало и начало подниматься. Через секунду существо замерцало слабим, голубоватым сиянием.    
 Когда до второго «дошло», светлячок был уже слишком далеко. В панике он начал выбрасывать руки в сторону насекомого, пытаясь поймать «свет», но не удержался и сорвался вниз.
 Светлячок поднялся еще выше и потерялся из виду, в окружении ночных светил.   
 Холодный ветер дернул оконные занавески, задребезжали стекла, в комнате погас свет, карниз брякнул старым железом.
Ночь утихла. Только где-то было слышно вой куда-то мчащихся серен, свист от взмахов птичьих крыл, котячью ругань и шушуканье влюблённых парочек.
На карнизе появился третий, и взяв в руку обрывок простыни, с душевным надрывом, заорал:
– Кева, ты где-еее?!
.