Глава 2. Беспощадный закон кошачьего перемещения п

 Глава 2. Беспощадный закон кошачьего перемещения по инерции

Люди заводят собак, а кошки людей.
Видно, считают их полезными домашними животными.
         Джордж Микиш


С такими мыслями о «добром» госте Мише и с испорченным настроением я потерял аппетит, и решил, что немного поваляюсь в моей любимой корзине, чтобы развеяться, а потом пойду гулять. Облизываясь, я неохотно поплелся в зал. Тут опять вспомнил об идее перенести корзину на кухню.
«Наверное, ее перетащу когда-нибудь сам», - думал я. И пока шел, мне почудилось жуж-жание в ушах, точнее в ухе, сначала в левом, потом в правом. Я остановился и осторожно оглянулся. Все было тихо и проклятой мухи с зеленым брюхом нигде не было.
«Вероятно, я уже схожу с ума», - подумалось мне плетущемуся в другую комнату кварти-ры.
В зале было теплее, чем на кухне, и весьма свежо. Через открытую створку окна чуть за-метно дул прохладный и свежий ветерок. Странно было, что хозяйка ее не закрыла.
Я прошел мимо дивана, сразу же отвергнув возникшую было мысль о том, как бы поточить когти об него, и лег в свою мягкую корзинку.
Скажу насчет него пару слов. Кот и диван - это как голодный и жареная курочка. Порой он сам бывает виноват, что остается царапанный. Манит, дразнит, задирает, корчит рожи и вызывает на дуэль. Оскорбляет своей целостностью. Задевает кошачье достоинство тем, что аккуратно прикрывается пледом. Или хвастается количеством подушек. Приходится проучить выскочку-зазнайку. Получается как-то так.
Вообще, я очень любил помечтать тогда, почему-то именно в моей корзинке. Больше ни-где мне так хорошо не мечталось. На окне я смеялся над псовыми. Да, еще на балконе можно было послушать разговоры соседских котов с верхних и нижних этажей. Что они только не плели, уму непостижимо. Но как-то общаться с ними не хотелось. Не знаю, просто из меня не получился бы хороший собеседник.

Не успел я закрыть глаза, как мне сразу начали представляться картины, что я являюсь хо-зяином «едового» постоялого двора. На консервных баночках кошачьего корма присутствуют лишь мои изображения. Лицо фирмы все-таки. Еще я одобряю ту или иную съестную вкуснятину и ставлю на различных бумажках, смоченной в чернилах лапой, единственную в мире подлинную печать с подписью внизу:
«Одобрено эстетом и гурманом пищевых производств, товарищем, или лучше гос-подином Маузером».
 Так в своих мечтаниях я незаметно погрузился в сон. Странно, что ничего мне не снилось. Хотя нет. Какая-то песня, очень красивая и мелодичная звучала в ушах, переливаясь несколькими музыкальными инструментами. Словно струилась откуда-то издали еле слышным фоном. А, это же песня про кофье! Постойте и что-то еще. И...
Неожиданное белое смятение, от чувства присутствия чего-то волшебного и сказочного. Снова. Да. Как и ночью.
 
Проснулся я от ужасной боли в носу. Она была такая же жуткая, жгучая и невыносимая, как год назад, когда я как-то раз прыгнул на подоконник, чтобы посмотреть в окно и, к сожалению, не заметил этот зеленый колючий шарик. Как же он называется? Хм. Толи «кастус», или «рактус». В общем, это неважно. Я тогда его не заметил и по чистой случайности влетел в него мордой. Ой-ей. Как было больно. Даже вспоминать жутко. Мне потом какой-то человек в белом халате вытаскивал колючки серебристым пинцетом. Я не различал запахи, наверное, с неделю. А дурацкий «кахстус» я все-таки опрокинул на пол. Поделом ему. В общем, я отвлекся... Так.
Почувствовав невыносимую боль, уже было подумал, что кактус мне решил мстить, пока нет хозяйки. Моментально подпрыгнув, я бешеными глазами начал везде все осматривать.
Это была муха.
Поганая цокотуха, сидела на телевизоре. Это она меня укусила!
Сразу же я ощутил такую злобу, ненависть и обиду не то что за себя, а за весь род кошачий, что решил во, чтобы то ни стало ее изловить и наказать по всей строгости кошачьего закона.
Я, не раздумывая, кинулся к телевизору, но гадкая тут же вертолетом взлетела и начала кружить по комнате. Я, совершенно разъяренный кидался, не замечая ничего. Вокруг все падало: пульт от телевизора, телефон, ваза, рамочка с фотографией и что-то еще. Я как взбесившийся прыгнул на диван, оттуда на стул, потом на стол, а с него на шкаф. Задел люстру. Она висела рядом с ним. Муха все летала, кружилась и, спикировав, наконец села на по-доконник.
«Играешь со мной» - думал я, - «Ну ничего, ты попалась». Я, не обращая внимания на не-стерпимую боль в носу, аккуратно залез по шторке на подоконник. Остановился. Потом начал медленно красться, готовясь к прыжку. Скажу сразу, физкультура - это не мое.
- Ну, - шипел я, - сейчас я тебе все припомню: и то, как ты меня разбудила, и то, как ты гу-ляешь по краю моей тарелочки, как интурист по Невскому проспекту. И, самое главное, что было последней каплей в глубочайшей чаше кошачьего терпения - недавний укус в мой нос, - сердце забилось сильнее.
«Мухи пообнаглели! Совсем от лап отбились!» - пролетело в голове.
- Кто тебе позволил такое хамство? Лучше бы ты попала в сети к паучку, это была бы рай-ская участь по сравнению с той, которая тебя ожидает. Не видел я еще такого нахальства и нагло-сти. У тебя даже прописки нет, кто позволил тебе здесь находиться? А тем более вести себя так вызывающе? - я шипел, медленной скалой двигаясь к мухе, -  Гости себя так не ведут. Отвечай зараза! Молчишь? Но ничего, мы с тобой разберемся! Сейчас я тебя выселю.
«Каждый тапок - знай свою муху!» - думал я, находясь во власти негодования. «Нужно на-рисовать такой плакат и распространить по городу».
Я очень аккуратно приближался к своей обидчице и жертве. Хотя я никогда не обижаю существ меньше себя, например всяких там бабочек, случайно залетевших в дом через окно или паучков, особенно добрых, но это был не тот случай.
 Переставляя поочередно лапы, я перешел в удобную стойку для молниеносного прыжка. Муха сидела на месте, шевеля своими передними «насекомьими» противными лапами и, казалось, совершенно не волновалась о происходящем. Лишь ее крылышки немного дрожали. Я чуть-чуть пригнулся, выждал и сиганул на муху, как леопард кидается на антилопу или буйвола. Я был снайперски точен. Одной лапой прижал муху и, наверное, раздавил. Но в это время увидел приближающуюся часть открытого окна и, не успев ничего даже сообразить, не то чтобы сделать, выпустил когти. Это было подобно действию парашютиста, который все что мог в экстренный момент - так это использовать запасной парашют. Я, летя по инерции в сторону открытого окна, процарапав белую краску на подоконнике в несколько полос, вылетел на улицу как белка-летяга. На подоконнике остались только следы от когтей, как на асфальте от покрышек при резком торможении машины.
Мухи в комнате не было. День уже переваливал за тринадцать часов. Вытекшая вода из опрокинутой китайской вазы спокойно впитывалась в наш новый шерстяной ковер и опрокинутый, лежащий на нем томик Александра Блока. Люстра все еще покачивалась, словно во время слабенького землетрясения. А в дверь кто-то начал звонить упорно и настойчиво. Соседка, наверное. Или какие-нибудь свидетели Иеговы.