Светлана Твердохлебова. Битьё определяет сознание

Конкурс Копирайта -К2
               

Кто бы мог подумать, что добро может прийти не к месту, обернуться бессмысленностью, даже злом? Все добрые намерения Вики разлетелись, как карточный домик, оказавшись бессильными перед временем вражды, сведения счётов и бессмысленной ругани.
Андрей, муж, сказал:
- Везёт тебе, Вика. Три дня в этом дрянном заведении, и материал для заметки готов.
- Они ж могли убить кого-то из ребят!
Андрей склонил голову набок, улыбается:
- Не нужно спасать. Не убили – и не убьют. Уже давно у всех пульс в норме, сердце ровно стучит. Одна ты мечешься. Они сокольские, а те не всегда гладят друг друга по шёрстке. Не лезь в мужские дела!
- Восхваляются своими мускулами, здоровые детины. Я просто не могу их видеть, эту шайку. Весь праздник людям испортили. Они думают, что лучше всех, что они сам господь бог. Дикари они полные, вот кто. Просто ужас, не смейся, Андрей. И глядеть-то страшно было, и зло разбирало.
Андрей, полицейские и не думали вмешиваться. Ведь они закадычные дружки с охраной: лучше позабыть обо всём, не предавать огласке.
Я их просто ненавижу, этих хулиганов, хвалятся мускулатурой, дерутся нахально, знают, что всех осилят, вот и издеваются над людьми, и радуются. Догадываются, что начальство, чуть что, спустит на тормоза это дело, такое не раз бывало. Все они такие, я их до смерти ненавижу. И выбирают же, кто послабее, студентиков зелёных или пьяниц, чтоб поглумиться.
Самое ужасное, что они отнимают у молодых веру в нормальную жизнь. Видел бы этих ребят, когда я к ним подошла – нахохлившиеся дикобразы. Они думали, я заодно с охраной. Откуда взяться вере, если папики преподают им циничные уроки о том, кто в этом мире прав.
- Знаю я эту молодёжь. Ничего путёвого для мира сделать не хотят, зато с рождения убеждены, что мир им что-то должен, поэтому всем недовольны. Каково им узнать, что никому они по большому счёту не нужны? Предприятия стоят, земля пустует... Беззаконие везде, куда ни ткни. Политикам всё равно, куда катится экономика, а банкиры знай себе наживаются. Отсюда нигилизм. Только знаешь, если мы с тобой живём в этом поганом мире, сгодится он и для этих щенков!
                ***
Мирно покоились пустыри на подъезде к заводу «Свободный Сокол», пока не настали новые времена и не взметнулся ввысь прямоугольный гигант, словно маяк, посылающий в округу световые флюиды иллюминации. Вечный пейзаж пустыря с его нежными пастельными красками был задвинут навсегда на задний план.
Со всего города люди потянулись сюда за призрачной роскошью покупок и развлечений. На первом этаже раскинулся универмаг, совершенно такой же, как большинство супермаркетов, - с приятной музыкой, кондиционерами и головокружительными запахами собственной пекарни. В изобилии здесь яств и разного ширпотреба, который здесь можно купить по дешёвке: термосы, шезлонги, алюминиевая посуда. Замена исчезнувшим магазинам хозтоваров.
На втором этаже царство бутиков, а на третьем раскинулся развлекательный центр «Остров капитана Дрейка», стремившийся захватить весь этаж. С каждым годом здесь становилось всё больше игровых автоматов, и это привлекало сюда семьи с  детьми. Для взрослых тут были свои развлечения, такие как боулинг или бильярд, но больше всех здесь забавлял гигантский механический бык, который брыкался, и никто из мужчин не мог усидеть на нём и полминуты.
Дела у центра шли настолько хорошо, что диву даёшься. Тут и днём полным полно народу, а уж вечером что творится... От посетителей отбоя нет. Причём, публика собирается самая разношёрстая. И люди высшего света не гнушались пропустить здесь кружечку пива. Человек должен иметь возможность забыть о конкурентах и неприятностях по работе.
По выходным тут бывали тематические дискотеки. В такие дни здесь всегда весело. Девушки хорошенькие, глазки блестят, на щеках румянец. Ходят пританцовывая. Кажется, кругооверть бессмыслицы вот-вот увлечёт их в шальной танец. Клуб, обитель синеватого покоя в мареве дыма, гудящий как улей, кажется преддверием ада. Люди идут сюда, окунаются в адский котёл и уходят как зомби, сами не свои.
В тот день праздновали Хеллоуин. Некоторые приходили на вечеринку с разрисованными лицами. Девочки были украшены иероглифами под японок. А взрослые ребята раскрашивались под мертвецов.
Явились элегантные и весёлые молодые люди. Трое парней были замаскированы под пастухов с мертвенно-бледными лицами и синими кругами под глазами. Их сопровождали две ярко раскрашенные девушки, одна в рваном платье невесты, другая вся в чёрных кружевах.
- Мы прибыли на «Остров»! – возвестили они. Послышались голоса:
- О, да тут падалью несёт, похоже на похороны попали! – Высокий красивый парень легонько шлёпнул зонтом «невесту» и развязно сказал, - посмотрим, невестушка, сможешь ли ты расшевелить мой хладный труп!
Девушка добродушно улыбнулась, нисколько не обидевшись. Звали её Ульяна, Уля, а высокого парня звали Денис, по прозвищу Дэн. Все члены компании были студентами педуниверситета. Они любили проводить время вместе.
Войдя в зал, молодые люди привлекли к себе внимание, толстый Боря крикнул:
- Бочонок пива в студию, пжлста!
Но через минуту гул разговоров восстановился. Войди сюда хоть английская королева, её будут замечать всего минуту.
В их компании было принято подвергать сомнению ценность затасканных ещё в школе слов: родина, героизм, народ и отечество и прочую брехню. Всем им ясно было, что существующий нынче порядок не годится ни к чёрту, как и прошлый, а потому ничто не стоит воспринимать всерьёз. Ульяна не поддерживала таких разговоров и была уверена, что цинизм у ребят напускной, и в глубине души у каждого из них есть свои боги из числа традиционных моральных истин.
Как всегда, разговор начался о политике, нынче о предстоящих выборах губернатора.
- Слышали, как Нефёдов топит соперника, Соловьёва? Одни компроматы. Таких грязных выборов не видывал свет. Притом, что они с одного завода и одну партию представляют. Нефёдов разве отдаст губернаторский пост? Да он тут как-то обмолвился: я приму это решение, говорит, весной. То есть, он не сомневается, что будет снова избран.
- Все они там одним миром мазаны. Изберутся и только их и видели, на четыре года пропали.
Но вскоре разговор их расстроился, стали перескакивать с одного на другое. Уля пробовала привлечь внимание Дэна:
- Знаешь, мне раньше казалось, что я никогда не присохну к мужчине, как простые смертные, что можно заполнить свою жизнь политикой и философией. Но когда, Дэн, я встретила тебя, когда ты впервые поцеловал... Я поняла, что в жизни всё гораздо хуже.
Дэн с усилием улыбается: «Давай не сейчас». Он не уверен в их отношениях. Почему Уля такая грустная? По правде, ему больше нравится Мара, сидящая напротив. Её оживлённое лицо проступало в клубах сизого табачного дыма. Мара была артистична, экстравагантна и уверена в себе. Ему нравились яркие женщины. Уля казалась ему простоватой и нудной. «Что будет, если я женюсь на ней? Обрастёт разными ужимками, чтобы стать «своей» в компании... Тоска... Я только напрасно потеряю свободу».
Давно Уля ждёт от своего парня судьбоносных трепетных слов, а он ни тпру ни ну. Знал бы, как порой она заливает подушку горючими слезами, оплакивает девичью долю. Сейчас она думала о нём почти с ненавистью. Чьи деньги пришёл тратить? Когда же он станет, наконец, самостоятельным. Его богатый отец хотел того же, да сын придумал, как ему обуздать волю родителя: пригрозил уйти из дома. И в самом деле скрылся на пару дней, у Ули. Учиться ему, видишь ли, надо. Другие всё успевают. Но отец после этой демонстрации стал как шёлковый: деньги выдаёт исправно, с Улей позволяет уединиться прямо в их квартире.
- Пойдёмте танцевать! – крикнул Дэн. – Пойдём, - подёргал он Улю.
- Я не хочу, идите, - сказала Уля.
Дэн, недолго думая, схватил за руку Мару.
И понеслась!
В адском котле мелькали и сталкивались руки, ноги, головы. В ушах стоял звон и лязг. В мигающем свете отплясывали черти, гномы, лесная нечисть. Купидон целился в зевак. Эпилептический пляс, лучи прожекторов, то синие, то зелёные, как есть ад в миниатюре, горячечный бред.
Уля думала: «Мне осточертели твои ужимки!» Но в следующую секунду малодушно дала себе шанс: «Побуду с ним ещё чуток». Ведь были у них дни, когда казалось, что они счастливая пара.
Уля вышла в туалет. Там были девушки, которые пришли действительно сделать пи-пи, а были и такие, что по-взрослому возились с травкой. Когда она вернулась, среди танцующих не было Дэна и Мары. Они появились через десять минут, показавшиеся Уле кошмаром.
- Мы ходили покурить, - небрежно бросил Дэн.
- Ложь! Всё ложь! – крикнула Уля.
- Успокойся!
Компания начала собираться. Они вышли в фойе, а Уля старалась идти помедленнее, как бы давая возможность идти Дэну с Марой. Но Мара шла с Борисом, а Дэн беспокойно озирался.
Охранник насмешливо что-то сказал Дэну в том роде, чтоб не обижал девушку, а то такой красотке, может, кто другой пригодится.
Дэн ответил грубо. Сказал ли он слово «холуй» или покрепче какое слово, только охранник точно с цепи сорвался. «Поговори у меня!» - сказал он сквозь зубы и, едва не вприпрыжку, подбежал к Дэну и быстро ударил по носу. Другой архаровец, будто по команде, напал на Борю. И тут началась настоящая бойня! Ребята пытались отвечать, но силы были явно не равны. Это было форменное «избиение младенцев». Двое уже лежали на полу без сознания. Охранник словно с цепи сорвался. Он бил свою жертву ногами, бил головой о стойку гардероба, затем принялся… душить. Бросив его, он побежал добивать Борю. Женщины из гардероба, подруги парней и посторонние кричали на охранников, и эти крики немного их отрезвляли. Белый кафельный пол был заляпан кровью...
...Компания стояла внизу, когда Вика спустилась. Они приняли её настороженно, но девушка в платье невесты всё же дала свой номер телефона. Увы, она обманула. Сколько ни набирала Вика этот номер на другой день, он был выключен. Когда же включился, девушка встречаться с ней отказалась.
                ***
Две недели спустя. Отвергнутые на фейс-контроле сегодня как никогда лезли в бучу. Один дородный маячил перед охранниками, не желал уходить, бычился, наступал на кордон. Стал руками замахиваться. Тогда только охранник малость придушил его. Но не может он остановиться вовремя! Толстяк побагровел от натуги. Вика крикнула ему:
- Хорош уже!
Окрик сработал.
Тут только Вика обратила внимание на высокого командира, который тихо стоял в стороне и не встревал. Встрепенулся он весь на Викин возглас. Когда сыр-бор закончился и толстяки ушли, признав правоту силы, он подошёл к гардеробной стойке.
- Так, гражданки гардеробщицы, вы себя ведёте недопустимо. Вы мешаете работе охранников. Ещё раз услышу крики, будете уволены. А за вами уже наблюдают, взяли вас на заметку, - сказал он Вике.
Вика завела речь о драках, и высокий господин принялся втолковывать ей свои истины: какое быдло сюда приходит, его нельзя не бить; рассказал, как охранников поджидают за углом мстительные клиенты, а на войне как на войне, если не ты их – они тебя.
Ей стало не по себе от его сухого, скрежещущего баритона. Он говорил небрежно и вместе с тем требовательно, голос звучал внушительно, нагонял страх. Должно быть, так легионеры говорили со своим рабами на галерах. В лице его было что-то дьявольское: в длинном мясистом носе с горбинкой, в вальяжной сухопарой фигуре, в близко посаженных глазах, в которых светился злой ядовито-зелёный огонёк. Вика мысленно окрестила его «Мефистофелем».
Вика решила не высовываться напоказ. И всё было спокойно. Авось, ничего не случится сегодня. Но близился час, когда обычно вспыхивают ссоры.
Снова кто-то ругался. На сей раз это был чистенький аккуратный паренёк в розовой рубахе. Он пыжился, грозил позвонить директорам, демонстративно манипулировал мобильным телефоном, то и дело поднося его к уху. Когда он подошёл близко к гардеробу, Вика увидела, что руки его мелко дрожали. Подходил он и к гардеробу, заговаривая с тётушками о здешних порядках. Женщины сочувствовали ему, но Вика огрызнулась:
- Я молчу, мне нечего сказать!
Парень расхаживал по фойе, возмущался и театрально жестикулировал. Он было направился к лестнице, и тут ему играючи, с ухмылкой преградил дорогу парнишка «в чёрном». Второй решил ему подыграть и присоединился с другой стороны. Они встали перед парнем в розовом, как створки двери. Тот опешил: «Вы что себе позволяете?» Стал набирать номер полиции.
Вика не удержалась, крикнула:
- Пропустите его!
Высокий направился к ней, прошипел: «Я вас предупреждал!», исчез. Процокала каблуками молодая женщина в узкой юбке и строгой белой блузе, старший администратор Татьяна. Вика, как могла, объяснила своё поведение, на что администраторша повторила легенду о войне охранников с местным населением.
Парень исчез, зато в фойе поднялся какой-то полицейский, поздоровался за руку с каждым охранником, подошёл к высокому, и потекла дружеская беседа. «Мефистофель» что-то говорил, глядя в сторону Вики и щерился, полицейский угодливо кивал головой. Вику уже не удивляла продажная, как в Техасе, полиция.
На время всё устаканилось. Вдруг среди охраны пронёсся слух: «В розовой рубашке вернулся!» Видно, снизу по рации передали. Вика почувствовала азарт и оживление в рядах охранников, она увидела, как ярятся эти люди, принимая боевую готовность номер один.
Он явился, парень в розовой рубахе, подошёл к гардеробу. Тётя Клава выговаривала: «Ну зачем вы вернулись? Приключений ищете? Так вы их получите!» Вика подошла и вполголоса подхватила: «Шли бы вы лучше отсюда, от них всего можно ожидать, всё плохо кончится для вас, и полиция следы заметёт».
Неожиданно парень послушался, попросил куртку и благоразумно ушёл. Вика внутренне ликовала. Она даже не заметила, как вытянулось лицо у «Мефистофеля», когда парень уходил.
Вскоре явилась полная женщина с высокой причёской, с лисьими повадками – арт-директор. По её, Викину, душу. Её привёл «Мефистофель» с формулировкой: гардеробщица плохо отзывается об охранниках. Вика сбивчиво принялась рассказывать, как охранники избивают клиентов, она лишь предупредила одного бедолагу... Арт-директор послушала и мягко умилостивила «Мефистофеля»: мол, новенькая, эмоциональная, ещё научится себя вести! Вику оставили на поруки.
Но не бывать покою этой ночью. Девушка чуяла неутолённый аппетит охраны, словно ту внезапно лишили обещанного ужина. Крови жаждали вампиры. В воздухе носился дух «старого доброго ультранасилия».
                ***
Паша ждал старшего брата, Толю, всё лето, а он сподобился только, когда уж зима проверяла дыхание. Толя давно окопался в соседней области, после института став успешным риэлтором.
В нашем городе не много мест, где мужчины могут развлечься посреди ночи. Решили идти пешком до молла. Толя пружинил шаг, точно тротуар был дорожкой стадиона. Паша вспомнил, как его всегда раздражала Толина манера идти впереди, хоть на полшага. Вот и сейчас Паша поотстал, длинный, нескладный, ноги заплетаются. Не в пример кряжистому, энергичному брату.
Когда поднялись на мост, Толя обернулся и окинул взглядом индустриальный пейзаж слабоосвещённого Сокольского завода.
- Нравится мне наш город! Всегда он в ногу шёл со временем. Как посмотрю на эти строения, хочется жизнь свою самому строить, налаживать!
- А мне нравится наш рельеф, - отвечал Паша. – Как американские горки: вверх – вниз. Верхний парк, Нижний. Так и разогнался бы на чём-нибудь, чтоб дух захватило, и – вперёд, лететь, отсюда прочь, прочь, по городам, весям!... – засмеялся он.
Толя посмотрел внимательно на Пашу. Путешествовать, узнать мир – старая песня. Никогда тебе уже не выбраться из этой дыры. Вот и сейчас дела в посёлке тебя занимают куда больше, чем мой  бизнес. Думаешь, охота мне слушать твои россказни о каком-то дяде Пете из автопарка? Ты окончательно увяз в этом болоте, приспособился, смирился. Знай себе книжки почитываешь да «квасишь». Между нами ничего общего не осталось.
Паша слыл неудачником, рохлей. Кое-как закончил ПТУ и с тех пор перебивался строительными шабашками. Кто его возьмёт, алкоголика, на хорошую работу? В одном только Паша обошёл брата: успел жениться и ребёнка народить. Тут, конечно, природа ему помогла: Паша получился куда лучшей масти, - высок, строен, чернобров. Но жена не стерпела Пашиного образа жизни, однажды взяла грудную дочь и уехала к родителям за тысячу километров.
В Паше была жива надежда поехать к жене, наладить с ней отношения, растить дочь, которую он не переставал любить и перед которой не угасало чувство вины. Но уже несколько лет Паша откладывал поездку. То одно, то другое мешало. Он без конца ставил себе условия: бросить пить, заработать приличную сумму, поправить здоровье. Словно приговорённый, путами стиснутый, не мог Паша вырваться из родного города. Собственная немощь его уже пугала. Чего стоят все человеческие потуги, если любой мелочи довольно, чтобы им помешать, и ты становишься ничтожней червя.
- Что у тебя с работой? – спросил Толя, прищурив глаз, точно прицеливался.
Улыбку с лица Паши будто стёрли резинкой.
- Тебе нужно… родить! – вскинулся Паша.
- Ты всегда обижался на мои резонные вопросы, - Толя поджал губы.
- А ты всегда умел испортить настроение. Мне часто хотелось врезать тебе, когда ты спрашивал об оценках. Я не знал, куда деваться потом от твоих назиданий. Уж не знаю, чего было больше в твоих словах, заботы или издёвки.
- Чего ж не врезал?
- А я тебя однажды припугнул смачно, ты и заглох. Забыл, что ль?
Братья замолчали. Впереди сквозь осеннюю мглу проклюнулись огни молла. Ноябрьский туман сочился изморосью. Сырость довлела в атмосфере, так что гулять было мало радости. Иллюминация с молла этой ночью сияла тускло.
- Постоянную работу найти трудно, - примирительно заговорил Паша. – Сейчас кризис. Где-нибудь на стройке удастся зацепиться. Поступлю туда, только для начала. Долго не останусь. Буду искать место ученика на каком-нибудь заводе. Я ещё не знаю, где буду жить…
Вскоре они подошли к моллу. Люди входили и выходили в двери часто, как днём. Крутящаяся дверь издавала жалобный скрип, похожий на постанывание. Братья шагнули внутрь. Поплыли по эскалатору наверх, вдыхая сырой аромат оказавшегося перед их носом шерстяного пальто.
Пожилая гардеробщица, принимая куртки, заметила Павлу:
- Э, да тебя, парень, вряд ли пустят в таком состоянии.
Паша захорохорился:
- Как же не пустят! Я свой, меня на Соколе все знают!
У пропускного пункта «гвардеец» в чёрной униформе жестом указал Паше отойти. Паша почувствовал себя оплёванным. Жест показался ему презрительным. Он же свой, рабочий человек! Паша знал, что ребята  с Сокола не последние штаны протирают в этом кабаке. Да он должен сюда хозяином входить, а его выставляют, как непотребного. Было обидно как никогда.
Толя потянул его к выходу, но Паша заупрямился. Он плюхнулся на белый кожаный диван у гардероба, выставленный тут для одевающихся. «Давай отдохнём, я устал!» - пробормотал Паша. Его совсем развезло.
Несколько раз он вскакивал, подходил к охранникам и пытался «поговорить по душам». Время шло, а братья маялись у врат «Острова» уже с час. Вконец осточертели охране.
Паша вдруг почувствовал сильный удар по голове. Падая, он успел подумать, что удар был нанесён сбоку, как самый подлый удар. Сильнее испуга и боли был интерес к новым ощущениям. Оказывается, всё вокруг видится ярким  и чётким, как от вспышки молнии. Потом тело обмякает, теряет внутреннюю опору, и стены сползают в пропасть. Искажённое гримасой ненависти лицо, слова кричащих вокруг, предметы – всё катится мимо сознания в пустоту. И невозможно крикнуть, челюсти свело судорогой, как и всё тело в ожидании новых жгучих ударов.
Толя с ужасом наблюдал картину, как юркий белобрысый парень подошёл к брату и ткнул  кулаком по голове, отчего тот свалился на пол, молодчик принялся пинать его ногой по голове и туловищу. Как во сне, Толя ринулся на помощь, но, получив удар в челюсть, упал. Ощутил липкий солёный вкус во рту: взбесившийся парень раскроил ему губу.
Вокруг стояли крики, ахи, возгласы. Драка прекратилась так же быстро, как и началась. Толя помог подняться Паше, оттащил на диван и подошёл к гардеробу с усмешкой: «Что это было?». Молодая гардеробщица подскочила к нему и, пылая негодованием, попросила его номер телефона. Сказала, что она журналистка и готова заняться сюжетом. У Толи она вызвала доверие. Ведь это она только что истошно кричала: «Сволочи!.. Что вы себе позволяете!.. Я буду жаловаться гендиректору!.. Я дойду до прокуратуры!..» Толя видел, как высокий господин отделился от стенки, подошёл к гардеробу и сделал ей выволочку.
Она не послушала. Попросила Толю позвать брата. Тот, шатаясь, подошёл к ней и выслушал. Отказался.
- О чём писать? Как меня избили? – хмыкнул Паша. Невыносимо, когда тебя защищает женщина. Лучше забыться.
- Но как же вы это оставите?
- Я сам их проучу! – потемнел лицом Паша.
- Слушайте, я из-за вас только что работу потеряла, а вы… - упрекнула девушка.
- Ничем не могу помочь. Я не буду давать интервью. Не хочу.
Толя подставил Паше плечи, тот перекинул руку, и братья пошли вниз. Паша задумался. Сегодня он предстал перед братом в своей первозданнной сущности, и тот не отверг, не окатил презрением. Паша увидел в глазах брата тревогу и сожаление. А как он бросился защищать! Ради этого стоило быть избитым.
                ***
- Здесь живёт Павел Малеев?
На лице женщины появилась тревога и озадаченность, смешанные с тупым животным страхом.
- Вы по какому вопросу?
- Я журналистка.
- О Господи! – пробормотала она. – Нет его! – Потом, смягчившись, добавила. – На бульваре он, возле Дома культуры сидит. У него там – скамейка.
Паша сидел на скамейке и впитывал последнее тепло с изморосью, дополняя их чудесным красным вином «Дон Борзини» в бумажном пакете.
- Понимаете, я хочу вам помочь! – подсела к нему Вика. Павел вздрогнул.
- От меня вам не будет никакого проку.
- Какого проку? Я хочу что-то сделать для вас. Хочу рассказать всем, как с вами обошлись. Такие инциденты возможны лишь потому, что их обходят молчанием. И они будут повторяться! Если всё сойдёт с рук этим негодяям!
Присутствие журналистки вновь всколыхнуло в Паше горькие чувства, которые он старался заглушить в себе все эти дни. Ему захотелось немедленно вернуться домой, съесть тёплый ужин, потом укрыться с головой и схоронить на дне души свой позор.
Он встал со скамейки, повернулся к Вике спиной и быстро зашагал прочь. Вика вскочила и вприпрыжку бросилась догонять.
- Послушайте, не хотите ничего сделать для себя – подумайте о других. Почему вы молчите? Неужели вы можете так просто забыть обо всём?.. Подождите же! – крикнула Вика.
Паша подумал, что убежать от настырной журналистки будет не просто, и замедлил шаг. Это её приободрило, и она стала говорить с жаром, задыхаясь от гонки:
- Мы должны бороться!.. Вам надо заявить в полицию... Мы отправимся в Комитет по делам молодёжи... Потом в Общество прав человека... Я дам все показания, выступлю свидетелем.
Паша посмотрел мимо неё, зашагал вперёд, стараясь не замечать семенившей следом журналистки. Вика начала злиться.
- Если вы будете молчать, значит вы трус! Хоть раз в жизни совершите мужской поступок!
Паше хотелось одного – залечь в постель. Пальто от сырого тумана отяжелело, тело пробирал озноб. Неужели она будет преследовать его до дома? Паша с ненавистью покосился на Вику. Журналистка враждебно, с вызовом ответила на его взгляд.
- Как хотите. Но я молчать не буду! Ваша совесть будет преследовать вас до конца жизни, как наказание.
Она решительно зашла в подъезд. Он бы и не мог ей препятствовать: его вдруг охватило чувство тоски и бессилия.
Пашина мама всплеснула руками:
- Уже пришли? Так быстро. Потолковали? – спросила она, заглядывая им в глаза, словно пытаясь там прочесть исход встречи.
Паша махнул рукой и стремглав убежал в свою комнату. Вслед ему понёсся хриплый мужской голос с дивана:
- Сидел бы дома, как умный, ничего бы с ним не случилось. Этим бездельникам лишь бы по киношкам да по ночным кабакам шляться. Вот и получил своё, надо было ещё наподдать.
Тут заговорила мать:
- Сказать по правде, не надо бы этот случай поднимать. Мало ли, в какую ещё переделку вляпается этот оболтус. Нам ещё жить тут, с нашей полицией, с соседями, среди этих типов.
Вика посмотрела на неё обескураженно, потом развела руками.
                ***
Что за тёмная полоса в жизни Вики настала? Воистину, здесь козни дьявола, врага любви, врага самой жизни. Все остались, как говорится, при своих интересах. Только что ей делать с разочарованием, куда себя девать? Говорила мужу:
- Мне опротивела журналистская работа. Сама я себе противна. Хочу подыскать такую работу, чтоб поменьше иметь дело с людьми.
- О, мизантропия – это у нас семейное, моя дорогая. Я давно ею отравлен, придётся и тебе малость поболеть.
- Подумать только, я из-за них работу потеряла, а им хоть бы хны. Спрашивается, где их совесть? Плевать им, что кто-то о них печётся. Пальцем не хотят пошевелить, чтобы честь свою отстоять. Я иной раз думаю: может, прав был «Мефистофель», надо бить таких? Заслужили они того, поделом. Ни драться толком не умеют, ни веси себя достойно. Защищай вот эдаких! Э, неблагодарное это дело – журналистика. Только что же теперь, оставить христианскую добродетель как бесполезную?
- Так это дурачьё и есть - истинные христиане. Вторую щеку подставить готовы! – Андрей хохотнул.
- Не ёрничай. И с этим не шути!
                ***
Он всё-таки притащил Улю в этот кабак снова.
- Посмотрим, что будет, - сказал ей вполголоса.
Сначала было ничего. Сидели-трапезничали.
Потом началось. Дэн с шумом втянул воздух в ноздри и крикнул официантке:
- Чем у вас воняет?
- Капусту жарим. У нас пока дневное меню, – добродушно ответила девушка.
- Принесите нам кофе, - велел Дэн. – И поживее! – гаркнул он.
- Да-да, - пролепетала девчонка.
- Дэн, не надо, - просила его Уля.
- Подожди, - хитро подмигнул ей Дэн. – Я давно заметил, в нашем обществе чем хуже себя ведёшь – тем лучше к тебе относятся. И закричал вслед официантке:
- Столики протрите, тут крошки! А что за музыка будет сегодня? Опять «Ласковый май»? «Белые розы, белые розы...» - изобразил он пение, кривляясь. – А диджей снова будет навеселе?
Пришла официантка с кофе, протёрла столик.
Дэн схватил её за локоть, она вздрогнула.
- Что, испугалась? – расхохотался Дэн.
- Дэн, – с упрёком произнесла Уля.
У входа сидели два «цербера» в чёрном, но ухом не повели на выходки Дэна.
- Гляди, как эти болваны присмирели, не реагируют. Значит, действуют на них мои угрозы! – сказал он самодовольно.
Дэн не знал, что к тому времени Вика уже сходила к гендиректору молла. Тот был озабочен творящимися драками и назначил служебное расследование. «Только статью писать не надо!» - умолял он. Будет толк или нет,  а охранникам поскучнело надолго.
                ***
Поезд набирал скорость. В купе плацкартного вагона после суеты с ручной кладью и проверкой билетов установился покой. Настроение у Паши было боевое. Попутчики были не старые: девушка и молодая мать с сыном. Паша достал и откупорил бутылку вина.
- Мы с вами попутчики, и это тост. Еду к родным, разделите со мной радость, - бодро сказал он и достал пластиковые стаканчики. Его визави вежливо согласились. Даже капельку мальчишке плеснули.
- У меня событие, - делился Паша. – Я сегодня зверя убил!
- Какого зверя, где? – удивились спутники.
Паша замолчал. Взор его затуманился…
                ***
Сегодня утром он купил охотничий нож для разделки кабана. Он шёл знакомыми улицами, и это путешествие ему не нравилось. Ему казалось, что всем кругом понятно, куда и зачем он идёт: на лице написан подлый замысел. Нож оттягивал карман, словно пудовая гиря. С той минуты, как он потрогал тончайший узор на лезвии, ощутив укус холодной дамасской стали, он понял, что такое «душа не на месте»: словно вывих какой в груди, неудобство - не даёт ни секунды покоя.
...Скоро он увидел того парня, идущего за угол молла. Подскочил к нему и резко рванул от себя его плечо, крепко прижав к стене. В другой руке сжимал нож.
- Убить меня хочешь?
- Да. На что ты рассчитывал, когда издевался надо мной?
- Ой, мамочки! – Саня вдруг начал оседать по стеночке, побледнел, губы его дрожали. Он сглотнул тугой комок и хрипло сказал:
- Только не тронь мою семью. Она ни в чём не виновата.
- Семью не трону. Это ты обижаешь невинных. Кем себя возомнил? Чего трясёшься? Тогда не боялся. Надыбал слабину! Ничего, пришёл твой час расплаты. Веди себя смело хоть раз в жизни.
Паша схватил его за рукав и потащил на пустырь позади молла.
- Да не лей свои ядовитые слёзы.
Он толкнул Сашу в спину:
- На колени становись. Сволочь, на колени! Исповедайся...
                ***
Так, возможно, произошло б, если бы полицейский, которого дразнил нынче Паша, успел его поймать. Это был тот самый полисмен, застукавший его однажды за неблаговидным занятием: как-то раз, напившись, Паша решил справить нужду прямо на рельсы с перрона. Увидев несущегося на него разъярённого полицейского, Паша мигом протрезвел, успел заправиться и дать стрекача.
Сегодня на перроне Паша его увидел, тот шёл по мосту. Повинуясь озорному чувству, Паша отошёл к хвосту поезда, стал на край платформы и крикнул: «Эй, помнишь!», сделав вид, что расстёгивает штаны. Когда полицейский вновь бросился к нему, Паша запрыгнул в последний вагон и понёсся через состав. Через минуту поезд тронулся.
Схвати его страж порядка, арестуй, не ехал бы он сейчас, молодой, красивый, к жене, а сидел бы в кутузке и лелеял бы план мести. «Да я, оказывается, везуч!» - подумал он иронично.
Паша улыбался, глядя в окно. Он представлял, как сожмёт женины пухлые щёки в ладонях, как поднимет на руки и закружит, расскажет ей о любви и долгой, бесконечно долгой тоске. Паша очнулся от повторившегося вопроса. Любопытный пацан его теребил:
- Простите, вы сказали, что убили зверя? Вы были на охоте? А что это был за зверь, и где вы его убили?
Паша посмотрел хитро на парня, положил руку на грудь и признался:
- Тут.
...Поезд мчался на всех парах. Разноцветные осенние поля и луга, залитые солнцем, распускались перед Пашей, как салют в честь Дня Победы.



© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21209121090

рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/09/12/1090