Суслик-мазохист

     Творчество  - это умение создавать то, чего до тебя еще не было, значит ли это, что каждый вздох и биение сердца, каждая прожитая минута – это творческий процесс? «В стремлении к совершенству мы бесконечны, - так  думал суслик, просматривая почтовые рассылки. Кому-то удается жить по законам гармонии, создавая каждый день как новое произведение искусства, а кто-то сидит в норе и лишь мечтает о красивой жизни».

      Так сложилось, что виртуальный мир стал частью его реала. Хроническое невезение растоптало его, распластало и приковало к компьютеру. Любимец дам, обладатель чудесного голоса, виртуозный саксофонист, умелец на все лапки, да и не только, - перечислять его достоинства можно до бесконечности. Почему же злой рок преследовал его с детства? Где зарыт корень неудач?
       А, впрочем, все по порядку.


       Итак, жил да был синеглазый суслик красавчик  Вазо. С детства он привык очаровывать окружающих – табуреточка неизменно появлялась в конце всех мамочкиных праздничных застолий. На неё ставили одаренного ребенка, поправляли белую меховую бабочку на шее, причесывали кончик хвоста так, чтобы он походил на хвост льва и улыбками поддерживали маленького артиста.

        Вазо с выражением читал:

Суслик с сусликом поспорил
Сколько спячка дней в году.
Победил или проспорил
Тот, кто принят за еду?

      Этого было достаточно, чтобы сорвать шквал аплодисментов, криков «браво!» и   получить кучу орешков и семечек. Мамочка была довольна, а это самое главное.

      Надо сказать, что мамочка его, Сустервия, была какой-то редкой породы грызунов, которые способны пожирать своё потомство. Чтобы остаться в живых, детенышу нужно было обладать набором достоинств, ему неведомых, иметь ангельский характер и внешне быть похожим на неё. Поскольку самцов её породы не попадалось, папы для производства малышей подбирались случайным образом – то сосед-хомяк, то приезжий тушканчик, то братья-близнецы суслики. И вот однажды на свет появился малыш с прекрасными, как у мамочки глазками.  Он нежно и доверчиво смотрел на мир, всех умиляя своей непосредственностью и открытостью.

      Сустервия решила оставить детеныша, нарекла его длинным и понятным ей именем Ва-Кришна-Ибрагим-Мазосусл, но со временем для удобства осталось короткое имечко, которое легко запоминалось и рифмовалось. Иногда даже казалось, что в ней проснулся материнский инстинкт, и она полюбила своего Вазо-Мазо. Она относилась к малышу с таким предельным вниманием, контролировала каждый шаг, опекала в любой ситуации, вплоть до ежедневного изучения экскрементов, словно он был всеми тринадцатью братьями и сестрами, которых она съела.

     Так что еще вопрос, кому повезло…

     Вазо чувствовал, что надо быть таким, каким  хотела видеть его мамочка. Он научился радоваться минутке, когда она его унижала, но кусала, или кусала, но не сильно больно. Он мечтал, что однажды станет Достойным Мужчиной и мамочка будет им гордиться. Он представлял, картинку своего триумфа – мамочка, рассерженная и недовольная, закрыв свои глаза небесного цвета слышит волшебные звуки саксофона, и губы расплываются в блаженной улыбке. Он будет играть нежные мелодии, а она танцевать, вокруг него, слегка касаясь инструмента хвостиком.

    Время – жестокий учитель, и, в конце концов, убивает грызунов, сначала изменяя их до неузнаваемости. Иногда, словно извиняясь, оно одаривает удовольствиями, причем щедро и без разбору, так что, пресыщаясь, они уже не замечают радостей и теряют ориентиры – для чего живут, что в этой жизни такого особенного, ради чего нужно влачить свое существование в тесных норах подземелья.

     Повзрослевший Вазо часто бродил по лабиринтам своих извилин и натыкался на «мертвые зоны» не возврата. Он чувствовал, что находясь в нормальном состоянии сознания невозможно их проскочить. Мысли вязли в собственных мозгах, он запутывался и впадал в депрессию. Хорошо, что были друзья и женщины, с ними хоть можно было расслабиться. Во всех смыслах. Позволить своему «А я не хочу...» распоряжаться собой и временем. И давать волю своему большому и неудовлетворенному «ХОЧУ»…

Лишь бы мама не знала.

Друзья – музыканты вносили в его жизнь  радостную свободу соприкосновения с прекрасным миром, где есть звездное небо и вольные птицы. Часто, наевшись семян конопли, и разных травок, они устаивали групповые полеты, веселые и безбашенные. Потом играли джаз и звонили девчонкам. Мир наполнялся красками и звуками. Всю ночь напролет беззаботные компании молодежи мигрировали от норки к норке в поисках развлечений.

А днем из радостей жизни оставалось лишь темнота, напоминавшая небесную твердь.

       Сустервия со всем неизрасходованным пылом материнской любви пыталась образумить чадо, которое, понятное дело, упорно шло по стопам неопознанного отца. Вазо привык к её унижениям и уже почти не  реагировал на постоянные колкости и укусы, хотя чувство вины приходилось регулярно гасить. Почти каждую ночь.

     Мамочкины приятельницы настойчиво рекомендовали женить красавчика, понимая, что у дам будет мало шансов приручить творческую личность. Кандидатуры попадались достойные и не очень, но и те, на которых останавливался обворожительный взгляд суслика, были  приличные стервы. Его прямо притягивали роковые женщины, способные разорвать сердце на мелкие кусочки и съесть на завтрак.

     Мамочка понимала, что с такими девицами счастья не построишь, и искала ему непременно образованную, из приличной семьи полевую мышку, с очками на курносой мордочке. Маленькую дурочку, потому что другая быстро бы поняла, какое сокровище будет рядом с ней наслаждаться жизнью.

     И что интересно, находились такие мышки. Серенькие, черненькие, рыженькие, даже одна белая была. С милыми глазками- бусинками и очечкамис в тонкой оправе. И замуж шли, не раздумывая, и деток плодили. Только почему-то не ценили своего счастья и быстро убегали. Да так далеко, что огорченный Вазо и следов найти не мог. Поэтому приходилось или новую заводить, или к маме возвращаться. 

      Честно говоря, с мышками тоже было не очень-то и комфортно, как с мамой – приходилось отчитываться, где провел ночь, сколько выпил, почему пахнет не так. Сплошные проблемы. Да и мама говорила, что  слишком умные они. В общем, не везло Вазо, хоть тресни.
       Со временем это свойство его характера превратилось в привычку - и неудачи плавно и гармонично вписались в его жизнь, став неотъемлемой частью его существования.

       Суслику катастрофически не везло во всем – друзья кидали, мышки бросали, творческий процесс превращался в запор, а жизнь – в запой. Казалось, из темных крапинок на песочной спинке проступил узор витиеватых букв «ПоЖаЛеЙтЕ НеСчАсТнОгО…». Сама собою вспомнилась глупая детская дразнилка «Эй, Вазо! Купи Мазо! Ой, баля – за три рубля!» и школьная кличка Мазо, и мамины слова, что уродами не рождаются, уродами становятся.

      Все как-то приходило к единому знаменателю, соединяясь в гармоничное и закономерное состояние удовольствия от принятия себя таким, какой есть – никчемным неудачником, не реализовавшим себя ни в чем – ни в любви, ни в творчестве. Душа стонала нерожденными блюзами. То, что ему нравилось, никого не интересовало, что любил, - тем более. Этот сладкий пофигизм, именуемый депресняком, воспетый в стихах уносил далеко  и надолго.

      После десятого развода Вазо разочаровался в любви и женщинах, после серии творческих провалов он ушел в себя под мамочкино крылышко, чтобы тихо себя ненавидеть.  Сустервия пыталась помочь сыну как могла – позорила, устраивала драматические спектакли со слезами, вовлекала в свой сетевой маркетинг, постоянно следила за здоровьем и лечила от алкоголизма, но чем больше заботилась о сыне, тем большим монстром выглядела в его глазах.

      Вазо решился убежать из этого рая.

      Весь увешанный проклятиями он вышел из норки и сразу попался в зубы молоденькой голодной лисе, которая, не имея опыта, только основательно испортила шкурку и хвостик суслику. Юркнув в свое убежище, он остановился. С обеих сторон тоннеля его ждали чудовища, готовые его  сожрать. Возвратиться к мамочке, театрально лежащей с сердечным приступом так же радостно, как и к лисе, оставшейся без ужина.  Вазо сел на корень, выступающий из земли, и горько задумался. Что же делать? Хорошо, что мама не видела глаз, полных слез, она бы сказала: «Слабак, Мужчины не плачут!»

      Да, надо быть сильным, но как? Ему казалось, что пришел конец неразрешимым проблемам, но чтобы было все так ПЛОХО, чтобы ТАК плохо ВСЁ – никогда не было. Даже он, привыкший к страданиям и боли, почувствовал грань отчаяния, когда не помогали ни фантазии, ни самобичевание, ни возвышенное наслаждение болью. Перед глазами, как перед смертью, проносились картинки безответной любви, принесения в жертву собственной карьеры в угоду научных степеней его жен, глупое бунтарство и постыдное подобострастие…
Он поднял вверх, глаза, чтобы не плакать, и увидел звезду.

      Сердцевина дерева, под которым они жили, превратилась в труху, и ураган сломал верхушку. Судьба предоставила еще один шанс выбраться на свободу.

      Вазо начал карабкаться вертикально вверх, прислушиваясь к своим ощущениям. В узких местах,  где приходилось протискиваться, открытые раны изодранного тельца касались гнилого мокрого дерева. Но душевная боль была сильнее. Путь казался бесконечным.

      И вот, наконец, Вазо выбрался на волю. Он посмотрел вниз, о, ужас! Дерево было такое высокое, что у суслика закружилась голова. Коготки  соскальзывали с ветки. От наплыва эмоций и безысходности он начал истерически хохотать, корчась в судорогах. Падающее смеющееся тельце иногда задевало за веточки, ломая мелкие и ударяясь о крупные. Удара о землю почти не было –  изрядно побитый и обессилевший, суслик повис в кустах бересклета.

      По законам жанра он остался жив, чтобы продолжать мучиться. Ходить он не мог… Точнее сказать, боялся. Ведь ему по жизни не везло, любое неверное движение  могло что-нибудь повредить.

      Он лежал в постельке, мамочка ухаживала за ним, самоотверженно неся свой крест до конца. Безопасный мир виртуальной реальности открывал перед ним новые горизонты.