Луна и солнце в городе

01.10.2009
                Луна и солнце в городе

Луна в осеннем небе налилась белым сиянием, она почти круглая. Ещё несколько дней, и будет полнолуние. Вернулся в Москву. Виво и вино. Захмелел и протрезвел. Стало грустно. Одиночество приняло безупречно круглую форму. Одиночество полное. Одним краем глаза наблюдаю луну, вторым заглядываю в темноту души своей. Спокойная душа ещё живого человека неподвижна и безмолвна. Грусть поднимается туманом из глубины пространства, которое отражает небо как зеркало, но в этом отражении ничего, кроме луны, обращающей свет невидимого солнца в молочный белый.

Отражение отражения, ушедший день, холод и тишина.

Ночью окружён теми, о ком читал днём. Под утро антропология уступила географии, смотрел на Куршскую косу с высоты птичьего полёта. Коса оказалась раздвоена на конце, как клешня краба, с мостиком через раздвоение. И ещё много чего было, что растаяло и ушло в начале восьмого.

Утро холодное. Выбираться из-под одеяла не хочется. Выбравшись, иду к окну, смотрю на город. Окно спальни выходит на запад. В нём университетская высотка слева, Останкинская башня справа. Башня скрыта за недавно отстроенным высотным домом, с пентхаузами наверху. Но я помню иглу Останкинскую и смотрю на неё так, словно игла мне видна.

Вижу дом московского генерал-губернатора, что на Тверской: классический фасад, белые колонны. Вижу цепочку распахнутых домов-книжек Нового Арбата. Вижу шатёр гостиницы "Пекин". А вот и Театр Советской Армии, он белый, вдруг засветился весь. Ну да, низкое солнце. Театр блекнет, засиял недавно построенный дом, что рядом с новым корпусом Склифосовского. Всё прочее серо. Облачная занавесь над городом в прорехах, солнце местами зажигает стены бездымным огнём, указывает пальцем-лучом то на один дом, то на другой.

Верхняя часть Театра Армии издали похожа на корабль с флагом на мачте посредине. В двух местах тёмные ещё сталагмиты узких башен, они ближе корабля. Скоро башни увенчаются золотыми полумесяцами, минареты центральной мечети. Справа бывший спорткомплекс Олимпийский и православное золото в луковицах, упавших с неба, но луковицы закрыты жилыми зданиями, я смотрю на них так же, как на шпиль Останкина – в себе самом.

Перехожу в кабинет, окна выходят на восток. Здесь небо в серых тягучих облаках, на горизонте дымит труба, здания банков, гостиница Ленинградская, траченный сталинский контур, шпиль Казанского вокзала, высотка на Красных Воротах, осенняя охра плотных ещё крон деревьев в дворовых просветах. С этой стороны всё теснее, кучнее, скучнее. Зато на столе, боком стоящем к окну, раскрытый ноутбук. Нажимаю кнопку и записываю то, что увидел утром первого октября две тысячи девятого года от Рождества Христова, прислушиваясь, как шуршит струйка времени в песочных часах дня. В нижней колбе уже образовалась крошечная Фудзияма. Пора отправляться в город.