На отдыхе

      Я иду по сырой кромке пляжа у самой воды. С моря дует резкий ветер. Если сидеть на скамейке — холодно. А шагать приятно. Пляж длинный — шагай себе сколько хватит сил. Поодаль — сзади и впереди — тоже движутся люди, пары, небольшие компании. Когда они равняются со мной, я слышу обрывки фраз:
— Комната неплохая. Туалет в доме. Чисто. Хозяйка... Наплывает новая звуковая волна:
— Что-то дурит печень. От клубники со взбитыми сливками.... говорила тебе...
      Звуковые волны обтекают меня, уплывают в море. Навстречу движутся одиночки. Поравнявшись, некоторые ввинчиваются  в меня глазами — «Ты тоже одна? Почему? Кто ты? Как это случилось? Как ты себя чувствуешь?». Так, наверное, изучают друг друга глухонемые. И я ввинчиваюсь. А потом первая отвожу глаза.
     Я застенчива. Этого никто не знает, потому что пересиливаю я свою застенчивость обычно: оживленно изрекаю банальные истины, задаю такие же вопросы, то есть сразу сооружаю непроходимую стенку между собой и партнером. Молчание кажется мне катастрофой.
     А вот и Он. Я почти сразу выделила его из всех одиночек, теперь замечаю издали, но «определить» не могу... Похож на гориллу, чуть косолапит, глубоко посажены глаза. Не красавец, нет... Почему же он, не другой?.. Может быть потому, что отключен от сети повышенного людского напряжения.
      Мы приближаемя друг к другу. Я отвожу глаза в сторону. Мы расходимся, как встречные троллейбусы. Ну и пусть! Когда я поворачиваю голову назад, косолапая фигура теряется в вибрирующей людской ленте. «Видит» он меня? Не знаю.
     Сегодня я обедаю «в городе». По дороге захожу в книжный магазин. У прилавка стоит единственная покупательница. Она оборачивается, в ее «ничейных» глазах вспыхивают огоньки. Мы узнаем друг друга, встречались на конференциях, бросаемся друг к другу...
— Каким образом? Когда? Надолго? Где остановились? Сколько? Хозяйка? Туалет? Обед? Свежие молочные продук¬ты!.. Дурит печень. Может быть, клубника со взбитыми сливками?..
     Стенка вопросов-ответов растет, но скоро нам не хватает строительных материалов...
— На пляж?
— Нет, обедать. Пошли?
— Я уже.
— Встретимся на пляже?
— Я бываю там редко. Не купаюсь. Приходите ко мне после обеда. Я так рада.
— И я. Приду.
     Но вечером я иду не к ней, а на пляж. Впрочем, «вечер» — это условно. В десятом часу солнце еще ползает высоко над горизонтом. Сам пляж пуст. Только по узкой кромке у моря движутся кустики и точки. Равняюсь с первыми — «клубника со взбитыми сливками» звучит четко и выразительно. Как в замедленной съемке молчаливо созерцают друг друга «глухонемые».
     Ползет неуклюжая фигура. Сердце срывается с ритма. Черт подери, надо же хоть раз подглядеть, что там в его глазах — алые паруса бригантины, теория относительности или та же клубника со взбитыми сливками? Еще издали я смотрю на него, как в объектив немыслимо мешкающего фотографа (сейчас лопнут глаза). Еще миг — мы равняемся. Я опускаю глаза и ничего не вижу, как всегда.
     Потом я бреду в кафе, сажусь в уголке, заказываю кофе.
За соседним столиком двое мужиков пьют водку. Один из
них «уже»:
— Ты мне друг? Да?..
А сам смотрит куда-то мимо «друга» — на другого настоящего, которого видит он один. А может быть, пытается видеть — глаза у него, как глаза старой голодной собаки. Он повторяет:
— Слушай, друг!.. А ты мне друг?..
     «Друг» отмахивается от него и тоже говорит кому-то невидимому в сторону:
— Ясно, друг!.. — и вдруг — партнеру: — Постой, иди ты к... — и глаза у него такие же голодные.
     Неожиданно в кафе входит «мой» косолапый, садится в другом конце зала. К нему подходит официантка, принимает заказ... Нет, он не провожает ее глазами, а равнодушно оглядывает зал. Вдруг его глаза останавливаются на мне...
— Это место свободно?
— Что? А-а, да, свободно.
— Разрешите присесть?
— Садитесь, разумеется.
     Рядом со мной садится какой-то смуглый габаритный мужчина, похожий на завмага, перевыполнившего план. К нему сразу подплывает официантка.
— Слушай, Зоинька, мой рацион — двойную порцию, только скорей, поняла? — и ко мне: — Вы одна или ждете кого-нибудь?
— Жду.
— Приличные дамы всегда кого-нибудь ждут. Давно отдыхаете? Скоро уезжаете? Жаль. Хорошо устроились? Отдельная комната? Дорого? Неплохо, совсем неплохо. А хозяйка? И, простите, чисто? Нравится?.. Нет, это не черноморское побережье. И это не море. Но халва приедается... Спасибо, Зоинька. Две рюмки, два фужера. Ты же видишь, лапуля, рядом со мной дама...
     Я чувствую на себе взгляд косолапого. Встать бы, пересесть за его столик, в руки лезет предлог, я принимаю его, оцениваю Но не ухожу. Боюсь? Вдруг миф развеется, и на миг опустеет земля. А пока меня «понесло». Ненатурально громко я отвечаю на вопросы «завмага», отчаянно бестолково начинаю швырять мячи в другой конец зала. Они не долетают туда, попадая в довольную физиономию моего соседа и отскакивают в собственные ворота.
     Я вижу, как отключается от зала мой одиночка, пьет коньяк, минеральную, расплачивается с официанткой и медленно уходит, ни на кого не глядя.
     Я меркну и замолкаю, как выключенный телевизор. Мой сосед набирает высоту:
— Выпейте немного коньяку для поднятия настроения. Это полезно, уверяю вас, ничего не случится. В глазах засветятся звездочки, как в натуральном сапфире, вы выиграете разговор. Как, вы уже уходите?! Но вы же кого-то ждали? Уже не придет? Тем более. Я понял это сразу. Слушайте, я вас не съем, честное слово! Почему же не поговорить? Мы на отдыхе, вы — одна, я — один. Мы же люди, — и про себя, когда я иду к выходу: «Чокнутая какая-то».
     Я выбегаю из кафе. Без сомнения, мы — люди, мы — люди. Почему не поговорить? Я тоже жажду поговорить, мечтаю поговорить, прямо-таки лопаюсь от желания поговорить. И не решаюсь. Или бегу... Почему?! Боюсь болтовни? Она же как стенка становится между людьми и не подпускает людей друг к другу. Я знаю много людей, к которым питаю симпатию; уверена, что это взаимно. Когда мы встречаемся, наши взгляды летят друг к другу, начинается болтовня — пустая, ненужная, скучная. И нет сил перейти через нее, отказаться, сломать. И мы расходимся неудовлетворенные, отчужденные. Может быть, нам нечего сказать друг другу? Нет, стенка вырастает раньше, чем раскрывается то, что сблизило, обрадовало бы нас...
     Черт подери, у человека есть мозг, есть язык. Конечно, это не одно и то же. Трудно порой перевести на слова то, что у тебя в голове и в сердце. Но как-то можно перевести хоть часть. Почему же язык разводит мосты?.. Я понимаю, бывает вражда, молчание близости, еще что-то... Но это — неумолимое, невольное, обязательное?!.. Сколько встреч, сколько друзей могло состояться! Говорят, беда человека в его некоммуникабельности. Вздор, он слишком коммуникабелен! Изоляционная «коммуникабельная» стенка вырастает раньше, чем вылущивается человеческая сердцевина. Она покрывается с двух сторон молчаливыми плакатиками — ярлыками. Сколько их — мгновенных бесспорных истин!
     Я сама недавно у себя в отделе бесспорно определила нового сотрудника — «старый дурак» — по мелкой болтовне, забывчивости, суетности. Для меня он уже был «готов». И вдруг недавно он был со мной самим собой, спокойно и грустно импровизировал: «Представьте, живет старик, каждый день идет на работу. По дороге у него возникает идея рассказа, образы. Он думает: сейчас приду на работу, запишу контуры мыслей, чтобы не забыть, вернуться потом. Но как только он открывает дверь в рабочую комнату, он забывает обо всем. Целый день работает, делает то, что необходимо сейчас. Вечером плетется домой, ему уже ничего не хочется, только отдохнуть. А дома больная жена, надо что-то сготовить, убрать, поговорить с ней — она целый день ждала. Если все же удастся вырвать час, присесть к столу, он уже ничего не может, острота видения исчезла. Стрелки движутся к двенадцати, а он еще не начал... Он ложится спать, спит спокойно. Утром спешит на работу. По дороге возникает новая
идея, новый образ...»
     Я спросила: почему он не мог заниматься тем, чем хотел? Он ответил: «Не знаю. Всю жизнь почему-то боялся заявить об этом громко, вслух». «Почему?» — спросила я. «Боялся сломать обычный уклад жизни — своей и семьи — ради призрака».
     А на другой день после импровизации старик опять был мелочным старым дураком.
     Однажды в номере гостиницы встретились поздно две задерганные бабы разного возраста. Как выяснилось позже, каждая подумала: «Черт тебя принес! Думала, высплюсь, расслаблюсь». И вдруг у кого-то из нас язык повернулся в ТУ сторону. Боже ты мой, что тут было! Беспокойная очередь слов интимнейшей исповеди: «Вы знаете, я иногда сама придумываю людей, разговоры, отношения. А люди не такие, придуманные слова повисают в воздухе. А я снова    придумываю...» «Жизнь прошла вне своей среды, так случилось. Теперь я вернулась в эту среду — чужая, никому не известная, слишком старая для начинающей. На работе мне хорошо. А на отдыхе — жутко. Вот почему я отдыхаю одиночкой, дикарем. Я чувствовала себя растерянной и скованной, когда мэтры нашей профессии, встречаясь на летних дорожках с немолодой женщиной, смотрели мимо нее, как если бы она была в шапке Черномора. Потом я поняла, что свобода приходит от долгого общения также незаметно, как утверждается твое место в жизни...» «Отношения между мужчиной и женщиной?.. Нет-нет, в каком бы возрасте, как бы просты и элементарны они не были, — властнее, интереснее самого интересного. Ощущение своей жизни, природы. Женщине всегда нужно, чтобы кто-то ждал ее у подъезда. Все остальное, даже собственное здоровье, будущее — неважно, им пренебрегаешь. Сознаешь всю абсурдность того, что происходит, бесперспективность отношений, знаешь — не то, суррогат, — все равно идешь за этим, потом рвешь, убегаешь, потом снова... Равноценно только дело, которое любишь...».
     Мы не спали всю ночь, а наутро бледно выглядели. Когда это было? Мы потом не встречались. Нет, однажды встретились. Но это не в счет. Она была другая, видимо, «утвердилась» и была спокойна.
Господи, мечты, напряжение, томление!.. А дела не те, что на мечту — жесткие, длинные. Кажется, ничего не надо, никто ничего не хочет. Время — объективное, громадное — мчится, как реактивный самолет над облаками. Кажется, оно стоит. А человек топчется на месте, продолжая мечтать о том времени, когда можно будет взяться за настоящее дело. Но вот Время, как ощущение человека, подходит к концу. И человек просит его:
— Подожди, я же ничего не сделал.
— У тебя было достаточно времени, чтобы сделать.
— У меня совсем не было времени.
     Наверное, те, кто чувствует Время — горемыки, если не сумели сразу себя определить, вправить в свою сбрую.
     Я шагаю домой — слепая: никак не могу отключить свой мозг от сети высокого напряжения... Почему народ любит праздники. Надежда — будет веселье, радость общения. Для общения нужна свобода от барьеров, скованности. Как обрести свободу?
Водка. Развязывается язык. Но отключается мозг. Общения не получается, получается свинство, жуткая, нереализованная жажда общения, жажда открыть свой мир, как-то оформить словами... Потом похмелье и тоска.
     У каждого свой мир маленьких и больших наблюдений, мир своих истин, ведущих к большой, общей для всех истине. Как же найти дорогу друг к другу? И не только в семье — ведь счастливых семей не так уж много. Как научиться производить красоту при общении? Как сделать так, чтобы ты и для тебя раскрывался человек своей самой глубокой, неспокойной, любопытной стороной? Многие даже не задумываются о существовании такой стороны в каждом человеке. А если она даже бесспорна — у писателя, журналиста, общественного деятеля, артиста — ее проявления редки в повседневном общении со всеми людьми. Ведь даже многочисленные интервью со знаменитыми людьми редко бывают интересны, редко затрагивают какие-то самые глубиные вопросы жизни. Что-то самое интересное в человеке почти всегда остается нераскрытым. Но если это редко удается интеллектуалам, мастерам пера и слова, как же быть тем, кто не умеет выразить то, что подсознательно бьется, бурлит у него внутри?..
     Вдруг я вспоминаю обеденную знакомую. Обещания надо въшолнять... По адресу попадаю в другой, незнакомый мне, район. Нарядные коттеджи с садиками, подстриженными кустами и газонами. Невероятно красивые розы, пионы. Утрамбованные красные дорожки, плетеные кресла, яркие полосатые шезлонги. Использован каждый сантиметр земли, жизненного пространства. Попадаю в белоснежную пластиковую кухню с деревянным шлифованным гарнитуром. Крохотная резная лестница, площадка, освещенная причудливым фонарем из ажурного бронзового литья. В комнате-спальне мохнатый палас, камин, встроенные шкафы с выдвижными столиками для работы, уютные, светильники, шторы...
— Ой, как хорошо, что пришли!.. Нет, еще не сплю. Что делали? Нет, на пляж не тянет. Купаться боюсь, а ходить... Как нравится город? Правда, любопытный? Я отдыхаю здесь каждый год, заранее присылаю деньги, не скуплюсь... Есть церковь с органом. Как-нибудь послушаем мессу. Да, играют Баха, Генделя, даже Бриттена... Ну как вам клубника со сливками взбитыми? Уже пробовали? Правда, вкусно? К сожалению, у меня печень...
     Я иду к себе по длинной пустынной улице-аллее. В далеком ее конце багровый полукруг. Тянусь навстречу солнцу, а оно медленно уклоняется от меня за горизонт. Темнеет улица. Постепенно спадает напряжение. Завтра я подойду к своему медведеподобному человеку и скажу ему — просто, спокойно: «Я почему-то зацепилась за вас. Я не хотела, честное слово. Но так случилось. Кто вы? Давайте поговорим о том, что больше всего интересует каждого из нас?». И это не будет нарушением «этикета», назойливостью.
     А вдруг я скажу ему: «Ну, как — вода холодная?». И он вяло ответит: «Ничего, купаться можно». А сам подумает — не надо задерживаться, привяжется баба — попробуй тогда отвяжись. Не скажет. Не подумает.
     Сейчас лягу и засну спокойно, без снотворного и без эмоций. Солнечное теплое, тихое утро. Я уже два раза выкупалась. Лежу, пересыпаю тонкий песок. А знакомой фигуры нет. Заболел? Уехал? Не может быть! Одеваюсь. Заглядываю в ресторан, где обычно обедаем — в разное время за разными столиками (мне везет)... Его нет.
Бегу через парк в центр городка. На почту. Нет. И вдруг — на площадке у стоянки такси, в начале очереди стоит Он с маленьким чемоданчиком в руках — большой, сутулый, как грузовик на пустынной дороге с заглохшим мотором. Сердце мое лезет в горло. Отдышаться, собраться! Приготовленные слова не нужны, они повиснут в воздухе. Рядом стоят люди. Теперь уже все равно. Нет не все... Оставить ниточку, чтобы потянуть потом, если все это не уляжется... Я делаю рывок вперед, назад... Подъезжает такси. Он садится, уезжает, ни на кого не глядя.
     Хорошо в поле. Лучше, чем на море. Нет людей, которые демонстрируют жизнь более благоустроенную, целесообразно ор ганизованную. И ты уже не думаешь, что, в общем, не очень толково устроила свою жизнь, что у тебя вместо удобной красивой одежды — случайный хлам, что отдыхаешь ты бестолково, не ориентируешься сразу в обстановке, разрушаешь по пустякам отпущенные тебе нервные клетки и отпущенное время, что жизнь все-таки тянет тебя за собой — случайными событиями и людьми... Впрочем, именно это я сейчас и думаю, хотя впитываю в себя зелень, краски, тишину...
    Солнце ласково греет плечи, ноги, лицо.
Если ты молодая, красивая баба, к тебе будут приставать мужики, правда не те, которые нужны. Те, которые нужны, не будут, потому что они не умеют приставать. И если ты не умеешь с ними общаться — казнись и все тут. Если тебе повезет — встре¬тится на твоем пути интересная женщина — сделай ее своей подругой, высеки искру из ваших отношений. Не сумеешь — казнись, и все тут. Люди как-то общаются, сходятся, дружатся, женятся, заводят знакомства, не думая о том, как они это делают. Но почему на отдыхе так много одиночек с голодными или пытливыми, несчастными или злыми глазами? Почему они изучают друг друга как глухонемые?!
                Илл.Николая Наумова