Малыш в городе

       …В сказке можно покататься на луне,
       И по радуге промчаться на коне,
       Со слоненком подружиться
       И поймать перо жар-птицы…
          «Спокойной ночи, малыши»

       …По радио волнам
       Под солнцем серебристым
       Вперед к волшебным снам
       На паруснике быстром!..
          «Детский остров» радиопрограмма конца советской эпохи


       Мне очень не хотелось уезжать, и было обидно, что сестра остается здесь еще на два месяца. И эта обида значит, что уже в семь лет у меня была любовь к деревне, что уже тогда, да и еще раньше Калининград, Москва и деревня не были равнозначны для меня, что я предпочитал деревню другим местам жизни.
       Собираясь в первый класс, я, в силу малого детского ума, не мог знать, что заканчивается целый этап, что с этого года моя жизнь круто изменится, и больше никогда не станет такой как прежде. Что беззаботное младенчество мое прошло навсегда. Я не знал тогда этого, потому что не мог думать на годы вперед, но я был очень опечален. Мне было грустно, наверное, я даже плакал, и, наверное, ни раз. Я жил на природе свободным и вольным ребенком, не зная детского садика, не зная каких бы то ни было подготовительных программ. Дед научил меня считать, а тетя Таня, приехав в отпуск, научила читать по буквам. Сколько раз я прятал ненавистную «Машу и медведя», сколько раз просил тетю Таню читать меньше каждый день. И как умно поступала со мной она. Когда в очередной раз проходила по комнатам в поисках книжки, не находя ее и понимая, что это я спрятал, тетя Таня не начинала ругаться или кричать, но спокойно говорила, что старается для меня, и что если я не научусь читать, то мне же будет тяжело в школе. Очень умно она взывала к моей совести, говоря, что я обижаю ее любовь ко мне и ее старания выучить меня. Она умела найти верные слова, умела спокойно, без криков и наказаний убедить меня, она не торопила, давала прочувствовать. И каждый раз мне становилось стыдно, и я доставал книгу и, как вчера, начинал свое «мэ», «а», «шэ», «а», «Маша»…
       Как бесконечно благодарен я сейчас моей дорогой тете за то, что она терпеливо воспитывала в моей детской душе чувство ответственности, что она не жалела сил и объясняла мне, что хорошо и что плохо. Что она прививала мне Любовь к близким и растила чувство долга в моей душе. Ни раз, ни два и ни десять это будет в дальнейшем выручать меня. Семена ответственности, с любовью посеянный в детской душе, дадут обильные плоды, когда я не буду в командировках изменять жене – не потому что она узнает, а потому что мне не даст внутренний моральный закон. Когда я не стану с друзьями напиваться в хлам, чтобы не огорчить маму, волнующуюся за меня.
       Как важно, чтобы рядом с ребенком был человек, воспитывающий его не в страхе наказания, но будящий в нем совесть. У меня такой человек был. Продли, Господи, дни и даруй здоровья рабе Твоей Татиане, любимой моей тете – за ее Любовь, равную, что сегодня так редко случается, к своей родной дочери и ко мне. Вспоминая сейчас нашу жизнь, долгие годы младенчества, детства и юности, я не нахожу и раза, когда почувствовал бы, что она выделяет сестру из нас двоих. А если был бы хоть один такой раз, я обязательно помнил бы, потому что такое западает в детскую душу. Нет, я знал тогда и твердо знаю сейчас, что тетя Таня любила нас одинаково, не притворялась и не понуждала себя к равному отношению, потому что столько лет принуждать себя невозможно, она именно что Любила. На лето она заменяла мне мать.
       И вот тетя Таня в конце августа везет меня в Москву, чтобы там передать маме, которая отведет меня в школу. А сестра остается в беззаботном детстве с дедушкой и бабушкой, с нашим серым котом. Как обидно! Но не на тетю Таню, не на мать и не на школу, потому что если искренне любить ребенка, он все правильно поймет. Любите детей, самых маленьких деток, их ум только начинает развиваться, но они все понимают душой. Я понимал все правильно. Мой возраст пришел, а сестре еще только пять, она тоже потом пойдет в школу. А мой возраст пришел – как грустно…
       Из той поездки я помню сасовский вокзал, забитый людьми, помню деда, перед каждым поездом на Москву подходящего к кассам и возвращающегося ни с чем. И помню ночную электричку из Голутвина, на которую мы бежали с Рязанской. Комната в коммуналке, черный противень с засохшим вином и отравленными тараканами, старенький диван и потертый плед. Потом помню линейку в Калининграде и мальчика, с которым меня поставили в пару. Его тоже звали Саша, и он тоже родился третьего июня. Мой первый школьный друг.

       А сколько всего уже тогда для меня прошло! Наверное, в это сложно поверить, но из первых семи лет я практически ничего не помню о жизни в Калининграде. Конечно, я мало помню и про жизнь в деревне, но помню же. Как бабушка зажигает дрова в черном зеве русской печи, как они, сложенные колодцем, весело горят, и дом наполняется ароматным запахом дыма и теплом. Колодец рушится, огонь медленно угасает, и старушка ставит в печь пирожки или чугунок молочной каши, держа его ухватом.
       Про Калининград всплывают перед глазами всего несколько картин. Вот мы с дедом пилим во дворе вербу, закрывающую соседке с первого этажа обзор. Пилим не ради нее, а в первую очередь для меня. Дед учит меня пилить. И если тете Тане я благодарен за воспитание моей совести, то деду – за воспитание любви к работе. Как много значит эта любовь к труду, эта радость видеть дела рук своих! Радость человека-творца, созданного Богом-Творцом по образу и подобию Своему.
       Дед везет меня на санках по двору к переходу через железную дорогу, проходящую под окнами, перевозит через него, и мы едем вдоль частных домов, скрытых от дороги высокими темными елями. Вот я качусь с небольшой горки у тупика, которым заканчивается один из трех путей. Это когда я вырос, увидел, что она небольшая, всего пару метров высотой, мне маленькому она кажется высокой, и детской радости нет конца. Если бы подольше лежал снег!.. Только учась в третьем классе, я с удивлением узнал, что в Москве, а тем более в моей деревне снег выпадает поздней осенью и лежит, не тая, до самой весны. Как огорчился я тогда, что у нас в Калининграде морозы держатся не дольше недели, каждый раз сменяясь оттепелью и дождем.
       Дед научил меня определять направление ветра по дыму из трубы кочегарки во дворе. Как радовался я, видя из окна, что дым несет за железную дорогу в сторону садов, а значит, ветер северо-восточный, и зима не закончится в ближайший день-два. Мы считали с дедушкой вагоны проходивших мимо товарняков, и он объяснял мне, почему иногда они идут пустыми, мы ждали, когда пройдет фирменный Янтарь из Москвы и когда поедет туда. В Москву!..
       Весной дед вил веревки. И это еще одна картина из Калининградского детства. Тонкий пеньковый шпагат дед свивал сначала вдвое, а потом эти двойные нитки еще вдвое. Дед работал быстро, один конец держа в руках, а второй привязав к ручке двери в нашей комнате. За неделю до отъезда он складывал в фанерные ящики пакеты с рисом, гречкой, макаронами, забивал ящики крышкой с написанным на ней нашим адресом в городе в графе «откуда» и деревенским в графе «куда». Двенадцать таких посылок он относил на почту, чтобы в деревне в первые дни по приезду получить – даже с такими простыми продуктами там было плохо.
       Ну и, пожалуй, можно сказать о телевизоре в полированном корпусе под лаком с ручным переключением на нем шести каналов. По телевизору я каждый вечер смотрел «Спокойной ночи, малыши». Я ждал Хрюшу, Степашку, Каркушу и Филю как самых лучших друзей. Мне не разрешали смотреть мультики в другое время, да их и мало было на советском экране. А особенно мне нравился конец – пластилиновая заставка и добрая песня «баю-бай».
       В деревне телевизора не было, точнее он был, но давно сломался и стоял в углу, накрытый кружевной салфеткой – для украшения дома. Но там мы с сестрой каждое утро слушали по проводному радио программу «Детский остров» с котом Мурычем. И сегодня я помню две песни из этих детских программ, одной теле, а второй радио. И, если честно, я рад, что их сейчас нет, по крайней мере я не их не смотрю и не слушаю, и моя дочка тоже. Потому что каждый раз, слушая эти песни, я не смог бы сдержать слез. Милое мое детство! Счастливое мое… Прямо сейчас мне хочется упасть на колени и еще раз сказать спасибо за него тете Тане, дедушке, бабушке, маме и Свете. Спасибо вам.

       Как интересно иногда исполнить свою детскую мечту. Сделать это – как перейти Рубикон, обратной дороги не будет. Мы приезжали на поезде ранним июньским утром на станцию небольшого городка в Рязанской области и оттуда ехали еще тридцать километров на такси. А многих друзей и соседей, таких же дачников, привозили на машинах к бабушкам отцы, и в раннем детстве мне так хотелось тоже приехать в деревню на своей машине. Уже подростком я прочитал в журнале «За рулем» статью о новой совместной разработке концерна Рено и венгерских инженеров – Dacia Logan и увидел фото квадратного авто насыщенного синего цвета. В статье говорилось, что машина скоро будет выпускаться и в России под маркой Рено Логан на бывшем заводе АЗЛК в Москве. Не знаю почему, но тогда мне очень-очень захотелось иметь такую, а о том, чтобы именно на ней приехать в деревню, я и мечтать не смел. Прошли годы, и летом 2012 мы действительно приехали на синем Логане, точно таком как я тогда видел на фото, в любимую деревню, ставшую чужой. И даже жарили на закате шашлыки на холме, где я все детство мечтал их пожарить на закате. Как редко детские мечты исполняются с такой точностью!
       Грустно… Грустно, потому что я не испытал и сотой доли того счастья, которое было бы раньше. И знаю, почему не испытал. Об этом я обязательно напишу, когда придет время, когда я по порядку расскажу обо всем, о чем хочу рассказать.
       Эту главу о счастливом младенчестве мне не хочется заканчивать на грустной ноте, поэтому добавлю еще, что самые первые мои воспоминания относятся к возрасту двух с половиной лет, к зиме, когда тетя Таня жила здесь с малюткой сестрой. Каждый вечер она кипятила ребенку молоко на кухне, а мне отдавали пенку, когда молоко остывало. Сестра не любила пенку, а я очень любил и хотел, чтобы она была как можно толще.
       Каждый вечер мы ходили встречать маму на остановку, которая была в двух шагах от подъезда. Мы выходили в темноту и, обычно, в вечную калининградскую сырость, стояли на остановке и вглядывались за поворот, а когда подходил троллейбус или автобус, я старался первым увидеть ее, выходящую обычно через среднюю дверь. Иногда транспорт задерживался, и тогда тетя Таня говорила мне, что «Спокойной ночи» посмотреть я не успею. Она каждый раз объясняла, а я очень долго не мог понять, как такое возможно, телевизор выключен, а программа прошла. Как она могла пройти, если ее никто не смотрит.
       А когда мне исполнилось пять лет, и взрослые рассказали мне о часах, я вновь почувствовал преимущество Москвы перед Калининградом. «Спокойной ночи» у них заканчивались в девять часов вечера, и сестра сразу шла спать, а у нас из-за разницы в часовом поясе они заканчивались в восемь, и я еще час играл, мылся и кушал. Что было нелогично, ведь Хрюша со Степашкой уже пожелали спокойной ночи всем малышам.
       Странно это или нет, но больше воспоминаний о дошкольном периоде моей жизни в Калининграде у меня действительно нет. А о жизни в деревне их в десять раз больше, и я вам сейчас расскажу.