Предзакатное. О картинах Полякова Аркадия

Антон ТЮКИН

ПРЕДЗАКАТНОЕ, РОДНОЕ, НЕЗАБВЕННОЕ.
О КАРТИНАХ ПОЛЯКОВА АРКАДИЯ

Был на выставке в Пантелеевском доме - музее, и… меня обожгло. Вот они на картинах художника Полякова Аркадия – эти старые, мирные дворики. Вот дома деревянные, а верней все же домики. Домики и тут же - куры… Серые, дощатые заборы, а над ними – большие деревья ярко жгущие серое небо всеми красками осени. И еще. Над домами, за миром из сереньких, сгорбленных крыш, выше самых высоких деревьев рвутся в небо, как будто взлетая от грешной земли православные, русские храмы. В вышине, в голубином просторе,  в синем небе – одни купола да кресты. Улетели от грешной земли. Улетели…
На земле низкорослые домики с печками, пышущие жарко долгою, вологодской, холодной зимой. Да еще сараюшки – по пояс в снегу. Это в зиму. А летом? Вот мальчишки, вот речка совсем – совсем рядом от прекрасного, русского храма. Молодое и старое. А верней, просто вечное. Вот так было. Так и будет? Это все навсегда? Навсегда ли?
Вот качели на косогоре. Вот гуляние молодежи на праздники… Быстро – быстро пролетят эти дни и минуют, как юность. И исчезнут, как молодость, но останутся в памяти, как незабвенное…  Вот дрова на  траве, как в той детской, известной скороговорке. Тем дровам – срок не долог. Их проглотит огонь и они очень скоро превратятся в серую золу. И то – неизбежно. Все течет, все меняется в мире художника, но без всякой трагедии, без надрыва горького. Или это лишь кажется так?  Я не знаю…
* * *
Добрый мир, милый мир, мир далекого детства… Пусть не нашего детства уже, но родителей наших, живших так – с керогазом, корытами и железной кроватью “с шарами” - сразу после Великой войны. Это мир наших дедушек, тех, тех еще молодых, возвратившихся в эти дома, в эти домики с боевыми наградами. Возвратившихся почти что целыми… Кто глухой? Кто с осколком – до гроба?.. Впрочем, это тогда не считалось. Живы были, и ладно. Надо было строить жизнь заново, словно начиная все по новой – с ноля. Надо было поднять из руин всю страну, из горелых развалин – скорее. Надо было поднять, надо вырастить было, надо было поставить на ноги своих детей.
Орден Красной Звезды. Портупея. Ремни. Золотые погоны (что срисованы с тех еще “царских”)… Примус и патефон. И трофейный баян - из далекой Германии - Австрии… Инвалиды без ног на тележках скрипят на базаре. Хриплый голос орет незатейливо, зычно: “Я был батальонный разведчик, / А он – писаришка штабной. / Я был за Рассею ответчик, / А он спал с моею женой…” Он и в самом деле был, был, был “за Рассею ответчик” – вот тот самый “самовар” совсем без ног. Я – сорокалетний еще помню вот таких стариков на скрипучих тележках.
Кинозал с колоннами. Кино. Фильмы “Встреча на Эльбе” и “Падение Берлина” – непременно с ослепительно и белозубо - молодыми героями – все всегда в орденах, да еще с  нагловатыми янки и забавно прилизанным, деревянно – картонным вождем… Всесоюзный Юрий Левитан говорит из картонного радиорупора: “Говорит Москва…”
Что мы знаем о них, о том времени? Ох, как не много. Папиросы “Казбек” и газеты “Известия”, “Правда”. Комсомольский значок. Перышко со звездочкой торчит в непроливайке. Автомобиль “Победа” да еще эта песня: “О Сталине мудром, / Родном и любимом, / Прекрасную песню, / Слагает народ…” 
“Говорит Москва”… Вот они - те наивные ныне Мотусовский, Ошанин и Блантер - с старых - старых пластинок виниловых, черных. Хрипловато, протяжно, чуть фальшиво с надрывом поет: “Приехал я на Родину, / Стоят березки стройные…” Пожелтевшие снимки, где все, все вы – вечно, всегда молодые. Молодые, живые, и вот это – это самое главное.
Да, не все возвратились на Родину. Много – много же вас, дорогие мои, не увидело Родину милую никогда - никогда. Двадцать семь миллионов легло - от руин Сталинграда до Берлина и Праги. Тридцать пять миллионов – от того Беломора, еще довоенного и до Ванино - порта… Заводские гудки по утрам, как сигналы сирен на недавней войне, рвали воздух в жару и в мороз в эти годы. Паровозы мычали, метали из труб свою жаркую копоть и искры, и гарь по  железным дорогам и станциям, и полустанкам. Пассажирские зеленые. И красные “столыпины”. Много было тогда вот таких – зарешеченных… Гром и дым над большими заводами… Гул и скрежет, и шум. Вот загрохотало, вот заухало… Занимается новое утро. Рассветает. Светает. Пробуждается Родина. А из радио чуть хрипловато: “Утро красит нежным светом…” Или вот: “Не спи, вставай кудрявая, / В цехах звеня…” И не спали. Вставали. Работали, страшно. Всю жизнь.
Это Родина. Это – Родина деда, отца. Это Родина дяди. Родина для коммунистов. Родина для беспартийных. Родина для офицеров, для рабочих и инженеров, трактористов и комбайнеров… медиков, учителей, поэтов, эмгэбистов, зэка…  Это – Родина бабки. Моей бабки. Это детство родителей наших. Это - детство огромной страны. Это - время взросления. Это - время возмужания и роста… Как там сказано у Маяковского поэта? “Моя страна - подросток”. Не так?.. Но подросток бывает жесток и циничен. Но подросток бывает играет и с ножиком. Он бывает безжалостен, дик, агрессивен. И все это - в природе подростка… Так и жили, и выжили в этой стране. А верней, все – же, в нашей. Потому что это все – наше! Все – все - все – и Победа и “культ”, и кино, и заводы и горе. Все - все вместе – все это! Не отнять, ни прибавить нельзя. А иначе – неправда какая – то будет…      
Вот усатый портрет равнодушно глядит на кружащихся вас, в новом клубе залитом сияющим светом. Он глядит, и… не видит всех вас, молодые мои. Он не видит, не видит всех вас, а я вижу, я вижу. Молодые мои, мои мертвые, вечно живые… Моя бабушка в ситцевом платье трофейном – из далекой Кореи. Дед в смешном, старомодном костюме, на котором горят ордена. Их тогда было много таких – молодых с орденами. Сапоги, портупеи и кители. И медали, медали, медали. Их вообще не считали тогда за большие награды. Они были в те годы ну,  почти что у каждого. Кто пришел, кто дошел и кто выжил тогда – в ту войну, ту беду, той тяжелою, грозной порою…            
Мы тех дней не заставшие, мы рожденные в пятиэтажках, мир ушедший познавшие лишь из рассказов родителей, да еще из рассказов, к счастью нашему огромному заставшими живыми дедов наших и бабушек, с интересом глядим на их мир, мир живой, мир живущий, поющий, кричащий и плачущий, мир кудахчущий, лающий на картинах художника Полякова Аркадия. Уходящая в лету эпоха. Минувшее.   
* * *
Продолжатель традиции пейзажной реалистической живописи вологодский художник Поляков Аркадий, несомненно, является творческим наследником русской художественной школы “передвижников”. Произведения Полякова - художника представляют повседневную жизнь, как уже давно минувшую, навсегда оставшуюся в далекой истории (те же самые качели и праздник), так и жизнь современной, провинциальной России. Поляков воспевает родную, хоть на первый взгляд и неброскую, но такую знакомую и родную природу.  Глядя на картины художника, на которых - снег синий и дома деревянные, дома каменные – крепкие, словно грибы – боровики в лесу или словно братья – богатыри из далекой, детской сказки Пушкина, где такие вот тихие, мирные, ненаглядные дворики над которыми - церкви прекрасные, вспоминаешь невольно полотно знаменитого живописца Алексея Саврасова. Вспоминаешь всем известную с детства, c хрестоматий школьных картину “Весна. Грачи прилетели”. Полотно из  Третьяковки, давно ставшее не только самым популярным русским пейзажем, но и своего рода живописным символом самой России.
Продолжая тему взаимосвязи между двумя художниками – Саврасовым и Поляковым надо отметить, что и тот, и другой живописец замечательно  передают поэтическую красоту и значительность обыденных городских и сельских видов. Вспоминается родное, всем знакомое… Талый снег, весенние грачи на березках, серо - голубое, блеклое небо, темные избы и древняя церквушка на фоне стылых, дальних лугов, - все сплавилось в картине той в образ удивительного поэтического обаяния. Знаменитым “Грачам” свойственен поистине волшебный эффект узнаваемости, ”уже виденного” - причем не только где - то там, близ Волги, где и писались ”Грачи” ну, а чуть ли не в любом европейском уголке нашей Родины. Настроение, как особое созерцательное пространство, объединяющее картину со зрителем окончательно превращается в “Грачах” Саврасова в совершенно особый компонент художественного образа. Все деревья, вода и даже сам воздух – есть “душа” самой картины. Зримая "душа" присутствует, настроение животворит замечательный пейзаж Саврасова, органично сочетающий бытовую простоту переднего плана с величавыми далями и спокойным, гармонически - ясным колористическим и композиционным решением. Те же самые мотивы и композиционные приемы использует и наш современник, вологодский художник Аркадий Поляков. Но… художник Поляков Аркадий не есть только продолжатель, наследник традиций ушедших веков. По манере письма Поляков – современный художник,  пользующий вольный, широкий мазок, как – бы формирующий рельеф картины. В этом Поляков довольно близок к творчеству другого знаменитого художника из Вологды – Владимира Корбакова. Кстати, в творчестве последнего, пейзажная тема занимает не малую часть. Городские и сельские виды земли вологодской, городов и кремлей на Русском Севере широко представлены в произведениях известного мастера. Такова вологодская живописная, реалистическая школа.   
* * *
Уходящий и розовый, предзакатный, живой, милый, ласковый свет разливается над Кубеной по которой плывет грузовое, далекое судно – далеко – далеко - далеко. Судно - в цвет триколора российского, что бежит полосами по борту. Доплывет ли до цели? Довезет ли в дальний порт тяжелый груз?.. Да, на небе картин Полякова облака или тучи почти что всегда, но за ними, за тучами есть непременная голубизна и еще этот свет. Свет из детства, из юности, свет как будто бы сотканный из надежды на лучшее. Свет мечтаний и розовых грез… Кто то скажет: “Все это – не надо. Это глупо и лишнее.” Но я знаю, что без этого, без надежды, без веры в хорошее нету будущей жизни. Нет жизни без неба. Нет жизни без веры. Нет жизни без Родины, вот без этого озера, вот без этих деревьев, этих домиков, этих полей!
“Свет, что надо бы нам уберечь, сохранить для потомков, пока новое, пока модно – кричащее не забило, не стерло с земли дорогое и старое - доброе.” – вот те мысли, что неожиданно пришли в голову мне в тот момент, когда я увидал пейзаж Полякова Аркадия – вологодскую улицу Мира - с православною церковью и с торговым центром – против. Стоят против друг - друга. А зачем? Это противостояние, или…? Вот духовное и бездуховное? Или то, и другое просто так дополняют друг - друга, как высокое – низкое в жизни? Неразрывны как тело – душа где соседствует быт человеков и дух? Неразрывность двух граней или все – же конфликт? Я не знаю. Я не знаю, но стоит задуматься.    
Замечательны все польские пейзажи Полякова – всем известное “Старо Място” в Варшаве и с любовью писанная улочка городка. Замечателен, широк и просторен пейзаж запечатлевший древний Спасо - Прилуцкий монастырь под Вологдой. Труд и вера, небо и земля сливаются рождая чудо… 
Широта и простор – ширь земли, мир людей, уже живших, проживших, прошедших свой путь и живых – их детей и их внуков передан художником с неизменно властно берущей за душу щемящею нотой. Глубочайшая проникновенность - вот что отличает творчество живописца Полякова Аркадия. Там есть свет. Свет вечерний и ласковый тихого мира от нас уходящей и почти что ушедшей в небытие русской Атлантиды… И не только ведь русской, мировой. Мировой… Там печаль и тревога, и мысли о будущем… Вот таков он - разброс смыслового, великого диапазона замечательных произведений живописца - мастера Полякова Аркадия.   
Что еще сказать про удивительную выставку? В ней как – будто бы заключены все мы. В ней - наш космос народный… Остается только поблагодарить, сказав “спасибо” и ее организаторам в Пантелеевском доме – музее, и, конечно же, самому художнику из Вологды.