Смерти не будет окончание

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ.

ЛЕО.

В  большом  концертном  зале  в  центре  столицы  был  выключен  свет, играла  музыка.
Моцарт. Фантазия  ре-минор, К  397.
Люди  в  креслах  точно  сбились  в  кучу  у  костра.
Или  попрятались  в  бомбоубежище, хоть  не  было  за  окном  войны, а  в  мире – мира.

Москва  жила  своей  жизнью, вечерней, ночной, клубной, человечьей, и  рядом, на  площади  Маяковского, как  и  много  лет  назад,  у памятника  собирались  парочки.
А  в  город  и  из  города  следовали  потоки   машин.

Концерт   кончился, как  кончается  всё  на  свете.
Люди, прежде  чем  уйти, долго  хлопали  пианистке – маленькой, в  черном, с  неразличимым  лицом. Этой  женщины  точно  не  существовало  отдельно  от  клавиш, она  была, как  воронка  для  звука.
Она  сидела  в  профиль. Того, что  видела  она, никто  не  видел.
Кроме  неё.

Концерт  кончился, свет  погас, люди  пошли  по  лестнице, вниз, и  к  выходу.
Женщина  ушла  к  себе,  в маленькую  комнату  с  круглым  зеркалом  на  стене.
Грим  смывать  было  не  нужно.
Маленькое  лицо, без  следа  косметики, было  как  рамка  для  глаз.
Больших  и  светлых, с  незапудренными  тенями  внизу.

Она  заперла  гримерку,  отдала  ключи   и спустилась  вниз.
К  людям, ожидавшим  её  у  служебного  входа.



Точно  в  тумане  скрылся  шпиль  здания  на площади  Маяковского, крыши  Москвы, шпили  высоток, звезды  на  Кремлевских  башнях.  Силуэт  Останкинской  башни  ещё  немного  помаячил, но  тоже  растаял  и  исчез.
 
Кругом  теперь  были  вода  и  песок.
Исмаил  и  Лео  точно  стояли  сейчас  в  пустыне  на  берегу  моря.

- Я  хотел  спросить …- Исмаил  опустил  голову.- Там, в  зале, были  ещё  люди. По-моему, они  тебя  знают. Девочка  в первом  ряду  тебе  подмигнула.
- Да, - кивнул  Лео, - это  Настя. Её  дочь. Она  меня  видит … иногда.
- А  мальчик  рядом  с  ней, рыжий, чуть  старше  неё? Я  понял! Это  твой …  сын?
- Да. Это  Макс. Он  сейчас  гостит  в  Москве, со  своей  матерью …- он  приложил  руку  ко  лбу, - почему-то  здесь  никак  не  могу  вспомнить  её имя …
- А  кто  из  них  будет  здесь – с  тобой?
-  Только  она. Та, что  была  за  роялем.
- А  как  её  будут  звать  здесь?
- Как  и  теперь – Анна.
- А  почему  она  старая? Годится  тебе  в  матери ...
- Сам  ты  старый! Ей  тридцать  три. Столько  же, сколько  мне  теперь. А  год  назад  была  моложе  меня  на  пять  лет.

- Я  вот  думаю, - в  голосе  Исмаила, как  всегда, при  волнении,  прорезался  чеченский  акцент, - почему  нельзя  взять  с  собой, сюда  всех, кого хочешь  видеть? В  доме  тогда  была  моя  мать …сестра, Зейнаб …дед. Такой, что  ходить  не  мог. И  ещё  собака. Почему  здесь  я  один – только  потому, что  был  младше  всех?

Исмаил  Ахмадов, сын  полевого  командира  Закира  Ахмадова, прибыл  сюда  в  августе  96-го  четырехлетним, когда  его  везли  в  госпиталь – единственного, выжившего  под  развалинами  двухъэтажного  дома  в  чеченском  поселке.
Теперь  ему  было  18. И  ещё  оставалось  15  лет – до  совершеннолетия, точки, на  которой  старые  перестают  молодеть, а  те, кто  попал  сюда  раньше – меняться  в  возрасте.
Сейчас  это  был  красивый  высокий  парень, в  джинсах  и  синей  футболке, с глазами  в  пол-лица. Черные  волосы  спадали  до плеч  кудрявой  шапкой.

Он  и  Лео  казались  ровесниками.
На  Лео  была  сейчас  широкополая  шляпа, белая  рубашка  с  широкими  рукавами, подвязанная  шелковым  поясом, высокие  сапоги. На  лоб  из под  шляпы  спадала  рыжая  прядь.

- Не  знаю, - Лео  лег  на  песок, забросив  руки  за  голову.- Светлые  глаза, уголками  вниз  смотрели  в  сиреневое  небо, - я  тоже  был  уверен, что  мама  тут. Нет.  Мне  она  и  здесь  заменит  всех. Правда, Исмаил, она  красивая?

Исмаил  пожал  плечами.

- Не  знаю… Когда  играла, была  ничего. Глаза …
- Мы  смотрим  друг  на  друга, когда  она  за  роялем. – Он  перевернулся  на  живот.
 Руки  двумя  горстями  зачерпнули  песок.

- Ладно, Исмаил. Думаю, что  все  встретимся – когда-нибудь. Скажи  лучше – почему  ты  ходишь  за  мной  туда? Запал  на  кого-то  в  зале, из  земных  девчонок?

Исмаил  покачал  головой.

- Нет … Я  просто  люблю  музыку. Очень  люблю. Здесь  её  тоже  много – но  там,  внизу  она  по-другому  звучит. Она  очень  хорошо  играет.
- Она  гений, Исмаил. Что  ты  смеёшься? Сейчас  как  дам  по  башке …   Или  проткну  шпагой.
 
В  правой  его  руке появилась  шпага  из  чистого  золота.
Лео  вскочил, направил  её  в  воздух, в  сторону, потом  запустил  в  небо, как  дротик. Шпага  взлетела  вверх, и  скрылась  из  виду.

- Класс!  Как  ты  это  делаешь?
- Уметь  надо. В  следующий  раз  проткну  тебя  насквозь. Нечего  смеяться …
- Я  не  над  ней. Разве  женщина  может  быть  гением?
- Там, где  нужно  играть. На  сцене. Или  музыку. Она  гений. Но  я  не  за  это  её  люблю.

 Он  снова  перевернулся  на  спину, потом, обняв  колени, сел  на  песок.

-  Она  знает, что  ты  смотришь  на  неё? Она  тебя  видит?   Знает, что  ты  здесь?

Лео  молча  покачал  головой.

- Нет. Она  ещё  маленькая. Не  знает. Только  надеется.
- Я  тоже  любил  там  одну  женщину. Мать. Это  похоже?
- Похоже. И  все  же  совсем  другое …
- Я  бы так  хотел. Но  не  узнаю. Как  и  ещё  очень  многое.
- Исмаил, это  возможно  и  здесь, разве  ты  не  знаешь? Не  видел  таких?
- Видел. Но  это бывает  редко. Очень  редко. Думаю, нет  смысла  ждать …
- Ты  можешь  родиться  заново, в  конце  концов. Ведь  это  зависит  только  от  нас.
- Нет, Лео …- Исмаил  медленно  покачал  головой. – Я  уже  там  был  один  раз, с  меня  довольно…  А  ты? Ты  бы  хотел  уйти  отсюда  и  родиться  заново?
- Заново? – Он  пожал  плечами. – А  что  было  раньше? Фото в  альбоме – золотой  Лёвушка  на  руках  у  мамы. Это  я? Лёвка-байкер, гроза  Заднепровского  района. Это  я  тоже. И  тощий, как  щепка,  лейтенант  с  сорванным  голосом, мотавший  сопли  на  кулак. Ты  его  помнишь?
- Нет. – Исмаил  покачал  головой. – Я  помню  руки. Только  руки. По  настоящему  я  вспомнил  все  только  здесь. Ты  не  был  рыжим.
- Я  был  лысым. – Лео  снял  широкополую  шляпу  и  провел  рукой  по  волосам. – Стриженым  под  ноль. И  очень  глупым. Но  это  все  равно  я. И  тот хипповый  чувак, непризнанный  гений,  в  25  лет   рванувший  покорять  Европу, без  копейки  денег.  В  Париже  одна  девочка, которую  он  очень  любил,   сказала, что  он  похож  на  раннего  Бельмондо, и  он  снял  рваные  джинсы, сбрил  щетину, постригся  коротко, начал  носить  пиджаки  и  очень  понравился  себе. А  когда  понравился  себе, стал  нравиться  женщинам  со  страшной  силой. И  этот, понтярщик  и  пижон, так  и не  долетевший  до  Парижа. Его, пожалуй,  не  хватает  больше  всех, но  и  это  уже  не  я.  А  если  я, то  лишь  отчасти. И  все  же  каждый  из  них – я, целиком, со  всеми  своими …прелестями  и  заморочками. Навсегда. Запутаться  можно …А  ты  остался  ребенком. Иногда  я  тебе  завидую. Честное  слово.   

Исмаил  ничего  не  сказал, только  уткнул  голову  в  колени.

- Нет, с  меня, пожалуй, довольно.

Лео  сорвал  травинку  и сунул  её  в  рот.
 Травинка пустила  бутон, бутон  раскрылся  в  цветок, похожий  на  гвоздику.
 Он  снова  воткнуд  её  в землю, в  той  же  точке.

 – И  потом – она  будет  здесь. Ей  только  здесь  будет  хорошо. Я  знаю  её,  как  облупленную.
- Что  значит – как  облупленную?
- Больше, чем  голую. Нет, не  то. Как  свою  руку. Как  свою  душу … Не  знаю, как  сказать! Есть  и  ещё  одна  причина. Самая  главная, может  быть. Там  я  жил  по  своим  правилам. Только  своим. А  здесь – как  на  войне, по  приказу. Но  здесь  я  чувствую  себя намного  свободнее. Может  высшая  степень  свободы – это  война?
- Н-не  знаю. – Исмаил  покачал  головой. – Мне  скоро  опять  туда. Вот, жду  сигнала.
- Туда  же?
- Да. В  Сирию.
- А  подробней  нельзя? Ты  же  знаешь, меня  не  пускают  больше  на  войну.
- Ты  теряешь  немного. Там  все  одинаково. Как  в Ливии  год  назад. Земля, как  бойня, где  сами  же  бараны  убивают  друг  друга. Почему  люди  такие  тупые? Хочется  взять  огнемет  и  сжечь  все  разом. Если  смерти  нет, то  не  все  ли  равно? Я  знаю, о  чем  ты  сейчас  подумал,- кивнул  он  Лео, перехватив  его  взгляд.- Если  бы  мне  тогда  было  не  пять  лет, а  восемнадцать, ты  попытался  бы не  спасти  меня, а  убить. И  я  тебя …или  кого-нибудь  из  твоих  друзей – как  мой отец  и  два  моих  брата.  А  сейчас  я  спасаю  раненых. И  увожу  из  под  обстрела  живых. Нет, я  больше  не  хочу. Туда, насовсем. Ни  в  каком  месте. Даже  если  б  встретил  такую  любовь, как  у  тебя …
-  Как  у  нас, - поправил  Лео.
- Как  у  вас. Чем  больше  я  смотрю  туда, тем  меньше  мне  это  хочется. Ты  смеёшься? Надо  мной?!
- Ты  сейчас  как  демон  Врубеля  в  футболке  и  джинсах, - Лео  снова  лег  на  песок, заложив  руки  за  голову. –  «Печальный  демон, дух  изгнанья  летал  над  грешною  землей» …Ты, как  все  твои  соплеменники, лишен  чувства  юмора – не  говоря  уж  о  самоиронии. Где-то  я  уже  это  говорил.  Впрочем, самоирония, тоже,  мне  кажется  теперь – защита  слабых.
- Я  был  там  три  дня  назад, - Исмаил  снова  сел, сцепив  руки  на  коленях, - на  развалинах. В  селе. Только  в  Сирии. И  тоже, как  ты, вытащил  оттуда  ребенка. Только  девочку, лет  восьми. Она  дышала  ещё, а  потом  перестала …у  меня  на  руках. Я  не  знал, что  даже  мы …даже  у  нас  может  не  получиться.  Где  она  теперь?! Здесь  я  её  не  встречал, хоть  и  ходил  туда, где  все  дети. Может, вообще  все  напрасно. Все, вообще?
- Нет.  Посмотри  туда.

Они  повернули  головы  в  сторону  горизонта.
Где  снова  появился  Он.
Как  радуга.
Как  мираж  в пустыне.


Город  жил  своей  жизнью. И  в  нескольких  временах.
Он  был. Его  ещё  не  было. Он  строился.
И  уже  был  построен.
Парил, точно  в  невесомости.
Существовал, не  существуя.
Никого  в  себя  не  впуская, не  имел  границ.
Отбрасывая,  светящиеся  контуры  во  все  стороны, точно  вспышки  прожекторов.
Красный  город  под  светло-золотым  небом.

- А  там  есть что-нибудь  твое? – спросил  Исмаил, глядя  на  меняющиеся  фигуры  зданий.
-  Есть. Несколько  креосов. – Лео  вздохнул, глядя  через  плечо  на  всполохи  в  небе.  – Не  все. Далеко  не  всё …  Я  думал – там  будет  всё, что  на Земле  осталось  на  бумаге. Ага, разбежался …   Больше  половины  никуда  не  годится. Если  б  раньше  это  знать!

- А  там  живет  кто-нибудь? Я  видел  фигуры … Люди, орлы, верблюды …    Даже  дельфины … Иногда  попадают  оттуда. Не  люди – существа. Где-то  невдалеке  бродит  лошадь  с четырьмя  глазами … Что  это, Лео?
- Это  тоже – нет, не  креосы …   Так. Черновики…  Не  убивать  же  их!
- Хотел  бы  я  знать, что  там, за  стеной …- пробормотал  Исмаил, глядя  на  контуры  на горизонте.
- Ты  ведь  пытался  туда  попасть? Через  забор …
- Ну, да. В  самом  начале. Мне  было  десять. Лучше  не  вспоминать. Слушай, когда  ты  попал  сюда – что  ты  чувствовал? Тебе  было  больно?
- Нет. Все  случилось, как  я  хотел. Легко  и  быстро, во  сне.  Слава  Богу …
- Я  говорю  про  другое. Я  помню, что  очень  удивился.
- А  я  нет. – Лео  наморщил  лоб. – Честное  слово. Даже  мне  трудно  это  сейчас  понять, но  все  осталось  по-прежнему. Во  мне  и  вокруг. Только  времени  стало  больше. И  уже  ничего  не  мешало.
- Даже  то, что  она  теперь  не  с  тобой?
- Нет, - Лео  покачал  головой. – Потому  что  мы  с  ней   стали  одно  и  то  же. Это  не  делится  пополам. Ни  в  настоящем, ни  в  будущем. Хотя  мне  очень  её  не  хватает, не  буду  врать. Все  больше  и  больше. Но … Мы  будем  близко. Она  придет  сюда, как  домой. Нет. Я  сейчас не  буду  об  этом  думать. Не  буду! И  вообще. Я  хочу  спать. Я  устал.
- Спать? Здесь?
- Да. Не  навсегда. Временно. Ступай, Исмаил, мне  надо  работать.
- А  говоришь, что  устал.
- Я  устал  от  тебя.   Это ты тут  ни …ничего  не  делаешь. Болтаешься, словно дервиш, шлепаешь  по облакам, как  по  лужам. Что  ты  будешь  делать, когда   внизу все войны прекратятся?
- Ты  в  это  веришь, Лео?

Он  покачал  головой.

- Думаю, ты  не  останешься  без  работы  в  ближайшие тысячу  лет.  И  мы  с  ней  тоже. Будем  латать  дыры  в  пространстве. Скреплять  трещины, играя  в  четыре  руки. – Он  схватился  за голову, точно  от  сильной  боли. – Какое  у неё  лицо.  Там  я  никогда  не  видел  её  за  роялем. Иди, Исмаил. Потом  мне  все  расскажешь.
- Да. Мне  пора! – Он  поднял  голову, точно  прислушиваясь. – Только, когда  будет  другой  концерт, дай  мне  сигнал. Может, найдется  время.

Лео  кивнул.
Фигура  босоногого  парня  в  синей  майке  и камуфляжных  штанах  выросла  на  небе, как  мираж, потом  исчезла.
 
Дорога  разветвлялась, как  ручей.
Лео  шагал  вперед. Снял  высокие  сапоги, шляпу  сменив  на  треуголку. Вместо  пустыни  был  лес, в  тумане, точно  перед  рассветом.
Он  коротко  свистнул. Четырехглазая  лошадь  вышла  из  чащи  на  тропу.
Остановилась, и  стала  смотреть  на  него,  не  мигая.
Два  глаза  были  лошадиные, два – человечьих, в густых  ресницах.

- Привет, господнее  недоразумение! – Лео  щелкнул  пальцами, два  куска  сахара  были  у  него  в  ладони, лошадь  взяла  их  с руки. – Давай, я  тебя  прогуляю. Только  я  в  тебя  прежде  уткнусь …

Он  подошел  близко, обнял  её  за  шею, уткнувшись  лошади  в  гриву.
 
- Ты  меня  не  выдашь? Я  больше  так  не  могу. Это  смешно, когда  впереди  вечность. И  эти  четыре  дня. Всего  четыре! Если  сложить  по  часам. Если  б  ещё  три  дня – была  бы  неделя. Или  хотя  бы  сутки. Я  не  могу, не  могу, не  могу …  Не  могу. Я  не  могу  видеть  её  не  чаще, чем  раз  в  неделю. Я  не  могу  все  время  не  знать, что  она  сейчас  делает. Я  хочу, чтоб  она  всегда  была  у  меня  под  рукой – в  любую  минуту. В  любой  миг. Всё. Я  выговорился. Больше  не  буду …

 На  лошади  появилось  седло  и  шпоры.
 Он  сел  на  неё  и  помчался  во  весь  опор.

Менялось  пространство, пейзажи  и  виды  сменяли  друг  друга,  без  всякого  перехода точно  на  киноэкране.
 То  лес  из  цветов, то  берег  озера, то  пустыня.
И  снова  сад.
- У  меня  нет  дома, - объяснил  Лео, слезая  с  лошади. – Здесь  я, как  сапожник  без  сапог. Любое  место – рабочее. Дом  будет  для  нас. Ну, всё. Приходи  ещё  завтра.

Четырехглазая  лошадь  кивнула  и  исчезла.

Теперь  был  стол, и  кульман  в  виде  мольберта, посреди  поляны, поросшей  ровной  травой.
На  Лео  была  рубашка  с  широкими  рукавами  и  кружевными  манжетами.

Кончиком  пальца  он  провел  по  белому  листу. Потом  ещё …

- Вот  здесь  косяк, - белобрысый  великан, с  прозрачными  глазами, одетый  в  пиджак  поверх  свитера  и  рабочую  кепку, вырос  за  спиной, встал  рядом. – И  там. Внизу  бы  все  рухнуло. Ну  а  если  здесь –   так ещё  хуже.
- Я  знаю, Владимир  Евграфович, - кивнул  Лео,  стирая  чертеж  ладонью. – Пардон, мэтр. Мы  же  не  поздоровались.

Они   крепко  пожали  друг  другу  руки.

- Ты, по-моему, единственный, кто  меня  так  величает, - усмехнулся  тот, кого  назвали  по  имени-отчеству. -  Зови  просто  Татлин.
-  Нет. Я  хочу  именно  вот  так. – Лео  улыбнулся  до  ушей. – Я  до  сих  пор  поверить  не  могу, что  говорю  именно  с  вами.
- Брось. Это  уже  давно  не  я …
- Это  всё  равно  вы. Только  молодой. Моложе  меня …
- Моложе, так  чего  говоришь  на  цыпочках? Здесь  какие  ещё  церемонии …  Покажи  прошлый  косяк. Может,  я  разберусь.
- Нет, я  сам, - Лео  покачал  головой. – Я  над  этим  ещё  подумаю.
- Как  знаешь, Лёва.
- Мэтр, а  вы  здесь  счастливы? Или  просто  привыкли? У  вас  вид  такой, будто  вам  просто  некуда  больше  идти.
- Мне  некогда  с  тобою  болтать. Заглянул  на  секунду.
- Ах, да … Вы  уже  наполовину  там, - Лео  махнул  рукой  в  сторону  строящегося  города. – И  ваши  летатлины  бороздят  небеса, как  на  воздушном параде.
- Ладно  тебе. Слушай, чего  ты  всегда  одет, как  ряженый?
- Нет. Не  как  ряженый, а  как  в  кино. Как  в  детстве. То, что  любил  смотреть  маленький  Лёвушка. Фильмы  о  благородных  разбойниках. Это  красиво. Здесь  легко  впасть  в  детство. Слишком  легко. Мэтр, замолвите  за  меня  слово. Я  тоже  хочу  туда. Или  на  войну.
- Вначале  косяки  исправь. Все  до  единого.
- Да. Я  исправлю. Вот  сейчас …
- Погоди. Можешь  потом, дома, у  себя. В  блокноте.
- Что?
- Да  так, ничего. Не  скучай, Лёвка. Тебя  здесь  берегут. Как  брильянт. Драгоценнейшей  пробы.
- Смеётесь, мэтр. Здесь-то  для  чего  беречь?
- Для  очень  светлого  будущего…  Ну  все. Пока …
- До  свиданья, Владимир  Евграфович.


Город  не  имел  места.
Он  похож  был  на  плавильный  котел.
На  кузницу.
На  костер.
Город  вращался  по  оси, повторяя  движение  всех  часовых  циферблатов  на  свете.

Времени  здесь  не  было.
Как  не  было  ни  Луны, ни  звезд.
Только  Солнце.

- Лео! – Тонкая  девочка  лет  восьми, в  узорчатой  рубашке  до  пят, в  синем  хиджабе  на  голове, вышла  на  поляну, бросилась  к  нему, обняв  руками  за  шею.
Он  её  поднял, закружил, поставил  на  землю.

- Привет, Айша!
- Здравствуй! Я  тебя  ищу!
- Зачем?
- Просто  так. Я  по  тебе  скучаю.
- Зачем? Здесь  кого  только  нет. И  чего  только  нет …  Видела  лошадь  с  четырьмя глазами?
- Видела! Я  на  ней  ездила.  Так  здорово! Лео, а  можно  посмотреть?
- Нет. Ещё  не  готово. – Он  стер  нарисованный  креос  ладонью. – Потом  покажу.
- Лео, а  можно …    Повернись  вот  так …
- Ладно. – Он  наклонил  голову. Она  запустила  пальцы  ему  в  волосы. – А  ты  почему  такой  рыжий?
- Это  плохо?
- Нет. Это  очень  красиво. Я  таких  никогда  не  видела. Приходи  к  нам, я  тебя  хочу  всем  показать!
-  К  вам? Нет. Не  сейчас.
- Почему?
- Я  ещё  не  готов. Не  привык. Лучше  ты  приходи … Вас  здесь  так  много.
- Лео, ты  плачешь?
- Нет, ты  что?
- Плачешь! Посмотри  на  меня!
Он  отвернулся, запрокинул  голову  повыше, потом  вытер  лицо  рукавом.
- А  почему? Кого  тебе  жалко?
- Мне  никого  не  жалко. Я  дурак. Смерти  нет. И  все  равно  я  ещё  не  привык.
- Ты  такой  красивый.
- Я? Ты  врешь. Я  даже  здесь  не  стал  красивым. Ну  и  ладно!
- А  по-моему, ты  очень  красивый!    Ой, меня  зовут …  На  урок. Прощай, Лео!
- Почему – прощай?
- Я  перепутала …   До  свидания!

Бегом, на  невидимый  звонок, как  стрела, умчалась, исчезла.
 Он  поглядел  ей  вслед – теперь  уже  сухими  глазами.
 В  них  было  отчаяние  и злость, как  у  старлея  на  пожелтевшем  газетном  фото.

Он  бросил  чертеж  и  пошел  босой  по  мосту.
 Другой  берег  терялся  точно  в  тумане.
С  трудом  можно  было  различить  фигуру  человека, стоящего  в  самом  конце  моста.

- Ты  всё  ещё  тут  топчешься?! – крикнул  Лео, подходя  ближе. – Тебя  когда  ещё  посылали, час  назад?  На  войне  б  тебя…  Я  б  сам  тебя  расстрелял, своими  руками. Там  секунда  каждая  на  счету! Одну  ты  уже  проворонил …

- Погоди, Лео, - Исмаил  сделал  шаг  навстречу. – Я  спешил  туда, но  меня  вернули. Отправили  другого. А  меня  послали  к  тебе.
- Ко  мне?
- Да, - кивнул  он, подойдя  ближе. – Поговорить  с  тобой. – Видно  было, что  парень очень  стесняется. – Сам  бы  я  никогда …   Это  твоя  жизнь. Другие  люди, о  которых  я  ничего  не  знаю. Но – меня  послали …
- Послали, так  говори! Чего  мнешься …
- Хорошо, - Исмаил  пошевелил  большим  пальцем  правой  ноги. Потом  сделал  глубокий  вдох, точно  собираясь  нырнуть. – В  общем …    Эта  твоя  женщина, Анна. Ты  её  слишком  сильно  ждешь …
- Возможно …- Лео  потер  лоб  рукой.- Ну, да…     Как  же  иначе? Ведь  мы  не  ангелы, Исмаил – ни  ты, ни  я.   И  не  святые. Мы  люди. Намного  больше, чем  раньше. Здесь  нам  уже  ничего  не  мешает  быть  людьми. Здесь  все  сильнее  в  тысячу  раз. И  любовь!
- Да, – кивнул  Исмаил, - я  знаю. Все  равно – ты её  слишком  сильно  ждешь. Ты переходишь  Границы.
- Ну-у, когда  это  было … Я  ещё  не  знал …
- Ты  делаешь  это  и  сейчас, когда  знаешь. Ты  делаешь  это  каждый  день! Вы  должны  видеть  друг  друга  только  когда  работаете. Когда  она  играет  свою  музыку. А  ты … ну, в  общем, сам  знаешь.
- Да, - кивнул  Лео, - знаю. Но  я  не  могу …
- Однажды  ты  просто  явился  ей – на  улице, как  был, в  плаще  и  костюме. А  потом  исчез …
- Я  не  хотел. Нечаянно  получилось…
- Все  равно. Зачем, Лео? Все  равно  вы  будете  потом  вместе.
-  Знаю. Я  все  знаю. А  я  не  могу  без  неё  сейчас, Исмаил. Не  могу. Ты  не  поймешь. И  не  надо. Я  сам  все  знаю, без  тебя. Что  тебе  ещё  велели  сказать?
- Самое  главное. Вы  начинаете  любить  друг  друга  больше, чем  все остальное. Даже  больше  чем …Его. А  это  плохо. Вы можете  потерять  всё, в  том  числе  и  друг  друга.
- И  что  же  делать?
- Лучше, если  вы  снова  будете  вместе – она  и  ты. Если  она  будет  здесь, с  тобой. Хоть  сегодня, хоть  завтра. Уйдет  оттуда. Как  ты  ушел, во  сне, спокойно  и тихо. На  это  нужно  твое  согласие?
-  Согласие. Я  должен  убить  её?
- Смерти  же  нет, Лео.
- Все  равно – каждый  должен  уйти  в  свой  срок. Я  ушел  в свой. И  знал  об  этом. Потому  боялся  там  упустить  хоть  секунду. А  она  должна  жить  долго. За  двоих.
- А  разве это  жизнь, Лео?

 Мост  исчез.

 Теперь  они  сидели  на траве, перед  стеною  леса.

– Она  живая, только  за  роялем. Она  любит  дочь. И  твоего  сына. Много  людей  о  ней  заботятся. Но  она  не  живет. Её  там  нет. Только  когда  одна, в  комнате …и  точно  видит  кино. Эти  четыре  дня  вместе  с  тобой. Вперед  и  назад, слева  направо. Вспоминает  каждое  твое  слово. Все, что  ты  ей  сказал, помнит  наизусть. Твои  глаза. Твой  голос. Твою  улыбку. Твои  шутки. Спит  головой  на  рубашке, в  которой  ты …
- А  это  ещё  зачем?!
- Прошел  год, а  для  неё  ты  как будто  ушел  вчера. И  через  год  так  будет. И  через  два.  И  через  пять  лет, через  десять. Сколько  она  будет  жить, каждый  день. Она  так  любит, Лео.
- Если  б  я  знал … Я  бы за  ней  тогда  не  поехал! 
- Это  было  нужно, Лео. Ваша  работа …
- Да, работа …  А  мы?! Нет, Исмаил. Передай, что  никогда, никогда. Я  не  согласен. И  не  буду. Пусть  со  мной  будет  что угодно. Я  это  запрещаю! И  никому  не  позволю!
- Погоди, Лео. Это  была  проверка. Есть  ещё  один  вариант.
 
 Лес  исчез. Поляну  пересекал  ручей.

-  Она  проживет  долгую  счастливую  жизнь …без  тебя.
- Как это?
- Очень  просто. Будет  вспоминать  о  тебе, но  уже  без  боли. Будет  играть  свои  концерты.  Выйдет  замуж  за  человека, который  её  любит. И  его  будет  любить, только   совсем  по-другому. Но  если  будет  здесь – вы  не  встретитесь. Никогда.

- Ну, что  ж … - Он  опустил  голову. – Пусть. На  это  я  согласен. Я  согласен, Исмаил. Так  и  передай. А  теперь  иди …и  больше  не  подходи  ко  мне, никогда. Я  всё  понимаю. Но  больше  не хочу  тебя  видеть. Никогда.
- Погоди, Лео, - на  губах  Исмаила  показалась  улыбка. – Чуть  не  забыл. Есть  третий  выход. Ты  можешь  вернуться  обратно.
- Родиться  снова?
- Нет. Вновь  оказаться  там. На  том  же  месте. Самолет  «Эр  Франс». Восьмое, второе  от  окна, второй  салон.
- Но  я  же …умер  год  назад! Там, внизу.
- Лео, первое, что  я  услышал, как  только  попал  сюда –  это там, внизу, время  идет  только  вперед. А  здесь – в  разные  стороны. Назад, по  кругу, налево, направо. Можно  ходить  по  времени, скакать  по  времени. Можно  даже  летать  по  времени. Мне было  пять  лет, но  я это  сразу  запомнил.
- Я  тоже  это  знаю. Но  никогда  не  понимал, что  с  этим  делать …
- Можно  отсюда  вернуться  назад. И  там, внизу  что-то  изменить. Вернуть  обратно.
- Что  же  тогда  внизу  все так …  так  не  очень  хорошо? Многое  можно  было  бы  вернуть  назад. Очень  многое. Почти  все …
- Нет, - Исмаил  покачал  головой. – В  том  то  и  дело. Политика, история, война – тут  изменить  ничего  нельзя. Это  делают  сами  люди. Можно  только  в  отдельной  жизни. И  то, очень  редко. Не  чаще, чем  раз  в  двести  лет. И  если  прошло  не  больше  года. Твой  случай, Лео.
- И  что  тогда?
- Ты  проживешь  ещё  столько  же. Ещё  тридцать  семь. И  так  же  уйдешь  во  сне, с  карандашом  в  руках. Но за  рабочим  столом, в  своей  мастерской, в  доме, который  ты  сам  придумал. Ты  почти  не  изменишься. Будешь  такой  же  пижон  и  понтярщик, только  седой, с  морщинами  на  лице, и  все  с  той  же  улыбкой. Не  станешь  ни  толще, ни  спокойнее. Будешь  молодой, намного  моложе  любого  из  твоих  учеников.   Будешь  жить  по  приказу, а  думать, что  живешь  по  своим  правилам. И  никогда  по  ИХ  правилам  и  законам.  Анна  будет  с  тобой. И  ждать  её  тебе  придется  не  так  долго. И    потом  -  рядом  будет  Андрей. Он  на  тебя  очень  похож.
- Андрей? Кто  это?
- Твой  сын, Лео. Младший. Ваш  сын.
- А  когда …
- Сейчас, Лео. Сию  минуту. Ты  готов?
- Да…   Да! Да!!!

 Вместо  поляны  теперь  было  ровное  широкое  поле.
 По  краям  облака.
 А  на  горизонте  медленно  поднималось  солнце.

- Торопись. Сейчас  будет  дорога. Ещё  минута.
- Исмаил …  Спасибо  тебе!
- Мне?
- Не  хитри. Я  все  понял. Ты  слышал, все, что  я  наговорил, без  тебя.
- Без  тебя  будет  скучно. И  не  только  мне
- Ничего, подождешь. Ну,  все, я  пошел!

Исмаил  кивнул. Глаза, и  без  того  огромные, казались  сейчас  ещё  больше.
И  были  грустными.
Очень.
Очень …

Через  минуту  и  вправда, появилась  дорога.
Две  светящиеся  линии, точно  рельсы, уходили  за  горизонт, которого  не  было.
 Только  небо, белое, как  бумажный  лист.

Вдруг, неожиданно  поднялся  ветер.
Теплый  и  сильный, точно  перед  грозой.
Пшеничное поле  с  рыжими  колосьями  волновалось, как  море  в  шторм.

Лео  шагнул  вперед.

Ветер  сорвал  шляпу  с  его  головы, взвихрил  волосы.
Широкие  рукава  белой  рубашки  надулись, как  крылья.

- Погоди, Исмаил! – он  повернулся  к   парню, стоящему  сейчас  на  скале, напрягая  голос, точно  старался  перекричать  ветер.
 
– Айша! Девчонка, которую  ты  спас  в  Сирии. Она  здесь!
- Здесь?!
- Да. С  другими  детьми. Но  ты  её  не  увидишь. Вы  встретитесь  через  десять  лет. И  тогда …   В  общем, парень – это  ты  узнаешь, даю  тебе  слово.  Пока!

Исмаил  кивнул,  будто  не  в  силах  ничего  сказать.
Глядел  вслед  идущему  по  тонкому  лучу  над  пропастью, точно  циркач  по  канату.  Потом, словно  проснувшись, стянул  через  голову  синюю  футболку  и  стал  ею  размахивать  над  головой, как  болельщик  на  стадионе.

 Что-то  крича  вслед, на  языке, котором  говорил  в  раннем  детстве,  но  слов  было  уже  не  слышно.
 Все  заглушал  ветер.
 Точно  шум  от  множества  крыльев.
 Гул  от  множества  вод.
 Или  рев  от  мотора  на  летном  поле  при  взлете  или  перед  посадкой.




-  Бля-ать! Это  кто  сейчас  орал? Ты, Анька?
- Нет.
 
Она  покачала  головой.
Она  не  кричала. 
Не  могла  кричать.  Потому  что  воздуха  не  было, и сделать  вдох  не  было  сил.
Не  могла, потому  что  никто  не  обернулся  в  их  сторону, пассажиры, все  до единого, покинули  салон, оставив их  вдвоем.
Только  стюардесса, полминуты  назад,  улыбнулась  в дверях, приглашая  на  выход.
 
- А  почему  ты  вся  белая?
-  Ты  так  крепко  спал, что  мне … показалось …
- Что  я  тихо  откинулся  во  сне. Поня-атно.
 
Он сладко  потянулся, потом  вытянул  ноги  под  креслом.
Тряхнул  головой, поднял  с  пола  карандаш, сунул  его  в  карман, заложив  блокнот.

- Знаешь, у  меня  такое  чувство, что  я  проспал  трое  суток. Честно  говоря, не  помню, когда  я  на  земле  в  последний раз  спал  меньше  трех  часов …

- Теперь  будешь  спать  не  меньше  семи. - Судорога  в горле  отпустила, наконец,  и  можно  было  дышать. Земля, на  минуту  задержавшись, возобновила  вращенье  вокруг  солнца. Птицы, замершие  на  лету, забили  крыльями, и  все  реки  на  Земле  понесли  воды  свои – в  моря, а  моря  - в  океаны. – Я  буду  тебя  беречь. Я  буду  беречь  тебя каждый  год. Я  буду  беречь  тебя  каждый  день. Я  буду  беречь  тебя  каждый  час. Я  буду  беречь  тебя  каждую  минуту. Я  буду  тебя  беречь  каждый  миг. Я  буду  тебя  беречь, как  самую  хрупкую  и  прекрасную  драгоценность  в  этом  мире.

- Анька, мне  жутко. У  тебя, по-моему, на  почве  ломки бред  пошел. Несешь  такую  ***ню, что  волосы  на  голове  встают  дыбом!
- Пусть …

Она  изогнулась  в кресле, сползла  вниз, уткнулась  головой  ему  в  грудь, потом  обняла, что  есть  силы,  обхватив  за  шею  руками…

- Ань, ты, кажется,  сейчас  одежду  с  меня  срывать  начнешь. Мы  с  тобой  йобнемся  сегодня  в  роскошном  номере, на  широкой  кровати  из  красного  дерева  или  карельской  березы – если, конечно, хватит  сил …  При  всех  не  стоит. Погоди, а  где  все? Я  не  понял, мы  с  тобой  летим – или едем?
- А  мы  уже   это…приехали. Аэропорт  Шарль  де  Голль. Минут  пять  назад. В  салоне  нет  никого. Я  тебя  будить  не  хотела …
- Бля-ать … Ань, ты  что, охуела  совсем?! Милая, может  тебе  наоборот, не  пить  опасно? Ты  понимаешь, что  нас  ждут? Там  у  входа  в  аэропорт  целая  делегация  стоит  и  ждет. Из  мэрии города  Парижа. Устроитель  конкурса. Куратор  выставки. Переводчица. Если  ещё  ждут …  И  что  я  им  должен  сказать? Что  у  меня  на  всю  голову  ****утая  жена?
- Плевать. Ждали  и  ещё  подождут. Главное, что  ты выспался.
- Не-е-ет, у  меня  нет  больше  слов …

 Он полез  в  сумку, достал  айфон. Тот  точно  ждал, что  его  возьмут  в руки, выдал  длинную  соловьиную  трель.

– Алло! Да, это  я, Лев. Экскюз  ми … ****ь, я,  по-моему, даже французский  забыл  из-за  тебя …Переводчица, надеюсь, тут. Алло! Надин, солнце, ты  здесь, слава Богу. Мы  здесь, мы  прилетели, мы уже  летим…к  вам. Так, заминочка  небольшая  вышла. Ну, вы  же  нас  подождете, ещё  немножко. Ну, конечно. Салют. Я  тебя  целую. Какие  журналисты? Нет, журналистов – в  жопу. Именно  туда. Я  не  даю  интервью – никогда,  и  сейчас  не  буду. Так  что гоните  их  на …  Туда, вот  именно. Умничка. Нет, я  могу  сказать, конечно,  но  это  будут  слова, которые  ты  очень  хорошо  знаешь. Нет, это  не  мои  капризы, просто  я  не  понимаю, что я  должен  говорить. То  есть, я  знаю, но  когда  буду  говорить, что  положено  в таких  случаях, лично  я  буду  выглядеть  полным  идиотом … впервые  в  жизни… а  я  не  люблю  выглядеть  идиотом. Ну все, до  очень  скорой  встречи. Анька, я  тебя  сейчас  возьму  за  шиворот, спущу  с  лестницы  и  буду  пинками  гнать вперед. Бери  сумку  и  шевелись. Проверь  паспорта. Тьфу, блять, это  все у  меня, слава  Богу. Вы  все  меня  достали. Вот  сдохну  на  самом  деле, будешь  знать …

- Ладно  тебе. Не  ори.  Не  бери  на  понт.
- Что-о-о?
- Не  бери  на   понт. – Она  выбралась, наконец, встала, поправила  волосы  и  косынку  на  шее. – Ничего  с  тобой  не  случится, ещё  столько  же  проживешь.
- И  кто  это, интересно, тебе  сказал?
- Никто  мне  не  сказал. Сама  знаю.
 
Она  стояла  в  проходе, рядом  с  его  креслом, пока  он  надевал  пиджак  и  плащ.
 
- Хм-м-м …   А  может, правда – знаешь? Что-то  у  тебя  опять  глаза, как  в темноте  у  лемура …
- Знаю, конечно. С  нами  никогда  ничего  не  случится, Лео.
- Что?
- Лео. Слушай, тебе  так  идет! Давай, я  буду  тебя  так  звать. Только  я. И  больше  никто.
- Уже  называли.- Он  улыбнулся.- Здесь ...   Десять  лет  назад. Мы три  месяца  жили  вместе, снимали  комнату. – Она, закусив  губу, стукнула  его  кулачком  по  спине.-  Ань, я  не  понимаю, почему  ты  меня  бьёшь?


 В  Париже, как обещали,  было  солнце.
 После  недолгого  утреннего  дождя.
 На  летном  поле  ещё  виднелись  лужицы  темными  пятнами, и  попавшие  под  недолгий  дождь  прохожие  складывали  зонты.

Солнце  светило  над  городом,  почти  таким  же, как  и  в  1960-м   году…
Над  прохожими  на  Елисейских  полях  и  продавцами  газет.
Над  Триумфальной  Аркой.
Над  Эйфелевой  башней, похожей  на  стального  жирафа.
 Над  стеклянною  пирамидой.
Над  потоком  автомобилей.
Над  Сеной, делившей  город  пополам.
Над  бульдогом, спящим  у  скамейки.
Над  велосипедистом  на  мосту.
Над  жуком, ползущим  по  стволу  каштана.
 
Над  терминалами   аэропорта  Шарль  де  Голль  и  рядами  дремлющих  самолетов.


- ****ь, где  моя  шляпа?! Анька,  я  в  руках  у  тебя  её  видел  последний  раз. Ты  её  что, съела?
- Я  её  в  сумку  положила, на  твоих  глазах!
- Здесь  её  нет, не  видишь, что  ли? Нет, ты  полная  идиотка. Ты  просто  кретинка. С  тобой  невозможно  жить. Твоей  клинической  тупостью…. Что  стоишь, блять – ищи  шляпу!
- Может, под  сиденьем …- она  заглянула, даже  на  соседний  ряд. – Ну, не  знаю. Иди  без  шляпы, пижон  несчастный, какая  разница? Здесь  другую  купишь.
- Ни-и-ичего  себе! Я  эту  шляпу  купил  десять  лет  назад, специально  для  этого! Другую! Скажешь  тоже …
- Я  не  понимаю – мы  выйдем  когда-нибудь  отсюда  или  нет?!
- Пока  шляпу  не  найдем, не  выйдем. – Он  снова  сел  на  своё  место, откинув  голову, нога  на  ногу. – Ты  её  потеряла, ты её  ищи. Ну, что  стоишь, нас  ждут, время  идет!
- Я  БОЛЬШЕ  НЕ  МОГУ! - Она  села  на  другое  сиденье, в  который  раз  раскрыла  сумку. – Да  вот  же  она, сбоку. За  твоими  трусами!
- Дай  сюда, - он  положил  её  на  колени, расправил.
 Взял  из  сумки щетку  и  чистил  её  очень  долго – наверное, пять  минут.

– Ну, что  стоишь? Бери  сумку  и  греби  к  выходу!
- А  ты?
- А  я  потом! Иди, первая  Париж  увидишь …

Она  взяла  сумку, перебросила  её  через  плечо  и  пошла.
 На  пороге  оглянулась, немного  помедлив, потом  пошла  к  выходу, сошла  вниз  и  остановилась  у  трапа  в  пяти  шагах.

Он  появился  в проходе -  в  плаще  и  шляпе, надвинутой  на  самый  нос.
 Небрежно  улыбнулся  стюардессе.
 Прежде  чем  сойти, остановился  на  верхней  ступеньке, держа  руки  в  кармане, вскинул  голову.

Париж  лежал  внизу, как  на  ладони.
Париж  его  ждал.
И  не  только …

Она  смотрела  на  него – сверху  вниз, затаив  дыханье.  И  была  очень  красивая …
Как  никогда.
Он  встретился  с  ней  взглядом.
Потом  медленно  провел  пальцем  над  верхней   губой.

И, не  выпуская  рук  из  карманов,  сбежал  по  трапу.

Она  подошла и, приподнявшись  на  цыпочки,  быстро  поцеловала  его  в  щеку. Он улыбнулся  растерянно, забрал  у  неё  сумку, вместе  пошли  к  группе  людей,   радостно  махавших  им  у  входа  в  аэропорт.
 
Красивый  парень - араб,  в  форме  носильщика, с  кудрявой  шапкой  волос,  стоявший  у трапа, повернул  голову  и  долго  смотрел  им  вслед.

Пока  они, вместе  с  толпой  встречающих, не  скрылись  за  стеклянной  стеной – точно  за  чертой  горизонта.   

                ----------------------------------------------------