Бессмертная

«Отрицательный».
Уже который раз ответ был тот же самый. Может, мне не суждено стать матерью? Может, я никогда не смогу взять на руки маленький родной комочек, который доставляет большинству людей столько счастья. Сколько раз я закрывала глаза и представляла себе, как выхожу из больницы с ребенком на руках, вижу радостные лица родных и друзей, встречающих нас. Представляла Амира с огромным букетом роз и то, как он радостно протягивает его мне.
Слезы… Я снова плачу. Почему жизнь так несправедлива? Ведь на свете столько многодетных семей, столько матерей, отказывающихся от своих малышей… и столько людей, мечтающих хотя бы об одном ребенке! Неужели моя мечта никогда не сбудется? А если Амир когда-нибудь устанет ждать? Ведь никогда не знаешь, чего ожидать от мужчины. Хотя, он меня и любит, но, все равно, шесть лет - это слишком большой срок. Я понимаю это и, замечаю, что он с каждым днем все больше и больше меняется: смотрит на меня уже не так, как раньше, нагружает себя работой и поздно возвращается домой, а когда мы вместе, то каждый из нас, молча, занимается своими делами. Конечно, он знает, что не мне решать, когда у нас будут дети, и будут ли вообще, но ему уже тридцать два года, и, конечно же, как все люди, он тоже  хочет иметь полноценную семью.
Если бы все было в моих руках!

Я вышла замуж в двадцать четыре. Для кого-то это поздно, для других – рано, но я всегда считала, что семью надо создавать только после получения высшего образования. С Амиром я познакомилась в университете: мы оба учились на юридическом факультете. Вокруг него было много девушек, которые восхищались им, и это было естественно, так как Амир был очень симпатичным, высоким, стройным, прекрасно танцевал и хорошо играл на гитаре. Но, меня в нем привлекли, в первую очередь, его воспитанность и всесторонние знания. Мы стали настоящими друзьями, разговаривали обо всем на свете, и нам было интересно вместе. А потом мы как-то оба поняли, что любим друг друга.
В Стамбул Амир приехал из Бергамы - одного из больших деревень Турции, которая находится в полутора часах езды к северу от Измира, на берегу реки Бакырчай. Через него ведет дорога в горы, и там, на вершине высотой 335 м над уровнем моря лежат развалины акрополя древнего Пергама – некогда блестящей столицы одноименного царства.
Я очень полюбила эти места, с добрыми, немного любопытными, жителями, эти живописные берега, утопающие в цветах и зелени, и горы, завораживающие своим величием и таинственностью.
В Бергаме жили отец Амира и старшая сестра, между мной и которой с первого же дня нашего знакомства возникло недопонимание.
А я родилась в Стамбуле. Отец мой родом был из Азербайджана. Его родители погибли  в автокатастрофе, когда он учился в Стамбульском университете. После похорон, отец вернулся, чтобы продолжить учебу, после встретил нашу маму, они поженились, и он остался тут навсегда.
В семье я средний ребенок, кроме меня есть еще старший брат Тунджай, который живет в Швейцарии со своей женой и двумя детьми, и младшая сестра Эсра. Полтора месяца назад она вышла замуж за богатого землевладельца в Измире.
Вспоминая свою жизнь, я не могу сказать, что была любимым ребенком в семье. Скорее, наоборот. Брат был первенец, да еще и мальчик (никогда не понимала, почему в восточных странах мальчиков ценят больше), а Эсра была младшей, и, что там скрывать, намного красивей, милей меня, и всегда умела обратить на себя внимание. Мне доверяли, на меня надеялись, с меня требовали, но чтобы очень любили – не могу сказать.
Мне всегда казалось и до сих пор кажется, что имя человека влияет на его судьбу и характер. Меня зовут Сармад, что в переводе с арабского означает «бессмертная». И это на самом деле так, ведь будь иначе, я не смогла бы вытерпеть все трудности, возникающие на моем пути. Иногда думаю, что, назови меня родители таким же нежным и романтичным именем, как сестру, может, и моя жизнь сложилась бы по-другому. Хотя, будут у тебя дети, или нет, вряд ли зависит от имени.
От вечных размышлений в одиночестве меня отвлек телефонный звонок. Это была мама.
- Алло, Сармад!
Я немного разволновалась. Она нечасто звонила мне, а в большинстве случаев лишь тогда, когда или у нее побаливало сердце, или же у отца поднималось артериальное давление.
- Мама! Рада тебя слышать! Как ты, как папа?
- У меня все хорошо, и твой отец тоже в полном порядке. Хочу сообщить тебе важную новость.
- Что за новость? - с интересом спросила я.
- Ни за что не угадаешь, - голос мамы был веселым и звонким, как никогда.
Что же могло так обрадовать ее?
- Эсра беременна, - торжественно объявила она. – Представляешь! У твоей сестры будет ребенок!
- У Эсры будет ребенок? – обрадовалась я. - Это же замечательно! Я так рада!
- А мы-то как рады! Приезжай к нам, слышишь, она сейчас у нас. Мы все ждем тебя.
- Хорошо, скоро буду, - ответила я, но мама уже положила трубку.
В этом была вся она. Эх, мама! Даже не поинтересовалась - как я, что со мной, знала, ведь, что сегодня будут известны результаты очередных анализов.
Но сейчас было не время обижаться на привычные для меня вещи. Быстро переодевшись, я вышла на улицу. Погода была холодной, подняв ворот своего легкого пальто, я направилась к стоянке такси, и через четверть часа уже звонила в дверь родительского дома.
Ее открыла Эсра.
- Здравствуй, сестренка! - сказала я, дрожащим от радости и волнения голосом.
Она набросилась мне на шею.
- Сармад, милая, я так счастлива!
Я крепко обняла ее. 
– Поздравляю тебя, малышка! Ты будешь самой красивой мамой.             
Держась за руку, мы прошли в гостиную, где собралось много гостей. Видимо, мама успела обзвонить почти всех наших  родственников, живущих в Стамбуле, и все те, кто успели приехать уже ели, пили, веселились, да поздравляли Булута с Эсрой. Кажется, я была последней, кому она сообщила эту радостную новость.
Сестра рассказала, что они с мужем пока намереваются оставаться в нашем городе, потому что ей бы хотелось все девять месяцев быть рядом с матерью и находиться под наблюдением стамбульских врачей. И еще сказала, что они с Булутом хотят снять отдельную квартиру, а мама предлагает жить у них. Я знала, что под маминым нажимом все, в конце концов, согласятся на это. Так и случилось.
Мнение нашего отца, как всегда, мало кого волновало (и под «мало кого» я, естественно, имею ввиду маму), но, на этот раз, он, кажется, тоже был рад всему происходящему. Человек он был тихий, спокойный, и, видимо поэтому, в нашем доме все делалось так, как того хотела мать. Зачастую она выдавала свои идеи за его, а он наивно верил в то, что якобы и сам того же желал. Я с детства помню, как отец порой глубоко вздыхал и говорил: «вдали от родины я с каждым годом становлюсь все слабее».

Итак, сестра со своим мужем жили у родителей, и наша жизнь теперь проходила в спешке и хлопотах.
Уход за Эсрой был как за королевой. Для нее были созданы все условия: начиная с роскошных апартаментов (в двух самых больших и светлых комнатах сделали ремонт и купили новую мебель) и заканчивая личной диетой. Едой занималась исключительно я. Для этого мне пришлось купить уйму книг для беременных, составить специальную диету и график приема пищи. Все готовилось строго по расписанию и в определенных количествах. Хлеб из пшеничной муки был заменен на ржаной и кукурузный, молоко она употребляла только в кислом виде (простокваша, кефир и т. д.), а вместо сахара ела мед. Также каждый день в обязательном порядке она ела сырые овощи и фрукты, одно яйцо и 5-6 грецких орехов. 
Мы выполняли все ее пожелания, не давали ей волноваться и утруждать себя. Всё, что она говорила, становилось законом для нас. Я моталась между своим домом и домом родителей, пытаясь успеть сделать кучу дел одновременно. Вы и представить себе не можете, что значит вставать ни свет, ни заря, «со скоростью света» убираться в квартире, готовить обед, стирать и гладить белье, чтобы к десяти часам приезжать к родителям. Это было, естественно, пожелание Эсры. Я, конечно же, поддерживала ее во всем… кроме всего прочего, еще и посещала вместе с ней врачей, ходила по магазинам, выбирала детские вещи и делала все это от души, но, не понимала одного – зачем я должна была являться к ним именно к десяти?

До родов оставалось около двух недель. Я уже с утра до позднего вечера находилась в распоряжении сестры. Амир каждый день привозил меня домой, еле живую; от усталости жутко болели ноги, да и выглядела я не очень.
Теперь, при каждой малейшей боли в спине или внизу живота Эсра кричала, что рожает, и все быстро собирались в больницу. Врачи называли это «ложными схватками» и советовали нам пока не беспокоиться, но родители и Булут очень волновались, да и я тоже.
Мы были в ожидании, всё гадали - сегодня или завтра? При каждом учащении дыхания, или чуть громком возгласе всем мерещилось начало родов. Вместе с нами мучился и ее личный гинеколог, который вел эту беременность с самого начала.
У моего брата, как я уже сказала, было двое детей, но его жена рожала их в Швейцарии, и за семь лет, что он был женат, видели мы его раза три, не больше. Ребенок Эсры был первым малышом, который должен был родиться на наших глазах.
Булут хотел, хотя нет, «хотел» - слишком просто сказано – он мечтал лично присутствовать при родах и снимать рождение своего первенца на камеру, за что, естественно, заплатил немалые деньги.

Второго июля. Этот день запомнился нам на всю жизнь.
Уже с утра стояла ужасно жаркая погода. Огненные лучи испепеляли все вокруг. На асфальте смело можно было готовить яичницу, настолько пекло солнце в этот день.
К трем часам дня, когда красный шар был накален до предела, на втором этаже раздался крик. Это была Эсра, и на этот раз она не ошибалась - у нее начались настоящие схватки. Эсра всегда была очень нежным созданием, не терпящим боль, но теперь ее крики превосходили всякие разумные пределы. Отец застыл на месте, Булут весь побледнел, мама схватилась за сердце, а меня бросило в дрожь.  Первое, что мог сделать Булут – это  быстро позвонить ее врачу и сообщить о начале схваток.
На голос Эсры собралась вся улица. У машины скорой помощи мама чуть не упала в обморок: ей с ее слабым сердцем нельзя было так сильно волноваться. По дороге в больницу Эсре стало еще хуже. Она корчилась от боли, но уже не так сильно кричала. Когда мы доставили ее в больницу, я уже догадывалась, что что-то не так. Доктора редко суетятся, а после ее обследования, они именно засуетились.
Мы стояли в холле больницы, в ожидании и неведении. Сзади кто-то положил руку мне на плечо – это был Амир. Булут позвонил ему, и муж тут же приехал. Как хорошо, что он был здесь. Сейчас, как никогда, я нуждалась в его поддержке, да и Булут тоже. Я молилась, чтобы роды прошли хорошо. Я так любила сестру и ее будущего ребенка, что ни о чем другом в этот момент не в силах была думать. Булут все пытался войти, утверждая, что это его право, но его не пускали, а роды длились слишком долго. И когда, наконец, доктор вышел, на его лице было написано, что случилось нечто ужасное.
Ребенок умер. Как объяснил врач, произошла асфиксия плода в результате тугого обвития пуповины вокруг шеи, говоря простыми словами - малыш задохнулся. Но с Эсрой, слава Аллаху, все было в порядке, если можно так сказать. По крайней мере, в физическом смысле. Но морально…, я даже думать об этом боялась.
На сестру было страшно смотреть. Мама и я все глаза проплакали, а Булут, как будто за один день постарел на десять лет. Вся наша семья впала в траур.

Странная штука - жизнь. Сегодня днем я в очередной раз убедилась, что она порой играет с нами, преподнося то хорошие, то плохие  сюрпризы.
Уже несколько недель, как меня тошнило, пропал аппетит, я стала какой-то раздражительной, и все это я относила к перенесенному стрессу. Но, на мое безумное удивление – я оказалась беременна. Значит, когда ночи напролет я молилась - все было без толку, а стоило мне опустить руки и вообще перестать думать об этом – свершилось чудо!
 Мы с Амиром были безумно счастливы, чего нельзя было сказать о моих бедных родителях. Я знаю, что в глубине души, и они радовались за нас, … просто не могли это выразить. Эсра и так постоянно плакала, а узнав эту новость, вовсе пала духом, и мама запретила мне приходить к ним, чтобы не волновать ее.
Мне было очень плохо. Иногда я чувствовала себя виноватой перед Эсрой, но я так ждала этой беременности, и почему теперь, после стольких лет страданий, я не имела права вдоволь нарадоваться своему счастью?!
Эти важные дни моей жизни проходили без моих родных. В Измир уезжать Эсра, видимо, не собиралась, и поэтому родители не могли даже навещать меня. Изредка звонила мама, говорила тихо и коротко. Один раз приходил отец, он объяснил их холодность ко мне тем, что Эсра сейчас в депрессии, и они не хотят еще больше травмировать ее психику.
Я все понимала и не злилась на них, мне было просто обидно.
Самое ужасное было то, что у меня целых три месяца подряд длился токсикоз. Меня постоянно тошнило и рвало. Я почти ничего не ела и ужасно исхудала. Амир заботился обо мне как мог, успокаивал, говорил, что все хорошо, у нас будет ребенок, о котором мы давно мечтали, что я должна быть сильной, хорошо питаться и не волноваться. Но мне иногда, хотелось поддержки и заботы не только мужа, но и своих близких…
Прошло шесть с лишним месяцев, когда в час ночи вдруг раздался звонок. Амир снял трубку. Это была его сестра - Сонай, она громко плакала и что-то кричала. Я не могла разобрать ее слов, но  увидела, как слезы покатились по щекам мужа.
- Мы должны были срочно ехать в деревню, Сармад, - тихо сказал он. - У моего отца случился сердечный приступ. Он скончался.

На следующий день к полудню мы уже были в Бергаме.
Была середина декабря. Стояла ужасно холодная погода. Снега, так некстати, выпало довольно много.
В доме собралось практически полдеревни. Кто-то возился на кухне, кто-то накрывал на стол, женщины плакали и рвали на волосы. От всего этого у меня голова пошла кругом. Дышать было абсолютно нечем, а из-за сильного ветра стало невозможно хоть чуть-чуть приоткрыть окна, как так они в ту же секунду с грохотом распахивались, и ледяной декабрьский ветер сметал все на своем пути. Люди были практически во всех комнатах; сидели на диванах, креслах, стульях, коврах. В доме все перемешалось. И так продолжалось ровно сорок дней, после чего народа поубавилось.
Моя золовка просто обожала собирать вокруг себя толпы и находиться в центре внимания, будь то хорошее происшествие или плохое.
Увидев меня беременной, она, казалось, возненавидела еще сильнее, хотя до этого, я думала, что сильней уже некуда. Не знаю почему, но она постоянно пыталась ужалить меня побольней, хотя я никогда не отвечала ей тем же. Моя досада и обида доставляли ей ни с чем несравнимое удовольствие. Все неприятности ее жизни моментально компенсировались моим испорченным настроением.
 До беременности она всегда называла меня бесплодной и говорила, что, если бы она была замужем, то уже имела бы пятерых детей, не меньше. Повторяла эти слова при всех: родственниках, соседях, друзьях. При каждом звонке или встрече я слышала одно и то же, но ни разу так и не ответила: «Так выходи и рожай. Что же ты сидишь?!» Хотя, признаюсь, иногда очень даже хотелось.
Внешне она не была некрасивой, иногда ее даже можно было назвать симпатичной. Проблема заключалась в ее поведении. Сонай обладала настолько отвратительным характером и колким языком, что, будь я парнем, я бы тоже не рискнул жениться на ней.
Несмотря на все мои старания, Сонай была враждебно настроена. Зря я надеялась, что узнав о  том, что скоро станет тётей, она изменит свое отношение ко мне.  Ее испепеляющий змеиный взгляд, как и прежде, преследовал меня повсюду, … и за день до нашего отъезда этой вредной женщине все-таки удалось довести меня до слез.
В тот день у меня сильно болели ноги, а к вечеру очень отекли, и я решила ненадолго прилечь в своей комнате.
Мне сложно было назвать ее «своей»,  потому, что Сонай, при желании, влетала в нее без стука, лежала на моей кровати, а порой, поглаженные мною вещи, бесцеремонно летели в сторону, потому, что ей, видите ли, захотелось посидеть именно там, куда я их положила. А в этот раз, из-за множества людей в доме, большинство которых приехало издалека, в мою комнату поселили еще двух женщин - дальних родственниц Амира (а сам он спал в другой комнате, вместе с двоюродными братьями)… и я окончательно лишилась покоя.
Так вот, за день до отъезда она вошла в эту самую комнату и, уперев руки в боки, спросила:
- Ты не думаешь, что не очень-то вежливо лежать, когда дом полон народу?
- Сонай, у меня ноги очень сильно болят, - сказала я. - Дай немного отдохнуть, от меня сейчас мало толку.
- Ты права, от тебя вообще нет никакого толку.
Высказавшись, Сонай специально уставилась на меня в надежде, что я что-нибудь ей отвечу, и она устроит скандал, но я промолчала.
– И вообще, зря ты приехала с Амиром, - продолжила она. -  Лучше бы осталась в своем Стамбуле.
Я снова ничего не ответила. Не приедь я, она бы такую истерику закатила, назвав меня невежливой, бессовестной и не чтущей обычаев, что после этого ни один из их родственников и знакомых даже не здоровался бы со мной.
Я встала с кровати и подошла  к окну, в ожидании, что она уйдет.
На улице было уже темно, хотя ни темнота, ни морозы не мешали деревенским жителям приходить в гости, к тому же без предупреждения, не думая о том, что хозяева могут уже спать.
- Кстати, как там твоя сестра? – спросила Сонай.
- Спасибо, неплохо, - ответила я.
- А почему умер ее ребенок? - в голосе Сонай послышались нотки злорадства.
- Сонай, пожалуйста, мне не хочется об этом говорить, - сказала я, явно показывая нежелание продолжить беседу.
- Знаешь, Сармад, а ведь я брату всегда говорила, что ты приносишь несчастье.
Эти слова застали меня врасплох. Я никак не ожидала услышать такое именно сейчас. Я резко повернулась к ней, и Сонай, увидев мои удивленные глаза, порадовалась и продолжила:
- Предупреждала. Но он не слушал.
Я стояла, словно в ступоре, не находя, что ответить, а она все не успокаивалась…
- После вашей свадьбы умерла наша мама. Потом ты не могла родить, и когда забеременела Эсра, как бы ты ни скрывала свои чувства, в душе не желала, чтобы она рожала раньше тебя и своими злыми и греховными мыслями убила бедное дитя. Сейчас забеременела сама, но умер наш отец. Видишь? Сплошные беды от тебя. Кто же следующий, может…
Не дослушав до конца, я вышла из комнаты, сильно захлопнув за собой дверь. У меня подгибались колени. Как она посмела такое мне сказать, как у нее язык повернулся выговорить все эти слова? Каким же надо быть жестоким и бессердечным человеком, чтобы придумать такое!
Я закрылась в ванной и расплакалась. Слезы катились ручьем, и я никак не могла их остановить. Мне было так больно и так обидно! Все эти месяцы я терпела боль, не проронив ни слезинки, но сил моих больше не было. Все, что накопилось во мне  за это время, вырвалось из груди громкими рыданиями.
Наутро мы уехали из деревни. Проведенные здесь два месяца  оставили в моей душе неприятные и грустные воспоминания. Слова Сонай звенели в моих ушах. Хотя я уже была далеко от Бергамы, но что-то в глубине души подсказывало, что я очень скоро снова увижу ее озлобленное лицо, злые зеленые глаза и услышу грубый низкий голос. А, пока, я была счастлива вырваться оттуда.

Переступив порог своего дома, я глубоко вздохнула и только сейчас поняла, как же на самом деле устала. Оказалось, что я сильно соскучилась по своему обычному образу жизни, по общению с мужем, ведь там, в деревне, у нас не было возможности даже нормально поговорить друг с другом.  Может теперь, после того, как мы у себя дома, Амир немного придет в себя. За эти два месяца он ни разу не улыбнулся, и мне было больно видеть его таким. Его добрые глаза, глядя в которые я всегда находила успокоение, были полны грусти.
Амир очень любил отца. Конечно, про умерших плохо не говорят, но его покойные родители были полными противоположностями друг друга: Омар бек – был добрым, спокойным и справедливым человеком, а Сафия ханум – злой и ворчливой женщиной.
На следующий день после нашего приезда, около девяти часов вечера, раздался звонок. Амир взял трубку. Это был мой брат Тунджай, который недавно узнал о смерти его отца и звонил, чтобы выразить свои соболезнования. Поговорив немного, Амир передал трубку мне.
- Я был ужасно занят, сестренка, не было времени даже с родителями поговорить, и поэтому не знал о вашем трауре, - с досадой  и несколько виновато сказал Тунджай, - А как только узнал, так сразу же позвонил. Выражаю свои соболезнования, пусть земля ему будет пухом. Хороший был человек. Представляю, как Амиру сейчас больно, у него очень подавленный голос. Вы уж извините, что не смог приехать на похороны.
- Да, ему действительно нелегко. Надеюсь, что со временем боль от потери немного утихнет.
- Что поделать, все мы когда-нибудь отойдем в мир иной, - грустно произнес брат. - Ты лучше расскажи, как сама, как здоровье?
- Все хорошо, - улыбнулась я, - вот уже последний месяц.
- Последний месяц чего? - спросил он с непониманием.
- Как чего? Беременности, конечно же.
- Беременности? – переспросил Тунджай. – Ты беременна?
- А разве родители тебе не сказали?
- Нет.
Как же так? Почему мама до сих пор не сообщила Тунджаю эту новость? Не сочла нужным? Она же прекрасно знала, что я сама не смогу сказать ему об этом, да и как бы я это сделала? Позвонила и сказала: «здравствуй, брат, я беременна»? Нет, мы не так были воспитаны.
Я почувствовала себя сиротой, до которой никому нет дело.
- Не поверишь, как я удивлен и рад за тебя! - весело сказал Тунджай. Значит, красавица моя станет мамой? Тебе эта роль так подойдет! Но все равно не понимаю, почему я об этом узнаю последним?
- А  я понимаю, - вздохнула я. – Мама с папой не навещают меня и даже не звонят, боясь, что Эсра узнает и снова впадет в депрессию.
- Узнает о чем, о беременности своей сестры, и упадет в обморок? Какая чушь. Они что, там все с ума посходили?
Тунджай явно был в недоумении. Он всегда был реалистом и воспринимал все так, как есть, без прикрас, и, видимо, был сильно шокирован подобным отношением родителей. Поговорив со мной, он пообещал обсудить этот вопрос с ними, и, на мои уговоры – не делать этого, спокойно ответил: «Не вмешивайся, они не понимают, как обижают тебя своим поведением. Это безрассудство. Ты, главное, ни о чем не думай и береги моего племянника, а я все решу».
После разговора с братом мне стало намного легче: его понимание и поддержка были важны для меня.
Пару дней спустя мои родители все-таки навестили меня. Я была несказанно рада их видеть, и сразу забыла про все свои обиды.
Весь последний месяц моей беременности я была счастлива. Врачи сказали, что у нас будет здоровый мальчик, от чего у Амира словно выросли крылья. Родители теперь часто приходили к нам. Эсра с Булутом уехали к себе в Измир, и мама уже не боялась своих визитов ко мне, даже иногда помогала мне по дому. Мы много разговаривали с ней, чего давно уже не делали…, мне этого всего очень не хватало. Один раз, уходя, она поцеловала меня и сказала, что с нетерпением ждет внука.

25 марта ближе к вечеру у меня отошли воды, и мы поехали в больницу. Несмотря на то, что я хотела вести себя прилично, не кричать и не поднимать панику, но режущие боли внизу живота и в пояснице были настолько сильными, нестерпимыми, что я забывала обо всем на свете. Сначала они редкими, потом зачастили, и интервалы между ними становились все меньше и меньше. Было неприятно ощущать, как живот становится твердым и сжимается в комок; каждый раз, меня как будто выворачивали наизнанку, и я просила Аллаха скорее избавить от этих мучений. Когда боль внезапно куда-то исчезала, я могла отдышаться и думала только о том, как же это женщины, пережившие такое, решаются родить еще одного ребенка?!
 Амир тоже присутствовал при родах. Слава Аллаху, они прошли без осложнений, и со звонким криком явился на свет мой долгожданный мальчик. Для меня он был самым прекрасным ребенком в мире, с большими серыми глазами, пухленькими губами и маленьким носиком. Врачи шутили, что малыш родился уже с прической: его темно-русые волосы редкой челкой падали на красивый лоб и делали моего принца неотразимым.
Когда Амир взял его на руки, то расплакался, сказав, что он похож на его покойного отца. Мы, недолго думая, решили: раз уж похож, так назовем ребеночка Омаром, в честь дедушки.
Через пару дней, я вышла из больницы с обожаемым сыном на руках. Амир и родители ждали на улице. Папа стоял с огромным букетом роз, а Амир снимал все на камеру. Моя мечта исполнилась и не было для меня в мире счастья большего, чем это.

Казалось, мне на свете больше нечего было желать. Любимый муж, красивый и здоровый ребенок, хороший дом, радость и спокойствие…
Но, к сожалению, существуют такие люди, которые быстро опускают других с небес на землю, а иногда даже еще дальше – в ад. Таким человеком была Сонай, которой вздумалось переехать жить к нам, через несколько недель после рождения Омара. Свое решение она объяснила тем, что захотела понянчить своего единственного племянника, а также, что больше не может жить в отцовском доме, так как все там напоминает ей о покойных родителях, и она неустанно рыдает дни напролет.
Сонай долго рассказывала о том, как ей тяжко жилось одной, и закончила эту историю тем, что якобы недавно видела во сне отца, указывающего ей на братский очаг и пообещавшего, что здесь она найдет долгожданный покой.
Вскоре Амира повысили в должности, и его сестра торжественно объявила, что в небесах все было увидено и услышано: достаток пришел в наш дом, только благодаря ей, ибо мы приютили бедную сироту.
В любой другой момент я бы обрадовалась повышению мужа, но сейчас это было так не вовремя: работы у него теперь стало больше раза в два, он целыми днями пропадал на службе и приходил домой только к полуночи. Мне приходилось весь день проводить с Сонай, а это было хуже смерти. От одной мысли даже о ее присутствии рядом я всю жизнь приходила в ужас, не говоря уже о постоянном проживании под одной крышей. Плюс ко всему, родители, на помощь которых я рассчитывала, уехали в Измир.
Кстати, Эсра все-таки позвонила мне, поздравила с рождением ребенка, но сама не приехала, да еще и родителей позвала к себе: сказала, что очень соскучилась по ним, и если те немедленно не приедут, она и дня не проживет.
Все, кого хотелось видеть рядом, были отстранены от меня собственными делами и заботами.
Проходили дни, недели, а моя золовка даже и не думала уезжать. Наоборот, она привыкала к городской жизни и чувствовала себя полноправной хозяйкой этого дома. Порой мне казалось, что это я живу у нее.
Начала она с того, что сразу же переселилась в комнату Омара и потребовала, чтобы Амир купил туда другую мебель, а мебель малыша мы забрали к себе. На этом пожелания «гостьи» не закончились, каждый день она придумывала что-нибудь изощренней...
За один присест Сонай съедала больше, чем мы с Амиром за сутки, и таких присестов за день у нее было пять, поэтому я готовила большой обед и такой же большой ужин. За раз готовить несколько блюд она мне не разрешала и объясняла свой каприз тем, что, если блюдо готовится утром, то к вечеру его вкус меняется, и оно становится несъедобным. И мне приходилось готовить 2 раза в день, да еще и под ее тщательным наблюдением.
Сонай составила расписание домашних дел, причем исключительно для меня - сама она только отдавала приказы. Весь свой день она посвящала ничегонеделанию. А когда я что-то не успевала и просила помочь, говорила, что в свое время столько работала, что мне еще лет 20 надо трудиться в таком же темпе, чтобы догнать. Правда, у меня почему-то не было никакого желания догонять ее, да и спорить тоже как-то особо не хотелось.
Во всей этой суматохе, я не могла, как следует, понянчить своего малыша и вдоволь наиграться с ним. Хотя, что там наиграться, я даже спокойно покормить его не могла. Ел он медленно, а времени, чтобы посидеть с ним сколько надо, а потом сцеживать остаток молока, у меня не было. Из-за этого, как потом объяснил нам врач, а еще и из-за постоянных стрессов и переутомления,  у меня образовался мастит. Высокая температура, боли в груди, плачущий ребенок, которого я не могла больше кормить, и постоянные ворчания золовки превратили мою жизнь в настоящий кошмар, от которого мечтала проснуться. Но мне это не удавалось. Я запустила болезнь, и лечить ее теперь оказалось труднее.
Амир пытался иногда поддерживать меня, но ему это плохо удавалось. Да и кому бы удалось, когда под боком есть такая сестра, которая постоянно всем недовольна. Она чуть что, наговаривала на меня, плакала, что я плохо к ней отношусь, а он, видите ли, ничего этого не замечает и не ставит меня на место, а потом молила Аллаха, чтобы тот забрал ее - никому не нужную – к себе.
 Из-за болезни я не могла что-либо делать по дому, и Сонай пришлось выполнять всю работу за меня. Видели бы вы ее…, эта женщина готова была пронзить меня кухонным ножом каждый раз, когда готовила еду, и выбросить из окна Омара всякий раз, когда кормила.  Она вечно ныла, рыдала и ворчала, что стала для нас служанкой, что я именно этого и добивалась. От всего происходящего и из-за взросшего количества работы Амир стал нервным и нетерпеливым, да и я сама в последнее время была раздражительной, часто срывалась на нем, у нас периодически были скандалы, в которых Сонай принимала самое активное участие. Амир старался избегать разногласий, но иногда не получалось. Мне было очень обидно, но я пыталась его понять. Во всем этом не было вины моего бедного мужа. Сонай  могла спровоцировать любого на что угодно.
Через месяц я полностью выздоровела и снова взяла на себя все домашние хлопоты, но отношение золовки ко мне не изменилось. Она изображала счастье и веселье, как будто была рада за меня, хотя на самом деле стоило Амиру отвернуться, как тут же ее лицо принимало свое обычное выражение: брови сведены, глаза прищурены, а губы... У нее был некрасивый, довольно жесткий изгиб рта, из-за вечного недовольства всем и всеми, челюсть слегка выпирала вперед, а губы не смыкались, так как ее постоянно преследовал насморк, и Сонай приходилось дышать только ртом.

В такой накаленной обстановке мы дожили до 25 марта - Дня рождения моего Омара. Это был единственный счастливый день за весь прожитый год, и я сегодня была очень веселой и бодрой.
Встала я, как всегда рано. Амир уехал на работу, а его сестра все еще спала. Покормив сынулю, я надела фартук и отправилась на кухню, приготовить роскошный ужин в честь моего самого дорогого человека. Гостей мы не ждали; родственники и друзья звонили и поздравляли по телефону. Позвонила и моя мама, извинилась, что не смогла приехать. По ее словам, она была в восторге от родины Гомера с ее мягким климатом и множеством достопримечательностей. Они с папой там довольно хорошо устроились, и, кажется, не торопились с возвращением.
Несколько часов я возилась на кухне и даже не заметила, как прошло время. Закончив готовку, я принялась пылесосить гостиную. Была уже половина пятого. Громко выругавшись, чтобы ее слова уж точно долетели до меня, Сонай вышла из своей комнаты и пошла умываться. Кажется, ее разбудил звук пылесоса. Не обращая никакого внимания на ее плохое настроение, я продолжила уборку.
- Не поздновато ли для уборки? – раздался голос позади меня.
- Уже заканчиваю, - ответила я чуть громко из-за включенного пылесоса, но Сонай, видимо, не так поняла.
- Ты почему кричишь на меня? – разъярилась она.
Я уже привыкла к ее причудам, и чтобы не дать ей испортить этот день, взяла себя в руки.
- Я не кричу на тебя, - спокойно ответила я.
- Значит, я глухая, по-твоему? - еще больше разозлилась она и нервно выдернула штепсель из розетки.
В этот момент, к моему спасению, позвонили в дверь. Я побежала открывать. Это был Амир, с огромным тортом и большим плюшевым мишкой в руках. Видимо, он сегодня ради Омара пришел пораньше.
- Это моему мальчику, - улыбчиво сказал он и поцеловал меня. – Поздравляю тебя с Днем рождения сына, любимая!
Амир хотел казаться бодрым, но в его глазах виднелась смертельная усталость.
- А где же мой именинник? – раздеваясь, он глазами начал искал Омара.
- Мы еще не закончили разговор, - раздался голос из гостиной.
- Что произошло? – тихо осведомился Амир.
- Все как всегда, - ответила я и прошла в комнату.
- Амир! - не двигаясь с места, Сонай позвала брата. - Иди сюда и научи свою непутевую жену нормально разговаривать с людьми.
- С людьми я умею разговаривать, - не выдержала я.
Сказанные мною слова подействовали на нее, как яд.
- Ах, вот как?! Значит я не человек для тебя? Ну, спасибо!
Через секунду слезы Сонай уже лились ручьем, как и в любой, подходящий для нее момент, но я больше не намерена была терпеть ее выходки.
Мое безразличие к ее слезам вывело Амира из себя.
- Сармад, как ты можешь так относиться к моей сестре?
Кажется, у меня уже начинали сдавать нервы.
- Амир, - начала я, но закончить мне не дали.
- Ты видишь, видишь? – разрыдалась Сонай. – Твоя жена всегда так поступает. Стоит мне открыть рот, так она тут же кричит на меня.
- Сонай, - резко сказала я, - будь благоразумной.
- Хватит! – Амир стукнул кулаком об стену. – Хватить! Только не в этот день.
Сонай, после долгих жалоб сквозь слезы, что ее никто в этом доме не понимает, не любит, и, что она, как прислуга с утра до ночи готовит, стирает, а мы ее не ценим, ушла в свою комнату и громко захлопнула за собой дверь.
Амир угрюмо сидел на диване, а я молча накрывала на стол. Я еще утром дала себе слово, что эта женщина не испортит нам сегодняшний день, но доносившиеся из ее комнаты возгласы, выкрики и проклятия, как никогда играли на нервах.
- Я так больше не могу, это уже слишком, - взмолилась я.
- Сармад, держи себя в руках, - сурово сказал Амир.
- Ведь она… - открыла было я рот, но он не стал слушать меня, резко встал и вышел из гостиной.

Когда обстановка слегка разрядилась, все сели за стол. Амир, посадив рядом сыночка на его детском стульчике, гордо сидел и наслаждался вкусными блюдами, которые я приготовила с любовью и большим удовольствием. Ужин был восхитительным, причем настолько, что, казалось, все забыли недавнюю ссору. Похвалы от золовки услышать я и не надеялась; даже того, что она сидела и молча ела – было достаточно.
Когда пришло время пить чай, я встала и пошла на кухню, чтобы все подготовить.
Амир очень любил чай и никогда не упускал возможности попробовать новые сорта. Больше всего ему нравился чай с чабрецом, поэтому сегодня я заварила именно такой и с полным подносом в руках вошла в гостиную. Пройдя пару шагов, вдруг я почувствовала, что наступила на что-то.
- Я, кажется, на что-то наступила, - робко сказала я и тут же вздрогнула от визга Сонай. Она рывком вскочила с места и за миг очутилась у меня под носом.
- Моя сережка! Я с утра не могла ее найти. Ты раздавила мою сережку!
У нее были золотые серьги, похожие на два крупных шарика, которые она носила со дня смерти матери, как память о ней. Ужас охватил меня. Неужели я раздавила ее серьгу? Но как это могло случиться? Ведь Сонай проснулась ближе к вечеру, и еще, когда я пылесосила комнату, ничего такого не видела. Растерявшись полностью, я так и стояла с подносом в руках, боясь сделать хоть шаг.
- Что ты стоишь, несчастная?
Этими словами она резко оттолкнула меня, наверное для того чтобы поднять то, на что я наступила, но тут случилось ужасное: я потеряла равновесие и поднос с чаем опрокинулся прямо на нее.
Это был кошмар. Никто себе и представить не сможет тот рев, который издала несчастная Сонай.
- Горю-ю-ю! – зарычала она и стала биться то ли в истерике, то ли в панике.
Омар разрыдался, причем так громко, как никогда раньше не плакал. На шум прибежал Амир, отходивший поговорить по телефону.
Таких  оскорблений от золовки я еще не слышала. Я хотела помочь ей снять с себя кофту и дойти до душа, чтобы промыть обожженные места холодной водой. Но Сонай была в ярости. Она снова оттолкнула меня от себя, да с такой силой, что я ударилась о стену. Было не время обращать внимания на ее поведение и обижаться.
- Ты нарочно это сделала. Я убью тебя!  – кричала Сонай и пыталась схватить меня за волосы.
Даже Амир не мог затащить ее в ванную, она сопротивлялась и этим делала себе еще хуже. Я побежала на кухню и принесла небольшое ведерко со льдом.
- Амир, ты не видел, она нарочно сделала это, - не успокаивалась Сонай.
 Она ревела, кричала, размахивала руками. Ее оскорблениям не было конца. Но, не смотря ни на что, мне было жалко ее.
- Ведьма, родила ребенка и считаешь, что теперь тебе все дозволено?
- Сармад, как ты могла? - резко спросил Амир. - Как ты могла?
Я не верила своим ушам, у меня затряслись руки и глаза переполнились слезами.
- Амир, что ты говоришь? Ты же понимаешь, что я не специально, она толкнула меня.
- Лгунья, подлая лгунья! - закричала Сонай. – Будь ты проклята!
- Я не вру! – умоляюще посмотрела я на мужа, но его лицо показалось мне чужим.
- Какой же ты мужчина, если не можешь повлиять на собственную жену? Да ты и руку поднять на нее не можешь. Трус, трус!
- Успокойся! - резко бросил Амир.
- Да она же меня искалечила, кому я теперь нужна такая?! Любой на твоем месте давно убил бы ее. Трус!
- Хватит! - расплакалась я. - Я не могу больше, не могу!
- Сармад!
- Нет, хватит!
- Ой-й-й, мое тело! Горю, люди!
- Угомонитесь!
- Ударь же ты ее, наконец! Мужчина ты или кто?!
Наши голоса перемешались, мы все кричали, что есть силы, а Омар рыдал еще громче. В комнате стоял такой ор, что уже никто не разбирал ни своих слов, ни чужих. Мы обвиняли друг друга во всех грехах на свете. Все, что было накоплено, не могло больше оставаться в нас. И вдруг… Амир размахнулся –  у меня из глаз посыпались искры…, все поплыло…, и я упала.

***

«Уважаемые пассажиры! Просим Вас пристегнуть ремни и  привести кресла в вертикальное положение. Самолет снижается».
Мы в самолете – я и Омар. Он спит у меня на руках и улыбается во сне.
«Самолет снижается». Я только сейчас поняла смысл этих слов. Через несколько минут я увижу Баку – город моей мечты.
За одно мгновение вся моя жизнь пронеслась перед глазами. После удара Амира все еще болит голова, ведь прошло только два дня.
В тот же день Амир отвез сестру в больницу, и врачи сказали, что с ней все будет в порядке: ожоги не сильные и пораженных участков не много. Приехав домой, он даже не извинился за свой поступок и за то, что они испортили один из важнейших для меня дней. Тогда, я в полной мере осознала, что не могу больше продолжать такую жизнь. Меня на это не хватит. Я хочу вырастить здорового, а самое главное уравновешенного и спокойного ребенка и прекрасно осознаю, что рядом с Сонай мне это не удастся сделать.

Сейчас я стою на пороге новой жизни. Передо мной больше вопросов, чем ответов, но это лучше того, что было раньше. Амир еще не знает, что я уехала. Интересно, что он почувствует? Будет ли искать? В спальне на свою тумбочку я поставила картинку с изображением Баку…, может, он догадается, где мы, а может, и нет. Я знаю, что он любит меня, и я очень люблю его, но ту жизнь, которую мы вели в последний год, я больше не смогу вести. Она была ужасна и бессмысленна.
Я всегда мечтала посетить родину отца и рада, что мне это сейчас удастся сделать. Буду счастлива, если Амир нас найдет и захочет начать все с чистого листа вместе с нами. Я прощу его, ведь мы семья и останемся ею, что бы ни случилось. И если мы снова когда-нибудь будем вместе, я больше не пущу в нашу семью постороннего человека, и буду оберегать ее, как смогу.

Самолет приземлился, трап подан. Пора выходить.
Я беру на руки Омара и двигаюсь к выходу. От легкого ласкающего ветра он просыпается и, открыв глаза, впервые видит яркое бакинское солнце.
Я еще не знаю, что будет дальше, не знаю что нас ожидает впереди, не знаю, какой будет эта новая жизнь, но я надеюсь найти здесь свой некогда потерянный покой…, я надеюсь, что Баку примет нас так же легко, как некогда отпустил моего отца…, я надеюсь на лучшее… для себя, а главное для Омара…