Подземный спрут в предгорьях Альп

    
     У меня, как у каждого, было два деда: по матери и по отцу. Как у всех…  Но ни одного из них я, к сожалению, никогда не видел: оба исчезли в свинцовом военном вихре.
     Дед Лука Шушкевич пропал в самом конце оккупации. Какой-то рок висел над его судьбой: вот-вот придут наши, а его уводили в глубь фашистского рейха. В апреле 44-го начался путь его насильственных скитаний, когда он под дулами автоматов был  угнан из родной деревни в неизвестном направлении. О чём только не передумала моя бабушка Лидия Филипповна, горюя по мужу. Всё надеялась, что он жив: «а вдруг…»? И каждый день молилась… Эх-ма! До чего ж мы бесправны в своих надеждах. А в чужих – и подавно! Только после её смерти мне удалось приоткрыть тайну  исчезновения Луки. Как?
     Тогда, в 44-м, немцы готовились к упорной обороне по берегам Березины и «зачищали» партизанскую зону,  вылавливая всех, кто мог оказать хоть какое-то сопротивление. Из деревни, где жил Лука, забрали многих. Некоторые вернулись, были освобождены либо Красной армией, либо союзными войсками. А мой дед сгинул. Где он обрёл своё последнее пристанище?
     Как об этом узнать?
     Расспросить тех, кто так же, как и он, был арестован в одно с ним время, я уже не мог  – они умерли. И тогда пришла на ум мысль, что возвратившиеся из плена односельчане наверняка проходили фильтрацию, то есть проверку советскими спецслужбами - на благонадёжность. И наверняка, в протоколах допросов остались какие-то штрихи.
     И я отправился в областной архив КГБ Беларуси – вдруг там найдутся следы…
Мне повезло. Действительно, на двоих  были заведены следственные  дела. Описывая своё  пребывание на чужбине, они упоминали австрийский город Линц. Это уже была зацепка.
     Завязалась длительная переписка с республиканским Красным крестом и Международной службой поиска Бад-Арользен. Пришёл ответ: ждите.
     Я ждал несколько лет. А однажды почтальон принёс письмо и передал лично в руки: то была информация на немецком языке. По фамилии, занесённой в формуляр, я сразу понял: речь шла о моём запросе.
     То было печальное известие: Лука Шушкевич погиб 27 февраля 1945 года. Где?
     В самом страшном  концентрационном лагере фашистского рейха – в Маутхаузене, а точнее, в самом жестоком его филиале - Гузене. На австрийской земле. Сердце сжалось  у меня. Как же так: центр Европы, благоустроенная страна, цивилизованный мир – и огромная фабрика смерти с дымящимися крематориями. Почему?
     Я решил твёрдо: однажды поеду туда, посмотрю, какая жизнь там, разыщу место гибели деда, отдам ему дань памяти и привезу на его родину, на могилу бабушки, горсть поглотившей его земли.
     Из переписки с представителями Российского общества бывших узников узнал, что каждый год в Маутхаузене в мае проводится День памяти. В год моих поисков были определены дни: 12-13 мая.
     Случайно открыл сайт латвийской авиакомпании  Air Baltik и наткнулся на распродажу дешёвых авиабилетов в Вену – столицу Австрии. Выходило, что выгоднее лететь самолётом…
               
                ПЕРВЫЙ  ДЕНЬ
     Рано утром 12 мая я был  в  венском аэропорту Швехат. Автобус за 6 евро (сорок минут до центра, отходил  через каждые полчаса) доставил на площадь Шведенплац. Осмотрелся, проложил маршрут по городским улицам и двинулся к Вестбанхофу - Западному железнодорожному вокзалу, откуда отправляются поезда на Линц.
     Беспокоило одно: плохое знание немецкого. Как выбрать поезд и заказать билет?
     Поднимаясь по ступенькам вокзала, услышал среди прохожих русскую речь. Дед, мой дед прокладывал мне дорогу, в самые ответственные моменты  приходя на выручку - то в виде русскоязычных прохожих, то слепо ведя за руку. Я только счастливо улыбался. Две девушки, переговариваясь, спешили на вокзал. Я поздоровался. Одна из них, Елена, сказала, что живет в Зальцбурге и работает в медицинской отрасли, вторая – её подруга, прилетела из Москвы, чтобы пообщаться и посмотреть город.
     - Идёмте с нами, - сказала Елена, - поможем купить билет и расскажем, как добраться…
     Вот и решение. Елена ткнула три раза пальцем в автомат, тот щёлкнул, принимая деньги, и выдал проездной и сдачу. Табло высветило – поезд будет подан через десять минут.
     - Можно не спешить, - сказала Елена, - билет действителен в течение всего дня.
     Мы подошли к расписанию - я насчитал по направлению  Линца в течение суток 56 рейсов: как конечных, так и следующих далее, транзитных.
     ...Поезд, несмотря на три остановки в пути,  домчал  до Линца за неполных два часа, хотя расстояние – 190 километров. Австрийские поезда не только быстрые, но и удобные, имеют по четыре вида вагонов: спальные купейные, купейные сидячие, сидячие 1-го бизнес- и  2-го эконом-классов. Ехать – одно удовольствие: мягкие просторные кресла, зеркала над полками для ручной клади, скользящие вверх-вниз по высоте тела подголовники, складывающиеся конвертом столики, невидимый и неслышный, лишь ладонью  ощутимый, кондиционер под оконным стеклом. Всё продумано до тонкостей, но вложено, естественно, в стоимость билета.
     …В Линце накрапывал дождик, а мне предстояло найти улицу, на которой располагался отель. Карта  тут же намокла, а с зонтиком в руке ею руководствоваться было уже непросто. Но я знал, что дед, незримый дед, опекал меня, помогая ориентироваться, и я снова услышал русскую речь. Перекрёсток пересекали мать с дочерью, и маленькая девочка.
     - А мы из Дагестана, живём тут, - рассказали взрослые о себе. И тут же остановили местного жителя, чтобы спросить, где находится мой отель.
     …Через пять минут я уже заполнял учётную карточку и получал магнитный ключ от входа в гостиницу. Комната на втором этаже была устроена без шика, просто, но с приятной чистотой: белела у окна выглаженная постель и сверкала такой же чистотой белая скатерть на столе, а глаз приятно радовала пышная живая роза в вазочке.
     Однако прохлаждаться  было некогда, я зарядил фотоаппарат, и выскочил на улицу. В 17.00 начиналось торжественное мероприятие в том самом филиале Маутхаузена, куда попал дед, а туда ещё предстояло добраться. Не зная дороги, надо было иметь на всякий случай какой-то резерв времени.
     Автобус нашёл, нарисовав на листке бумаги искомый номер, – 360. А  водителю показал заранее написанное название остановки. Он утвердительно мотнул головой, и я мог спокойно рассматривать из окна незнакомое придорожье.
     Дорога петляла то вверх, в гору, то спускаясь к прибрежной полосе. Нигде не видел нетронутых площадей земли – все сельхозучастки обработаны и засеяны. Правда, их в пригороде мало, в основном  здесь  индивидуальная жилая застройка – спальные районы с аккуратными одно-, двухэтажными домиками, покрытыми красной черепицей. Много вдоль дороги частных строительных компаний, снабженческих баз и магазинчиков по продаже стройматериалов. Это свидетельство того, что кризиса в Австрии нет. Как и торчащие в небо клювовидные стрелы башенных кранов: в самом Линце, и в окрестностях. Но первые признаки истощения ресурсов, кажется, проявляются – это слабо освещённые городские улицы ночью и отсутствие в гостиничном номере с умывальником обыкновенного простого мыла.
     …Водитель тормознул на указанной остановке, и я вышел. «Гузен» оказался на левой стороне Дуная, в 20-ти километрах восточнее Линца и в четырёх километрах к югу от главного музейного комплекса – самого Маутхаузена.
     Мемориал небольшой, зажат плотной частной застройкой: состоит из площадки, засыпанной толстым слоем серого щебня, и деревянного навеса для митингов,узкого бетонного прохода в музей, где выставлена скудная, но наиболее существенная, экспозиция, и копии крематория. 
     Так как непрерывно лил тёплый дождь, то территория разукрасилась разноцветными зонтами в руках разношёрстной толпы: как пожилых людей, так и школьного возраста – молодых, подтягивались вновь прибывающие группы и делегации.
     Я искал российскую делегацию, но натыкался на итальянцев, поляков, французов, венгров…
     Отчаявшись найти своих, подошёл к поляку – бывшему узнику концлагеря. Несмотря на возраст, он сохранял бодрость духа, охотно отвечал на вопросы и рассказывал о пребывании в заключении. «Били немцы?» - задал я несколько провокационный вопрос. Пётр Кава, так звали поляка, недоумённо посмотрел на меня и с сарказмом ответил: «Нет, гладили по рукам…»
     В это время в крематории проходил молебен. Помещение не вмещало всех прибывших, люди стояли на улице, и слушали. Я с трудом протиснулся внутрь. Стены крематория были увешаны портретами погибших здесь людей – всех возрастов и всех национальностей, на разных языках мира. Самый страшный из всех фашистских лагерей, услышал я, был Гузен. «Ад в аду» называли его заключённые.
     Митинг начался с исполнения волнующей мелодии – играл дуэт: на гитаре  мужчина, а на балалайке – девушка. Мелодия – «клён ты мой опавший…», зацепила душу, повеяло родимой стороной, хотелось подойти к исполнителям, и от всего сердца поблагодарить.
     Выступающие читали заранее написанные тексты - каждый на своём родном языке, и можно было только догадываться, о чём. Чем-то мероприятие напоминало подобные советские манифестации. Я уже начал волноваться, что ничего нового не узнаю. И решительно направился к ведущей: здесь есть русскоязычные? Она показала на скамью, где сидели в полосатых робах бывшие узники: там кто-то из Беларуси. Я протиснулся к скамейке: кто из Беларуси? Один мужчина отозвался, но поправил меня: «с Украины, Булькач Роман Митрофанович».
     У Романа две наколки: два номера – 1880 (Маутхаузен) и 47531 (Гузен). Он жил в селе Тритузном  Днепропетровской области, заканчивал десятый класс, когда пришли немцы. В 42-м в селе был убит немецкий офицер, в отместку Романа в числе других заложников арестовали и увезли в концлагерь Нюрнберг. Работал на фабрике по изготовлению метчиков для нарезания резьбы. Однажды налетели американские самолёты и разбомбили лагерь. Роман на пару с французом бежали. Добрались до границы Франции, но там снова попали в лапы охранки. Гестапо, побои, и направление сюда - в Гузен.
     - Вон там стоял барак, - показал Роман в сторону жилой застройки, - барак №15, русский. Нас заставляли рубить гранитный камень, потом – строить подземные галереи, штольни. Антисанитария, издевательства уголовников-капо – врагу не пожелаешь. 5 мая освободили американцы. Мы, выжившие, поклялись друг перед другом бороться в своих странах против фашизма до конца своей жизни.
     Роман очень волновался, подошёл руководитель делегации и сказал, что ему пора отдыхать, так как завтра самое важное центральное мероприятие, в Маутхаузене.
     - Приезжайте туда, там больше чего узнаете, - сказал он, обращаясь ко мне.
     Я засобирался обратно в Линц. Гостей увозили чартерные рейсы, а я стоял одиноко на остановке ожидания маршрутного автобуса, и в голову лезли мысли про деда Шушкевича.
               
                ВСТРЕЧА  В  САНКТ-ГЕОРГЕНЕ
     «Почему? Почему захватчики без спроса распорядились его судьбой? Зачем перевернули жизнь, как пласт вспаханной земли? Кому он сделал плохо? Жил в деревне, дальше районного центра никуда не выезжал, пахал землю, плотничал. Был классным столяром: на обычном деревянном верстаке выделывал удивительные вещи – до сих пор в доме стоят изготовленные его руками шкафчики, стулья, канапы. Женившись, растил детей: их было пятеро, самый младший появился на свет буквально в первые дни войны. В лесу не прятался, не стрелял ни в своих, ни в чужих. И всё равно не избежал участи… Кто определил его в жертвенную команду?
     А может, народы, как и люди, очень разные? Одни живут, наслаждаясь тем, что творят своими руками, не влезая в чужие «огороды», не мешая жить другим. А есть такие, которые живут за счёт других? Их тоже интересует процветание, но только собственное, ради своего благополучия?  И они готовы отобрать у других накопленное и созданное, а окружающих  рассматривают как источник для обогащения»?
     Дед, мой дед, сколько же тебе пришлось пережить!
     Неосознанно складывались строчки:         

     Его тащили бесы в ад,
     Он шел как на закланье,
     Но верил в будущее - сад,
     За гранью бед, за расставаньем...

     Мои мысли отвлёк ярко-оранжевый вид девушек в костюмах, шествовавших мимо остановки. Это были последние обитатели мемориала – санитарные работники. Их пребывание на массовых мероприятиях - обязательное. Я обрадовался, что не одинок, и остановил санитарок, чтобы прояснить ситуацию с моим  автобусом. Ткнувшись в расписание, девушки невесело развели руками: «сегодня выходной, и рейсы сокращены». Я спросил: а где ближайшая железнодорожная станция? Они показали в сторону Санкт-Георген. «Фуз (пешком), километры?» - поинтересовался я. «Цвай-драй», - охотно отвечали они. И спокойно подались к ожидавшей невдалеке машине. Сели и укатили, как раз в сторону станции. Мне оставалось только позавидовать.
     Дождь не переставал, а я не знал, что делать. Снова вспомнил деда. "Разве мои неудобства сравнимы с его бедой? Сестра Луки – баба Зося, пребывавшая с ним в первом концлагере, Освенциме, рассказывала, что Лука очень переживал за семью, оставшихся детей и выменивал хлебный паёк на сигареты, много курил. Освенцим он выдержал. Но почему его, немолодого – 48 лет, двинули дальше - на запад, в Австрию, в Маутхаузен?
     Когда Красная армия подошла к польскому Аушвицу (Освенциму), его 24 июля 44-го года этапировали дальше в составе 1000 заключённых. Почему? Чтобы уничтожить? Но Лука не был бандитом, партизаном, не был евреем и коммунистом. Так зачем?»
     Станция Санкт-Георген и была тем местом, где мой дед заканчивал свой жизненный путь. Строгая немецкая пунктуальность фиксировала все передвижения заключённых, и на фашистском документе (из тех, что мне прислали из Бад-Арользена) я увидел за подписью коменданта лагеря Гузен II, некоего гауптштурмфюрера СС (фамилию не разобрать) отчёт об умерших 27 февраля 1945 года. Там было 49 человек, и среди них – мой дед. Он умер на рассвете.  В пять утра. От истощения и сердечной недостаточности…

     Он умер утром, на рассвете,
     Отдав горбушку хлеба,
     Вдохнув: «Живите, верьте…»,
     Ушёл под небо - светел,
     Как облачко, бесследно,
     Стряхнув под ноги пепел
     С уставшей сигареты...

     У  меня не было другого выхода, как идти на ту станцию. Казалось, судьба толкала меня пройтись туда. Несмотря на дождь. Или то были слёзы погибших здесь людей, и моего деда? Может, он звал пройтись этой дорогой, своей последней дорогой: от места смерти - к крематорию, где сожгли его прах? Пройтись, чтобы прочувствовать повороты судьбы, сравнить прошлое с настоящим? Что-то необъяснимое толкало меня туда.
     И я отправился к станции. Вдоль шоссе, по лужам. Под стенами свисающих серых гранитных скал. Они чем-то напоминали эсэсовские мундиры.  Шёл и размышлял.
     «Тогда, в апреле 44-го немцы вывозили в рейх всё, что ещё могло пригодиться в их жизни. Специально построили узкоколейку, связавшую тупиковый Лепель с западной Беларусью. Так как земля и закрома за время оккупации были выпотрошены, то увозили последнее - людей: как рабов, не предъявляя никаких обвинений. В числе задержанных были даже подростки – моя мама и дядя, другие односельчане… Кто же распоряжался их судьбой?»
     Куртка промокла насквозь, хотелось передохнуть. За поворотом показалась АЗС, при ней работал продмаг. Я вошёл, встал в очередь, и тут же снова услышал русскую речь – разговаривали  две женщины, обсуждая покупку.
     - Вы не подскажете, как мне отсюда выбраться? – выпалил я не раздумывая.
Они удивлённо посмотрели на меня, столь неожиданно выглядел родной язык в неурочное время, в необычном месте. Я пояснил:
     - Застрял, возвращаясь с мемориала.
     Теперь они  всё поняли. Одна из них тут же стала оправдываться, будто извиняясь:
     - Мы бы отвезли Вас в Линц, я там живу, но нас ждут гости. Кстати, мы едем к подруге, которая также была на мероприятии по случаю Дня памяти. Её зовут Инна, она артистка, играет на русских инструментах…
     Так вот кто бередил души посетителей мемориала!
     - О, передавайте Инне огромную благодарность, она играла замечательно!
     Женщины ещё раз извинились: «Простите, что не можем подвезти!» - и вышли к своей машине.
     Вдруг одна из них, Ольга (Olga Lehner, художник), вернулась:
     - А поедемте с нами, познакомитесь, узнаете много подробностей  про  Гузен.
     Вот что значит славянская душа! У неё скребли кошки – оттого, что не в силах помочь другому… Как же разнятся люди!
     Я потом часто вспоминал Ольгу, думая о жителях этой страны. У австрийцев, как у немцев, кажется, всё подчинено порядку, условностям, выгоде. Чувства будто выхолощены: люди неразговорчивые и молчаливые. Пока ехал я обрато, в купе, где все места были заняты, ни один человек не проронил ни слова - все были заняты каким-то делом: кто-то вязал, кто-то читал, кто-то зубрил экзаменационные билеты. Даже Дунай из иллюминатора самолёта мне показался застывшей серой массой – будто бетонная полоса или гранитная лава. Стальная непроницательность!
   
               
                ВТОРОЙ  ДЕНЬ
     На следующий день, утром, я снова шёл к вокзалу, чтобы добраться до главного лагеря - Маутхаузена. Автобусы в этот день вообще туда не ходили, пришлось брать железнодорожный билет.
     Надо сказать, что Маутхаузен – это огромный конгломерат: как завод или фабрика с многочисленными цехами. Только главная цель такого завода была – вытрясти из человека бесплатно как можно больше сил, и затем уничтожить как ненужную вещь. 49 таких цехов, разбросанных по всей Верхней Австрии, поглощали людские жизни. Всего через Маутхаузен прошло около 335 тысяч человек, умерло свыше 122 тысяч (больше всех — советских граждан).
     Маутхаузен был заложен Гитлером в августе 1938 года. Место было выбрано, исходя из малой заселенности и развитой транспортной инфраструктуры. Помогали Гитлеру бизнесмены. Владельцем каменоломен была компания DEST, во главе которой находился Освальд Поль, одновременно и крупный чин в СС.
     Интересно, что Освальд Поль был также владельцем нескольких других компаний. Кстати, гранит, который добывался в каменоломнях, первоначально использовался для мощения улиц Вены.
     Никто не подсчитывал сумму барыша, полученную компанией DEST от эксплуатации несчастных людей. Забыть всё? Смириться с тем, что в годы перестройки были выплачены компенсации? Да, только они коснулись тех, кто, слава Богу, остался жив. Да и разве те денежные крохи могут заменить страдания и лишения, отнятые силы, здоровье, жизни? Забыть всё и снова навязывать под видом благотворительности  свои порядки (я имею в  виду вмешательство со стороны Евросоюза во внутренние дела Беларуси)?
     Да, сегодня Австрия – внешне процветающая страна. В ожидании поезда я рассматривал линцский вокзал: светлый и просторный. Деловое движение людских масс, весь спектр необходимых услуг, доступная, ненавязчивая информация. В свободном доступе две газеты: «Сегодня» и «Австрия». Кстати, на промывание мозгов здесь денег не жалеют. Эти же газеты свободно лежат и на остановках городского транспорта, и на улицах. Правда, посреди тротуаров, помимо открытого пластмассового рюкзачка с прессой, есть ещё замочек с небольшим монетоприёмником, и написана цена – 0,90 евро.
     Чтобы убить время, взял газету,чашку кофе и сел за столик. По-нашему, это забегаловка: примкнутые к стене пять столов, чтобы перекусить на ходу. Люди заходят, покупают булочки и напитки – кто в дорогу, кто с дороги – время ведь утреннее. Продавец – молодая женщина только успевает спрашивать: с собой или на месте? С собой – значит булочку в бумажный кулёк, а кофе - прикрыть крышкой. На месте – значит на тарелочку, с салфеткой. Сортов выпечки много – я насчитал около тридцати. Вот появилась свободная минутка, и продавец тут же подхватила поданный с кухни противень с кусочками теста, брызнула на него из пульверизатора и воткнула в жарочный шкаф. Щёлк! Выставлены температура и время поджарки! Все приёмы, движения отработаны до автоматизма. «Битте», и новый покупатель обслужен за секунды.
     Работа, в принципе, напряжённая. За целый день намаешься о-ё-ёй! Но если есть за что – можно и поднапрячься. А заработки в Австрии хорошие. Мне посчастливилось побеседовать с украинской девушкой, которая уже семь лет живёт в Линце. Приехала учиться на искусствоведа, в частный колледж, и вышла замуж. Работает в гостинице – в частном пансионе. Гостиница небольшая, и она всё делает сама: и размещает гостей, и убирает. Живёт тоже там. Я поинтересовался её зарплатой. Не сказала, но обмолвилась про минималку – 1200 евро.
     - Тянет на родину? – спросил я.
     Она отрицательно помотала головой:
     - А что там делать? Мама ко мне регулярно приезжает…
     Иностранцев в Австрии, как и в любой западной стране, очень много. Часто на улицах можно встретить смуглых мусульманок с платками на головах. Билет в метро мне помог пробить молодой серб, а дорогу к вокзалу объяснил чех Себастьян. 
     Сейчас тема иммигрантов очень актуальная. Из газеты «Сегодня» узнал, что с 2000 года в Австрию прибыло 35604 иностранца. Больше всего среди них соседей - немцев, румын, венгров и поляков. 2673 афганца. Русских и украинцев – соответственно 629 и 467. А замыкают двадцатку сирийцы – 364 человека. А всего в стране по австрийским паспортам проживает около миллиона приезжих, только в Вене их 22,3 процента. Только на русском языке выходят три издания.
     Но это только те, кто адаптировался на чужбине и получил, что называется местную прописку. А сколько просто сезонных рабочих!
     Чем они занимаются? Конечно, малоквалифицированным трудом, пополняя кошельки богатых бюргеров и обустраивая их жизнь.
     Назвать это грабительской политикой? Язык не поворачивается. Процесс, что называется, на виду и узаконен в международном плане. И, конечно, ни в какое сравнение не идёт с тем, что вытворял Гитлер.
               
                ГРАНИТНЫЕ  СКАЛЫ – «СТЕНЫ  ПАРАШЮТИСТОВ»
     …Через двадцать минут поезд подошёл к станции Маутхаузен. Я сразу же ощутил грозное дыхание военного лихолетья. Вот пожелтевшие от долгих лет рельсы подъездного пути, сохранившее  старый облик приземистое станционное здание, тесные, в виде тюремных закутков, внутристанционные помещения.
     Дальше путь лежал  на вершину горы, где размещался искомый лагерь, бывший концентрационный. Я шёл той дорогой, по которой вели наверх, а по жизни – вниз, обречённых узников. Представил колонны измученных и голодных людей. Они ещё не знали, какой ужас ждал их там, ближе к облакам.
     Чтобы убедиться, что я правильно иду, остановил пожилую австрийку. Она показала рукой направление, а из слов её я понял, что путь нелёгкий – около трёх километров. И в этот момент подкатила легковушка, в которой было одно свободное место. Дед снова был тут как тут! Водитель начал расспрашивать австрийку о том же – как достичь лагеря, а я уже видел себя в этой машине. Да, пассажиры легко потеснились, и мы поехали. Это были турки. Они долго петляли по кривым улочкам городка, приткнувшегося на склоне гор, пока не подобрались к искомому месту. Надо сказать, что информация о лагере здесь слабая. Видимо, австрийцы не очень почитают происшедшее, ибо о событии международного масштаба, коим можно обозвать 13 мая в Маутхаузене, я увидел небольшую информацию в местной газете только на 14-й странице. И то несколько строчек. Что это? Нежелание вспоминать прошлое?
     В 38-м Гитлер присоединил независимую Австрию к нацистской Германии (аншлюс) – потому что считал своей, был родом из австрийских земель. Самое интересное, что здесь же, в Линце, он провёл часть своего детства, а его родители имели дом в пригороде. Недаром он, по свидетельству современников, видел именно Линц столицей поверженного мира.
     Поэтому связь Австрии с нацистским прошлым, что называется, на виду, и, наверное, власти чувствуют себя не в своей тарелке, когда внимание приковывается к гитлеровскому «наследию».
     А мероприятие в Маутхаузене, организованное международными организациями, было грандиозным. Шествие гостевых колонн под национальными флагами, выступления бывших узников, венки и цветы, слёзы родственников... Хорошо, что власти Австрии не препятствуют мировому волеизъявлению, хотя, насколько мне известно, проводятся они на международные средства.
     Увидев красно-сине-белый стяг, я пристроился к российской колонне. Рядом шли две сестры, Борисовых, из Москвы. Они прилетели, чтобы почтить память своего отца и дяди – старшего лейтенанта 31-й танковой дивизии, умершего здесь после пленения под Белостоком в самом начале войны. Они узнали об этом совсем недавно, как и я, благодаря поисковым службам.
     Русские офицеры были на особом счету в Маутхаузене. Барак №20, выделенный для них, был обнесен отдельной каменной стеной и назывался «блоком смерти». Тем не менее, в ночь со 2 на 3 февраля 1945 года, используя огнетушители и рабочий инструмент – лопаты, а также куски гранита, узники набросились на охрану и вырвались из заточения. В поимку беглецов были брошены подразделения СС, вермахта и гитлерюгенда, а также местные жители.
     - Это не выдуманная история? – спросил я председателя правления Общества бывших российских узников концлагеря Маутхаузен Алексея Конопатченкова.
     - Так и было. Спаслись только 16 человек. Остальных ждала страшная участь…
     Бывшему узнику Василию Кононенко тоже повезло. Он выжил, встретил Победу, и сейчас приехал в Маутхаузен, чтобы ещё раз напомнить миру о фашистских преступлениях. Ему уже 86 лет, и он очень волновался, когда выступал: вначале позабыл даже названия лагерей, через которые прошёл,- последним был филиал в Эбензее, где также под землёй собиралось секретное оружие: снаряды ФАУ. Но Василий взял себя в руки, и русский язык зазвучал над колоннами как набат о прошлом:
     - При приближении фронта нас хотели загнать в горный туннель и взорвать, похоронить заживо. Но заключённым стало известно о готовящейся акции, и все как один наотрез отказались идти под землю. Охрана была вынуждена развести людей по блокам, а вскоре подоспели американцы. Так мы спаслись. На момент освобождения мне было 19 лет. А весил я 29 килограммов.
     Весь ужас человеческих лишений и страданий испытываешь в бывшей каменоломне. Туда ведёт с вершины, где размещались бараки, бетонная лестница. Я спустился по ней. Вот гранитная отвесная стена, куда вдалбливались обессилевшие узники. Вгрызались в неприступную породу. Охранники-СС называли её «стеной парашютистов». Сотни заключённых либо попросту бросались с крутой скалы вниз, не выдержав истязаний, либо провинившихся сталкивали вниз эсэсовцы. Смертников они также называли «парашютистами».
     Назад я с трудом поднялся наверх. 186 ступенек сразу не одолеешь – пришлось на полпути передохнуть. Представить страшно этот путь под лай собак и выкрики разъярённых эсэсовцев, когда все силы вытянуты непосильным трудом. Поэтому наутро на холодных нарах оставались лежать десятки бездыханных тел. Их отвозили в крематорий, где работала особая команда изувергов. Они вырывали у мертвецов золотые зубы и срезали лоскуты кожи с татуировками: жена Эриха Коха очень любила кожаные сумочки с «естественными» картинками.
     Сегодня  вся территория – в обелисках, памятных плитах и композициях в память от всех государств мира, чьи граждане соприкоснулись с насилием.
               
                МОГИЛА  «УЛЕТУЧИЛАСЬ»…
     Я уходил из лагеря одним из последних. На плацу выстроился взвод местной полиции. Для них рабочий день только начинался. Наверное, шёл инструктаж  на вторую, тёмную половину суток, когда выползают из нор «крысы» - те, кто надеется на возрождение нацистских порядков. О том, что голоса реваншистов звучат всё громче, свидетельствовал такой факт. На третий день пребывания в Линце я поехал на кладбище Леондинг, расположенное в пригородной зоне. Там, было известно, покоился прах родителей Гитлера - убийцы моих предков. Не было никаких мстительных намерений – хотелось просто взглянуть, как выглядел их пантеон в отличие от безымянной могилы моего деда, да и какой могилы? Его прах был развеян бесследно из крематория.
     Каково же было моё удивление – прах гитлеровских предков тоже «улетучился». На месте могилы зиял пустой квадрат, и работники кладбища ничего не могли сказать:  надгробие ликвидировано всего пару месяцев назад. Кто и зачем это сделал, они не знали.
     Видимо, власти Австрии приняли решение о таинственном перезахоронении, чтобы не провоцировать неонацистские встречи и сборища.
     А в самом городе я нигде не видел профашистски настроенных людей, и потому мог спокойно искать ещё один важный для меня объект.
     Я уже говорил, что Лука Шушкевич погиб не в самом Маутхаузене, а в одном из его 49 филиалов – Гузене II. Он был создан за год до окончания Второй мировой войны, в марте 1944 года. Содержалось там 16 тысяч человек, и он имел подземный завод.
               
                ТРЕТИЙ  ДЕНЬ
     Зная, что он находился в районе станции Георген (Святого Георгия), и там были штольни, пробитые в горах, я отправился в сторону высившихся с юга вершин. Я шёл по извилистым лентам дорог, ориентируясь по топографическим крестикам на карте – условным обозначениям. Болели от усталости ноги, однако штолен нигде не было. И я повернул обратно, чтобы ехать в гостиницу – отдыхать. Уже распрощался с надеждой найти их. И даже мысленно попросил у деда прощения, что не смог «достучаться».  Спустился в центр  городка  и встал у шоссе, чтобы сесть на автобус. И тут подъехал на велосипеде немолодой человек и стал припарковываться.   
     Я решил использовать последний  шанс и спросить – может, он подскажет, где стоял лагерь? И, о, удача, дед и здесь пришёл мне навстречу, услышал мою мольбу – австриец показал рукой на противоположную сторону улицы. Я не мог поверить – в двадцати метрах от меня! Там были не горы, там была простая возвышенность на границе жилого квартала. Я быстро направился в указанном направлении, и, пройдя каких-то двести метров, упёрся в огороженный участок местности.
     Так вот он какой – Гузен II! Самый страшный, по всем отзывам, филиал Маутхаузена.
     Из справки посольства Российской Федерации в Австрии:
     «Узники концлагеря Гузен II должны были расширить штольню под сверхсекретный проект люфтваффе «Б8 – горный хрусталь». В подземном заводе было организовано конвейерное производство реактивных истребителей Мессершмитт Ме-262».
     Мессершмит Me-262 «Schwalbe» — «ласточка» — немецкий реактивный истребитель, бомбардировщик и самолёт-разведчик был первым в мире реактивным самолётом, участвовавшим в боевых действиях.
     К концу войны фашисты сконцентрировали усилия именно на этом виде вооружения. Даже в ущерб ФАУ. Потому что по многим характеристикам новая машина превосходила «слепые» снаряды-ракеты и традиционные самолёты. Её скорость на 150—300 км/ч превышала скорость самых быстрых истребителей и бомбардировщиков. Более того, Ме-262 был способен совершать вертикальный набор высоты, чего не мог делать ни один самолёт союзников. В управлении машина была значительно легче, чем массовый «мессершмитт», имел очень высокую скорость пикирования. Вместо высокооктанового (по меркам того времени) авиационного бензина, который становилось все труднее получать, самолёт использовал более простые в получении виды горючего —  керосин и дизельное топливо.
     Цена Me-262 была более чем в пять раз выше, чем Bf-109. Но затраты легко компенсировались тяжёлым трудом заключённых. Ещё летом 1942 года были заказаны первые 15 машин.
     Ситуация изменилась в 1943 году. Превосходство в воздухе было потеряно, и высшее командование с подачи фюрера особо заинтересовалось Me-262, ожидая от него очень многого.
     Бомбо- и газонепроницаемые подземные галереи завода «Б8 – горный хрусталь» (В8 Bergkristall) составляли промзону общей полезной площадью в 50 гектаров (50000 м.кв.) На глубине в 10-25 метров под землей был оборудован конвейер по сборке  элементов истребителей. Всего с марта 1944 по 1 мая 1945 с линий завода Bergkristall сошло 987 комплектов  Me-262. Окончательный монтаж всех деталей и элементов "мессера" производился в специальном военном лагере под Растенбургом.
     Тогда, в облаве на партизан под белорусским Лепелем, весной 44-го года, участвовали полки авиаполевых дивизий вермахта. Геринг временно бросил своих асов на поле битвы, пока готовились новые истребители. Так вот где таилась надежда Гитлера! И вот почему фашисты насильственно угоняли в рабство ничем не повинных людей! Гитлер надеялся выиграть войну с помощью современного оружия, используя для его производства бесплатную рабочую силу. Сборочные площадки были настолько надёжно упрятаны под землёй, что ни разу авиация противника не совершила по ним ни одного бомбового удара. Секретность была настолько высокой, что сами лётчики-испытатели, немецкие, не знали местонахождение производства.
     Где же был вход в этот завод?
     Моё любопытство не осталось без постороннего внимания. Из расположенного рядом частного особняка спустился по лестнице пожилой мужчина.
     - Да, это и есть Гузен II – сказал он по-немецки.
     Познакомились. Мужчину звали Йозеф Кольцингер. Ему было пять лет в конце войны, и он помнил, как пришли американцы, но пробыли недолго, вывезя ценное оборудование с секретного предприятия. Вслед объявились русские, те подобрали остатки оборудования, а подземный завод взорвали. Йозеф провёл рукой по направлению скал – в их глубине располагались сборочные цеха.  А  если подойти к лагерю со стороны железной дороги, то можно увидеть вход в подземелье.
     Я так и сделал. Обошёл городок с восточной стороны и мне открылось широкое плато, распаханное под застройку, - здесь стояли бараки, в них ночевал и мой дед. Дорога полукругом уходила вдоль возвышенности, которую я обозревал из особняка Кольцингера. Издали она походила на «парашютную стену» в Маутхаузене. На обочине дороги лежали большие камни – остатки выработки из подземных тоннелей.
     Дорога обрывалась у проволочного ограждения – дальше пути не было. А слева виднелась свежевыкрашенная дверь, но за железной сеткой, чтобы нельзя было туда проникнуть.  Это и был вход в галереи. Вход в секретный завод Гитлера… Сейчас здесь частная территория, возможно, что входы в подземелье будут распакованы для обозрения, но уже на коммерческой основе...
     Позже, гуляя по Линцу, я не мог избавиться от ощущения близости лагерной атрибутики. Мостовые в Линце выложены точно таким же камнем, как тот, что добывали пленные в каменоломнях. Набережные красавца Дуная тоже из него. Улицы – Гётештрассе, Моцартштрассе, Шиллерштрассе - поэтические, но не вызывают восторга: прямые и каменные, как стрелы, и ни одного деревца. И только на берегу Дуная, который широким потоком устремляется на восток, разрезая город на части, ощущаешь дыхание свежего ветерка.
     Дунай, Дунай… Вспомнилась песенка из далёкого детства: «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок… К цветку цветок, сплетай венок, пусть будет красив он и ярок…».  Никто тогда не подозревал, что слова из песенки окажутся для меня пророческими. Вот только цветы и венки будут не подарочными, а трагическими…
     Возвращаясь домой и проезжая Вену, я снова ощутил дыхание белорусской истории. Наверное, дед Шушкевич выстраивал мост в будущее Беларуси. На площади Шведенплац я снова услышал русский говор. Познакомились. То были представители  «Беларусьфильма». Они ехали на Каннский фестиваль, куда была представлена новая совместная работа кинематографистов нескольких стран «В тумане…» по произведению Василя Быкова. Всё его творчество пронизано событиями военного лихолетья, в горнило которых попал мой дед. Они были соседями: один – из Лепельского, второй – из Ушачского районов. Возможно, мой дед в заточении, в подземельях австрийского Гузена, думал о том, чтобы кто-то однажды выразил его душевное состояние и донёс до будущих поколений крик о самом главном: «Оставайтесь людьми!»


На фото: предгорья Альп в районе австрийского Линца; вход в подземный завод Гитлера (здесь располагался адский концлагерь ГУЗЕН II).
27.05/12

P.S. Из последних сообщений ("Apollo", вторник, 30 декабря 2014 г.):

 "...Эксперты предполагают, что здесь разрабатывалась и ядерная программа Третьего рейха.

Подземный комплекс общей площадью около 300 тысяч кв. метров был обнаружен австрийским режиссером-документалистом Андреасом Зульцером, в распоряжение которого попал документ Управления стратегических служб США - предшественника ЦРУ. Бумага, датированная 1944 годом, описывала расположенное рядом с лагерем предприятие. В британских архивах нашлась аэрофотосъемка комплекса, передает NEWSru Israel.

Тем не менее обнаружить комплекс удалось не сразу. Он был найден только благодаря счетчику Гейгера, замеряющему радиоактивное излучение. Замеры подтвердили, что на этом месте велись ядерные разработки.

Комплекс - часть концлагеря «Маутхаузен», расположенного рядом с пасторальным городком Санкт-Георг-ан-дер-Гузен. О его значении можно судить по тому, что его возведение контролировал лично рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.

В ходе работ погибли 320 000 заключенных концлагеря, сообщает International Business Times.

Руководил комплексом генерал СС Ханс Каммлер, координировавший создание систем вооружений, способных, по мнению нацистов, изменить ход Второй мировой войны. В бетонных туннелях велись работы над реактивным самолетом «Мессершмидт-262», ракетами «Фау-2», химическим оружием. Нацисты предприняли значительные усилия для обеспечения секретности проекта. Накануне капитуляции вход в комплекс был перекрыт бетонными плитами, а затем завален землей.

«Это крупнейший подземный промышленный объект рейха.

Сюда свозили заключенных, обладающих знаниями в физике, химии, инженерном деле, заставляя работать над чудовищными проектами.

В память о них мы обязаны рассказать правду о том, что здесь происходило», - говорит Андреас Зульцер.

Исследователи начали раскапывать вход в тоннель и уже извлекли некоторые реликвии - например, шлемы, принадлежавшие солдатам CC. Однако на прошлой неделе полиция остановила работы, потребовав от их организаторов предоставить официальное разрешение властей. Зульцер уверен, что работы продолжатся в следующем месяце, пишет The Daily Mail.

До этого режиссер кропотливо изучал архивы в Германии, России и США в поисках доказательств создания нацистами ядерного оружия под руководством подразделения CC. В частности, он обнаружил, что 2 января 1944 года около 270 заключенных «Маутхаузен» были переброшены из лагеря в Санкт-Георг-ан-дер-Гузен для строительства секретных туннелей. К ноябрю того же года уже 20 тысяч из первых 40 тысяч рабочих-заключенных, строивших тоннели, погибли, изнуренные работой.

После войны Австрия потратила более 10 млн долларов, чтобы залить цементом большинство тоннелей. Однако Зульцер и его команда полагают, что секретный отдел, где как раз разрабатывалось ядерное оружие, пропустили.

Добавим, что в 2011 в одной заброшенной шахте под Ганновером немецкие исследователи на глубине более 600 метров обнаружили 126 тысяч баррелей радиоактивных отходов.

Ученые считают это доказательством того, что Гитлер разрабатывал атомную бомбу в конце войны. Кроме того, по слухам, в шахте были найдены останки ученых, которые и проводили эти работы. Таким образом, в числе прочих сейчас проверяется гипотеза о взаимосвязи этого объекта и австрийской находки.

The Daily Mail также отмечает, что до 1955 года в Санкт-Георг-ан-дер-Гузене находились советские войска, которые передавали в Москву все обнаруженные документы нацистов..."


30.12/14