Совсем как живые

«Совсем как живые»

«Высший дар нерожденным быть,
Если ж свет ты увидел дня –
О, обратной стезей скорей
В лоно вернись родное небытия».
Софокл

1.

          Юра сидит поздно вечером на остановке с Сашей: они ждут автобуса до моря, где будут плавать с дельфинами в обнимку, Сашка любить домой приходить пьяным и играть на гитаре свои песни, а потом кричать деду своему, что не доживет до пенсии. На полу бутылка пива стоит не допитая. Огромная крыса в рваном черном плаще, она была, словно из какого-то древнего склепа, стояла рядом с ребятами. Ей так хотелось поразить парней, и она тихо подошла к ним, перевернула бутылку, вылив пиво, что осталось не выпитым до половины, на дорогу, зубы острые свои показала, захрипела. Запах пива учуял первым Юра и стал орать, что это тошнота все, что некуда идти и некуда бежать, что даже дзен ему не в силах помочь, ведь ужас бытия дошел до той самой чудовищной отметки, за которой уже простирается сама Бездна. Он еле сдерживает себя, чтобы не всадить ей в шею ржавый гвоздь, а крыса вдруг выронила глаза на влажную от пива землю, глаза, что чудовищно сверкали, отражая полную луну.
- Вот же, сволочь, я сейчас убью ее, а потом расчленю дому ее труп, но лишь Господь меня удерживает от этого поступка. Она же пусть теперь весь век думает о том, что сама допивать будет капли этого пива на асфальте. Она же стоять будет на горе годами пусть, - негодовал Юра, поблескивая своим шипами на куртке. – Уйдет она отсюда или же я дам ей хороший урок, чтобы знала, что мы молодые люди, что не будут смотреть на все без всякого понятия.
-  А ей думать давно уже нечем, у нее орган размышления отсутствует. Это голем! – прокричал в ночную тьму Саша. – Прощай, голем, уйди в свое царство теней. Ты всего лишь чья-то программа, чей-то сон. Я ненавижу людей, которые пляшут под грубую и пошлую музыку жизни. Они дикари, животные. Скот. Меланхолики обладают чувством возвышенного, они очень милые люди. Я чужд жизни. На войну, чтобы погибнуть там за родину я не пойду. Не от мировых вопросов люди топятся, стреляются, сходят с ума.
Юра же, глядя на свои старые ладони, грустно молвил:
- А мое тело – это не я, потому я и люблю стареть, ведь ясно, что стареет тело, но мой ум вечен и душа вечна. Только через страдания спасу я душу. Я пою песни в бункерах и на помойных ямах о конце света, ибо я любитель содомии и инцеста. Только я знаю, мой волхв, знаю, что все закончится, что солнце видимое погаснет, но ведь и тогда чары этого мира спадут, и тогда все станет на свои места. Мы будем в других мирах жить! Тело есть лишь скафандр. Не цепляйся за него, отче, думай о душе, духе - вот что важно сейчас. Мы оставим эту грешную землю! Да! К черту быт мещан! К черту современный мир! Нам больше нечего делать здесь! Летим! Я продаю квартиру и еду на Афон, а потом в Индию. Шучу, ей богу, что шучу, ну какой Афон? Богу Великому Ничто молиться буду, чтобы уничтожил рай и ад и землю, ведь земля есть чистилище. Я свою девушку уже бросил, пусть работает юристом себе дальше, она ведь живет ради своего живота. Ест шоколад и пьет какао каждый божий день и сигары курит ежеминутно. Я еду, брат, давай со мной, ну же, смелей! Покончим со всеми проблемами, ведь рок-музыка нас спасет от тотального одиночества. Нельзя отделить тело человека от его души. Тело есть сфера души, различимая пятью органами чувств. Всегда пел песни под гитару лишь об этом, сидя в своем танке, что набит до отказа коньяком, ведь Господь любит меня, он рад тому, что я стал на путь, где одна тьма кругом, одна абсолютная тьма. Прошлое есть лишь самоутешение, самооправдание и мир призраков. Я без успеха кричал людям на черной площади о том, что я играю рок - музыку с помощью божьей и во славу божью. Люди же говорили мне, что я мальчуган, который сошел с ума на религиозной почве. Рок – это моя религия. Это моя вера.
      Тут к остановке подходит автобус, который везет их к морю. В дороге они обсуждают свои темы. Юра продолжил свою речь:
- Я же говорил, что Христос во мне. Истина и путь открыт для меня, а их всех бес за нос водит. Они все материалисты, а я идеалист чудовищный. Что ж, теперь я вижу, что надо идти дальше в ночь, ведь зло и добро ничего не стоит  в том плане, что оно относительно, а для человека слишком человечного нужна лишь земная жизнь устроенная. А мы тут никому не нужны, ведь мы на этой летящей тарелке, в капле песчинке, в бездонной яме мироздания. Нет центра, нет ничего абсолютного для них всех. Я уже не еду на Афон. Я уже не буду молиться только ради того, чтобы хоть чем–то занять свой ум. И эти мысли приходят ко мне каждую ночь. Я сажусь за свой стол, беру перо, бумагу и начинаю писать. Пишу до изнеможения. Падаю на пол от бессилия. На полу я сплю до обеда. Встаю. Иду на набережную. Там играю блюз с бродягами. Мы пьем спирт из бутылей. Поем проституткам романсы, целуемся с ними, тискаем их в своих объятиях. Вечером я веду одну из них в свою комнату, где мы под музыку Колтрейна предаемся страсти, что сжигает нас, но нам все равно. Она уходит ближе к полуночи. Я сажусь за стол, беру тетрадь, перо и ко мне приходят свежие мысли. Те же мысли, что и вчерашней ночью. Пишу, пишу, пока не падаю на пол от изнеможения. Я читаю книги по астрономии. Я чувствую, что небо под нами и над нами ничего нового нам уже не скажет. Золотая пора прошла. Все! Мой Золотой Век во мне и только во мне! Дальше нет ничего, ради чего стоило бы жить. На чердаке судьбоносно летают черные птицы. Они машут огромными крыльями и поют свои песенки в час ночной. Им бы, конечно же, лучше улететь на свободу, но им нравится сладость плена. Они пытаются быть своим везде, куда несет их пурга. За окном горят огни кораблей. Я знаю, что завтра не буду уезжать на Афон, что теологические проблемы греха мне чужды. Моя комната - это уютная келья. Там гитара, пиво, книги, вид из окна на море. Святая моя обитель примет меня  в свои объятия, ведь кому, как не мне, стучаться в окна рассвета. Буду стучать. Откроют рано или поздно.       Я хожу по улицам городка, как проклятый. Я мечусь среди либеральных людей, словно дикий зверь, запертый в клетку. А ведь у меня талант, мой отличный голос дает мне огня, чтобы сжечь систему. Я покорю любую публику этого чертового городка.  Мой сегодняшний образ – это образ жалкого нытика, копошащийся в своем безграничном нарциссизме до полной потери сопротивления миру. Людишки, конечно же, угадывают по моему безумному взгляду, что я посланец царства небесного, террорист, обрушивающий на их пустые головы тонны дикого шума. Они просят прощения, когда наступают мне на ногу. Вот в данный миг, витязь, я еду в автобусе, я сижу на кресле и гляжу по сторонам, вглядываюсь в их глаза, они отводят от меня взгляды, а мамаши закрывают детишкам глаза, чтобы они не смотрели на меня. Бояться, что сглажу их семейное счастье. Вон там сидит дед, а на нем всего-то лишь мундир  старый, но зато весь в орденах. Вижу страшного старика, что качает палкой и пытается дать мне понять, что городу нужны герои, а не гадкие лебеди. Я ему дулю показал, я ему свой альбом на диске показываю, а он вызывает меня на дуэль. За городом я стреляю ему в спину прямо в упор. Он падает на землю. За его трупом тянется вереница людей. Они охают и ахают, они читают молитву «Отче наш», но это все пустое. Ничего не дадут молитвы. Бог умер. Они все в красных и черных башмачках снуют туда-сюда. Я злой и тщеславный пилигрим, жаждущий их внимания, нервный и мечущийся между небом и землей. Я решил, что не буду ничего разделять в своем уме. Эта дурная баба испортила мне настроение на целый вечер. Я б ее придушил. Сойти ли что ли и найти? Автобус катит к морю, о, я могу говорить пять минут и пять дней без остановки. Все будут меня слушать, они будут мои истории говорить своим друзьям дальше и дальше. После моих речей всегда идет дождь.
          В автобусе пассажиры молчали. Им казалось, что это лишь сон. Саша теперь же дрожал всем телом и протянул Юре стакан вина, да и себе стакан только что налил из бутылки, которую вытащил из пакета. Он улыбался так загадочно. А Юра готовился слушать откровения друга, который, выпив стакан вина, захихикал и сказал.         
 - Пей же, мой рокер, пей! гром, молнии в тебе кипят, рушь свой мир, рушь, мы адские парни, мы летим сквозь миры! А помню, как я сам наугад шел к морю, когда еще не знал, что туда везет автобус. Я пробирался от одного берегу к другому по камням, что торчали из воды. Я неожиданно поскользнулся на камне и упал в залив. Течение несло меня по заливу. Я видел, как с берега прыгнула женщина, она решила меня спасти, ибо известно, насколько сильное и холодное в этих местах течение: многие уже погибали, течение уносило их в открытое море, где их уже никто не спасет. Женщина плыла ко мне все ближе. Я пытался плыть ей навстречу, но это было тяжело. Она подплыла уже почти ко мне, но в тот миг, течение вынесло меня со страшной силой на ледяной берег. На берегу, прямо на куске айсберга, сидела ее подруга. Она тут же сняла с меня одежду, сама–то она уже была без одежды. Мы упали на берег и целовались до самого утра. После этой ночи любви в моей жизни произошел кардинальный перелом. Все стало иным! В ту ночь помню, как мой голос на пленке был кем-то изменен. Вместо слов «крошка, я люблю тебя!», там было слово «крепдешин». Я взвыл, когда услышал, что кто-то переделал мою запись. Я включил еще разик и услышал, что я пел уже не своим голосом, а голосом Гарри. Я пошел на кухню в ужасе, мой лоб был мокрый от пота, я включил телевизор и увидел выступление Гарри. Он играл на гитаре и пел сонным голосом о духах и вечной жизни после смерти тела. Я был удивлен очень сильно, я был в полном смятении ума. Я вернулся в комнату и увидел, что Гарри сидит в кресле, скрестив ноги и руки, он был так суров. Он смотрел на меня внимательно. Я понял, что пора идти гулять. Я оставил дверь в квартире открытой, ибо все оно чужое. Я шел по улице, освещенной фонарями. Я дошел до середины дороги и увидел белую корову, что стояла около магазина молочного, а увидев меня, она мигом вышла на середину дороги. Я погладил ее за вымя, я взял ее за рога и повел домой доить. Я попил молока теплого и сразу же очутился на площади старинного князя, который умел летать над городом еще двести лет назад, чем немало шокировал местную публику. Даже парижские газеты писали о его левитации. Так вот, я очутился на площади Князя и увидел, как по аллее бредет дядя в черном цилиндре, в черном плаще, с бородой черной до пояса. Он вел рыжего пса на шелково шнурке. Он сказал мне о том, что надо бросать пить. «Само – собой, но ведь мне надоело жить!» - отвечаю я ему, а он говорит мне, чтобы я нашел работу себе в крематории, что небеса пали на грешную землю, что все смешалось, нет благодати больше на земле. Идут веселые ребята в синих шинелях по аллее, а рыжий пес бросился на них и покусал их больно только потому, что не любит синего цвета пес. Красный, зеленый, желтый, алый, белый любит, а вот синий никак не может полюбить. Тогда я говорю им, что я купил себе колонку мощную, мол, я иду по городу с нею, включив записи рокеров из подвалов местных, а сам мечтаю лишь о том, что в меня влюбится богатая дама и даст мне денег на то, чтобы я купил себе аппаратуру и нанял классных музыкантов. Я плачу местным ребятам по пятьдесят рублей за то, чтобы они часик отыграли со мной на набережной, чтобы провели меня туда и обратно по центральной улице, ведь я бегаю с колонкой и кричу девушкам, что люблю их, но ищу ту, которая смогла бы дать мне свое тепло! А иначе я замерзну, к чертям заледенею! Я понял, что пить нельзя, алкоголь убивает мой талант, но я не хочу делаться сильней. Я решил в сотый по счету раз, что надо идти в лес, там выкопать землянку, а корова будет мне давать молоко. Да не буду я молиться за весь мир, пусть люди поймут, что я стал святым, пусть идут ко мне в  лес, чтобы пить молоко моей коровы. Я построю баню. Я буду брать в баню самых красивых послушниц. Я стану звездой духовного плана, я понял, что музыканты все любят лишь самих себя, но не меня, а потому-то я объявил всем, что становлюсь отшельником ради очищения себя от страстей и суеты бесовской. Я бегу в ночи по шпалам за город в свое село, где мать меня родила, с колонкой в руках, из недр которой доносятся шаманские камлания. Я знаю, что буду лететь над миром кометой, высунув язык, я просто не могу сидеть, сложа руки. Мне легко улетать. Дома я думаю о музыке звезд. Я странным образом чувствую себя маленьким принцем. Что ж, пусть так - времени ведь нет. Я четко вижу знаки: корова, песня Гарри, Гарри в комнате моей. Это не просто факты. Это удивительные знаки, говорящие о том, что мы не одни во вселенной. Эта мысль наполняет меня удивительно чистой и девственной  радостью. Мне легко понять «Дар» после того, как корова подошла ко мне той ночью. Брат мой меньший дал мне силу для того, чтобы быть алмазом. Знаешь, убей своих кумиров, Юра, убей и себя заодно тогда, ведь ты уже не мыслишь себя без кумиров! А самое странное то, что мы сидим в этом автобусе, едем к морю, сидим с гитарами в руках и думаем о том, как бы снять вон ту киску, что сидит на скамейке в ржавом парке, раздвинув свои ноги, отчетливо могу увидеть, что на ней одеты красные трусики. Я смотрю на нее и подмигиваю ей правым глазом. Чтобы быть ей милыми, мы поем песни о разрушенной империи, а мимо нас ходят стадные девушки. Они идут по важным делам, по мертвым телам. Они серьезные все такие, словно бы вышли из сумасшедшего дома, словно пуля в их голове сидит. Знай, что с нами Бог! Господь послал нас в мир для того, чтобы мы сожгли его дотла, а не сидели на работе, задвинув в ящик документы для сдачи их директору предприятия. Господь, если узнает, что ты стеснялся, ленился, боялся, подстраивался под мир, то сразу же тебя уничтожит, ты станешь големом. Господь суров, но зато справедлив.  Пусть болтают бесы, что небеса недостижимы, но я–то знаю, что все есть, что все так, как я хочу, так и будет. Я же не первый раз на земле. Вот этим смертоносным летом я побежал на пляж среди дня. Дома было ужасно жарко. Я через пару минут был на пляже. Люди заполнили своими телами весь пляж. Я снял с себя одежду и побежал в воду. Прохлада дала мне радость. Приятно было мне плавать. Солнце не так уж и раздражало меня в тот момент. Люди молчали, им казалось, что я сонный такой, а они трезвые все и любви хотят уж очень больно.

2.

       Юра и Саша вышли из дому с гитарами и колонками. В одной руке Саша нес колонку, а в другой гитару, а Юра нес гитару на спине и колонку тоже не спине, а в руках бутылки вина. Они шли по ужасному городу и цеплялись ко всем девушкам, что проходили мимо них. Они включили на всю громкость динамик, из которого неслись вопли Юры: «Мой военный билет унесло ветром, я пью вино, ведь у меня жена ненормальная, потому и пью. Говорит, чтобы я шел пахать, нес деньги в дом, а я посылаю ее, новый стакан наливаю!».
       Они стоят с гитарами у модного бутика, а пышная дама выгибает спинку, глядя на их гитары. А они спорят из-за сломанных очков.
- Саша, давай я тебе очки за сто гривен починю, - уговаривает его приятель. – Ну-ка, давай же, я тебе все сделаю!
- Давай, конечно же, мне для тебя ничего на свете не жалко! – уверяет его Саша.
- Хорошо, сделаю, и так, ну все, тут ничего сложного, гони мне сто рублей! – грозно кричит на него Юра. – Ведь я не стану идти на рынок и продавать трусы. У меня нет желания быть торговым работником. Держи, сделал все!
Саша взял очки и грустно:
- А что тут за проволока-то? – вздыхает Саша.
- А что ты хочешь за сто гривен? – отбил атаку Юра.
- Отдай деньги. Козел! Ты гадость мне сделал! – орет на него Саша.
- Ладно, давай я дома их переделаю!- делает скорбное лицо Юра.
- На свои очки, я жадно жду своего счастья, мне хочется не бить по голове братьев наших меньших, - снова вздыхает Саша. – Черт ты, вот кто, Юра! А что тут гвоздь делает?
- Ну, все! Гвоздь-то и дужку крепит, и имидж твоим очкам дает.
- Отдай сто гривен. Я пойду к мастеру, и он мне болтик ввинтит и все будет как надо, - просит слезно Саша.
- Не отдам, - пошел ты к черту! – кричит Юра, выпивая полбутылки вина залпом.
- Жид ты пархатый! – орет на него Саша.
- Да, я такой! – весело отвечает Юра.
- Бэби, бэби, ай лав ю, ком бэк бэби, ком бэк! Май лав, я вонт ю, май лав, тейк ми, гив миииииииии!!! – орет на всю улицу истерично Саша и роняет слюни на асфальт.
         Юра и Саша сидят в детском саду на скамейке и пьют пиво из банок, а самолеты над их головами оставляют белые полосы на синем небе.
- Я видел свою жену в глубоком детстве. Она страшно пила. Я знаю об этом не понаслышке. Я жил в ее квартире, и мы вместе ходили на охоту за оленями. Но я теперь один и мне легко, ведь я рокер, а не тряпка! – хорохорится Саша.
- Тебе больно об этом вспоминать? – вопрошает Юра.
- Пожалуй, я тебе скажу одно, то ты видишь, не есть реальность. Мы видим лишь видимую часть спектра, всего лишь часть луковицы. Мы просто видим фантомов и призраков вокруг себя! – с оптимизмом Саша проговаривает, накачивая свои мышцы стероидами.
- Прости, что затронула эту больную для тебя тему. Пошли на качели кататься. Я не сильно люблю этот твой налет мистицизма в банальной на первый взгляд беседе, - потирает с жаром руки Юра. – Протяни своей судьбе канат, пусть она поймет, кто ты есть.
- Пошли, знай, что простой народ меня вообще не занимает. Я без веры, без морали, без любви мчусь по встречной полосе и мне легко, так легко, ведь я знаю, зачем иду по земле, - лакая из лужицы полезные витамины, тревожит душу Юры Саша.
- Как хорошо нам кататься, как луна ярко светит, как близка она, как звезды близки, все секреты природы мы решили за раз, вот же игра! – танцует на натянутом канате Юра.
- Пожалуй, мы тут заблудились, среди этих дворов, мы познали сладость движения. Вперед – назад, вперед- назад, вверх – вниз. Закон тяготения был нарушен, мы летим в космос, мы не те, за кого они нас держат, - мрачно пытает мир Саша.
- Я чую, как неистовые ангелы глядят жадными глазами на нас, как они поют мне свою песню блаженства и любви. О, гляди, а вот и останова мира, выйдем? – дает знак Юра луне и бьет сильно по струнам.
- Давай, я не буду больше вспоминать ее искаженное лицо и рычание по ночам. На кухне перебита вся посуда. Я со своей сестрой лежу под одеялом. Мы дрожим от тихого ужаса. Он проникает во все наши клетки и каждый вздох нам дается вся тяжелей и тяжелей. Она бродит по кухне, она заходит в детскую. Она поднимает кровать одной рукой и рычит, глядя на нас, испуганных малышей. Мы закрываем глаза и все проходит. Она идет к себе в комнату и ложится на кровать. А потом я иду к ней в комнату и беру ее, словно бы, я ее муж.
- Тебе тяжело вспоминать об этом? – вопрошает с удивлением Юра.
- Я несу в себе тяжкое бремя рок-музыки, но ночь время былин, свою сказку скажу тебе, чтобы ты   никогда не жила в мертвом доме из чугуна и стекла. Да не коснется тебя духовная смерть.
- Моя отрада лишь в небесах. Близорукое человечество на ощупь идет. В городах не спят, а забываются. Запасайся терпением!
-  Я не умер, а, напротив, совсем здоров!
- Как мило, но времена Содома были лишь подготовкой к тому, что творится сейчас. Люди успеют выспаться в земле, если не разнесут планету в пух и прах. Я подвергаю все сомнению. Бес охотно внушает веру в медицину и науку. Сфера фантазий единственное место, где нет Бога.
- Ох, что-то мне дышать совсем не хочется сегодня! У тебя бывает такое состояние, когда мозги не работают?
-Да, бывает!
- А у меня редко. Мне надо сильно постараться, чтобы мой мозг устал, и я перестал думать. Мне надо сильно постараться. Так сильно, что это бывает раз в год.
- Расскажи мне сказку, друг, как луна упала в лужу вдруг, как она в густом тумане потеряла спасательный круг. И блаженный покой там, где красное лето, где кровь течет рекой по вселенной и золотистая радуга до звезд достают. А в снежном поле сидел дед, который с жадностью поедал гречневую кашу с маслом прямо с котла, а рядом я бежал с зайцем на руках, а тот дед читал газету «Зазеркалье внутри».
- Я невинный ребенок всего-то, я же естественный человек, я всю жизнь примирял маски, но есть кто-то, кто никогда масок нет примирял.
- Да, Юра, я никогда не примирял масок, - отчаянно протянул Саша и укрылся ветками сосны. – Я не тоскую по жизни без какой бы то ни было личины. А тебе маски служат объектом самоиронии. Укройся ветками, ведь ты в свои двадцать лет научился убивать людей, помнишь, как в супермаркете «Планетарный караван» ты решил взять струны для гитары и не заплатить за них. Но тебя вычислили охранники. Они отвели тебя в свою комнатку, и ты быстро уложил троих точными выстрелами из пистолета, что лежал в твоей барсетке, а четвертого ранил в голову. Ты быстро бежал и тебя уже сорок лет не может найти полиция. Так укройся же ветками, костер горит как славно, подкинь туда своих мыслей, чтобы стало еще ярче в лесу.
- Да, это все здорово, но я иду домой. Мои качели улетели в небеса, и я не знаю, что я тут делаю. Слышу дальних миров голоса, они меня зовут в свои края. Мои качели улетели в мировое пространство, это значит, что мое намерение сильно, когда я бываю в походе, то горы передо мной расступаются легко так, словно пушинки, я даже и не думаю об этом, а они сами дорогу мне уступают. Так–то, а же люблю стихи читать! Мне не наскучили еще мои душевные трущобы. Мы пленники снов. Могилы исправляют горбунов. Будет лазурное море изобилия, будет там все у людей, не будет болезней и скорби там. Красота – моя концепция, откажусь от нее и спасусь тогда от этой жизни мрачной. Земной рай будет лишь в моих мечтах.
- Оставьте народ и народы идти своей темной дорогой. На улицах городка мы увиделпи солдаты, матросы, евреи, мел, креветки… На более людных улицах выставлены на продажу: разная рухлядь, леденцы, яблоки, камбала и устрицы…А вот моя жена скандинавской красоты.Смотрю на все одинаково и не вижу разницы ни в чем. Гений, таланты, достоинства? Пустое! Надо принадлежать к какой-нибудь клике. Самые обычные для современной жизни аксессуары — квартира, машина, дача — достаются здесь либо жестокой многолетней экономией, либо унизительным, растлевающим душу, конформизмом, либо… нестандартными путями. Правительство обязано заботиться о собственности социума и больше ни о чем. Только правящая клика и только в своих интересах ставит перед населением «цели» и «задачи». Хаос — напряженная жизненная энергетика, зажатая в разлинованном мире.
- А вот тот дед просит меня, чтобы я не слушал рок-музыку, но я тому деду выбил окошко камешком, чтобы знал, что такое рок!

3.

          Саша плясал в модном бутике и все бабы вышли голые на улицу и справляли нужду прямо на его гитару, что валялась на полу. Юра, проходя возле церкви, люто крестился, он подкалывал бабушек, что стояли на коленях, молились, а потом лбом касались земли, а Юра лизал им их старый клитор по очереди и говорил им, что блаженным стал.
           Саша говорил бабам, что рок – это очень сентиментальная музыка, которая дает свободу от всего зла, что это бунт против системы, что Христос в нем живет, что не надо плакать и молиться, а надо петь и танцевать. Девушки обращали внимание на Юру, а Саша ревновал, что он не так ценим ими. Его это дико злило. Он уже не знал, как привлечь их внимание. Саша бежал по центральной улице, ему хотелось увидеть свою милую красавицу, но этой воображаемой красавице было и так хорошо – без него ей было очень здорово.
      Они устало сели на лавочку на одной из аллей, включили электрогитары в динамик и стали орать:
- Бред во всех ваших делах, просто вы устали ждать, плоть взывала о костях, ни дать ни взять. Вы все мертвы, проснулись утром, увидели себя в седле, открыли шторы, вот уж ночь, она старинных сказок дочь. Все вы смердите, пробили брешь, просили вызовы судьбе, вы ночью бдите, чтоб только лишь, думать о себе. Я ненавижу вас, ваши дела, вы все полны обманом, одна лишь ночь манит меня, она кричит фазаном. Я блюю на них, магнит в кармане сладко спит, а вы все гады, прозябаете, о веточках сладких мечтаете. Вы давно уже сдохли, отрубили головы вам, мысли ваши под дождиком взмокли, вашу плоть скормили псам. О, бэби, гив ми е лаааав, плиииииииииииз, май геееееел!!! Шерсти нет, устала плоть, девок нет в лесу, я попробую уснуть прямо на тебе. Вот он конь, а вот хорек, плоть моя смердит. Спит луна и спит восток, в небеса суслик гудит. Прочь печаль, тоску в костер, мы летим в ночи, в наших телах залита сталь, мы теперь открыли очи. На луну мы смотрим, в карманах бредит мысль, мозг устал, прогулка удалась, нас ждет на солнце привал. Плыли мы куда-то там, прошлое в золе, мы познали кучу дам, пробивали дверь к луне. Лунные ребята. Сенсация дня. Прочь идите октябрята. Нам огня, огня, огня! Руки на луну положим, погоним мысли в океан, ножки на землю сложим, чтобы расцвел карван.
          Люди шли ровным шагом по аллее, они несли свои хмурые лица в руках, пробегали глазами афишы, пощелкивали семечки, протяжно выли слоны, по городу плыло тихое и зыбкое «Отче наш». Девушки хихикали и показывали Саше и Юре свои сиси, а потом смотрели в сторону церквей, где горели свечи в алтарях, где пели старухи на клиросе и бегали кошки в алтаре. Юра ждал свидания с луной, а Саша просил Бога о том, чтобы он дал ему ту самую девушку, которая бы стала играть с ним рок-музыку и танцевать с ним на краю скалы, чтобы рано или поздно упасть на дно и добродушно отчалить.
         «Новые они, ведь они новые люди!» - думали горожане с восхищением, крутя пальцем у виска. «Красное солнце несут в груди» - думали мечтательно пенсионеры, сидя на бревне, болтая о своем, поглядывая на рокеров, что бежали по улицам с гитарами наперевес, презирая всех солдафонов и буржуев.      
            Из детского садика вышли дети и обрубили свои цепи топором, что лежал на дне колодца. Они окружили музыкантов. Девочка без ума спросила: «Парни, а вы что, действительно настоящие рокеры? Я хочу вас, мальчики, вы просто чудесные, дикие животные!».
         «Да, мы этим живем. Рок есть наша религия! Наш кислород! Наша кровь. Мы против буржуев и попов! Наш атом и сознание! Да, девочка, мы есть последние из могикан. Прошу тебя, уютная кровать ждет тебя в нашем подвале по улице Первомайской. Ночью приходи, мы будем играть новые вещи лишь тебе, а сейчас мы старые поем, но все пройдет, растения увядают, но наш девиз – это забудь о своих печалях, раствори слова в пустоте. Завтра будут песни про солнце и луну, а сегодня про козликов поем, про тревожное тепло внутри нас, что греет нашу ледяную плоть, поем про озорных, приблудившихся на этой земле существ» - прояснил ситуацию Александр и заплакал навзрыд в рукав своей старой шинели. Юра же печально завыл в пустоту, он сказал девочке, чтобы она брала подруг сегодня ночью, что в подвале топится печь, что там будет грустно и смешно, что песни в пустоту есть лишь повод для встреч мужчин и женщин. А вообще, пора бы уже идти в хмурый и неуютный подвал, дабы пить вино и слушать, как трещат дрова в старинной печи.




4.

       Ночью пришли мокрые девочки и залезли тут же на горячую печь. За окном лил бесконечный дождь, плакаты все сбросил в лужи ветер, сонные жители срезали свои ногти и сожгли их в свечах. Было чудовищно одиноко на душе каждой из них, но Саша решил дать им чуточку своего понимания положения дел в этом богом забытом оазисе нищеты и проклятий, где делать совсем нечего и говорить, собственно говоря, тоже не о чем.
- Саша, кто ты, что ты тут делаешь? – ласково спросила старшая из них, волосы ее были малиновые, ногти черные, точно бы из морга вышла, кожа-то белая, худенькая вся. А ведь она кровью своей постигала суть бытия.
Саша допил вино, трехлитровая банка опустела, и он смотрел, что огонь в печи упрямо желает сжечь их грязный подвал. Ему надо было исповедоваться им, ведь душу спасать надо.
- И так, я прошу у вас минутку внимания. Может быть, вам кажется, что я сошел с ума, может быть, так и есть, но какая вообще разница? Вот моя одна история, что произошла со мной тогда, возможно, она даст вам ключ к тому, чтобы поднять руками землю и прыгнуть выше головы. Да, Саша ушел из монастыря поздно зимней ночью, когда звезды упрямо горели и своим сиянием создавали уютный покой в душе. Он во тьме блуждал по лесам до утра, а к утру прибыл на берег моря и там стал бродить без всякой цели. Ему хотелось лететь в полет без цели, но после семи лет похождений по берегу моря, ему вдруг захотелось пойти к молодой и красивой женщине в плен, ибо так хотелось ему сладких поцелуев и плотских игр, которые будоражили его ум ночью, особенно ночью, да и днем тоже.
      Он решил идти к желтой пустыне, где полно было сладких женщин в песках. В красной пустыне он нашел скит, где женщины дали все, что он хотел. Они бесплатно выполняли все его эротические капризы во славу Божию. Саша был неистов в своей жажде наслаждений и полетов в иные миры. Он уже почти не спал и не ел, ему это все это было не надо. Он упивался вином и хватал женщин за ляжки. Прожив там пятнадцать лет, он стал совсем иным, никто не знал что у него на уме. А ближе к весне, он бросил девушек и ушел на восток.
      На востоке женщину он в пути нашел. В палатке жил он у нее год, а потом стал пить воду из оазиса без перерыва, а ведь женщина ему предлагала вместо питья воды секс. Им стало скучно быть вдвоем. Он ушел неизвестно куда. Глаза глядят на звезды, вот он и идет по пескам: ноги сами его несут. 
      Саша теперь бездумно бродит в жарких песках и находит в заброшенной деревне останки местных жителей, они просто уснули в своих домах и не проснулись, а теперь их кости облепил белый песок.
     Саша методично стреляет мелочь у скелетов, что сидят на своих стульях, ему хочется купить сладкую воду. Скелеты же молятся изо всех сил, чтобы сладкая вода забила из высоких скал, что окружают деревню, образуя странную тень над черным храмом. Саша вразумил, что ему милы барханы и дюны. Ему ночь дала силу стать на путь иной.
     Сашу можно увидеть теперь на набережной Сены, коль увидите его, то знайте, что надо бежать от мира сего усердней, дабы взойти на Гималаи, взять в руки четки и сжечь их в ритуальном огне, чтобы звезда упала в снега в момент, когда перегорит последняя можжевеловая бусинка. На все вопросы скелетов Саша обычно отвечал невозмутимо: «В душе моей хаос, совсем как в жизни».
        После этой фразы, он понял, что нет никаких девочек, подвала, печи, а что сидит он на автобусной остановке и ждет автобуса до моря, что увезет его туда, где луна кружит меж скал. Он огляделся и увидел, что стоит около его ног бутылка с пивом, кто-то не допил ее, Саша же взял и быстро осушил содержимое. Он теперь знал, что тень ушла, она прошла стороной, что дальше все будет совсем иначе. Все, бросаю пить, хватит. Не могу!