Качели. Бульвар Дмитрия Донского

   Ты просыпаешься в 6.05. Включаешь чайник, натягиваешь носки, пьёшь кофе, в котором молока больше, чем кофе, потому что темно, а включать свет – больно и омерзительно. И когда ты чистишь зубы, понимаешь, что на работу не пойдёшь. Эта мысль проносится мимо, пока ты чистишь резцы. На жевательных зубах ты отгоняешь её прочь. Но когда ты сплёвываешь зубную пасту, понимаешь, что скорее отправишься сегодня прямиком в преисподнюю, чем в офис.

   Ты завтракаешь, одеваешься, покупаешь сигареты и жвачку, спускаешься в метро. Ждёшь поезд. Он приезжает, открываются двери. Ты задумчиво смотришь на людей, размазанных друг по другу. Они также задумчиво и сосредоточенно смотрят на тебя. И когда двери закрываются, в их глазах мелькает что-то вроде благодарности за то, что ты не предпринимаешь попыток втиснуться в их дружную массу.

   Ты поворачиваешься и садишься в поезд, который повезёт тебя в противоположную сторону. Теперь пути обратно нет, сомнения и угрызения совести покидают тебя окончательно, тебе хорошо, тепло и уютно в полупустом вагоне. Ты пялишься на маленькую страшненькую девочку. У неё длинный нависший нос, и вместо подбородка какая-то дряблая морщинистая впадина. Ты думаешь, зачем она вообще выходит из дома. Ей бы следовало целыми днями сидеть под одеялом и плакать над несправедливостью генетики. Вместо этого она совершенно безмятежно сидит напротив и даже не смущается, когда замечает, что ты уже несколько станций не сводишь с неё глаз. Ты думаешь, она могла бы стать звездой арт-хаусного кино. Ты думаешь, ты бы дала ей главную роль в своём фильме. Эта маленькая психопатка улыбается тебе (о Боже, что может быть отвратительнее и притягательнее этой улыбки) и выходит. Ты понимаешь, что кроме тебя в вагоне никого нет. Выходишь на бульваре Дмитрия Донского.
Самое время звонить в офис.
 
  Ты звонишь и говоришь, что упала в обморок в метро. «Какой кошмар», - говорят они. «Может, тебе стоит обратиться к врачу?», - говорят они. «Может», - говоришь ты. «Я подумаю», - говоришь ты.
Покупаешь два чёрных русских в пятёрочке, кладёшь в рот пять тенотенов до полного рассасывания. Думаешь, что неплохо бы выйти замуж за врача, чтобы не приходилось жрать эту гомеопатическую хрень до полного рассасывания.

  Ты идёшь по полупустым улицам между высотками и шоссе, а впереди лес или парк, неважно, главное много деревьев и листьев. «Очень кстати»,-  думаешь ты. Асфальтовые дорожки покрыты раздутыми дождевыми червями. И Джоном Ленноном. Семидесяти двухлетним Джоном Ленноном, потому что сегодня его день рождения. Ты не хочешь давить червей и Джона, поэтому сходишь с дорожки на мокрые мёртвые октябрьские листья. Под ними вода и грязь, ты скользишь, вязнешь, в итоге падаешь. Почему никто не фотографируется в таких вот листьях? Выглядело бы довольно эффектно. 


  Ты замечаешь за оврагом идеальные качели. Идеальные, значит, что они достаточно высокие, чтобы не загребать ногами землю, а сиденье достаточно широкое, чтобы на твоей заднице не остались синяки. Ты кладёшь ещё пару тенотенов под язык, допиваешь остатки в банке и раскачиваешься. Когда ты взлетаешь вверх, сырой прелый воздух насильно врывается в твои лёгкие, когда ты летишь вниз, сердце падает и теряется в этих мокрых грязных листьях.

   Вверх-вниз. Тебе восемь. Ты раскачиваешься вперёд и назад. Рядом твой папа. Ты его любимая дочка. Он называет тебя своей принцессой. Ты думаешь, что нет человека счастливее тебя.

   Вверх-вниз. Тебе тринадцать. Ты раскачиваешься вперёд и назад. Твой папа мёртв. Твоя мама ушла от тебя к своему новому мужу. Ты думаешь, что нет человека несчастнее тебя.

   Вверх-вниз. Тебе семнадцать. Ты раскачиваешься вперёд и назад. Ты пьёшь, куришь, употребляешь наркотики. Ты думаешь, что нет человека равнодушнее тебя.
 
  Вверх-вниз. Тебе двадцать три. Ты раскачиваешься вперёд и назад. Ты встречаешься с сорокалетним мужиком, потому что он называет тебя своей принцессой. Ты думаешь, что лучше не думать.