Ярмарка. Cевастопольский сказ

ЯРМАРКА
Севастопольский сказ


Итак, это случилось в первые дни Третьей Отечественной войны. 
Странная история, да и только!.. До наших дней дошла благодаря местным старожилам – живым свидетелям, изустно передававшим её из поколения в поколение…    В наши дни мало кто из них жив-здоров – практически всем выпало отойти в мир иной, но уж те,  кто остался – повторяют её, как прежде.. И переходит она из уст в уста неизменной – такой, какой хранилась в памяти очевидцев…
В первые дни Третьей Отечественной войны, иначе называемой Великой Отечественной войной, ставшей самой яркой и драматической страницей Второй мировой войны, гитлеровцы подвергали усиленной бомбардировке многие советские города. Особенно досталось Севастополю. Бомбардировка города началась 22 июня ровно в 3:30, на час раньше, чем германские войска пересекли советскую границу и напали на бесстрашный гарнизон легендарной Брестской крепости…
Среди защитников Севастополя, оборонявших город от превосходящего числом противника в нечеловеческих условиях практически девять месяцев, был юный рядовой Ванько. Полного его имени и фамилии почему-то никто из старожилов не запомнил, вернее не знал. Так любовно, ласково обращались к юному солдату, вчерашнему школьнику, его командиры и однополчане. Сейчас невозможно установить, да и вряд ли кто возьмется устанавливать, откуда родом  тот юный боец – из русской ли, белорусской или украинской деревеньки (то, что он был деревенским – крепко-накрепко врезалось в память местным старожилам, наверное, оттого, что и сам Ванько не скрывал этого)…

Память старожилов сохранила и передала как по эстафете последующим поколениям рассказ Ванько, которым с ними в свою очередь поделилась уроженка Севастополя Даша Верещагина – внучка знаменитого русского художника-баталиста Верещагина, с первых дней войны ставшая военным фельдшером и погибшая впоследствии под Кенигсбергом. Даше то, что с ним случилось Ванько поведал лично, когда находился на излечении в медсанбате, после того как она вынесла его, чудом выжившего с поля боя...
– Дашенька, – начал свою исповедь Ванько, – случилось действительно ЧУДО. Самое что ни на есть НАСТОЯЩЕЕ. Я ведь уже почитай мертвым был. Почитай на том свете. Как оттуда вернулся для меня до сих пор – загадка.
– Почему? – спросила заинтригованная началом Даша.

–  Ванько, когда пришла подмога – никого из ваших разведчиков уже в живых не было. Говорова на глазах наших ребят тяжелораненый фриц, придавленный мотоциклетной коляской, уложил. Правда, сам издох через секунду, но этим Говорова не вернёшь…
– Ты любила Федора? – прямо, без обиняков, спросил Ванько. – Можешь не отвечать – знаю: любила. 

– А долго?..
–  Что долго?..
– Я в коме находился долго?..
– Дня два.
– Так быстро очухался?..
– На удивление быстро! – Говорю же: в рубашке родился…
– Понятно. Мне стыдно, Даша, что Феди нет, Миши нет, Саши и Паши нет – один я живой остался…
– Дурак ты, Ванько, я тебе скажу! Остался, значит, так надо. Остался, чтобы и дальше воевать с фрицами. За смерть ребят мстить.
– Верно ты сказала. Правильно. Мне в голову не пришло. Так бы ложной виной и мучился бы.
– Да, перестань уже, Ванько! Довольно! – сердито оборвала Даша.
– Твоя правда. Так что тогда, в первые пять минут боя, когда мы уничтожили 50 мотоциклеток из 250, мы овладели стратегической инициативой. Но фрицы достаточно быстро отрезвели: обнаружили нашу позицию и сосредоточили по ней весь огонь. Мы и тут не растерялись – с Федором особо не растеряешься  –  ух, и заводной мужик он – язык не поворачивается сказать – «был», а приходится – подпускаем ближе и ближе, опрокидываем точно, прицельно бьем по днищу, шмайсеры ихние подбираем – тоже в дело пускаем… Прошло еще десять минут боя – еще штук 20 уничтожили, смотрим: Паша убит… Эх, Пашка, Пашка – мы же с тобой из одной деревни были! – Ванько не выдержал, разрыдался, как ребенок.
 – Успокойся, Ванько. Возьми себя в руки. Ты же – мужчина. Это – война. Ничего не поправить. И Федя, и Паша, и остальные – не первые и не последние. Жестоко? – Да, жестоко! Но это – правда. Страшная правда. Без её осознания нельзя. Не можем мы без её осознания на войне.
– Мы с Пашей в одной школе, в одном классе учились. За одной партой сидели. Десять лет пролетело, как один день. Собирались в институты поступать: я – в ИФЛИ, Пашка – в МГУ. Он психологией и астрономией увлекался. Камилла Фламмариона до дыр зачитал. На чердаке своей избы по чертежам, раздобытым в простой сельской библиотеке, сам телескоп построил. Сколько ночей напролет в тот телескоп мы наблюдали звездное небо!.. И тут – Пашка лежит на спине, раскинул руки в стороны. И никогда больше, понимаешь, Даша, никогда я не услышу его рассказы о звездах, планетах и галактиках! И не откроет он ни своей звезды, ни своей планеты!.. Полчаса спустя, когда еще 40 штук  мотоциклеток положили, бухгалтерию вёл командир, у Федора, как и у всех флотских,        с математикой всегда всё было в полном порядке – мы потеряли Сашу. Лежал Санёк спокойно, навечно уставившись остекленевшими глазами в знойное крымское небо. Он так хотел стать конструктором! После окончания московской элитной школы № 25, где учились дети руководителей советского государства – мечтал поступить в технический вуз. А теперь и он – в братской могиле. Дальше помню смутно – мы в них стреляли, они кувыркались, переворачивались, летели вниз… Мы стреляли – они летели… Пришло какое-то незнакомое ожесточение. Раньше я тоже видел убитых, раненых. Сам стрелял, убивал врага. Но ожесточения никакого не было: война казалась мне будничной, серой работой, которую необходимо делать изо дня в день, чтобы приблизить победу. Я жил на войне, как все, я стрелял, как все; наконец, я убивал, как все. Не потому, что хотел убивать – просто это была моя работа. Такая же, как работа строителя, врача, крестьянина. Работа солдата. Неблагодарная, тяжелая, жестокая. Сейчас я понял, откуда во мне появилось то ожесточение, понял. Когда рядом с тобой ежедневно убивают – это чудовищно, противоестественно, но без крови и смерти на войне не обойтись. В ответ и ты убиваешь. Но в тот миг, когда на твоих глазах убивают твоих близких друзей – в тебе что-то переворачивается. Ты становишься другим. Меняется отношение – война становится частью тебя. Ты чувствуешь, будто бы со смертью друзей погибаешь сам – столько раз, сколько раз погибают твои друзья. В разгаре боя, конечно же, у меня не было времени обо всем этом хорошенечко поразмыслить. Осознание пришло недавно, в санбате.  Я стрелял – все яростнее отбрасывая раскаленные шмайсеры с пустыми магазинами, проворно выхватывая новые, добытые у убитых фрицев. Потом – провал. И тут я увидел, явственно, четко увидел ярмарку, приснившуюся мне ночью накануне ухода в разведку. Ярмарка, явившаяся мне во сне, напоминала ту праздничную ярмарку, какие традиционно проводились в нашем селе, а затем и колхозе. Яркая, цветистая, шумная, веселая, запоминающаяся. Товара разного – видимо-невидимо. Вроде и похожа, как две капли воды,  на те, какие проводились у нас, да вроде и не похожа. Снилось мне: хожу я по этой ярмарке, хожу, а сам думаю: «Что-то здесь не так». А что – понять не могу. Внезапно – обожгло. Старичок стоит чистенький, благообразный, приятный и вежливый. Но не из наших. Прежде я его среди односельчан не видел. Стоит себе он преспокойненько со своим товаром. Хочу посмотреть, что за товар. Подхожу к нему. «Здравствуйте», –  говорю. А на душе так хорошо, спокойно, светло и радостно стало! «Здравствуйте», –  дружелюбно вторит он. «Разрешите, что у Вас за товар полюбопытствовать». «Пожалуйста», – откликается. Смотрю и глазам своим не верю: «Мертвая вода» и «Живая вода» бирочки к кувшинам приклеены. «Это что же, дедушка, –  изумляюсь, –  правда?» –  удивленно у него спрашиваю. «Сущая правда, сынок. Правдивее не бывает. Но пока тебе мой товар без надобности. Срок придет – он не за горами, когда он тебе необходим будет» –  уверенно отвечает. Тут я и проснулся. «Сон – сном», - подумал я и, как водится, не придал ему значения. В тот день нас в разведку и послали. О сне к тому моменту совсем позабыл.         В разведке вспомнил.
– Каким образом? –  нетерпеливо поторопила Даша.
– А вот каким. – Размеренно продолжил Ванько. – Думаю, все же убили меня. Убили по-настоящему. Только, когда я стал куда-то падать (мне казалось, что падал я слишком долго), надо мною склонился старичок, которого я во сне видел. Склонился и так ласково говорит: «Настал срок. Мой товар тебе необходим. Мертвая вода исцелит все твои раны, а живая воскресит. Только помни –  это ЧУДО произойдет с тобой единственный раз. Больше уже не случится». С этими словами он плеснул на меня из кувшина, где была мертвая вода. Затянулись все мои раны. Постоял старичок, подождал. Плеснул из кувшина с живой водой…
–  Сказка какая-то, право слово, - попыталась перевести все на шутку Даша, хотя самой не по себе стало. –  В рубашке ты просто, Ванько, родился. В рубашке.
–  Хочешь –  верь, а хочешь –  нет. Как на духу, как на исповеди тебе все поведал.

Исследователи АЯ из ОНИО «Космопоиск», изучавшие места прошедших боев, делились своими наблюдениями, в ходе которых, наблюдая хрономиражи, им удалось увидеть и Ванько, и Дашу. Они даже утверждали, что наблюдали тот самый бой разведчиков, послуживший основой для этой во всех смыслах таинственной военной истории.
Как бы там ни было, кто бы чего не говорил: до нас дошел любопытный документ времени, пускай и в виде предания. Русские люди умели, и, надеюсь, не разучились по сей день, ценить столь щедрые подарки судьбы.