Урал - Йоркшир

«Listen and repeat»
— Лиссен энд репиат.
«I want to speak English».
— Ай вонт ту спик инглиш.
«The English is not hardest language in my life».
— Зе инглиш ис нот хардест лэнкв… Тфу ты, блин, это невозможно!

Сирена неотложки выла так, что, наверное, её услышал каждый житель Асбеста. Дождливым неприветливым днём во второй половине Августа машина скорой спешила из городской больницы по узким улочкам на очередной вызов. На пути к месту назначения ей не мешали ни плохая погода, потому что водитель был тот ещё лихач, ни пробки на дорогах, которых в небольшом областном городе до сих пор не наблюдалось.
На очередном перекрёстке покрышки заскрежетали на мокром асфальте — водила вывернул руль до предела и кое-как вписался в очередной поворот. Педаль газа родного Рафика вновь упёрлась в пол. Вообще, если бы кто-нибудь  понаблюдал за манёврами этой кареты хотя бы за последнюю неделю, то непременно сделал бы вывод, что и пилот, и экипаж, и пассажиры, то бишь пациенты, как говорится, ходят под Богом. Иного объяснения того, что все до сих пор живы нет.
— Эх, жаль Рафю ни под тонь не отправить, ни дисками оснастить, даже магнитолку не разрешают. А чё, под музон и на носилках ехать веселее, так ведь? — Признался он как-то раз более уравновешенному коллеге с Газели. — Честно, я люблю свою работу: платят мало, зато бенз казённый, мигалка на крыше, тачила, скорость и ветер в волосах!
С быстротой пули карета скорой полетела на третий километр асбестовской дороги, где этой самой помощи дожидались попавшие в ДТП водители и пассажиры.
На месте экипажу неотложки открылась привычная картина, одна машина всмятку, вторая — вполусмятку, третья влетела в этот ансамбль сзади. Со стороны области собралась пробка, которая по небольшому коридору в середине дороги огибала место ДТП. У обочины в своём патрульном драндулете пили кофе господа гаишники. Вокруг покорёженного металла крутился специально оставленный санитар.
— Катафалк прибыл, Колька! — весело крикнул ему водитель скорой. — Грузи двухсотых
— И не надейся, — ухмыльнулся санитар Колька. — Живые все. Вам последний остался — остальных Гришадзе на «Газеле» увёз.
На траве без сознания лежал мужчина лет двадцати семи с красным лицом и наспех забинтованными рукой и головой. Это был обычный парень, судя по всему, из местных внушительной комплекции, одетый в брюки и белую рубашку с короткими рукавами
— А чего с ним?
— Это который третьим в аварию влетел. Сначала ему подача от подушки безопасности пришла, — Санитар изобразил удар кулаком в челюсть. — Потом, видимо, головой о боковое долбанулся, пока машина переворачивалась. Короче, сотряс, — Санитар изобразил удар головой о поверхность. —  А руку от стекла поцарапал. — Санитар изобразил порез руки и в виде «п-ш-ш» хлынувшую струю крови, хотя реально ранение было  не столь значительным, как изображала Колькина пантомима. — В общем-то не особо серьёзно.
— А остальные?
— Те тяжелее, но живёханьки будут… Ладна, хорош трепаться! Работаем!
Санитары из скорой при помощи Кольки, с поддержкой водителя загрузили последнего бедолагу в карету. Завыла сирена. Глаза водилы загорелись, для пущей крутизны он нацепил на нос солнечные очки, и микроавтобус с красными крестами на боках умчался в направлении больницы.

Через сутки Женя Шумейко очнулся в больнице с перебинтованными рукой и головой. Больничная палата, знакомая ему по позапрошлому году, когда он ломал ногу: убаюкивающие светло-зелёного цвета стены, слева от койки окно с видом на ветви дерева, на полу утка.
«У-у-у-ы-у-а», — тихо застонал бедняга.
— Тихо, тихо, не стани… сейчас сестёр позавём, — сказал перебинтованный сосед по палате.
Какую ещё сестру? Женя подумал, что нет у него никакой сестры и…
— Очнулся? Лежи, отдыхай… — Зашла медсестра, пожилая женщина. — Чего там ещё бормочешь? Жена твоя приходила, вся изревелася. Олег Аскольдович кое-как уговорил домой пойти, отоспаться. Вот её номер — позвоню, что очнулся. Пол ночи тут сидела.
— Маргорита Ивановна! — крикнули из коридора.
— Иду! Короче, лежи, не вставай. На ужин греча…
И медсестра, женщина уже в возрасте убежала в коридор к тому, кто её окликнул, оставив бедного Женю в полном недоумении. Из всего что говорила Маргорита Ивановна он не понял ничего, кроме имени Олег Аскольдович. Кто это такой? После удара и сотрясения сильно болела голова, так что даже мысли казались какими-то непривычными, странными. Он стал вспоминать, что привело его на больничную койку.
Так он выезжал из Асбеста в направлении Белоярки… Блин, зря! Зря он разогнался в след за «спонсором» на «Шахе». Ехал бы нормально — успел бы притормозить, а теперь… не купит он жене ту самую дублёнку на день рождения. Хоть на дворе и конец августа, пока скидки — надо было брать. Женя вспомнил про Катю, где она? Потом  подумал, что ладна — лишь бы с ней было всё в порядке. Кроме всего этого в голове Жени Шумейко постоянно крутились, как на заевшей пластинке, обрывки из аудиоурока, который он слушал перед тем, как разбить свою машину. Только это была не пластинка, а МР-3 диск «Йоркширской школы английской словесности». «Listen and repeat… Listen and repeat…» — гуляло по полушариям его мозга эхо.
Женя закрыл глаза и вскоре заснул, посапывая под звуки телевизора соседа по палате.

На следующий день его разбудили ни свет, ни заря. Рядом с кроватью стояли два доктора и вчерашняя медсестра.
— Доброе утро, Евгений Васильевич, я ваш лечащий врач Дубравский Олег Аскольдович, а это моя коллега из травматологии Гурьева Александра Анатольевна. Вас неслабо тряхнуло во время аварии, но ничего, вижу, вы уже приходите в себя. Жене вашей мы позвонили, она едет, по этому поводу будьте спокойны.
Доктор бормотал что-то невнятное. В Женины уши вместо речи попадала какая-то бессмыслица из неопознанных слов и звуков.
Тогда Женя сказал, что ничего не понимает.
В ответ на это доктора почему-то улыбнулись.
— Вот, уже шутите! Как говорит один мой друг из венерологии: «Шуточки — первый симптом выздоровления». Ладна, а теперь скажите, как себя чувствуете, голова болит?
Судя по интонации, доктор задал какой-то вопрос. Женя рассудил, что первый вопрос, который врач задаёт пациенту во время осмотра: «Как себя чувствуешь?»
И сказал, что у него голова кружится не то от удара, не то от того, что доктор несёт какую-то околесицу. Ответ человека в белом халате был на сей раз строгим.
— Так, Евгений, прекратите ломать комедию. Не понимаю, зачем вы это делаете, но у нас на очереди ещё пять пациентов, — доктор продемонстрировал свою ладонь с пятью пальцами. — Один из которых сорокалетний мужик, ковырявшийся в носу перфоратором. Я понимаю, вы пережили стресс, но прошу вас относиться к процедурам со всей серьёзностью…
Меж тем чаша терпения пациента тоже иссякла. Из всего сказанного только что он понял только своё имя и слово «стресс», которое ему совершенно не понравилось. И он полным обиды голосом сказал, что хочет увидеть жену, что ничего не понимает в издевательском бормотании доктора и что эти приколы изрядно его уже достали. Вот так.
Врачи переглянулись. Вид у них был озадаченный. О чём-то пошептавшись с коллегой из травматологии, Олег Аскольдович набрал в грудь воздуха и произнёс:
— Плиз, донт спиэк инглиш. Ин рашен, плиз. Окей? — английский язык у доктора был мягко говоря не очень: в больнице города Асбеста Свердловской области он был, так сказать, не к чему.
— What?! — услышав такое, удивился Женя. — I speak in Russian! Why do you…
Женя осёкся. Он вдруг осознал, что это было первое из уст доктора, что он с трудом (из-за убийственного акцента), но разобрал.
— Oh-h, you were speaking in English. And I… — он ткнул пальцем в грудь. — I was speaking in English. Hell! I speak in English! What’s going on!
Всё это время бедный Женя не только говорил, но и думал по-английски. При этом и собственная речь и собственные мысли казались ему абсолютно естественными.
Впрочем, больше не казались.
Женя вскочил с кравати. Олег Аскольдович и Александра Анатольевна безуспешно попытались усмирить разбушевавшегося уговорами, да вот только… Не на том языке говорили.
— Саша, нужно подкрепление, — крикнул доктор, своей коллеге из травматологии.
— Маргорита Ивановна! — заорали оба.
Прибывшая медсестра помогла уложить буйного обратно в кровать, а укол отправил его обратно в царство снов, где до начала осмотра тот и находился.
Сосед по палате, перебинтованный центровой с района, злорадно усмехнулся:
— Здраво ему в башню садануло.
— Это ещё что за чертовщина? — сквозь отдышку возмутилась Александра Анатольевна.
— Знать бы, Александра Анатольевна… Весьма и весьма странное дело, — ответил не менее шокированный Олег Аскольдович.
Уже немолодая докторша только начала собираться с мыслями после ЧП:
— А чего тут странного? Крышу задымило вот и всё. Родной язык он забыл! Звони Семёнову, пускай высылает санитаров со смирилкой…
— Подожди… Я бы не спешил с выводами. По-моему он был вполне адекватный.
— Он?! Сначала по-английски стал шпарить, а потом на дыбы встал.
— Я к тому, что никакой он не дурачок, — так врачи этой больницы называли психически больных. — На лицо шок после аварии. Такое бывает.
— Что люди забывают родной язык?
— Нет… — нахмурился Олег Аскольдович. — Я имею ввиду другие изменения, например, временную потерю краткосрочной памяти. Это случай, хоть и из этой категории, но всё равно особенный.
— Значит, будешь с ним возиться?
— Да, буду, — твёрдо заявил Олег Аскольдович. Профессиональное любопытство врача провинциальной больницы побороть сложно.
— Как знаешь, но если он опять разбушуется — будешь в одного драться с этим конярой.
— Не разбушуется, — сказал врач и достал из халата сигареты. — Курить будешь? Нет… Ну, как хочешь.

Укол, сразивший Женю, прекратил своё действие к вечеру.
Он открыл глаза и закряхтел.
За окном в желтеющем летнем вечере шелестели ветви тополя. В палате было светло, всё так же громко работал телевизор. Его смотрел перебинтованный центровой, несломанной рукой он перебирал чётки и щёлкал семечки, досматривая сериал.
— Оба-на! Тётя Рита, америкос очнулся.
Ответа не последовало.
— Тётя Рита! — своим противным приблатнённым голосом заорал Женин сосед по палате.
Через пару минут примчалась Маргорита Ивановна.
— Чего разорался?
— Дак этот… Буйный терпила очнулся, вона лежит и на меня палит…
Медсестра обернулась: Женя лежал с открытыми полными грусти глазами.
— Да, и ещё мне надо утку заменить, а то воняет… — не унимался центровой.
— Обожди, — оборвала его Маргорита Ивановна. И стала что-то искать в кармане халата. Она достала свёрток бумаги и как смогла с выражением прочитала написанные корявым почерком Олега Ивановича слова:
— Плиз… Так… Плиз би кваед. Ай колл ёр э доктер… — Маргорита Ивановна почесала в затылке и добавила. — Энд вайф… Окей?
Медсестра уставилась на пациента.
— OK… — кивнул слегка удивлённый пациент.
— Ну вот и хорошо. Сейчас мы тебя гречей накормим, небось, изголодал весь.
Женя замер в ожидании доктора. Но больше всего на свете ему в этот момент хотелось увидеть свою любимую жену, которой вот уже третье пробуждение подряд не было рядом. Позвонить ей что ли, но он не нашёл в тумбочке своего мобильного. Там лежал только глянцевый журнал с актрисой в вечернем платье на обложке.
"That's Kate reading!" — обрадовался он. Значит она сидела тут пока он валялся в забытьи, но потом видимо его врач Олег Аскольдович отправил её домой, чтобы она отдохнула, выспалась...
В палату залетел его лечащий врач, которого Женя уже видел утром. В руках у того был маленький квадратный словарик, в глазах горел огонёк энтузиазма:
— Хеллоу, Евгений Иванович Шумейко!
— Hi... — хрипло приветствовал его Женя.
— Ай эм глэд ту си ю, — Олег Аскольдович стал применять запас школных знаний (ну или их остаток). — Хау ар ю, Евгений Иванович?
— I feel like shit… — буркнул поникший головой пациент. — Just сall me Jack.
— Окей, Джэк, ай эм ёр доктер, Дубравский Олег Аскольдович. — представился врач. —  Андерстенд?
— Yea, where is my wife? — спросил бедолага.
Олег Аскольдович задумался. Как же это так сказать, что пока ему лучше лежать спокойно и поменьше с кем-либо общаться. Тогда, при условии покоя и недлительной изоляции, языкознание пришло бы в норму. Пациент Шумейко просто заснул бы в один из вечеров и проснулся бы утром с привычным русским словарным запасом. И соображал доктор даже не о тактической стороне такого сообщения, главную трудность вызывал у него перевод.
— Хм-м, видите ли, дорогой, я… Блин, это ж английский! Ай эм…
Однако, в этот момент из больничного коридора раздались крики: «Помогите, насилуют!»
Женя аж привстал. Несмотря на то, что русский язык в его голове куда-то улетучился, её голос он ни с кем не смог бы перепутать.
«Вот тебе и краткосрочная изоляция», — грустно подумал Олег Аскольдович.
В комнату с криком влетела девушка:
— Пустите! Я должна его видеть!
Следом за ней вбежал охранник больницы:
— Аскольдыч, я пытался… — развёл он руками в ответ на грозный взгляд врача со стажем.
— Женька! — воскликнула Катя и бросилась к мужу.
— Kathryn! — обрадовался он.
Они сдавили друг друга в объятьях, будто были разлучены целую вечность.
— Хреновы врачи меня уже полдня к тебе не подпускают.
«Хреновы врачи… — хмыкнул про себя Олег Аскольдович. — Медвежья неблагодарность».
— I so missed you honey!
— Он ещё и прикалывается! — ласково погладив мужа по забинтованной макушке, Катя улыбнулась. — А английский у тебя после удара даже улучшился. Теперь почаще буду тебя бить — может поумнеешь и перестанешь так гонять по дорогам…
Она ещё о что-то пролепетала, но выражение лица у мужа было, мягко говоря, странным.
— Так… В чём дело? — серьёзно спросила Катя и уставилась сначала  на Женю, потом на Олега Аскльдовича.
— I don’t understand you, Kate. You too?
Кате это не понравилось:
— Ты от меня что-то скрываешь? — серьёзно спросила она. Катю бесило, когда Женя, напортачив, начинал юлить и прикалываться, как он это делает сейчас, пытаясь притвориться, что забыл родной язык. — Давай уже говори, что случилось?
Женя чётко понимал, что вопрос адресован ему, но вот о чём его спросила Катя, понять не мог.
— What are you asking me? — И в поисках спасения посмотрел на своего лечащего врача, который только стоял в стороне и ухмылялся.
 — Что происходит, доктор? — обратилась к Олегу Аскольдовичу Катя. — Я должна знать всё.
— Ладна… — сжалился над супругами доктор. — Джек, вот ис зе дэйт тудэй?
— Today is 25th of August, doc.
— Олл райт, Джек.
— Вы оба меня разыгрываете? — обиделась Катя.
— В том, то и дело, что нет. Можете не сомневаться, после аварии ваш муж действительно забыл русский язык.
— Как так… — Катя удивлённо взглянула на Женю, потом на доктора, потом опять на Женю.
— А вот так! Опа-опа, и мозги набекрень! — очнулся загибсованный центровой с соседней койки. — Под америкоса теперь косит.
— Так, прощайтесь с мужем, в коридоре поговорим, — приказал Олег Аскольдович и шокированная такой новостью жена предпочла повиноваться.
В больничном коридоре лечащий врач сообщил Кате, что обследование назначено на завтра, а результаты будут послепослезавтра, тогда и разговор будет более подробным. А до тех пор просьба мужа не навещать никому, в том числе и ей, так как тот будет помещён в отдельную палату в тишину и покой, где последствия от аварии пройдут сами собой.
— …Главное сейчас как можно меньше провоцировать посттравматические мозговые изменения, поэтому лучше вам эти дни его не навещать. Понятно?
— Понятно, — кивнула расстроенная Катя.
— Ну вот и чудненько, увидимся после обследования. Вам позвонят. А теперь…
Жестом он попросил Катю удалиться и дал указание медсестре проследить, чтобы заботливая супруга не вернулась.

Спустя три дня нахмуренный Олег Аскольдович хлопнул больничной картой.
— Так…
Вся мощь его скептицизма и негодования была направлена сейчас против его же собственного пациента и его супруги, сидевшей рядом.
— What’s news, doc?
«Ньюсь, ньюсь… Беда с тобой и женой твоей», — доктор тяжело вздохнул и достал сигареты, но потом осёкся — в кабинете курить не разрешается, ладно.
— Как у нас дела доктор? — спросила теперь уже Катя.
— А то сами не видите.
— Я не… — на повышенной ноте начала Катя, она уже намеревалась отчитать всех врачей Асбеста, Страны и Вселенной, но Олег Аскольдович этот её порыв пресёк.
— Муженёк-то ваш ещё лучше по-английски шпарить стал. Как вы думаете почему?
Для доктора вопрос был риторический, потому что вчера на обходе, когда он зашёл в палату, где Женя должен был отдыхать и ни с кем не общаться, там сидела Катя. Мало того, на тумбочке стоял телевизор с DVD-проигрывателем, который показывал какой-то американский фильм (на языке оригинала), картину довершали старый учебник английского и иностранный эротический журнал. Видимо тут оказались все запасы англоязычных материалов семьи Шумейко. Доктор разинул рот от изумления.
«Что вы здесь делаете?!»
«Соскучилась» — причина простая до преступления.
«Зачем вы всё это притащили?!» — заорал он.
«Что б не скучно было!» — простовато ответила Катя. Она поглаживала мужа по животу.
На прямой вопрос: «Какого х…» — ответ был настолько прост, что доктора затрясло: «Дак пока опять по-русски не заговорил, пускай хоть английскому набирается».
Олег Аскольдович от злобы аж прикурил сигарету с фильтра, а потом вернулся и отнял у Жени всё, что заботливая жена ему притащила. Как оказалось: поздно.
— Муженёк-то ваш ещё лучше по-английски шпарить стал. Как вы думаете почему?
Для доктора вопрос был риторический, а для Кати нет.
— Не знаю, — смутилась Катя и тут же перешла в контрнаступление. — Вы же доктор!
— В общем, если дней через пять он не вспомнит «мама мыла раму» — выпишу и дальше сами будете с ним нянчиться.
— Ну и буду, — парировала Катя после чего обняла мужа и радостно воскликнула.  — Ура! Тебя выписывают!
— Will I come back home? Ohh! I’m glad, honey!

Через четыре дня Олег Аскольдович провожал Женю и приобнятую им Катю до ворот больницы. Там их уже ждала машина жениных родителей. По дороге Шумейко что-то громко рассказывал: «Russian road is crazy place! Nobody gives a damn to the rules. This peace of shit…» Он много жестикулировал и возмущался, а Катя со счастливым лицом делала вид, что понимала. Олег Аскольдович же по обрывкам фраз разобрал, что речь о пережитой Шумейко аварии и о том какие нехорошие люди другие водители, его в эту аварию втянувшие. Но брюзжание пациента доктор слушал лишь краем уха, его главные мысли сосредоточились на предстоящем отпуске, который тот проведёт с женой и детьми у родителей на челябинских озёрах.
— OK. Goodbye, doc. See you later!
— Си ми лэйтер, гудбай, — добродушно попрощался Олег Аскольдович. Его интересовало, что же будет с чудаком после возвращения из отпуска. — Следи за ним, —  наказал доктор Кате, на лице которой прочитал полную уверенность, что скоро всё будет хорошо.
Женя и Катя сели в машину. Доктор отправился обратно в больничный корпус.
— Mom, Dad. I’m back!
— Во дела, — вырвалось у Отца, человека уже пожившего и повидавшего.
— I know, It’s strange, Dad. Everything will be all right! I promise you.
— Ты же говорила, он только головой ушибся? — возмутилась Мама.
— Так и есть… — замялась Катя. После аварии она позвонила его отдыхавшим в Турции родителям и сказала, что их сын «ушибся».
— Он же теперь на чистом английском говорит! Тебе не кажется это серьёзным?
— Врач сказал, скоро рассосётся! — парировала Катя и вспомнила скептическую ухмылку Олега Аскольдовича.
— Мы с ним поговорили, и он тобой очень не…
— Хорош вам, — махнул рукой  отец и обратился к Жене: — Сына, ты как? — вопрос он задал громко медленно и по слогам, словно у сына была травма слуха.
Женина бровь вопросительно поднялась.
— Тьфу ты б**ть! — матюгнулся папа и снова задал вопрос. — Хау ду ю ду, сан?
— Senk, I feel better… — тихо ответил Женя.
— Окей… —  осторожно произнёс женин папа.

Женина квартира в центре Асбеста встретила его родным уютом. Всё здесь было привычно и понятно. Он не забыл, где хранил вещи, где висели картины, где стоял  компьютер. Он помнил, как добраться до ванной или до туалета, даже ночью, ежели внезапно приспичит, в темноте с закрытыми глазами. Все рабочие бумаги лежали на столе в привычном ему одному беспорядке, Катя намеренно не стала там убираться, чтобы возвращаться домой мужу было «приятнее».
Однако что-то всё же в его отсутствие изменилось, например, магнит на холодильнике «Осторожно! Заминирован!» Женя точно помнил, что на нём написано, но, хоть убей, не мог прочитать это теперь. А на двери туалета ради забавы висели сразу две таблички с буквами «М» и «Ж» и весёлыми рисунками. Букву «М» Женя узнал сразу, а вот буква «Ж» показалась ему странной. Он встретил её ещё несколько раз в документах на своём столе, в которых, разумеется, ничего не разобрал. Даже в собственном паспорте он не узнал ничего, кроме собственной фотографии.
— Shit! — выругался он и швырнул бумаги в ящик. — It’s terrible!
Следующие полтора часа он переустанавливал пиратскую операционку на своём компьютере на английскую версию, потом возился с настройкам «Интернета», потом уже менял языковые настройки в соцсетях. Когда, наконец, он перенастроил всё, что было,  и смог свободно перемещаться в английской доменной зоне, это показалось ему первым глотком свежего воздуха.
— Иди кушать, — услышал он Катин голос с кухни.
— What? — не понял Женя.
— А… пища, пища, фуд… Фуд! Веджитейблс!
Домашняя пища была всё такой же вкусной. У Кати получались замечательные борщи, макароны по-флотски и ещё много всякой всячины, потому что путь к сердцу мужчины… Вы и сами знаете. После недели на больничной грече Женя смаковал каждую ложку и подмигивал супруге с её переполненным любовью и обожанием взглядом.
— Ай лов ю, — сказала она.
— I love you too, honey.
А вечером, когда она после двухчасового телефонного разговора с подругой собралась спать, Женя приобнял её и нежно поцеловал в шею.
— I bored to sex with my baby.
— Да… Ес… — возбуждённо дыша, произнесла Катя. Слово сэкс в английском словаре нравилось ей более всех остальных…

Вот тут-то и начались первые проблемы. Потому что после получасовой поездки на маршрутке Женю ожидал совсем не тот приём на любимой работе, который он ожидал. Начальник был растерян, остальные сотрудники, его коллеги по работе так же поглядывали на Женю Шумейко как на экзотическую обезьяну c тёплого континента.
— Прикинь, Шумейко теперь по-английски говорит!
— Ну и чё?
— Так он совсем по-английски базарит. А наш родной напрочь вышибло.
Молчаливым жестом начальник пригласил Женю в свой кабинет. Они уже разговаривали по телефону несколько дней назад, после чего сконфуженный начальник принялся освежать знания английского:
— Сит, Жека… или Джэк. Ай хэв бэд ньюс фор ю.
— What does it mean?
— Ай лиссен вот хэппенд виз ю. Анд… ю файрд, — Для тех кто не знает английского следует пояснить — Женю Шумейко только что уволили.
— WHAT?!
— Ай эм сори, Джэк, бат… ю кэн нот… воркинг хиэр… — как умел, промямлил начальник Жени Шумейко, вернее теперь уже бывший начальник.
—  I… I don’t understand… I love this job. And you are going do me?
—  Ес, —  ответил начальник.
—  W.T.F.? Michel Timurovich. I’m your best meneger! Your company sucks without me!
—  Ай эм рилли сорри, — растерялся начальник.
И правда, Шумейко считался одним из лучших работников предприятия, и, если б не случившаяся с ним оказия, вряд ли был бы уволен. Но деваться Михаилу Тимуровичу действительно некуда — зачем ему начальник отдела снабжения, не знающий русского языка? Кто будет  вести переговоры с поставщиками кровли? А кто за него будет делать заявки на газовые котлы? Или всех остальных, включая контрагентов, обучить инглишу?!
Обо всём об этом Михаил Тимурович размышлял, читая Женино заявление на увольнение. Приходилось сверяться со словарём.

— I can’t believe this shit! What are they… — Женя кричал и размахивал в свойственной ему манере руками. Происходило это вечером посреди родной кухни на глазах у Кати и её подруги.
— Чего это с ним? — спросила Ирина.
— Уволили скоты неблагодарные, — огрызнулась Катя, пригубив остатки вина в фужере.
— И чего теперь делать?
— Подождём, нормально всё будет. Очухается, вспомнит наш родной, и Тимурович ещё в ногах у него валяться будет: «Вернись, Женечка, мы без тебя не справляемся».
Девушки рассмеялись, всё ещё возмущающемуся Жене это не понравилось.
— There is nothing funny, honey!
— Ханни банни… — сказала Ира и снова рассмеялась.
— На вина выпей, — Катя протянула мужу фужер.
— И не стыдно, мужа спаивать? Я вон своего кабана от пива отлучить не могу…
Женя взял фужер и залпом выпил. Катя налила ещё один.
— И как вы друг друга понимаете? Ты же на английском не бельмеса?
— А вот так, Ирок, выйдешь замуж — поймёшь, — изрекла Катя. Ей понравилась собственная мысль. Тем более они с Ирой одногодки, бывшие однокурсницы. Катя считала собственное замужество чем-то, что делает её мудрее и опытнее подруги в вопросах тяжёлой женской доли.
— Ничего, скоро и я выскочу. Ты мне лучше вот что скажи, — Ира осторожно посмотрела на Женю, уставившегося в какой-то английский сайт на своём планшетнике.  — Как у вас этим?
— С кем? — удивилась Катя. Ей показалось, что подруга говорит о ком-то с кем она гуляет, пока муж отсутствует (в родной языковой среде), потому что Катя Жене ни разу  ни с кем… по крайней мере за полтора года замужества. А что было до… то было.
— Да не «с кем», а «с этим»? — уточнила Ира. — Ну, С ЭТИМ как у вас?
— А! — обрадовалась возможности похвастаться Катя. — Всё офигенно! Ты бы знала, что он в это время кричит: «Oh… Oh… My shining star!» Блин, как Микки Рурк!
— Ох**ть! — Ира прям покраснела от зависти.
— Чтоб быстрее поправлялся пропишу ему сеанс сексотеропии.
Услышав знакомое слово, Женя оторвал глаза от экрана.
— Ты сейчас в Ёбург собираешься?
— Да, жду своего, когда с работы вернётся, — ответила Ира.
— Вот как уедешь, сразу и начнём.
Девушки похихикали и чокнулись фужерами с вином.

— My car is done… — c печалью в голосе констатировал Женя.  Раскуроченный перед его автомобиля оставлял весьма сомнительные перспективы восстановления. В дворовых гаражах он ни с кем не общался, так как никого не понимал, а никто не понимал его. Дед со старым «Москвичёнком» за спиной у Шумейко крутил пальцем у виска, мол такой здоровенный парень, а уже в двадцать семь «дурачком» стал.
С момента выписки прошло уже несколько недель, а Женин английский не только не увял, как оптимистично полагали Катя и Олег Аскольдович, а заметно окреп, подрос и возмужал за счёт буржуйских фильмов, спутниковых каналов и «Интернета». С каждым днём сложившийся в семье языковой барьер всё больше и больше тревожил его супругу, которая всё острее чувствовала, что нежно любимый муж от неё отстраняется. Да и не только от неё, вообще от всего происходящего вокруг.
Как-то раз Женя возвращался домой из гаража и забрёл в остановочный киоск, чтобы затопить грусть порцией любимого пива. Свою марку он узнал по форме бутылки и цвету этикетки.
— This beer…
— А! Женька, тебе чего? — узнала его продавщица. Оставалось объяснить ей, чего надо её англоговорящему земляку…
— No… No…
— Эта… Эта? — продавщица водила пальцем по обширной пивной полке. — Эта?
— Yea.
— Наконец-то, — Вздохнула с облегчением продавщица, принимая деньги. — Надо бы тебя к бабке Лукерье в Заречный, чтоб заговорила.
Будто бы Женя понял, что она сказала.
— Ферштейн? — громко, словно Шумейко был глух, спросила продавщица. И сама тут же ответила. — Не ферштейн. Ладно, Катьке твоей советом поделюсь.
Выйдя на улицу, он открыл бутылку о край скамейки и в одиночестве принялся распивать в неположенном месте. На стене дома напротив он увидел накорябанное слово из трёх букв. Оно показалось ему до боли знакомым, две буквы он узнал — это были Х «экс» и У «уай». В голове вертелись всякие неприличные ассоциации, но только английские. Женя почувствовал, что скоро совсем охладеет к этому некогда родному слову, как и ко всему остальному вокруг, кроме родителей и любимой жены, а может, что самое ужасное, и к ним.
Он выкинул пиво в урну и побрёл домой.

Вскоре начались проблемы и с дружбой. Старые друзья хотели навестить Шумейко ещё в больнице, но тогда Олег Аскольдович строго запретил любые контакты. Потом они навещали его после выписки.
— Жека… Же-ка! Это мы… Мы, — Громко, словно его друг глухой, шепелявил Колян, с которым Шумейко когда-то сидел за одной партой.
— I am all right Nicky. Don’t speak so loud.
— Чё? Я ниху…
— Shat your mouth, friend! — Для Коли это прозвучало как знакомое: «Завали-ка ты, Колян, своё…» — универсальная фраза, для случаев, когда тот напьётся и начинает кого-нибудь доставать.
— Не тупи, Коля, с мозгами у него всё нормально. Он язык забыл, — сказал кто-то из друзей.
— Оба-на… — В привычной манере удивился Коля.
Когда через неделю Светке Куликовой стукнуло двадцать пять, на пьянку возле гаражей она позвала и Женю с Катей. Вот тут-то и выяснилось, насколько всё плохо. Друзья и знакомые, роившиеся вокруг бежевой «Восьмёрки» на пустыре, лепетали что-то непонятное, из магнитолы доносились звуки знакомой, но так же непонятной музыки из дискотеки восьмидесятых.
Катя после ста грамм смеялась и танцевала. Её муж с потерянным видом стоял в сторонке и хлестал пивко, а ведь ещё недавно он был душой этой компании! Теперь же, то один закадычный друг, то другой подходили во время праздника, о чём они бормотали… Чего спрашивали?
Вот так постепенно за какие-то несколько недель старые друзья стали ему совершенно чуждыми, если не сказать чужими. Особенно ему претило это взявшееся из ниоткуда чувство собственной ущербности. В родной компании с ним обращались как с умственно отсталым. Одна давняя подруга совершенно серьёзно хотела покормить его с ложечки. «They’ll try to dress nappy on me soon», — угрюмо подумал он. Насколько все остальные, включая его жену, выглядели натурально и естественно, настолько сам Женя превращался в экзотического гостя с его новым: «Happy birthday to you, dear Sveta».

Процесс выздоровления явно затягивался. Олег Аскольдович, дай ему Бог здоровья, даже организовал Жене выезд в одну из продвинутых клиник Екатеринбурга, где тому предстояло пройти тест, своеобразную очную ставку между ним и русским языком.
Заключался он в следующем: Шумейко подключили к голове провода и ткнули носом в какой-то аппарат, так что в один глаз ему глядела большая камера, а другой был свободен. На мониторе у окулиста  вырисовался огромный Женин зрачок, каждое изменение которого фиксировалось сканером. Олег Аскольдович пристально наблюдал за процессом обследования, Катю оставили в приёмной.
— Джэк, лисен, — Олег Аскольдович достал мальенький словарик. — Так… Джэк, иф ю рекогнайз зе ворд, сей ЕС! Иф ю донт рекогназ зе ворд, сей ноу. Ду ю андерстенд?
— I understood, doc.
Окулист достал стопку из прямоугольных карточек с русскими словами.
— Давайте я вам помогу, коллега, следите лучше за показаниями, — предложил Олег Аскольдович, немногословный окулист кивнул.
И доктор стал показывать таблички со словами. Первым было слово: «УТКА».
Женя уверенно сказал:
— No.
Только в голове у него, почему-то мелькнул пруд.
Далее Олег Аскольдович достал: «КИРПИЧ».
— No, — Ответил Шумейко, а в голове у него сверкнуло: «For fourteen roubles, ten copecks».
И так табличка за табличкой. И на каждую звучало неизменное Женино «NO». После двухсотой тест как бы закончился. Олег Аскольдович оглянулся на окулиста, тот отрицательно помотал головой.
— Ладна… Ладна… — Олег Аскольдович взял со стола маркер и на обратной стороне одной из табличек написал ещё одно слово. — Ну, это ты узнаёшь?!
Это было всё то же слово всего из трёх букв, первой из которых была «икс», а над последней висела загогулина. Женя уже видел это слово на стене во дворе и, улыбаясь, сказал:
— Yes.
— Отлично! Вот дас ит миэн?
— No. I don’t remember, — Вздохнул Шумейко, но потом осёкся. — …re-member. Re and… Oh, yes! Yes! — восторженно закричал пациент.
— Отлично, одно слово вспомнил — уже хорошо!
— А что с остальным великим и могучим собираетесь? — спросил окулист.
— Это ты мне скажи. Какие результаты исследования?  Можешь излагать свободно — пациент не отражает.
Окулист достал из принтера распечатку каких-то графиков и фотоснимков глаза.
— Значит, положительный результат узнавания один — слово номер двести один, которое написали вы. Отрицательные результаты — двести, однако… Однако замечены определённые колебания на табличках со словами: номер одиннадцать «ПАПА», номер девятнадцать «РАБОТА», номер тридцать один «ПИВО», тридцать восемь «РОДИНА», шестьдесят семь «МАШИНА», сто один «ШЕРШЕНЬ», сто четыре «ЖЕНА», сто сорок девять «САРАЙ» и «НАЧАЛЬНИК» номер сто восемьдесят восемь.
— А сарай с шершнем почему? — задумался Олег Аскольдович.
— Не имею возможности знать-с, ваше благородие.
— Подожди, так он их всё-таки узнал?
— Вернее всего подсознательно. Вроде в голове у него чего-то ёкнуло… То есть он на самом деле не узнал, но слово показалось ему близким.
— Ну, вот и хорошо одно слово плюс ещё девять — нормально!
— А вот и нет, динамика нам совершенно неизвестна. Вполне возможно, через месяц останутся только «ПИВО» и «ЖЕНА» или «САРАЙ» и «РОДИНА», а потом и эти колебания исчезнут. Короче, оптимизма не прибавилось.
Олег Аскольдович поник головой.
— Твоя правда. Что ж… Теперь в Москву буду записываться. После отпуска может даже согласуют. И по ходу придётся опять азбуку учить… Блин. Пошли, перекурим, — предложил сверхозадаченный лечащий врач Жени Шумейко.
— Не курю, — сказал как отрезал окулист.

Но тут на фоне всеобщего непонимания у Нашего Героя совершенно внезапно появился новый друг.
Так, если бы не произошедшая с Женей оказия, он едва ли заметил приезд в город иностранца, да не какого-нибудь там казаха али белоруса, а настоящего англичанина!
За день до его приезда асбестовская городская газета напечатала заметку о том, что в город в командировку приезжает английский инженер химической промышленности, изучить процессы производства керамических пропантов на одном из местных заводов. Звали этого англичанина Стивен Портер.
Совершенно случайно эта заметка попалась на глаза Кате. К тому времени Женя целыми днями сидел дома, уставившись в монитор своего ноутбука. Он смотрел американские сериалы, фильмы, телепередачи, читал английские форумы. Всё, что происходило за пределами квартиры Шумейко, стало ему как-то безынтересно. Видя то, как муж мучается в одиночестве, Катя «родила» замечательную идею: познакомить Женю с тем самым иностранцем. «Пусть поговорят, развеются…» — решила она и повезла мужа на тот самый завод. Там их долго не пускала охрана, пока не выяснилось, что начальник охраны — муж подруги её соседки.
— Это сюрприз для тебя. Сейчас я тебя кое с кем познакомлю.
— Surprise! You know I like your surprises…
Отыскать иностранца оказалось несложно — тот сидел в заводской столовой и ворочал вилкой подозрительного вида котлету.
— Здрасьте, — поздоровалась Катя. Англичанин показался ей лет на семь старше своего возраста, а было ему почти как Жене — двадцать восемь.
Иностранец поднял глаза и посмотрел на неё, так же как Женя смотрел на обращавхися к нему по-русски последние несколько недель.
— Hallow. Can I help you?
Тут до Жени дошло с кем это знакомит его жена. Он был готов расцеловать её и носить на руках за такой ценный подарок на фоне такого количества неприятностей.
— Hi, I’m Jack… Shumeyko Jack. And This is my wife Kate.
Удивлённый столь стремительным знакомством англичанин, решил, что так в России принято. Он протянул руку сначала Жене, потом Кате:
— Steven Porter. Just Steve.
Так и состоялось знакомство настоящего англичанина и… ненастоящего. В тот день вдоволь потрещать о том о сём новоиспечённым друзьям не удалось. На ломаном английском главный инженер позвал гостя в производственный цех. Они условились увидеться завтра и сходить в местный паб.
Следующим вечером Женя привёл себя в порядок и отправился на встречу:
— I’ll be late, — крикнуло он жене.
— Окей! — улыбчиво прощебетала Катя. Ей была приятна мысль, что муж восстанавливается после травмы: «Ну вот, бухать начал. Значит скоро и язык вспомнит!»
Встретиться договорились в центре.
— Hallow, my Russian comrade!
— Hi, man!
— Daniel Mihay… — англичанин запутался в очередном русском обществе. — Mihayl;vich told me about you and your injury.
— Yea. It’s just minor technical problem in my brain, — Женя постучал пальцем по черепу. — Let’s go to the pub!
Хотя насчёт паба Женя погорячился, просто это короткое слово совершенно заслонило у него в мозгу слово «пивная», в которой Женя в компании старых друзей так любил позависать.
Беседа текла рекой, пиво тоже.

— Like a bitch…
— Busters… Nuff said. For you! — оба подняли пластиковые стаканы с пивом.
— Senk… You are really from the London, Steve?
Беседа шла полным ходом. Англичанина интересовала Россия сама по себе, как большая и загадочная страна, а Женю — Англия, причём, было в его интересе что-то странное, даже для него самого. Англичанин всё рассказывал, как там живут люди, какие у них проблемы, какие радости. Потом Шумейко рассказывал свою часть истории. В общем и целом этот разговор мог бы считаться идеальным примером культурного обмена, за исключением лишь того, что между собеседниками не было языкового барьера.
— You born in Asbest?
— Yea, but now I am in the ass-best.
Более того Женя разговаривал по-английски с таким хорошим йоркширским выговором, что его собеседник невольно стеснялся своего лондонского «кокни», акцента небогатой части британской столицы. Но кроме выговора в речи Жени проскальзывали десятки американизмов, что делало собеседника ещё более странным, будто бы этот человек родился не в Англии, не в Америке, а где-то посередине — в Атлантическом океане.
— …it doesn’t matter… bleat, — англичанин изрёк что-то по поводу кредитной системы в Европе.
— What? Why are you always talking “bleat”? — это слово переводилось на русский язык как «блеать», но зачем-то англичанин с увеличением выпитого употреблял его в каждом предложении.
— Y;u should tell me about this word, Jack, — улыбнулся Стивен Портер. Но по серьёзному выражению лица Жени понял, что ответил он неудачно. — Sorry…
Об этом слове Портеру рассказали русские инженеры, которые затащили его на пьянку пару дней назад. Характерной его чертой было то, что никакой частью речи оно не являлось и ничего толком не обозначало. Как ему объяснили, это слово используется в дружеской беседе или если надо чтобы поняли всю серьёзность твоих намерений.  Англичанину особенно понравилось, что ставится оно абсолютно в любую часть предложения, что для инглиша, где порядок слов чеканился веками, было как манна небесная. Ещё бы, куда хочешь! Но его асбествоский друг Джэк на это лишь покачал головой.
Так за разговорами прошло час, два, три. Под конец, когда оба языка с выпитого заплетались, пошла совсем уж лирика. Женя почувствовал, что вот-вот англичанин уедет, и станет некому излить душу, да что там — не с кем будет даже поговорить. Мучительно и тягостно было у него на душе.
— Yeastarday everything was so native here and in the morning after road accident too. But now I feel so strange… Like I am on the wrong side now. I walk in my yard, in my city and don’t know what I will doing tomorrow. Understand?
— You’ve forgot your language… It’s really strange… I have no advice to you, man…
Так и разошлись. Женя довёл Стивена до гостиницы, по пути их никто не ограбил. Утром настоящий англичанин уехал в Екатеринбург, а оттуда через Москву вернулся в Лондон. В последующем он ещё долго рассказывал своим друзьям в пятничном ирландском пабе про то, какая удивительная в хорошем смысле всё-таки эта Россия. Ещё бы, не каждый день встретишь русского, который говорит на дикой смеси английского и американского, а по-русски не говорит совсем, да ещё и с чистым йоркширским произношением. После этого поражённые до глубины души английские друзья поднимали массивные пивные кружки на две пинты и, чокаясь, орали:
«For mother Russia!»

«Да как я и сама раньше не подумала?!» — удивлялась Катя. После того как продавщица местного ларька, подруга её подруги её подруги, рассказала о бабке Лукерье из Заречного.
— А как к ней, Валюх, попасть? — поинтересовалась Катя
— Вот её телефон. Договоришься, она тебе скажет, что взять собой.
— Нормуль.
Бабка Лукерья из Заречного давно пользовалась славой областной… да что там областной — целительницей всей земли нашей! И не только целительницей, а ещё знахаркой, провидицей, колдуньей, ведуньей, экстрасенсом, шаманом и так далее и тому подобное. История её восхождения от алкогольного запоя, до живой легенды берёт своё начало в давние времена, когда она, выпив лишку древесной самогонки, начала кричать про огонь, а на следующей неделе у кого-то сгорела хата. С тех пор местные жители и признали в ней сверхъестественный дар, стали ходить поправлять здоровье. Слухи о подобных вещах распространяются быстрее, чем сыпь на мягком месте, поэтому Катя с Женей были в очереди в покосившуюся серую избу Бабки одиннадцатыми.
— What are we doing here?
— Сиди спокойно, — Сказала Катя своему мужу, сидящему на пеньке. — Ноу ворри.
— Don’t worry, — поправил он Катю.
— Да… Ес… Сиди, скоро уже.
Наконец, очередь дошла до них.
В тёмных сенях бабка Лукерья взяла свои законные пять тысяч и принялась «исцелять». Сначала она водила по Жениному лицу подорожником, потом одуванчиком, попутно она бормотала что-то невнятное, и не только для новоиспеченного англичанина Жени, но и для Кати, заворожено наблюдавшей за процессом: «Рука, колодец, кошачий хвост. Дорога, ручка, кривой погост». Бабка Лукерья стала обрызгивать Женю какой-то пахучей гадостью.
— На, доча, отвар, — Она протянула Кате трёхлитровую банку с этой самой коричневой жижей. — Будешь давать это ему два раза в день: утром с петухами и вечером когда солнце померкнет. А пока пьёт приговаривай: «Земля-песок-трава верни любимого туда». Потом вот тебе заговоры, за них ещё две тыщи. Чуешь? И на следующей неделе приходи, мне целебные кишечные свечи с севера привезут. Они ещё по тысще каждая… Так, хочешь, доча, венец безбрачия с тебя сниму.
— Так я за этим замужем! — Не удивилась Катя. — Мне для него никаких денег не жалко!
— А! Тогда идите по добру по здорову.
Вечером Катя поставила перед Женей стакан с той самой мерзкой жидкостью из трёхлитровой банки. Но Женя сморщился и изрёк:
— I am not going to drink this muck!
— Вот ещё, не вороти нос. Ты же хочешь вылечиться? — за этим последовал полиязыковой бессмысленный скандал, результатом которого стало то, что Женя слил трёхлитровую банку в унитаз, смыл и побрызгал яблочным аэрозолем, а Катя не пустила его в спальню, всучила постельное бельё и отправила спать на диван.
— This is not life, Kate! We need to do something!
— Ты не хочешь мне ничем помочь! Грёбаный английский язык!

С английским языком у Кати были свои счёты ещё со школы. Там его преподавала полная учительница Елизавета Михайловна, которую Катя, тогда ещё Лактионова, считала дурой.
— Ху из он дьюти тудей? — Спрашивала училка своим ноющим тенором. — Лактионова не вертись к Шумейко, а отвечай.
— Ну, я, а чё?
— Да ничё! И не якой тут мне. Надо отвечать: «Ай эм он дьюти тудэй!»
— Ай эм он дьюти тудэй… — пробормотала Катя.

Возвращаясь в настоящее время (в Present Perfect), хочется отметить, что в жизни Жени Шумейко с недавних пор появилась новая цель, которую после долгих размышлений он решил изложить супруге. Для этого он выбрал момент, посадил Катю за компьютерный стол, а сам встал в середину комнаты.
— Kate, honey, we need to talk, OK? — Он посмотрел на Катю — та кивнула. — OK.
И он произнёс длинную и вдохновенную речь, в которой высказал не только то, что держал в себе последние недели, но и поделился самыми очевидными, как ему показалось, планами на будущее. Прямо как на корпоративных планёрках он старался ничего не упустить, чётко и доходчиво изложив каждый аргумент «за».
Пока Женя говорил, у Кати был такой вид, будто она чутко осознаёт каждое сказанное им слово. На самом деле, она не поняла вообще ничего, кроме слов Англия и Лондон, и лишь по интонации догадалась, что речь о чём-то серьёзном.
— Лондон?
— Exactly!
— И что там? Моя твоя не понимает.
Женя понял, что Катя не поняла и перешёл к плану «Б». Он подошёл к компьютеру, зашёл на известный сайт мгновенного перевода. Там он напечатал главную мысль своей речи. Сайт в качестве перевода выдал следующую комбинацию слов: «Мы», «быть», «ехать», «жить», «в», «Лондон».
— Жить?! — до Кати наконец дошло, такого поворота она не ожидала. — А деньги?
— Don’t worry about money. I’ve thought about everything! — Угадал он первый вопрос любимой.
В следующие дни Катя испытывала противоречивые эмоции. С одной стороны, кружилась голова от того, что она, провинциальная девушка, приедет в Англию, увидит там Козелей и Эйфилеву башню, своими ногами сможет пройтись по Бродвею. С другой, появились какой-то непонятный страх, еле осязаемая в глубине души тревога. За советом Катя пошла не к кому-нибудь, а к маме.
Мама высказалась вполне однозначно:
— Тьфу! В дурку ему нада, а не в Англию!
— Ма… Он там бизнес откроет!
— Ага, найдёт себе англичанку, а тебя дурёху бросит проституткой. Вон как в телевизоре показывают!
— Мы нормально там жить будем! — между рыданиями мямлила Катя.
— Ага, жить! Ещё чё удумала! Без языка-та, без денех? — мама у Кати была боевая и никогда не упускала возможности доказать человеку свою правоту и его неправоту, пусть порой и с сущим обилием мата. — Так как же ты там?!
— Ма… — вытирая слёзы, продолжила перепалку Катя.
С матерью она как бы так и не согласилась, но когда вышла из подъезда в голову ей стукнула мысль:
«Ой, а как же я там?»
И было это внезапное «ой, а как же я там» убедительнее любых других аргументов её матери и любых контраргументов Жени, уже паковавшего вещи.

На следующий день Катя, уже не на шутку встревоженная планами мужа, кинулась в больницу. В кабинете её встретил совсем другой врач с густыми чёрными усами.
— Здрасьте, а где Олег Адольфович?
Врач вздохнул.
— Олег Аскольдович, наконец-то, выбрался в отпуск. Я за него, девушка.
— А как вас…
— Василий Махмудович.
— К-катя… — неуверенно представилась Катя, она вообще была какой-то растерянной. — Я… это… В общем, вы не поверите…
— Больше металла в голосе, Катя, — приободрил девушку Василий Махмудович. — Так, вы жена Евгения Шумейко, который после автокатастрофы месяц назад полностью забыл русский язык и говорит теперь исключительно на английском из-за того, что перед ударом слушал аудиоуроки «Йоркширской школы английской словесности». Я всё верно изложил?
— Да… — кивнула Катя.
— Я вас слушаю, Катерина. Какие-то осложнения?
— Да, нет…
— А что тогда?
— Ну… Я хотела… — растерянно начала Катя, но потом собралась с мыслями и твёрдо выпалила. — Когда мой муж вернётся обратно?
— Вы о выздоровлении?
— О полном!
Василий Махмудович откинулся на спинку стула, приложил указательный палец к подбородку и уставился поверх Кати — в общем, принял позу человека, готовящегося изречь всё, что наразмышлял:
— Случай у вас действительно одиозный. Однако для понимания запуска механизма выздоровления мы должны понимать и механику самого заболевания. Тем временем как у нас коллегой, хорошо знакомым вам Олегом Аскольдовичем, отсутствует консенсус по фундаментальному вопросу причин подобной симптоматики. Мой коллега стоит на том, что болезнь вашего супруга вызвана травмой черепной коробки, которая каким-то образом повлияла на полушария головного мозга. Я же уверен в том, что сотрясение мозга вашего мужа тут практически не задействовано. Это скорее яркий и необычный пример классического post-traumatic stress disorder. Это стресс вызванный какими-то гиперэкстремальными ситуациями, на которые потом накладываются другие семейные, например, проблемы. Не знаю в какой степени тут можно говорить о психосоматике…
Прошло минут пятнадцать, которые теперь спокойно можно выбросить на помойку. Речь доктора оказались для Кати не доступнее, чем английский мужа. Позже домой она отправилась ещё более растерянной, чем пришла.
— …Пока процесс лечения не то, что до конца, даже до начала не продуман. Мы с коллегой даже шутили, мол клин клином вышибают. В самом деле не в авто же катастрофу ещё раз его отправлять? — доктор иронично улыбнулся скорее всего в надежде на то, что собеседница оценит перл.
— Вы извините, доктор. Просто я так мало в этом понимаю…
— Пустяки! Рад был помочь.
Как ни крути, а клятву Гиппократа Василий Махмудович в этот день таки нарушил, за что впоследствии получил нагоняй от Олега Аскольдовича. Обрушив на Катин мозг столько новой и непонятной информации, он, сам того не подозревая, поселил в её голове совершенно дикую мысль, краткий пересказ которой звучал так: «Он притворяется». Первая реакция на эту мысль была у Кати правильной: «Да ну, бред!» Но коварная мысль из Катиной головы уходить не захотела, и уже к вечеру у неё началась истерика, слушали которую соседи за стеной, соседи под полом и соседи над потолком.
Она картинно открыла окно в кухне и встала на подоконник:
— ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ?! ПРИЗНАВАЙСЯ!
— Kate! What are you doing?!
— ТЫ ЖЕ ВСЁ ПОНИМАЕШЬ, ПРОСТО ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я УШЛА ОТ ТЕБЯ! САМА!!! — это были крики вперемешку с рыданиями!
— I have no idea, what are you talking about!
— Я ЖЕ ВИЖУ, ЧТО ПРИТВОРЯЕШЬСЯ!
— Close the window, baby, I don’t want you fly out here!
Он подошёл, взял жену на руки и тихо понёс на диван в большую комнату, а та рыдала на его плече ещё весь вечер.

«Экстремальные времена требуют экстремальных мер» — верно как и то, что за свои чувства нужно бороться. Те, кому не хватает на это смелости, зачастую обречены на одиночество.
К этой ночи Женя уже запаковал все вещи, заказал через «Интернет» авиабилеты от Екатеринбурга до Москвы и от Москвы до Лондона и уже готовился ехать их выкупать. Через сеть же забронировал небольшую съёмную квартирку на окраине Лондона. Отослал резюме в компании его профиля, даже записался на собеседования. На один из ближайших дней он назначил прощальную пьянку с друзьями и прощальный ужин с родителями. Короче, к отъезду всё было готово. Всё кроме Кати.
Чем рьянее её муж продумывал и организовывал их переезд в Лондон, тем сильнее был её ужас перед надвигавшейся неизвестностью. Как оказалось, может у провинциальной девушки и было юное желание «покататься по миру», но уезжать навсегда к чёрту на кулички, в страну, язык которой у тебя ассоциируется с вредной школьной училкой…
— Разводись, Катюх, тут уж ничего не поделаешь…
— Да не могу я, Ирок…
— «Люблю»?
— Люблю! — кивнула Катя и продлжила лить слёзы в телефонную трубку.
— Кать, сама же знаешь, раз мужику в голову долбануло, так потом никаким клином не вышибешь…
Но на этом месте всё изменилось. Следующий день Катиной памяти то и дело крутились две фразы две фразы: первая — Василия Махмудовича: «В самом деле не в авто же катастрофу ещё раз его отправлять»; вторая — подруги Иры: «Никаким клином не вышибить…» — всё это выродилось в жестокий, но вызванный острой необходимостью план.
Пока ничего не подозревающий Женя готовился окончательно погрузиться в пучину чужбины, его англо-саксонскому красноречию готовилась настоящая расправа!

Всё произошло через два дня, когда ночь окутала город Асбест. В темноте комнаты на супружней кровати лежали они: он и она. На кухне тикали часы, в ванной из крана раз в десять минут падала капля.
Женя Шумейко спал крепким сном, изредка переворачиваясь с бока на бок… Наверное, ему снился Биг Бен. Он не знал, что жена уже тридцать минут собирается с духом, дабы начать нечто совершенно экстраординарное. Она выждала удобный момент и нежно потянула сильные руки мужа за спину. Послышался щелчок. После него Женя во сне дёрнул рукой, потом ещё раз, а проснулся он уже от того, что его волосатые ноги обматывали строительным скотчем.
— W.T.F.! — возмутился Женя, он опять дёрнул руку, но почувствовал, что что-то её удерживает, и когда понял что именно — оторопел. Это были самые настоящие наручники. — Hey!
— Тиха! — гаркнула Катя и засунула ему в рот скрученную в шарик пару его же шерстяных носков.
Далее, поднатужившись, она усадила Женю в припаркованный возле кровати кабинетный стул с колёсиками. У неё уже был опыт перетаскивания тела мужа в пространстве, достаточно было вспомнить прошлый новый год.
Женя практически не сопротивлялся. Когда его приматывал скотчем уже к стулу, он решил, что жена так необычно его разыгрывает и даже с носками во рту улыбался. Колёсики офисного стула покатили его в соседнюю комнату. И именно там он понял, что намечается что-то действительно серьёзное, так как Катя достала сигарету и закурила, а не курила она уже давно.
— Ну вот, котя, мы и приехали, — Она указала на гостиный стол со скатертью. — Похоже другого выходы у нас нет.
Увидев, что там лежит, Женя стал вырываться, но строительный скотч и наручники держали крепко.
Наручники, кстати, Катя взяла у Ирки, у которой те были припасены «на особый случай». «Будете играть в шерифа и проститутку?» — ехидно поинтересовалась Ирка. В ответ Катя буркнула что-то несуразное, чуть ли не о «хозяйственных целях».
Так вот, на столе друг рядом с другом аккуратно лежали:

2) колотушка;
3) пустая бутылка из-под российского шампанского (шампанское Катя предусмотрительно слила в трёхлитровую банку);
4) потом уже Женя заметил в углу ещё и штыковую лопату.
Всё тяжёлое, всё бьющее. По спине у него пробежал холодок.
Катя закрыла дверь в комнату, будто в квартире был кто-то ещё.
— Только заори мне, — почти умоляющим тоном погрозила она и вытащила носки изо рта у мужа.
— Ouch, Kate! I was so frightened… Not bad joke… Really…
Всё сказанное Катя пропустила мимо ушей. Впрочем, она бы не поняла, даже если захотела.
— Так, в лучшем случае он очнётся, обматерит меня… по-русски и поколотит, а в худшем сделаю из него дауна и отправлюсь на зону. Назад пути нет! — сказала она самой себе и обратилась уже к мужу: — Женя… Зайчонок, ты меня понимаешь? — Она взяла мужа за щетинистый подбородок и направила его лицо к себе. — Если понимаешь — подмигни!
Но Женина испуганная физиономия не поменялась.
— Are you kidding me? Honey, It’s not funny! Let’s end this ride now!
— Слушай, я пыталась… Думала, что всё будет нормально, но ты…
— Kathryn…
— ТЫ не хочешь меняться! КАК ВСЕГДА! Упрямый тупой мужик, — это было сказано с нескрываемой чисто женской обидой в голосе.
— I don’t… — начал было её муж, но у Кати от английских слов голова пошла кругом:
— Заткнись! Ты и по дому мне помогаешь и в постели всё как надо, но… ТЫ НЕ ТОТ!
— I don’t understand you! — наконец вставил слово Женя. — I am your husband and you have to listen me! Start to learn ehglish!
— Какой ещё инглиш?! Ты сдурел?! Ты же русский, Женька!
— OK. You are telling me about London, aren’t you? And you don’t want to go there because your stupid mother don’t want this. Yes? Send her to three Russian letters and we going to my friend Steve Porter!
— Какой он тебе френд?! Я твой френд! Колян, Володя, Саня, да даже Ромыч Еремеев — вот твои друзья! Какая же я дура, что свела тебя с ним! Дура… Дура!
— You are kidding me, aren’t you? Yes?
— Нет… Не «ес», — раздражённо сказала Катя и схватила орудие номер два —  колотушку. — Я верну тебя прежнего. Ради нас!
Тяжело дыша, Катя замахнулась колотушкой. Женя зажмурился.
— No! Look at me… Look at me, baby! IT’S ME! And I want to be myself! Please!
Если бы Катя Шумейко решила довести ситуацию до полного абсурда, она бы вспомнила, что во время ДТП Женя слушал уроки английского, и для чистоты эксперимента поставила бы какую-нибудь нашу русскую песню вроде:

«Поезд в Магадан! Поезд в Магадан!»

Катя ещё сильнее замахнулась, но… бессильно опустила колотушку. По лицу у неё опять потекли слёзы.
— Ну почему?! ПОЧЕМУ?! Такой же мужик ведь был! И надо ж было превратиться в такого дол***ба! За что мне?! ЗА ЧТО, ГОСПОДИ?!
Женя вздохнул с облегчением.
— I knew… — шептал он.
— Бедненький, — вытирая горькие слёзы вслух рассуждала Катя. — Да, кому он теперь нужен? От него и дети какими-нибудь поляками родятся… И всё, что угодно. — Она осторожно взяла сковороду. — Нет, я должна бороться! Мы ж женились, ты ж меня возле памятника «Европа-Азия» на руках носил! Я должна…
Сковорода является круглым приспособлением для жарки пищевых продуктов с плоским днищем и ручкой, вес: до нескольких килограмм. На ней можно приготовить яичницу, сосиски — и ещё много всякой вкуснятины. К сожалению, иногда в условиях «кухонного бокса» в неблагополучных квартирах, а для семьи Шумейко до этого дня даже намёк на насилие был немыслим, она используется как оружие защиты/нападения в руках женщины против превосходящего по физической силе мужчины в состоянии алкогольного опьянения. Сейчас она в руках отчаянной любящей девушки, желающей вернуть своего горячо любимого мужа обратно в родную языковую среду. Дела…
Женя замер. Напряжённый, связанный он испуганно смотрел во влажные глаза супруги.
— You love me. You don’t do this… — сказал он тихо. — And I… love… you… Kathryn.
Но тут в её мозгу что-то щёлкнуло.
— МЕНЯ ЗОВУТ КА-А-А-ТЯ! — заорала она и занесла сковороду над головой.
— Help! Somebo…
Женя не успел закончить последнюю фразу. Удар пришёлся чуть выше лба. Сковорода была большая и тяжёлая, да и замах у Кати получился. Её муж вместе со стулом упал и бонусом долбанулся затылком о трубу отопления.
Что было дальше? Приближались сирены уже знакомой нам по началу рассказа скорой с тем же самым крутым водилой.
После сокрушительного удара сковорода сама выпала у Кати из рук. И она бросилась к мужу и, проливая горькие женские слёзы, стала перебинтовывать ему голову. То и дело она гладила его по мокушке, прислонялась щекой ко лбу, мягко целовала бинты на свежей кровоточащей ране…

Врач Олег Аскольдович с новыми силами, и бодрыми мыслями возвращался на работу после «турецкого похода». Беззаботно отдохнув с семьёй в Анталии, а не на Челябинских озёрах на грядках у родителей, он был готов к новым трудовым подвигам на поприще народного здравоохранения. Всё те же пациенты умные, дурные молодые, пожилые жаловались ему на болячки, либо отчитывались о ходе выздоровления, донимали назойливыми просьбами, либо предрассудками, ворчали и благодарили.
И вот те на, в первый же рабочий день и Василий Махмудович, и Александра Анатольевна поочерёдно звонят ему во время обхода, просят зайти в определённую палату и произносят фамилию Шумейко.
«Весь отпуск старался о нём не думать», — констатировал Олег Аскольдович. Он продолжил обход, а Шумейко оставил на предобеденный период, но уже через час, когда пациенты были осмотрены и оставался лишь вал бумажной работы, любопытство доктора взяло верх. Он отправился в соседний корпус.
На подходе к палате его встретила Маргарита Ивановна с тарелкой гречневой каши:
— Ему гречи не треба, — загадочно сказала она.
Олег Аскольдович проследовал прямо в палату. Обстановка там в точности напоминала то, что происходило полтора месяца назад. В углу лежал перебинтованный центровой с района, который за это время успел выйти из больницы и попасть обратно. Туда-сюда между палатами и пациентами носилась Маргарита Ивановна. За окном качало ветвями пожелтевшее дерево. И наконец, на той же самой койке с перебинтованной головой лежал тот самый Женя Шумейко, рядом с ним на самом краешке, чтобы не стеснять выздоравливающего мужа, прилегла и Катя. На ней был белый больничный халат, который выдают навещающим.
Олег Аскольдович застал беззвучную сцену семейной идиллии, её выдавали их полные счастья и взаимной любви лица. Катя мягко гладила Женину щетину и волосы на висках ниже перебинтованных ран. Женя то и дело целовал её ладонь, тихо шептал ей что-то, она шептала в ответ, потом оба смеялись.
— Кхе-кхе, — обратил на себя внимание Олег Аскольдович.
Женя обрадовался
— О! Ну привіт, лікар! Як життя?
— Ё-перноскоп… — само вырвалось у врача со стажем.
— А я тепер новою мовою розмовляю!
Челюсть Олега Аскольдовича распахнулась, да так, что чуть не вывалилась белая жвачка.
— Я вижу…
— Тепер англійського немає, як не було зовсім! Я після аварії і сам злякався… Звикся потім. Хотів навіть до за горб до Йоркшира виїхати. Назовсім з кінцями! Катя, красуня моя, переконала мене... Вона уміє! — Женя подмигнул прижавшейся к нему супруге. Она, довольно улыбаясь, чмокнула его ещё раз в щетинистый подбородок.
— А это что? — врач указал на перебинтованную голову.
Шумейко потёр висок.
— Смутно... Не пам'ятаю нічого… — признался пациент.
— О плиту ночью ударился. Запутался в темноте, — объяснила за мужа Катя.
— Не иначе как там сковорода лежала. Народные методы лечения? — в момент раскусил её врач со стажем. Он уже наслушался от Василия Махмудовича, как безумно радостно заорала Катя, когда первым, что прохрипел Женя, очнувшись в знакомой больнице, было еле слышное: «Бля-я…»
— Добре. Заходь в гості, доктор, поговоримо, вип'ємо!
— А салом угостишь?
— Звичайно!
— Зайду… Но уже после выходных жду на обследовании. Будем дальше сканировать содержимое черепной коробки. Так, украинцы в семье есть?
— Прадід.
— Ясненько, — по-ученому поглаживая бородку, сказал Олег Аскольдович.
— Слухай, спасибі тобі! Ти, лікар, добра людина.
Олег Аскольдович кивнул, достал блокнот и на странице с заголовком «Урал-Йоркшир» сделал какие-то пометки. Он развернулся и со свежим зарядом энтузиазма направился в свой кабинет в соседнем корпусе. Позади него в палате слышалась лишь тихая убаюкивающая речь Кати. Она сильнее прижалась к мужу будто всё ещё боялась потерять и положила голову ему на грудь. На одноместной койке им было немного неуютно, но сознание того, что несмотря ни на что они остаются вместе отстраняло любые неудобства.
— Хохлуша ты мой ненаглядный…  Как же я тебя люблю. Или я тоби люблю… Или ай лов ю… Ах, да какая разница, ты же и так понимаешь, правда? Понимаешь.