Счастье на Седьмой улице

…Тот был умней, кто свой огонь сберёг,
Он обогреть других уже не мог,
Но без потерь
Дожил до тёплых дней.
А ты был неправ – ты всё спалил за час,
И через час большой огонь угас,
Но в этот час
Стало всем теплей.
Машина времени «Костёр»
Часть первая.
I.
Седьмая улица ничем не отличалась от других. Она была не менее серой, чем другие, и чахлых деревцев на ней было не больше, чем на шестой, или на пятой, или на девятой. У неё было только одно отличие от остальных – фольклорный счастливый номер. Улица точно считала себя особенной, и даже более уникальной, чем Девятая, где обитали самые живучие коты.
На Седьмой улице жили обычные люди, которые даже не подозревали о том, что им судьбой предназначено быть счастливыми. И даже та девчушка, которая жила в семнадцатом доме в семьдесят седьмой квартире, тоже не считала себя особенным явлением, хотя и приходилось ей слышать от знакомых, что ей посчастливилось жить по запоминающемуся адресу.
На самом деле с адресом ей не очень повезло, так как её квартира была двухкомнатной малометражкой с тесной кухонькой, где им с мамой и бабушкой приходилось класть на стол только одну руку, чтобы не толкать другой членов семьи. Но гораздо больше девушке не нравились наружные стены её жилища. Дело было в том, что её рабочий стол находился прямо перед окном, под которым угадывалась замаскированная обоями большая змеистая трещина в виде дельты Волги.* Холодными зимними вечерами ноги онемевали под этим столом даже в толстых шерстяных носках, поэтому после того как мама сменила старый развалившийся диван в её комнате новым, оказавшимся менее громоздким и более удобным, стол поменялся местами с синтезатором, и девушка смогла делать уроки спокойно. Но здесь сказалась удивительная закономерность её характера – как только стол был передвинут, девчушка стала гораздо больше времени  предаваться музыкальным изысканиям. Что поделать. Иной раз она сама играла над собой злые шутки!
Так или иначе, несмотря на эти вынужденные перестановки, атмосфера комнаты всё равно оставалась неизменной, как не изменялось и представление Светы об уюте. Для неё олицетворением домашнего очага всегда был настенный светильник над мягким диваном и старая книга с истрёпанными, приятными наощупь страницами под ласковым жёлтым светом лампочки Ильича. Этот неизменный идеал её жизни сформировался в тот день, когда в далёком детстве она впервые перечитала понравившуюся книгу. Оставаясь наедине со своей любимой утопией, она была самым счастливым человеком на земле. Кто знает, может быть, этот тёплый уют создавался контрастом с продувными сквозняками квартиры номер семьдесят семь.
Её дом на родной улице был расположен очень далеко от места учёбы, поэтому Свете приходилось каждый день вставать в шесть часов утра и ехать в свой лицей, вливаясь в пасмурную толпу невыспавшихся москвичей. Света любила наблюдать за пассажирами, пытаться узнать их род занятий или настроение, привычки, интересы. А ещё она любила придумывать про них разные героические истории, в которых главным суперменом была вумен,** очень похожая на неё саму. Так девушка коротала время, пока ощущение радостного ожидания не возвещало ей, что лицей уже близко. Там она тоже была счастлива, там жил её второй идеал – идеал дружеского братства. И, как ни странно, в лицее он был столь же настоящим, как и жёлтый свет лампы дома. Там всегда было радостно среди приятного общества друзей, приятных уроков с добрыми учителями. Лицей был словно кокон, внутри которого не было никаких проблем.
Но стоило только выйти из его привычных стен, как холодный воздух внешней среды обжигал лёгкие невидимым огнём и вечно серое городское небо накрывало девушку с головой, утаскивало в непривычный мир. Хотя как можно назвать его непривычным? Для всех он один и тот же. У каждого есть своё убежище, в котором человек чувствует себя на своём месте, защищённым и уверенным, и так же точно все теряются, попадая в любую другую ситуацию. Значит, внешний мир – это та среда, в которой человеку не по себе. Определение выведено, можно применить на практике.
Во внешнем мире Света думала о своих идиллиях и находила в этом защиту от любых сквозняков. И уже за стеклянными стенами своей крепости наблюдала за происходящим вокруг. Обычно девушка начинала выстраивать вокруг себя невидимый заслон на входе в метро. Уставшая после долгого дня, она размышляла о вечном или тихонько рассматривала попутчиков. Вообще говоря, она отнюдь не была бесчувственной, но её добрая натура заставляла её сопереживать всем и всегда, и это настолько истощало её эмоции, что в какие-то моменты она становилась глуха ко всему происходящему.
Сегодня уроки закончились особенно поздно. Хотя их должно было быть всего шесть, сначала куратор рассердилась на своих подопечных за несделанное домашнее задание и оставила всех после уроков, потом учитель геометрии решил ввиду нескольких пропавших на той неделе уроков сделать сегодняшнее дополнительное занятие общеобязательным. А дома Свету ждали ещё многочисленные доклады, параграфы, задачи. Света ехала в метро, облокотившись на поручень, и с ужасом подсчитывала, сколько часов ей потребуется на работу. По предварительной смете получалось, что успеть всё было невозможно.
Размышления Светы были прерваны на станции Чистые пруды, где ей нужно было выходить. Тихо ойкнув оттого, что чуть было не проехала мимо, девушка выскочила из вагона и ускорила шаг, чтобы не мешать идущим сзади. Влилась в плотную массу, движущуюся к эскалатору и стала решать другую сложную задачу: как вытащить из кармана мобильный, не толкнув соседей. Но вмиг это стало неважным: Света увидела Образину. Женщине, облокотившейся на заграждение у эскалатора, было лет пятьдесят на вид. У неё было злое бородавчатое лицо, низкий рост и прозрачная пластмассовая коробка, в каких дети из американских фильмов носят в школу завтраки. А в этой коробке, лёжа пластами друг на друге, копошились и задыхались штук сорок маленьких тёмно-зелёных черепашек! Толпа относила Свету к эскалатору с неумолимой силой, она даже и не пыталась сопротивляться. Но решение вернуться возникло тотчас же, оно даже не родилось, а просто было будто бы всегда, потому что оставить просто так существование этой страшной картины девушка не могла. Вниз по эскалатору Света бежала, рискуя переломать себе ноги или свернуть шею, с немыслимой быстротой. Достигнув низа, она рванулась к соседнему лестничному полотну. Пулей домчалась она до эскалатора, лавируя между сердитыми пассажирами, и побежала по ступенькам наверх, но была вынуждена остановиться. Тяжело дыша, Света вперила горящий взгляд в светлое пятно станции далеко вверху.
В её голове вертелись планы, один нелепее другого. Сначала она хотела подойти к Образине и прямо сказать ей что-то вроде: «А вы знаете, что несанкционированная торговля карается законом, а торговля животными, занесёнными в Красную книгу, - это уголовной преступление? Либо вы сейчас же отдаёте мне коробку с черепахами, либо у вас будут серьёзные неприятности!» – и тогда бы она пошла с этой коробкой в милицию (или уже в полицию, кто их разберёт), или в зоомагазин, или лучше в Ботанический сад на станции Университет. И даже уже представлялось ей, как она звонит своему однокласснику Лёне Станкевичу, который жил на той улице, и как они вместе стучатся в маленькую хибарку сторожа, где вкусно пахнет помидорной рассадой и где громко пыхтит обогреватель. Представлялась ей и другая картина: как она хватает контрабандистку за рукав и кричит: «Милиция! милиция!», и из центра зала подбегает молодой усатый рядовой, каких много теперь* на каждой станции, и говорит: «Гражданка, пройдёмте в отделение». А потом она идёт с ними и объясняет, в чём дело, и усатый рядовой вытаскивает из сумки сопротивляющейся Образины коробку с полузадохшимися черепашками, открывает её, и те жадно глотают спёртый метрополитеновский воздух. Глаза милиционера становятся сердитыми, он прижимает коробку к груди и всю дорогу до участка молчит. А у себя в кабинете ставит черепах на холодильник (почему-то Свете представлялся рядом с письменным столом рядового холодильник) и грозно говорит: «Пусть с вами толкует начальство».
Как ошпаренная вскинулась Света, завидев изгиб эскалатора и колонны Чистых прудов. Она выбежала на мраморный пол, но Образины нигде не было. Секунду Света стояла в растерянности, но потом хлопнула себя по лбу, в голос назвала себя дурой, обратив внимание семенящих мимо старушек, и устремилась вперёд. Рассуждения её были просты: пока толпа наводняла станцию, Образина не боялась, что её увидят, когда же в зале стало пусто (а поезд ещё не пришёл), ей нужно было где-то прятаться от милиции. Она либо на одном из перронов, либо на другом конце зала. Она ещё не сошла с ума и стоять на месте не будет. Может, она даже заметила Светин взгляд! Света обежала всю станцию, но никого не нашла. Ей вспомнились дела, ради которых она торопилась домой, ей подумалось, что мама наверняка сейчас мёрзнет и переминается с ноги на ногу, ждёт её на улице. Опустив голову, девушка сдалась и, успокаивая себя тем, что сделала всё от неё зависящее, пошла к переходу. Вновь вступила она под сводчатые потолки перехода  и уже достала наушники, как вдруг, откуда ни возьмись, из-за стенда справочной службы вынырнула Образина и суетливыми шажками побежала вниз по ступенькам к Сретенскому Бульвару. Света, стараясь не выдать себя, стала спускаться следом. Образина достала из сумочки зеркальце («Ну зачем такой уродине зеркало? - подумала Света. – Неужто она, как в плохих детективах, ищет за собой слежку?»), и, ещё не успев захлопнуть его и убрать, ускорила шаг. Света тоже ускорилась и поравнялась с Образиной. Та отшатнулась, и в тот же момент к перрону подошла электричка. Образина тяжёлой трусцой побежала вдоль вагонов и прыгнула внутрь одного, особенно набитого народом. Света поспешила забиться следом, но, когда двери захлопнулись, поняла, что Образина пробирается в другой конец вагона. Света хотела последовать за ней, но её прижала к задней двери туша какого-то толстяка, которого, в свою очередь, утрамбовала парочка говорливых тёток. Свете было трудно вздохнуть, не то что пробраться в след за Образиной. Только через три остановки стало посвободнее, но контрабандистки уже и след простыл.
Света расстроилась и погрузилась в хмурые мечты о том, как бы она пыталась пристроить этих черепашек, попади они сейчас в её заботливые руки. Их не взяли бы ни в один приют для животных, организованный энтузиастами, так как сорок штук – это слишком много. Если отнести их в зоомагазин, то половина погибнет из-за всем известного плохого обращения с животными. Тут Света вспомнила «Бетховен», где в большой клетке жил на подаяние покупателей гигантский чёрный ворон, которого подобрали и выкормили работники магазина. Света всегда оставляла деньги в копилке. Ворон смотрел на неё умными добрыми глазами и слегка наклонял голову в знак благодарности. Света попеняла себе за огульное обвинение зоомагазинов и решила не думать больше о беспризорных животных. Но это ей плохо удавалось. Словно в насмешку над девушкой, мозг снова подкинул жалостливую картинку. Свете вспоминались побирушки с собаками. У этих псов всегда были смышлёные глаза и измученный вид. «Ещё бы! – думала Света. – Если бы меня заставляли целый день держать в зубах ведёрко для денег, я бы тоже счастливой не выглядела!». Света слышала, что этих собак содержат в очень плохих условиях, часто даже не кормят. Как бы ей ни хотелось подать милостыню, девушка всегда сдерживала свой порыв и делала вот что: сначала подходила к собаке и гладила её, незаметно ощупывая подкожный жир. Если собака явно не голодала, то в ведёрко подала монета. Нельзя сказать, чтобы побирушкам это нравилось, но Света всегда при таких обстоятельствах напускала на себя такой невозмутимый вид, что никто ещё не сказал ей дурного слова.
Неуслужливое воображение разыгралось не на шутку. Чтобы его утихомирить, Света стала вспоминать деревенские пейзажи. Свою дачу, полуразвалившийся домик на шести сотках, дворик, заросший травой. Вспомнился ей и пруд, в котором местные детишки любили купаться и в котором по вечерам она ловила рыбу с соседским мальчиком. И тут же вспомнилось, как любимица семьи, немолодая кокерка, заслышав выстрелы травматики со стороны участка вечно пьяного соседа, неслась к этому пруду и плюхалась в воду. Света тогда выбегала из подвала, куда они с бабушкой прятались на всякий случай, и бежала босиком по песку, смешанному с гравием и щебнем, ловить собаку. Всё это казалось тогда игрой. Такой весёлой игрой! Вспомнился и несчастный грач, подстреленный всё тем же соседом, в бочке для дождевой воды на крыльце, и облитый бензином забор на душном июльском солнцепёке, и круглое ровное отверстие в окне, с трещинками по краям, и пуля, застрявшая в кухонном столе. Свете было всё равно, когда сосед умер. Только через год, когда она провела на даче спокойное лето, она вздохнула свободно.
Света снова стала бороться с воспоминаниями, но память не хотела сдаваться и заявляла о себе картинами из детства, когда всё казалось весёлой игрой. Тогда она была маленькой девочкой, ничего не понимавшей, не задумывавшейся о том, почему её друг по рыбалке так часто сидел у них в гостиной допоздна и уходил со словами: «Может быть, он уже заснул». Он был старше Светы на шесть дней, но на самом деле ему было очень много лет, гораздо больше, чем ей.
II
Света твёрдо решила не рассказывать дома  том, как гонялась за торговкой черепашками. По зрелом размышлении она сочла своё поведение наивным и детским. Потраченное драгоценное время пригодилось бы ей для выполнения домашнего задания.
За две станции до конечной* Свете позвонила мама и сообщила, что им нужно будет зайти сначала на почту, а потом на рынок. В планы Светы задержка не входила, и положив трубку, она тихонько чертыхнулась. Поезд тащился медленно, словно через силу, как часто бывает за чертой кольцевой линии метрополитена. В детстве Света клала руку на поручень, сосредотачивалась и представляла, как её силы переходят в сердце стучащего движущего механизма и толкают поезд вперёд всё быстрее и быстрее. Сейчас ей уже не приходили в голову подобные дурачества: в пятнадцать лет уже пора глядеть на мир глазами серой массы и обуздывать своё воображение.
Встречавшая Свету мама, Татьяна Юрьевна, стояла на выходе из метрополитена. Напротив турникета за стеклянными дверями, на стене, к которой она прислонилась, висела большая медная табличка, на которой по-русски и по-словацки было написано, что станция была построена в знак дружбы этих народов. Света всегда относилась к этому высказыванию с недоверием и недоумением. Теме, о которой в Марьино слыхом не слыхивали, была посвящена её родная станция, и даже называлась она «Братиславская». Прямо какое-то недоразумение.
Света подошла к маме, поцеловала, и они пошли к выходу. За колонной, в незаметном закутке, привычно лежал бомж, и перед ним привычно стояла бутылка. Каждый раз. проходя мимо, Света сначала жалела этого человека, а потом на неё накатывала волна отвращения. Чуть подальше, у самой лестницы, ведущей на улицу, стояла палатка. Мама подошла купить сигареты. У Светы привычно (слово-то какое страшное!) сжалось сердце. Мама уже четвёртый месяц не могла найти работу, и с каждым днём всё больше курила, и с каждым днём сбережения таяли всё быстрее. Ради справедливости надо признать, что точно также сжималось её сердце, когда она покупала булочку в школьной столовой или когда её  друг заявлял, что он платит, и она соглашалась.
На почте людей, ждущих решения бюрократических проволочек, оказалось немного. Одна женщина оплачивала коммунальные услуги, да ещё трое старичков стояли в очереди за пенсией. Мама попросила Свету встать за женщиной, а сама невесть зачем отошла к банкомату. Один дедушка разговаривал с женщиной за стеклом (как называется эта профессия – сидеть за стойкой на почте и печатать со скоростью улитки?), двое других, по-видимому, супружеская чета, шептались друг с другом.
- Пересчитайте ещё раз, пожалуйста! Должно быть восемь тысяч, - с умоляющей и отчаянной интонацией в голосе просил старик.
Тётенька устало отвечала ему:
- У вас на счету ровно шесть тысяч двадцать восемь рублей, и ни копейкой больше. Забирайте деньги и не задерживайте очередь.
- Но в январе была прибавка, - сокрушался старик. – Должно быть хотя бы семь!
- Не было никаких прибавок, говорю я вам! – отвечала тётенька, повышая голос. – Ничего не было. Свои шесть вы уже сняли, а больше нет. Если хотите, снимите двадцать восемь рублей. Будете снимать?
- Нет, пусть лежат, - старик отошёл от стойки, дрожащими пальцами укладывая деньги в кожаный мешочек, бывший когда-то кошельком.
Женщина, расплачивавшаяся за воду, направилась к выходу, и Света подозвала маму. Та подошла, улыбнулась хмурой женщине за стойкой и начала копаться в своей сумке в поисках нужных бумажек. Женщина со скучающим видом смотрела на эту картину и демонстративно зевала. Вообще Свету всегда возмущало подобное поведение госслужащих, а сейчас ей вдруг стало стыдно. Она представила, как эти люди сидят целый день в своих жарко натопленных конторах и смотрят, как тысяча и один человек роются в своих сумках, бормоча проклятия себе под нос. От такой жизни можно и начать зевать, и заиметь глубокие морщины на ещё молодом лице.
Завершив свою мысль, Света вновь обратила внимание на стариков. Оставшиеся двое счастливо улыбались друг другу и мечтательно смотрели на стенд с открытками, находившийся за спиной вяло печатающей тётеньки.
- Давай купим тебе открытку, - говорила бабушка. – Скоро День защитника Отечества. Не зря же я всю жизнь тебя ждала, могу себе позволить поздравить мужа с праздником.
- Давай. Вон ту, большую, с кремлём на обложке, - указал пальцем дедушка. – На ней ещё танк с позолотой.
- Да что ты! – засмеялась бабушка. – Это же поздравление для танкистов, а ты у меня пограничник.
Бабушка любовно погладила мужа по плечу маленькой сморщенной ручкой.
- Уж и помечтать нельзя, - буркнул дедушка и спросил тётеньку за стеклом: - Девушка, а сколько стоит вон та маленькая открыточка с розочками?
- Двадцать девять, - ответила та, не отрываясь от монитора.
Старик растерянно посмотрел на жену. Она ободряюще улыбнулась и утвердительно закивала головой. Дедушка повернулся к стойке:
- Дайте её, пожалуйста, - и добавил, глядя в пустоту: - у внучки день рождения.
Неизвестно отчего у Светы на глаза навернулись слёзы, и она отвернулась, чтобы спрятать их от нахмурившейся над подсчётами мамы.
***
На улице Света протянула маме перчатки. Та отрицательно покачала головой.
- Надень! – сердито потребовала Света.
- Не нужно, - возразила мама. – Сама лучше надень.
- Я засуну руки в карманы, так теплее, чем в перчатках.
Психологический приём сработал: мама поверила, что не отбирает у своего дитяти драгоценное тепло. А дыхание весны чувствовалось в февральской стуже всё явственней, и от этого ветры, напоенные свежестью и влагой, хлестали по лицам как бешеные. Зима вовсе не собиралась сдавать своих позиций.
Пока они проходили мимо длинных рядов палаток, Света с тоской смотрела по сторонам. Только тот, кто не может позволить себе купить лишнего, знает, какая жажда обладания живёт в их сердцах. И чем человек беднее, тем больше эта жажда. Наверное, в каждом человеке живёт потребность в потреблении, а замечают её лишь те, кто не может её удовлетворить, да и то не сразу. Нужда, она как каток. Наезжает медленно, но расплющивает верно, и с каждым движением всё больше придавливает к земле. Свете казалось, что сопротивление бесполезно.
Мама направилась к ларьку с охлаждённой птицей. В этот момент к окошку продавщицы подошла какая-то тётенька, видимо, тоже работавшая на рынке, потому что из-под расстёгнутой дублёнки высовывался синий фартук. Продавщицы разговорились. Мама деликатно встала позади них, своим видом давая понять, что было бы неплохо завершить разговор поскорее. Конечно, сие действие осталось незамеченным. Света усмехнулась и занялась созерцанием манекена напротив. На нём было чёрное кожаное платье в формате «мини». Самой Свете платье не нравилось, но у неё была подруга, которая любила чёрное, и кожу бы оценила. Уже второй месяц Света ходит мимо этого платья и второй же месяц думает, с каким бы удовольствием купила его для подруги, и с каким удовольствием та бы его носила.
-… и как же ты обходишься? – спросила продавщица птицы свою товарку.
- Как-как, справляюсь потихоньку. Вот говорила я своему оболтусу, как уговаривала его с невесткой раньше детишками обзаводиться. Так бы им квартиру новую дали, а теперь, как говорится, истёк срок акции. А он мне тогда всё твердил: «Да пока мы очередь отстоим, я уже сам на квартиру заработаю». Заработал! Вот теперь сидит и локти кусает, и невестка на моей шее. А мне легко ли, с моей-то зарплатой, а? Сынка, вон, сократили, а невестка отродясь не работала!
- Ой, и не говори! – закивала другая. – Тяжело нам с нашими грошами. Хорошо хоть твой шеф с тебя недостачу не сдирает, а мне каково? И так зарплаты по два месяца не вижу, а если и выдадут, то ещё вычтут сверх меры, и я всё равно в убытке!
- Твоя правда! Ладно, пойду я, а то тебя тут покупатели заждались, - тётенька кинула на маму выразительный взгляд и посторонилась.
Мама с невозмутимым видом попросила показать цыплёнка пожирнее, что и было исполнено. Размеры цыпы маму вполне удовлетворили, и через минуту они уже выходили с рынка, препираясь, кому нести сумку. Лично меня всегда радует, когда люди спорят, кому из них сделать больше, перетягивают труд на себя, а не перекладывают обязанности друг на друга. Это всегда добрый признак, возвещающий заботу и любовь.
Низкое зимнее небо было затянуто обычными для города серыми дымчатыми облаками, но в просветах выглядывала бархатная вечерняя синь. Через несколько часов за тонкой плёнкой засветятся звёзды. Свете их будет не видно, но, подойдя к окну, она будет долго смотреть вверх, и представлять как по ту сторону земного шара, под ясным небом кто-то наблюдает звездопад.
III
На следующий день Света проснулась ещё затемно: ей нужно было торопиться в лицей. Девушка быстро оделась, расчесала каштановые волосы и побежала умываться. Пока мама готовила яичницу, Света собрала портфель и тихо, чтобы не разбудить бабушку, пришла на кухню. После быстрого завтрака девушка машинально сказала «спасибо» и побежала к туалетному столику – краситься. Лёгкий французский макияж был нормой среди лицеисток (среднего и старшего школьного возраста). Наиболее скромные обходились тональником и помадой, кокетки добавляли к этому набору тушь, а те, кто шёл в Лицей не совсем за знаниями, наносили ещё и тени. Света относилась  к сторонникам естественной красоты, но от природы не была красива, поэтому взмах незаметной туши придавал ей тот особый сорт уверенности, с которым легко переносить житейские невзгоды.
- Ты готова? – поторопила Свету мама.
- Да, уже.
Света выскочила в коридор, размахивая тяжёлой сумкой, и стала натягивать пуховичок. Из комнаты вышла бабушка, Катерина Матвевна. Она щурилась спросонья от яркого света и яростно хлопала глазами, прогоняя сон. За ней, недовольно ворча, но виляя хвостом, вышла  рыжая такса. Света наскоро обмотала шею шарфом, и бабушка заботливо поправила ей капюшон.
- Доброе утро! – сказала она. – Мобильные взяли?
- Да, бабуль, - ответила Света, целуя ещё в горячую после сна щёку. Девушка нагнулась, чтобы погладить таксу.
- Марта, иди ко мне! – позвала собаку бабушка и взяла её на руки. – Какая же ты тяжёлая!
- Поставь её на пол! – сердито потребовала мама. – Тебе нельзя поднимать тяжести, ты же слышала, что сказал врач.
- Я сама врач, - отмахнулась бабушка, - и знаю, что мне можно, а что нет. Ей хочется вас проводить, - умильно прибавила она, гладя чёрный собачий нос.
Света закинула сумку на плечо и поспешила выйти на лестничную клетку. Мама в последний раз посмотрелась в зеркало и вышла вслед за дочерью. Бабуля с Мартой на руках замкнула процессию.
- Удачи вам, с Богом, мои девочки, - приговаривала Катерина Матвевна. Если бы тяжёлая такса не оттягивала ей руки, она наверняка принялась бы крестить свою дочь и внучку. Свете никогда не нравились подобные сентиментальные сцены, а в таких обыкновенных ситуациях, как прощание до вечера, суетливое волнение Катерины Матвеевны и вовсе сердило Свету. Она справедливо полагала, что не нужно разводить мыльные оперы на пустом месте. По лицу Татьяны Юрьевны было невозможно прочесть, что она думает по этому поводу, но Свете всегда казалось, что и мама не в восторге от чувствительности Катерины Матвевны.
- Таня, возьми у Светы сумку! – успела ввернуть Катерина Матвевна, прежде чем захлопнулись двери лифта.
- Тяжёлая? – спросила мама Таня, улыбнувшись уголками губ.
- Нет, не очень, - легко соврала Света. Правда, Татьяна Юрьевна и сама могла определить вес сумки, на глаз, но она предоставила дочери возможность делать, что она хочет. Мама Таня была благоразумным родителем.
Света погладила шершавую стенку лифта, испещрённую следами пребывания вандалов, и сказала про себя: «Спасибо, Шурик». Ещё в детстве Света дала имена многим предметам, в основном, техническим устройствам, которые служили ей наиболее часто. Она благодарила их за работу и поглаживала перед тем как ими воспользоваться. К таким вещам относились ноутбук, синтезатор, телевизор, мобильный, лифты, домофон. Да, это смахивало на сумасшествие, однако Света исправно общалась с техникой, и та словно впитывала в себя частицы её души. Старый телевизор больше повиновался словесным командам Светы, нежели пульту; если Света слушала музыку ночью, мобильный извещал её о полуночи звонком будильника; лифт частенько сам открывал перед Светой двери. Света упорно объясняла всё это естественными причинами и не верила ни в какую мистику. А общаться с неживыми предметами её заставляла потребность излить переполнявшую её любовь к миру. Например, когда Света была в плохом настроении, ей и в голову не приходило сказать вещи хоть словечко, зато когда она была счастлива, всему, что попадалось под руку, немедленно сообщалось о его замечательных свойствах и Светиной горячей к нему благодарности. К слову сказать, к живым существам девушка относилась даже с большим трепетом. Господь наверняка устал выслушивать её бесконечные просьбы о благоволении к каждой встречной собаке. Света имела привычку мысленно желать удачи каждому прохожему, что достаточно утомительно делать в таком густонаселённом мегаполисе, как Москва. Света старалась никогда не хмуриться на улице, а если жизненные перипетии оставляли ей такую возможность, улыбалась без причины, свято веря в то, что поднимает настроение всем окружающим. Хотя когда она видела таких же улыбчивых со стороны, при всей своей радости, считала их немножко чудиками.
С утра морозный воздух совсем не казался неприятным, и его обжигающее прикосновение Света назвала весенним приветом, подобно Бильбо Беггинсу из своей любимой книги. Света шла, улыбаясь своим мыслям. Перед ней легла прямая, как стрела, дорога до метро. Фонари ещё мерцали в ореолах золотистого света, казавшегося волшебным в утренней дымке, под ногами блестела ледяная корка. Мама на всякий случай взяла Свету под руку, и они быстро шагали к заветному теплу метрополитена. По левую руку от них находилась красивая ограда парка, где в тени вечнозелёных лиственниц и сосенок стоял памятный камень, поставленный честь всё той же дружбы славянских народов. По вечерам здесь с высокой горки катались малыши на санках. А в беседках сидели парочки, на катке играла музыка и молодёжь играла в салки, по поверхности замёрзшего прудика ходили ученики младших классов, а их молодые мамаши пили пиво, отвернувшись от своих детей. Прошлой осенью ранние заморозки сковали пруд непрочным льдом. Малыши ходили по нему у самого берега. И вдруг послышался треск – мальчик лет шести провалился под лёд. Мимо проходил парень. Он кинулся спасать утопающего, спустился на дрожащий лёд и вытянул малыша за мокрый комбинезон. Когда они взобрались на берег, мамы нигде не было видно. Отыскалась она на другом берегу и, даже не выразив спасителю благодарности, повела насквозь мокрого сына по дорожке прогулочным шагом. В руке у неё было всё то же пресловутое пиво. Света, как свидетель всего этого безобразия, в тот момент была как никогда близка к убийству.
Но сейчас Света шла мимо и ни о чём плохом не думала. Утро было безлюдно и прекрасно, девушке хотелось петь, но её горлу это вряд ли понравилось бы. Татьяна украдкой поглядывала на дочь, и с удивлением отмечала, какое счастливое у неё бывает лицо по дороге в Лицей.
Они вошли в метро, крепко держась за руки: боялись поскользнуться и упасть. Ларьки в переходе были ещё закрыты. Однако по плиточному полу стучали каблуки и ботинки, по стенам деловито сновали тени, переход проснулся ещё раньше Светы и Татьяны Юрьевны. Они прошли через турникет по зелёным проездным: Света по студенческому, а мама по социальному. Эти карточки позволяли здорово экономить на транспортных расходах. В лицее большая часть учеников ездила издалека и обзаводилась студенческими проездными, а большая часть взрослого населения Москвы одалживала карточки москвича у своих пожилых родителей.
Мама всегда брала у суровой тётеньки, которая раздавала газеты, экземпляр «Metro» для себя, чтобы было чем заняться на обратном пути. Света обычно затыкала уши наушниками, реже углублялась в чтение, но иногда на неё находило говорливое настроение, и она рассказывала маме о своих делах: о весёлых историях лицейских будней, о проблемах, людях, привязанностях. Татьяна Юрьевна редко говорила с дочерью и была счастлива, если Света решала поболтать. Обычно же дочка, как большинство подростков, замыкалась в себе и неохотно отвечала даже на вопросы о собственном будущем завтраке. Света искренне любила своих родных, но в их обществе не сильно нуждалась, чем, сама того не подозревая, ранила семью.
… А на одной и той же станции одни и те же лица каждый день. Они ездят по своему маршруту, они видят друг друга каждый день, они почти знакомы. Иногда они приветливо улыбаются, увидев в вагоне привычное лицо, но чаще просто наблюдают друг за другом. Они нередко отрицательно воспринимают присутствие чужих. Некоторые смотрят подозрительно, а потом забывают, как нечто нестоящее их внимания. А другие примут вас с распростёртыми объятиями, тепло улыбаясь, радуясь встрече. И с такой же точно радостью будут провожать вас глазами, когда вы выйдете на следующей станции. И никогда с ними, с этими доброжелательными, приятными людьми,  не понятно, чему они радуются больше: вашему присутствию, или вашему отсутствию. В их мире завсегдатаев одной ветки метрополитена вы чужой. Но совсем другое дело, если вы оказываетесь на своей родной линии, среди примелькавшихся лиц! Сердце невольно радуется встрече со старинными знакомцами. Тёплое чувство греет изнутри, когда оборачиваешься на слишком громкую музыку и видишь, что та женщина снова слушает какую-то симфонию без наушников, приложив динамик телефона к уху. Группа кадетов едет в корпус в понедельник рано утром, как раз в то время, когда Света тоже едет на учёбу. Шумные эти ребята: пихаются, смеются, ругаются и смотрят по сторонам вызывающим, испорченным взглядом. Едут двое дядечек. Одному выходить на Кожуховской, а другому на две станции позже. Оба всегда внимательно и заинтересованно смотрят на Татьяну Юрьевну. Хоть бы разок познакомиться подошли, что ли. Незнакомые лица встречаются редко и исчезают незаметно. Скоро линия расширится, и маленький вагонный мирок разрушится. но пока он ещё живёт. Проездив одним маршрутом два года подряд, Света разучилась запоминать новые лица, и не особенно расстраивалась по этому поводу. Она знала всех своих попутчиков, могла догадываться об их жизни, беспокоилась, если их долго не было видно. В вагонах метро для Светы открывались чарующие возможности для изучения человеческой психологии по жестам и мимике, и она широко их применяла, скрашивая свой путь.
***
Когда Татьяна Юрьевна и Света вышли из метро, небо было уже ярко-лазоревым, лёгкие перистые облака кружились в вальсе с атмосферными вихрями, и всё вокруг было залито лучистым светом. Света с наслаждением вдыхала утренний воздух, успевший наполниться запахом утренней суеты, озиралась вокруг, любуясь родной для сердца улицей, и высматривая заодно лицейских знакомых. Татьяна Юрьевна бодро шагала рядом. На эскалаторе, когда дочка привычно обернулась и осмотрела  толпу в поисках друзей, Татьяна Юрьевна по обыкновению спросила: «Есть ли кто из твоих?» - и получила отрицательный ответ. От сердца отлегло: сегодня она не почувствует щемящей грусти при виде дочери, убегающей вперёд с улыбчивым пареньком или застенчивой девчонкой. Вокруг Светы всегда собиралось много сверстников: она умела очаровать старшеклассников, развлечь одногодок, позаботиться о младших. Татьяна Юрьевна не обижалась, если дочка бесцеремонно бросала её на полпути. Стоило лишь посмотреть в Светины счастливые глаза и увидеть широкую улыбку от уха до уха, как все обиды исчезали без следа, - так сильно радовалась её дочь. Улыбка прорезала задорное личико и, как вспышка молнии, освещала всё вокруг. Все добрые чувства, которые рвались наружу, вкладывала девчушка в этот мгновенный проблеск, и окружающие, чувствуя это, невольно проникались к ней симпатией и заражались её радостью. Нет, наблюдая такие сцены встречи, невозможно было сердиться на дочку. Только на миг появлялось ощущение собственной ненужности, заброшенности, и, как укол иглы, покалывала сердце грусть. Как редко видела Татьяна Юрьевна эту любимую улыбку, обращённую к ней!
Бессчётное количество ног стёрли до основания ледяную корку на улице, и теперь крошками посыпают голый асфальт. Птицы с криком делили между собой батон хлеба, взмётывая крыльями снежную пыльцу. Из французской булочной пахло заварным кремом. Привалившись к стене этой булочной, сидела сморщенная бабулька-нищенка, в ярком платке и с носом картошкой. Света раз в неделю исправно подавала ей милостыню, но сейчас, при маме, не решилась. Татьяна Юрьевна, конечно, ничего бы не возразила, но нужно ли ей знать, каким образом в тяжёлое для семьи время Света тратит карманные деньги? А половина их, надо признаться, оседала в карманах попрошаек.
Света поцеловала маму в щёку  и быстрым шагом пересекла лицейский двор. Вдруг её остановила хлопнувшая по плечу рука. Обернувшись, Света увидела сияющее лицо своей подруги Риты и не преминула улыбнуться в ответ от всей души. Наобнимавшись всласть, девочки вошли внутрь здания, а Татьяна Юрьевна, наблюдавшая за ними со стороны, тихо улыбнулась одними уголками губ и быстрой, как у дочери, походкой направилась обратно к метро.
***
Мысли в голове женщины мелькали не самые радужные. Она как могла старалась оградить дочь от осознания той страшной катастрофы, что медленно, но неуклонно, надвигалась на их семью. Всё золото и серебро, какое было в доме, заложили в ломбард, и выкупать заклад было нечем. Два раза в неделю приходили сообщения от трёх банков с настоятельными увещевания погасить задолженность по кредиту. Татьяна едва успевала платить по счетам, держала в голове неимоверное количество цифр, обозначающих сроки и суммы платежей. Пока удавалось отдалять неизбежное разорение с помощью пенсии Катерины Матвевны, алиментов, присылаемых мужем, и тех восьмисот рублей детских от государства, которые на самом деле ничем не помогали. С каждым годом цены всё росли, зарплату задерживали всё чаще, и вот теперь несчастная женщина осталась с ворохом долговых без работы. Ещё немного, и есть им троим, вместе с собакой, будет нечего.
В метро Татьяне какой-то молодой человек уступил место. Она с ужасом подумала, что, наверное, выглядит уже старухой, хотя на самом деле это было не так. «Мне просто попался джентльмен», - торопливо успокоила себя Татьяна Юрьевна и развернула газету. На первой полосе были какие-то спортивные новости.
Придя домой, Татьяна Юрьевна первым делом села за обеденный стол и вырезала маникюрными ножницами статью под названием «Почему банк может отказать в выдаче кредита». Не то чтобы она собиралась навешивать на себя ещё какие-то долги, а так, на всякий случай. Там было любопытное описание способов проверки своей кредитной истории, а они могли пригодиться. Потом она разорвала конверт, взятый из своего почтового ящика и внимательно прочитала счёт-претензию, возмущённо всплеснула руками.
- Что там? – участливо спросила Катерина Матвевна, сидевшая рядом.
- Я уже оплатила электроэнергию за декабрь. Они мне претензию за прошлый год предъявляют! – Татьяна Юрьевна покачала головой. – Пойду позвоню им, спасу, а то ведь захлебнутся нашими деньгами.
Татьяна ушла в свою комнату, а Катерина Матвевна переваливающейся походкой, как у утёнка, потопала за ней. Пока Татьяна вежливо просила что-то посмотреть, уточнить и проверить, Катерина Матвевна сидела и переживала. Факторы, способные вывести пенсионерку из равновесия, были чрезвычайно разнообразны: от ветра на улице до взрывов в метрополитене, от увольнения дочери до грустного взгляда Марты. Катерина Матвевна почти не слышала, что говорила Татьяна, она только очень нервничала.
- Всё, мамуль. Они перепутали лицевые счета, и Сбербанк отправил мой платёж не туда. Всё в порядке.
- Вот ведь жулики! – возмутилась Катерина Матвевна.
- Не заводись, всё в порядке, - начала было Татьяна.
- А что, мне и слова нельзя сказать? Я своего мнения не имею?!
«Не имеешь, - подумала Татьяна и вздохнула. – Твоё мнение вышло с телевизионного экрана и раздуто либо горластыми оппозиционерами, либо ненавязчивой пиар-кампанией правящей партии. Либо все жулики, либо картошка подорожала, либо от сердечных болезней помогают бананы». Вслух она, правда, ничего такого не сказала и ответила вполне спокойно:
- Чем возмущаться, лучше йод выпей, раздражительность пройдёт.
- Да нужны мне эти ваши лекарства! Работу бы лучше искала!
- Каждый день ищу, мам! – повысила голос Татьяна.
- Ничего ты не ищешь! Вчера вот даже не садилась, - Катерина Матвевна даже привстала, чтобы выглядеть внушительней.
- Всё, прекрати, - Татьяна развернулась спиной к матери, прокатилась в кресле на колёсиках к компьютерному столу и включила ногой процессор. «Всё, что угодно, только бы она замолчала. Я только и делаю, что просматриваю бесконечные сайты, записываю бесконечные телефоны и звоню в бесконечные фирмы! И у неё ещё хватает склероза в чём-то меня обвинять!» - с горечью думала Татьяна.
- Ладно, я пойду сварю компот, пожалуй, - удовлетворённо проворчала Катерина Матвевна, вероятно воображая, что дочь вняла её увещеваниям и села искать работу исключительно благодаря её бдительному настоянию.
Татьяна встала, подошла к окну и стала наблюдать, как медленно стираются утренние краски и солнце, возносясь всё выше, возвещает начало дня. «Я не могу больше, прошептала женщина, коснувшись губами холодного стекла. – Не могу больше, не могу. Господи, не могу!». Татьяна повернулась к иконам, висевшим в углу над компьютером. У святых были спокойные лица, одежды висели на них спокойными складками, глаза смотрели мертво и умиротворённо. При взгляде на них внутри Татьяны закипела злость. Она сделала  в их сторону сметающее движение рукой, лицо её исказилось горечью и яростью. Но нарисованные лица были всё так же спокойны. Татьяна долго стояла, глядя на святых и глотая обиду, потом в сердцах отвернулась, легла на диван и стала смотреть в потолок. В голове её не было ни единой мысли. За окном солнце медленно приближалось к зениту.
***
У Светы выдался замечательный день. Сначала были семь лёгких и светлых уроков: учителя шутили, ученики болтали и смеялись, ручка сама записывала лекции, а мозг быстро и без напряжения впитывал в себя информацию. Перемены она провела с Ритой в кабинете их классной руководительницы, Вероники Андреевны. Попутно Света помогла Веронике Андреевне отправить директору какие-то фотографии по электронной почте. Компьютер постоянно «зависал» и выбрасывал пользователя из сети в самый неподходящий момент. Они все вместе посмеялись и распекли допотопную машину за несообразительность. А ещё Света встретила в коридоре своего друга-десятиклассника, Антона, и договорилась с ним о партии в шахматы. Конец дня Света провела в спортзале, наблюдая, как женская сборная лицея по футболу (а вместе с ними и Рита) гоняет мяч по полу. Уходя из лицея девочки прихватили с собой Антона, и весёлая компания отправилась гулять.
Около семи Света и Антон проводили живущую рядом Риту и поехали домой на подземке. В вагоне нашлись два свободных места, и ребята поспешили их занять. В следующий момент Света раскаялась в этом. Справа от неё дремал бомж, источая мерзкие фимиамы. Антон прошептал ей на ухо:
- Может, поднимемся?
Света отрицательно покачала головой.
- Ты уверена? - с сомнением переспросил парень, но Света не изменила мнение.
Когда они вышли из вагона после шести станций без воздуха, Света, не дожидаясь вопроса, объяснила:
- Если бы мы встали, то этот человек понял бы, что из-за него. Нельзя так унижать в людях чувство собственного достоинства.
- И из-за этого мы полчаса мучались? Свет, тебе не всё равно, что он подумает? По-моему, он вообще спал!
- Нет, не всё равно.
- И для тебя норма ставить чужие интересы выше своих и тех, кто тебе дорог?
- Он пострадал бы больше, чем пострадали мы.
- Света, очнись! Заботиться нужно только о себе, о своих родных и друзьях. О тех, кто потом вернёт тебе эту заботу. Тебя не хватит на весь мир, ты сгоришь в собственном пламени, и никому от этого не станет лучше.
- Мне станет лучше - от чувства выполненного долга, и давай сменим тему, ладно?
- Я беспокоюсь за тебя, - серьёзно сказал Антон, заглянув в глаза подруге.
- Спасибо, я ценю это, – смущённо сказала она. – Но всё же я разберусь с этим сама.
Ребята расстались на переходе, пожав друг другу руки. Света быстро забыла об их споре, осталась только эта проникновенная фраза: «Я беспокоюсь за тебя». Света, окрылённая счастливо проведённым временем, широко улыбалась, и ей было совершенно всё равно, что другие пассажиры косо на неё смотрят.
***
Перейдя на свою линию, Света позвонила маме и сказала, что её сегодня провожает Антон и встречать её не надо. В этой маленькой лжи не было злого умысла. Просто Света хотела сохранить свою счастливую полугрёзу как можно дольше и насладиться широким тёмным небесным куполом в одиночестве.
Лестница, скользкие ступени. Света взлетела наверх, шагая через ступеньку. На мгновение она представила, как забавно она должна выглядеть со стороны, и улыбнулась. Света любила дурачиться: и одна, и в компании. Перешагнув последнюю ступеньку девушка почувствовала в ногах удивительную лёгкость. Стеклянная дверь от порыва ветра сама раскрылась перед ней. Свету несло вперёд, как на крыльях.
Холодный ветер растрепал выбивающиеся из-под шапки пряди и заполз под пуховик. Было уже по-ночному темно, и только отсветы жёлтых фонарей выхватывали из клейкой синевы куски асфальта и кирпичные стены. Света не боялась ходить вечером по улицам, в такие минуты её охватывало задумчивое, философское настроение. Света любовалась золотыми отсветами на тонком льду, как вдруг ей бросилась в глаза тёмная, сжавшаяся фигура, сидящая на каком-то ящике перед плоским лотком. Света немного сбавила скорость, чтобы получше разглядеть странное явление. Им оказалась сгорбленная, но ещё крепкая женщина, на вид лет семидесяти, закутанная в потрепанное чёрное пальто, из-под которого выглядывали ноги, замотанные по старинке портянками. На голове женщины была белая вязаная шапка, сверху накинут капюшон. Руки бабушка спрятала в рукава и держала их перед собой – получалось что-то наподобие муфты. По ней было видно, что она очень замёрзла. На лотке перед ней лежали луковицы, солёные огурцы и квашеная капуста.
У Светы невольно сжалось сердце. Она автоматически продолжала идти вперёд, но всё её существо словно приклеилось к пожилой женщине, сидящей у выхода из метро. Видно было, что она очень бедна, она нищенствует. Значит, подобным способом она надеется заработать на завтрашний хлеб. Но время уже позднее, на улице никого нет, да никто и не прельстится её незамысловатым товаром. Возможно, её вообще не заметят в такую темень. Ей очень нужны деньги, но что она выручит, даже продав всё это «богатство»? Но главное не в том, что она нуждается в помощи. Даже находясь в таком ужасном положении, бабушка не уронила себя ни перед другими, ни перед самой собой. Она не стала просить, а честно пытается заработать себе на хлеб.
Света резко развернулась в обратную сторону, шаря по карманам в поисках денег. В результате набралось чуть больше сорока рублей. Света горько пожалела о деньгах потраченных в столовой на булочку и чай. Она же была совсем не голодна, и, получается, что она отобрала у старушки необходимое. Каким образом отдать ей эти несчастные сорок рублей?
Завидев тёмную фигуру, нахохлившуюся от холода,  Света направилась прямо к ней. Фигура шевельнулась, шевельнулось сердце  у девушки в груди.
- Здравствуйте! Скажите… - Света быстро взглянула на товар, - а сколько стоит у вас лук? – девушка указала пальцем на самую большую луковицу.
- У меня нет лука, это чеснок, - сказала старушка, и на лице её было написано отчаянное беспокойство, словно её морщинки сложились в слова: «Неужели она ничего не купит?».
Света поспешила исправить оплошность и деланно весёлым голосом сказала:
- Тогда в какую цену чеснок? – девушка пыталась улыбнуться, но лицевые мышцы не слушались, и она перестала, боясь изобразить гримасу.
- Десять рублей, дочка, - радостно промолвила женщина.
«Господи, как чудовищно мало!» - пронеслось в голове у девушки.
- Хорошо, - Света на секунду замялась. – Бабушка, на самом деле мне не нужен чеснок. Просто мне кажется, что вам очень нужны деньги. Поэтому, вот, возьмите, пожалуйста! – Света мягко взяла её руку, вложила в неё сорок рублей и согнула озябшие пальцы. На глазах у бабушки выступили слёзы:
- Ох, спасибо, девочка, дай Бог…
- Храни вас Господь, будьте счастливы, - быстро промолвила Света и пошла прочь, не оглядываясь. Бабушка секунду смотрела ей вслед, потом перевела взгляд на монеты у себя на ладони, а когда подняла голову, Света уже скрылась за углом.
Отойдя на достаточное расстояние, Света позвонила маме, сказала, где она сейчас и что скоро она будет дома. После этого девушка попыталась вернуть прежние беззаботные мысли, но это не получалось, и она сдалась.
Как долго сидела эта несчастная на морозе, глядя на проходящих мимо равнодушных людей? Как остро чувствовала она своё одиночество и беспомощность! Кто мог услышать её безмолвные мольбы? Она молилась о чуде, а поводом для надежды был только жёлтый фонарный отблеск на тонком льду.
IV
Света, разумеется, забыла про всё на свете, и в том числе про холод. Поэтому, когда верхняя пуговка пуховичка расстегнулась, обнажая голую шею, она этого не заметила. Иммунитет у Светы всегда был слабый, и не было ничего удивительного в том, что она заболела. Девочка, давясь кашлем, ещё два дня ходила в лицей, а потом слегла окончательно. Возможно, по вине большой трещины в стене её комнаты, но с каждым днём ей становилось всё хуже. Мама и бабушка были с ней ласковы и не ругались между собой. Девушка много спала. Сны становились всё реалистичней, а пробуждение казалось сном. Словно в наркотическом опьянении, Света уплывала всё дальше и дальше от мира сущего. Осложнения пришли в виде болезненного отита. Одно ухо совсем перестало слышать; Света ощущала бы себя абсолютным овощем, если бы не ежедневные звонки Антона. С каждым днём движение жизни уходило всё дальше, выкинув Свету за борт. Она жила от звонка к звонку.
Когда после трёх недель упорной борьбы с вирусом температура спала, домашние немного успокоились и вернулись к своим запущенным делам. Света коротала время за чтением книг. Однажды, уткнувшись в сборник Оноре де Бальзака, с наушником в здоровом ухе, она услышала голоса. Свете это показалось немного пугающим. Она сделала музыку потише. Ну конечно! Это же мама с бабушкой разговаривают на кухне. Ещё секунда размышлений – Света вставила наушник в больное ухо. Звук слышался ясно и чётко. Да она же выздоровела!
Света, переполненная радостными эмоциями, поспешила в кухню сообщить новость своим. Но у притворенной двери резко затормозила, прислушиваясь к разговору.
- Может, уборщицей пойти работать? – неуверенно спросила мама.
- Нет, куда же тебе с твоим здоровьем! Подожди, найдёшь ещё, - ответила Катерина Матвевна.
- Уже нет времени ждать. Долги растут, а платить нечем. Ты хочешь, чтобы нас выселили из квартиры?
Женщины помолчали.
- Почему ты крестик не носишь? – спросила вдруг Катерина Матвевна. – Крестик нужно носить.
- Я его уже заложила, - отчуждённо промолвила Татьяна.
Света посмотрела на кольцо из белого золота у себя на пальце, с которым никогда не расставалась. Девушка отошла от двери. Она знала, что не отважится предложить под залог своё кольцо – представила, как отреагирует на подобное предложение мама. Вспомнила, как незадолго до болезни мама забрала у неё из шкатулки несколько золотых изделий и сказала, что всё золото в доме должно храниться в одном месте. Догадалась, где сейчас эти вещи «хранятся». Неужели мама думала, что она не отдаст? Или просто не хотела, чтобы Света сожалела о них? До чего нужно было дойти, чтобы заложить свой крестик? На каком рубеже они стоят? Интересно, неужели до Светы могут добраться органы опеки и попечительства?!
Вдруг в её голове что-то щёлкнуло, и на немой вопрос «Что делать?» Света нашла ясный ответ. В их доме каждый выполнял свою функцию. Мама зарабатывала деньги, бабушка следила за домом, Света училась и веселила их. Сейчас ни одна из них не выполняет своих обязательств перед другими, механизм простаивает и ржавеет. Но в том, чтобы запустить часть его шестерёнок есть смысл. Сегодня же она сядет за уроки. А пока сделает самое важное, то, чего она уже давно не делала.
Света пришла на кухню и приоткрыла дверь:
- Можно?
Бабушка всплеснула руками:
- Ты встала, раздетая! Тебе не холодно? Таня, закрой окно.
- Не надо, я здорова, - улыбнулась Света.
Для наглядности она закрыла ладонью здоровое ухо и попросила:
- Скажите что-нибудь. Я всё слышу.
Татьяна Юрьевна просияла, а Катерина Матвевна бросилась обнимать Свету. Девушка крепко сжала бабушкины плечи, а сама смотрела на маму и улыбалась. Впервые за последнее время они провели вечер все вместе, без телевизора, газет и Интернета, как в годы Светиного детства.
***
За четыре дня Света нагнала весь пропущенный материал, и изо всех сил старалась наверстать упущенное время семейного тепла. Она заразила своим настроением своих домашних. Казалось, даже Марта стала чаще вылезать из своей корзинки и гонять по полу мячики.
Может быть, в прежние времена людям становилось легче от вредного им кровопускания из-за самовнушения. Но мне кажется, что всё происходит иначе: когда очень плохо, сильный толчок извне, будет он хорошим или плохим, пойдёт человеку на пользу. Точно также, если обварить кипятком лежащего в депрессии человека, он живо вскочит и забудет о своих бедах, начиная бороться не с собственными химерами, а с враждебной жизнью. Впрочем, вряд ли можно назвать враждебной силу, помогающую человеку справляться со своими невзгодами.
На шестой день Света уже ехала в Лицей. Жизнь снова кипела в доме на Седьмой улице, и в нём жили счастливые люди. Они даже могли поделиться своим счастьем с другими людьми.

Часть вторая.
V
Отец Александра был уважаемым в городе судьёй и славился своей неподкупностью. Мама юноши была скрипачка с абсолютным слухом и обладала редким умением выслушивать людей. Сам Александр был впечатлительным шестнадцатилетним подростком с выразительными чертами лица и мягким баритоном. От матери он унаследовал любовь к прекрасному, от отца – принципиальность, честность и благородство – от обоих родителей. Семья жила в великолепной трёхкомнатной квартире недалеко от московского центра, и в ней царил спокойный уют.
Пять лет назад в комнате Саши появилась ещё одна кровать, а вместе с ней и младший брат Алёшка. С первых дней жизни этот маленький сгусток энергии стал любимцем всей семьи. Каким образом его характером завладели хроническая весёлость и непосредственный нрав – неизвестно, однако это явно были его доминирующие качества. Своим появлением на свет Алешка разнообразил чинность и серьёзность остальных домочадцев, и на все его проказы смотрели сквозь пальцы.
Каждый член семьи занимался своим делом. Отец анализировал судебные разбирательства и выносил справедливые приговоры, а ещё иногда готовил по субботам; мама музицировала и занималась хозяйством; Саша учился и предавался философским размышлениям; Алёшка читал свои первые книжки и украдкой играл в поставляемые братом компьютерные игры. За ужином семья собиралась всем составом и обсуждала новости каждого. После они все вместе мыли посуду (Алёшка тщательно вытирал тарелки махровым полотенцем, а потом играл ими в космические корабли) или слушали живую музыку. Несмотря на то, что главным музыкантом в доме была мама, чаще семья слушала Сашу, пианиста. Юноша виртуозом  не был, как не был и дилетантом. Сыграв для разминки несколько этюдов (мама сидела на диване, поджав под себя ноги), Саша открывал тетрадь с сонатами (на этом месте отец засыпал в своём кресле-качалке), и когда он уже был готов перейти к своим любимым пьесам, брат забирался к нему на колени, обвивал шею своими ручонками и просил с ним поиграть. Иногда на этом же месте отец прерывал Сашу предложением сыграть партийку в шахматы.
Казалось, ничто не могло нарушить привычного течения жизни в этой тихой заводи, никто и не стремился что-либо поменять, но жизнь любит преподносить неприятные сюрпризы.
***
Отец никогда не любил выходить из дома без надобности, а мама наоборот была легка на подъём. Гости, выставки, уличные гуляния, кино, театр – всё это привлекало её в равной степени. Саша в этом отношении больше походил на отца, а младший брат – на маму. Но, независимо от желания детей, мама. по её собственному выражению, «выводила в свет» их обоих и брала с собой на все культурные мероприятия. В тот злополучный день в город приехала выставка работ художника-чудака Дали, и, разумеется, ничто не могло удержать маму от её посещения. Около полудня они наскоро собрались, мама заботливо накрыла собравшегося прикорнуть супруга пледом, и наши любители искусства вышли из дома.
Вставка привела маму в восторг – она любила всё необычное, даже если оригинальность кичливо кричала о себе. Саша ходил за ней унылым хвостом, и мысли его были далеко от картинной галереи. А Алёшка с любопытством рассматривал какие-то детали полотен, чтобы в следующий момент вырвать ручонку из маминой ладони и помчаться по коридорам за случайной мухой. Когда мама удовлетворённо отметила, что увидела всё желаемое, они выехали по направлению к своему дому. Уставшие и измотанные, они мечтали они о горячем чае и заслуженном отдыхе.
Выйдя из автобуса, они пошли дворами, чтобы срезать путь и одновременно защитить себя от порывов ноябрьского ветра. Миновав последнюю многоэтажку по соседству, они подняли глаза на свой дом. А дома не было. Вместо него лежали не поддающиеся описанию руины, горы обломков, в которых копошились спасатели, рядом стояли машины пожарных и МЧС, гудели сирены, вокруг собрались толпы любопытствующих зевак, которых разгоняли сердитые милиционеры в фуражках.
В первые секунды было сложно поверить своим глазам. Саша крепко зажмурился, но страшный сон продолжался. Мама прижала к себе маленького Алёшку, её губы шевелились в беззвучном воззвании: «Господи, Господи…» Алёшка, видимо, не слишком хорошо понимал, что произошло, но чувствовал, что случилось что-то страшное. Раскрыв шире по-детски большие глаза, он подёргал Сашу за рукав и спросил осторожно: «А папа… там?». Саша внутренне содрогнулся, сердце рухнуло в пятки и больно заколотило в венах. Страшная мысль обрушилась на него сверху и облила раскалённым дождём страха. Мама перевела на него испуганные глаза и усиленно замотала головой.
- Он не там, он не там, не там, - затвердила она, медленно повышая голос. – Нет, он не там, конечно не там, он не может быть там. Глупости, нет!
Мама сорвалась на крик и заплакала, содрогаясь всем телом. Она всё кричала, надрывно, как подстреленная птица, Алёшка сжимал её руку и не отрываясь смотрел на руины дома. Саша перевёл взгляд с матери на обломки бетона и сглотнул. Нехорошая щекотка шевелилась у него в животе, а голос мамы звучал так далеко, как будто в другой галактике.
- Куда ты? – спросила сквозь рыдания мать, ещё сильнее прижав к себе младшего сына. Саша неопределённо мотнул головой и подошёл к первому попавшемуся милиционеру.
Губы Саши нервно подёргивались, а лицо было белым, как полотно. Милиционер всё правильно понял и остановился.
- Я живу здесь, - сказал Саша вместо приветствия, и тут сообразил, что неточно выразился, ведь правильнее было бы сказать «жил».
Милиционер вздохнул, похлопал его по плечу и хотел идти дальше.
- Там мой отец! – крикнул вслед юноша; у него снова задрожали губы.
Милиционер обернулся, подошёл к Саше и спросил, внимательно заглядывая в глаза, словно там мог быть ответ:
- Какая квартира?
- Семьдесят семь, - выпалил Саша.
Милиционер покачал головой:
- Мне жаль, сынок, - пауза. – Это был взрыв бытового газа, прямо под вами. В живых не осталось никого.
Саша долго стоял и смотрел в одну точку, осознавая услышанное. Спустя целую вечность смысл этих страшных слов предстал перед ним в неизбежной ясности. Отец никогда больше не предложит поиграть в шахматы и не спросит: «Как дела, сынок?». Он вообще больше ничего не скажет и не сделает. Он умер до того, как Саша смог об этом догадаться. Юноша сел на бордюр и стал рассматривать свои руки. Сзади подошла всхлипывающая мать, Алёшка встал рядом. Саша поднял глаза на серые бетонные обломки. Где-то там лежит то, что осталось от его фортепиано. Все втроём они молча смотрели, как разлетается на осколки их прежняя жизнь.
***
Прошло несколько часов. Мама пыталась что-то разузнать ещё про отца семейства, но ей сказали, что о нём можно теперь не вспоминать – он уже нашёл свою могилу, и другой у него не будет. Люди, выбравшиеся из горящего здания и извлечённые из-под завалов, грелись в машинах МЧС. Вскоре на место события приехали дежурные психологи и социальные работники с какими-то листовками. Семья почти не обращала внимания на всю эту кутерьму. Мама посадила к себе на колени клевавшего носом Алёшку и вслух перебирала в голове список знакомых, к которым можно было бы обратиться за помощью. Муж был из детского дома, её родители давно умерли, оставив ей только что взорвавшуюся квартиру. Друзей мужа она не знала, а с большинством её собственных приятельниц она перестала общаться сразу после свадьбы и не помнила теперь даже их телефонных номеров. Ситуация представлялась безвыходной. В кошельке было пусто, потому что зарплата мужа, полученная им накануне, лежала в разрушенной комнате в ящике бюро в латунной шкатулке. Конечно, можно пожить немного на даче, но зимой там негде достать продуктов, да и без угля для отопления они там долго не продержатся. Как холодно! Можно было бы взять сегодня машину мужа и погреться, но ключи остались дома. Хотя, в гараже вроде был запасной комплект.
- Точно! Гараж! – воскликнула мама. Саша даже подпрыгнул на месте. - Сторож нас знает, он нам откроет! Как я сразу не подумала, конечно, гараж! Пойдёмте.
Мама решительно взяла за руку Алешку и собралась уже было идти, как миловидная девушка-соцработник подошла к ним с листовкой в руках.
- Здравствуйте, вы пострадавшие? – спросила она, вежливо склонив голову набок.
По виду мамы было ясно, что она сейчас нацепит на своё лицо гордую гримасу и скажет какую-нибудь резкость, поэтому Саша поспешил ответить за неё:
- Да, именно так.
- В таком случае, возьмите и прочтите список документов, которые потребуются вам для получения социальной помощи. Ещё вам необходимо написать здесь своё имя, отчество, фамилию и номер квартиры, - женщина протянула список документов Саше, а его маме дала список пострадавших жильцов и ручку. Мама записала их имена в свободные клетки. Пару мгновений она помедлила, задумчиво разглаживая бумагу: велико было искушение приписать ниже имя мужа, но она взяла себя в руки и отдала листок обратно социальному работнику. Женщина забрала бумагу и обратилась к Саше:
- Не теряйте список документов. Там находится адрес учреждения, куда вам нужно обратиться за помощью. У вас есть где ночевать? – спросила она уже менее официальным тоном.
- Есть! – вызывающе ответила мама, стараясь убедить в этом и девушку, и детей, и саму себя.
- А деньги?
- Нет… - начал было Саша.
- … но будут, - закончила за него мать, сверкнув на сына глазами.
- Что ж, это радует, - сухо проронила девушка. – Будем надеяться, что вы действительно сможете справиться с бедой своими силами. Если вам всё же потребуется помощь, то нужно будет обратиться по адресу, указанному здесь, - она ткнула пальцем в строку на списке документов. – Всего хорошего!
Мама, сильно походившая сейчас на рассерженную кошку, не сочла нужным попрощаться - крепко сжала руку Алешки и развернулась на сто восемьдесят градусов. Саша немного помедлил. Он чувствовал, что для них было бы лучше принять помощь властей. Он открыл рот, собираясь поделиться своими соображениями с мамой, но она, словно угадав его намерение, обернулась и выговорила с плохо сдерживаемым раздражением:
- Нам не нужны их подачки. Я скорее умру, чем соглашусь быть кому-то обязанной или зависеть от кого-то ещё, кроме себя.
Саша почёл за лучшее промолчать и пойти за ней. Уставший братишка еле волочил ноги, благо до гаража было недалеко. В сторожевой будке сидел приветливый старик-охранник и лузгал семечки. Мама объяснила ему ситуацию, в которую попали они с детьми, и сторож незамедлительно дал им ключ от гаража и заверил, что поможет во всём, о чём они попросят. Мама поблагодарила его и зашла под своды холодного кирпичного здания. Железная дверь, за которой стояла их машина, находилась в самом конце тёмного коридора с земляным полом с двумя тусклыми лампочками под потолком. Отец всегда брал с собой фонарик, чтобы по номеру узнать свою железную дверь и высвечивать замочную скважину в ней. Но у мамы фонарика, конечно же, не было. Ключ, елозивший вокруг отверстия, издавал неприятный скрежет, такой, что Алёшка демонстративно зажал уши ладошками. Саша посмотрел на него строго, положил руку на головку братишки, и Алёшка перестал кривляться. Мама наконец повернула ключ в замке, и плохо смазанная дверь с пронзительным скрипом отворилась. Саша шагнул вперёд, отыскал на стене выключатель, раздался щелчок,  под потолком загорелась лампочка, высветив внутренности помещения. Стена напротив была занята гигантским стеллажом с инструментами и всякими полезными в хозяйстве вещами. На нижних полках стеллажа в больших жёлтых сумках лежали вещи, которые весной должны были отправиться на дачу. Мама затворила за собой дверь, замкнув небольшое пространство.
Саша подошёл к одной из сумок и с чувством полного опустошения начал перебирать лежащие внутри простыни – надо было чем-то занять руки. Потом оглянулся на маму, словно спрашивая, что им теперь делать. Но та ничего не заметила – она пыталась найти ключи от машины. Саша уложил обратно бельё и взялся за другую сумку. Там оказались невесть как попавшие туда консервы. Саша был не в том состоянии, чтобы полноценно радоваться, но показатель его настроение поднялся на несколько миллиметров. «По крайней мере, голодная смерть нам пока не грозит» - подумал юноша. Вообще говоря, перспективы их дальнейшей жизни представлялись ему более или менее приемлемыми. Они не на улице, у мамы есть работа, до холодов они могут ни о чём не беспокоиться.
Саша рассеянно посмотрел на братишку и вдруг сообразил, что Алёшка наверняка хочет есть.
- Тут в сумке лежат консервы, мам, - сообщил Саша.
- Да, это на лето, - отрешённо ответила мама, в сотый раз осматривая одну и ту же коробку. Саша вздохнул и прикинул, чем бы открыть банку фасоли. Тут ему очень кстати вспомнился складной отцовский нож, в котором, помимо собственно ножа, были спрятаны ещё штопор, открывалка, лупа и ложка – замечательный набор, отец его очень любил. Саше в детстве однажды сильно досталось за маленькую царапинку на лупе из этого ножа. Обычно папа возил своё чудо с собой в багажнике.
Саша пошел к маме, обнял её за плечи и силой усадил на табурет.
- Посиди, мамуль, отдохни, я сам, - убедительно заявил Саша и снял искомые ключи с гвоздика на двери.
Мама закрыла глаза и прислонилась спиной к стене. Губы её искривились, она закрыла лицо руками, и беззвучные рыдания судорогой прокатились по её телу. Саша поспешно отвернулся и открыл багажник. Нож лежал на прежнем месте. Саша взял его и взвесил в руке. Внезапно ему захотелось вынуть острое лезвие и сделать что-то болезненное. Он посмотрел на своё запястье, на тонкие прожилки вен, усмехнулся и вытянул из ножа открывалку. Теперь надо было найти среди вещей из больших сумок пластмассовую посуду для пикников. Это заняло чуть больше времени и отняло намного больше терпения, чем Саша ожидал потратить. В конце концов посуда была вынута, а банка с фасолью и паштет открыты.
- Лёшка, есть будешь? – спросил Саша, протягивая брату тарелку и ложку.
- Надо говорить не «есть», а «кушать», - поправил его братишка. – Это невкусный горох, - прибавил Алёшка, беря двумя пальцами фасолинку и отправляя её в рот.
- Надо кушать не руками, а ложкой, - передразнивая голос брата, сказал Саша.
- Или вилкой, - серьёзно поддержал его братишка.
- Столовыми приборами, - слабо улыбнувшись, подытожила мама и подошла к сыновьям. – Для меня что-нибудь найдётся?
- Конечно! – оживился Саша и подвинулся, давая маме присесть рядом. – Сардины в томатном соусе подойдут?
- То, что нужно, особенно томатный соус, - откликнулась мама.
С её лица не сходило выражение тяжёлого удара, словно вопль отчаяния неведомым образом запечатлелся на её чертах. Саша не мог задерживать взгляд на лице и фигуре матери. Собственная скорбь была в нём слишком сильна, чтобы дать ей волю или лицезреть её. О чувствах же Алёшки можно было только догадываться. Он был непривычно грустный и тихий, но поведение его брата, обнаруживающее совершенное внешнее спокойствие, сбивало малыша с толку и яснее слов уверяло, что никакой катастрофы не произошло. Недоумение сквозило во всём облике растерянного ребёнка, и смотреть на него было так же больно, как на мать, пребывавшую в тихой истерике.
Больше всего на свете Саше сейчас хотелось погасить свет, лечь на пол, накрывшись простынёй, уткнуться лицом в стенку и заплакать. Но отца теперь не было, мужчиной, несущим ответственность за семью, стал теперь он, и Саша в своих собственных глазах не имел права на проявление слабости. Вряд ли он отдавал себе отчёт, что в его порывистых движениях, жгучем желании устроить всё была та же истеричность, что и в забытьи матери.
Пока семья разбиралась с консервами, Саша нащупал в кармане листок бумаги, полученный от социального работника. Прекрасно осознавая, что сегодня думать о делах преждевременно, он всё же решил ознакомиться с содержанием бумаги. То, что он прочёл, повергло его в шок.
Помощь пострадавшим при пожаре*
Лица, пострадавшие или понесшие материальный урон в результате пожара, взрыва бытового газа, затопления и иных чрезвычайных обстоятельств, могут обратиться в органы социальной защиты населения (ГУ Комплексный центр социального обслуживания населения), где им будет предложено написать заявление о предоставлении государственной социальной помощи. К заявлению необходимо присовокупить следующие документы:
а) справка о месте жительства/пребывания, составе семьи, жилищных условиях, наличии приусадебного или садово-огородного участка, подсобного хозяйства, состоянии трудоспособности, имуществе на праве собственности с высокой степенью рыночной ликвидности (автомобиль, гараж, дом и т.п.)
б) справки о заработной плате каждого члена семьи (с места работы, службы, учёбы, из органов занятости населения и др.)
в) иные документы (медицинские справки, справки об опеке и попечительстве, акты обследования материально-бытового положения и др.)

С этими мыслями Саша взял в руки свою банку с фасолью, подцепил сардинку из тарелки негодующего брата и ободряюще улыбнулся маме. Она возвела глаза к потолку и принялась старательно вытирать мордашку Алёшке. Саша посмеивался, глядя на отчаянно брыкавшегося братишку, и все горести отступали на задний план перед безграничной любовью к своим родным. Где-то далеко в сердечных переулках тихо поеживался страх за их судьбу и отзвук отцовского имени. Но это было глубоко, и словно не с ним. Саша смотрел на своих близких добрым и твёрдым отцовским взглядом, принимая из его рук эстафету ответственности. Александр почувствовал тот особый род умиротворения, которое приходит вместе с уверенностью в том, что он сможет своими руками построить завтрашний день, наполнить его смыслом и прожить достойно.  А завтрашний день уже ждал его за поворотом. На город опускались густые, фиолетовые, словно черносмородиновое варенье, сумерки. В гараже этого, правда, видно не было.
VI
Весна пришла в этот дом неожиданно. Однажды вечером Света любовалась светлым небом, и из открытой форточки залетали в комнату резкие свежие ароматы. Запах обновления, всегда будоражащий кровь, возвещал о приходе самого нежного времени года. На душе у девушки было легко, внутри её юного существа зарождались влюблённые мелодии, всё вокруг казалось гораздо лучше, чем было на самом деле. Но эта весна принесла в тихую квартиру на солнечной стороне дома, где жили неплохие, в сущности, люди, не только чувство праздничного обновления.
Светлый вечер второго апреля к семи часам ещё и не думал меркнуть. На улице ярко светило клонящееся к горизонту солнце, ветерок взъерошивал волосы прохожих. По улицам, огибая островки гололёда, бежали мутные от асфальтной соли ручьи. Для полноты картины не хватало только капели, но этой зимой на домах Седьмой улицы не выросло ни единой сосульки.
- Хотя бы за шиворот не капает, - пробурчал угрюмый подросток, затаскивая пятилетнего малыша в закуток у входа в какой-то подъезд. Юноша бросил колючий взгляд на небесную лазурь, словно она была в чём-то перед ним виновата.
- Не пихайся! – весело воскликнул малыш и сам толкнул брата.
Тот откинул со лба прядь лохматых волнистых волос, улыбнулся и дал братишке подзатыльник. Малыш насупился и упёрся лбом в живот юноши, изо всех сил пытаясь сдвинуть его с места. Парень засмеялся. Малыш удвоил усилия, и юноша начал покачиваться, в шутку охая и ласково упираясь ладонями в плечи братишки. В конце концов, мальчику эта неравная борьба надоела, он стукнул кулачком по линялой куртке брата и пробурчал обиженно:
- Ты всегда побеждаешь, так нечестно!
- Честно, честно, - заверил его старший. – Вот вырастешь, как я, большой и будешь таскать на своём горбу таких маленьких чертенят, как ты, пожалеешь ещё, что повзрослел!
С этими словами юноша подхватил братишку на руки и, к вящему восторгу последнего, стал кружиться с ним по закутку. Малыш завизжал, юноша подбросил его вверх, поймал, поставил на ноги, а сам покачнулся. Малыш сразу посерьёзнел, обхватил ручонками ноги брата и поднял на него встревоженное личико:
- Если тебе тяжело, не поднимай меня больше!
Парень покачал головой и рукой отстранил брата. В углу стояла какая-то развалившаяся коробка, но вид она имела такой грязный, что юноша не решился на неё сесть. Вместо этого он привалился спиной к стене и закрыл глаза. Уже второй день он ограничивался тремя кусочками хлеба с сыром. Подтверждая мысли парня, живот издал известные звуки.
- Ты голодный? – спросил Алёшка мимоходом. Ему было невдомёк, какой ценой платил старший брат за сытный обед младшего, ведь Алёшке никогда не приходилось голодать.
- Нет, это у меня в животе завёлся второй братишка, который тоже любит задавать глупые вопросы, - сыронизировал Саша.
- Пойдём в метро! – предложил малыш и потянул брата за рукав. – Здесь слишком грязно, пойдём, в метро теплее.
«Теплее-то оно теплее, - подумал Саша, - но ведь в метро и полицейские водятся…» Люди в форме вызывали в Саше понятную тревогу: на них ведь могли обратить внимание. Два несовершеннолетних оборванца, по виду беспризорники (да и на деле тоже), должны многого бояться. Но Саша больше всего опасался, что их отправят в детский дом. А ещё боялся, что там их могут разлучить. Но сейчас, когда Алёшка тянул его за грязный рукав и заглядывал под капюшон своими синими глазёнками, духу противиться братишке у Саши не достало.
- Ну, хорошо, пойдём. Только не надейся, что тётя Лиза тебя покормит. Её смена… - Саша взглянул на свои наручные кварцевые часы, - её смена уже закончилась.
«Да и не может она вечно платить из-за нас недостачу», - прибавил про себя Саша.
Юноша с тревогой следил за тем, чтобы Алёшка не шлёпал по лужам. Не хватало ещё, чтобы их единственная обувь протекла.
***
У Светы был тяжёлый день в Лицее. Она опять задержалась в школьной редакции и возвращалась домой около семи. Голова её была переполнена разнообразными полубредовыми мыслями, думать было тяжело, идти, переставляя уставшие, непослушные ноги, - ещё тяжелее. Поднимаясь по лестнице к выходу на своей станции метро, Света явственно ощущала, что разваливается на куски. Стеклянные двери показались ей очень тяжёлыми, а колонна, поддерживающая потолок в переходе – Атлантом, чьи страдания были соизмеримы с усталостью Светы. А под колонной сидел очередной грязный Геракл с бутылкой водки. Света присмотрелась повнимательней. За колонной человека не было видно, высовывалась только жестикулирующая рука. Света прошла несколько шагов, колонна подвинулась, улучшая обзор, и Света с удивлением увидела двух мальчиков, подростка и ребёнка лет пяти, о чём-то тихо переговаривавшихся. Их оборванный вид кричал, что ночуют они, скорее всего, не дома в тёплых постелях.
Обычно Света проходила дальше мимо нищих на улице, и если решала им помочь, то разворачивалась и возвращалась. Но сейчас всё было по-другому: ощущение внезапного внутреннего родства с этими людьми было таким явственным, что буквально захлёстывало её с головой, и девушка не могла двинуться с места. Света в нерешительности топталась, из-за колонны её не было видно. Наконец она направилась к мальчишкам.
***
Алёшка первым заметил стоящую напротив девушку. Он глубоко задумался, а потом сказал Саше безразличным тоном:
- Прямо за тобой стоит девушка, которую мы вчера видели. Она хочет подойти.
- Что?! – возопил Саша.
Александра мгновенно охватила паника. Нет, знакомства с ней никак нельзя было допустить! Сейчас она подойдёт и увидит его, такого грязнущего…
- Ты уверен? – в тревоге переспросил Саша.
- Да! – заявил братик. – Она уже здесь.
Саша, будто обжёгшись об эту фразу, отшатнулся и забился в угол. Он делал отчаянные знаки Алёшке, чтобы тот не показывался, но тому было совершенно непонятно смятение старшего брата.
***
Света подошла к колонне и положила руку на гладкие белые облицовочные плиты.
- Привет, - высунулся малыш.
- Привет, как… - начала было Света.
- Меня зовут Алексей, мне пять лет, - серьёзно представился мальчик, и в глазах его забегали весёлые искорки. – А это Саша. Он мой брат.
Мальчик махнул ручонкой в сторону юноши, и тот залился краской.
- А как тебя зовут? – спросил девушку Алёшка.
- Света, я…
- Не приставай к прохожим! – сердито выговорил брату Саша, стараясь не смотреть на Свету.
Алёшка продолжил:
- Мы видели тебя вчера. Ты шла рядом с высоким мальчиком. Я сказал Саше, чтобы он скорее посмотрел, какой высокий мальчик идёт, а он меня даже слушать не стал! – Алёшка обиженно выпятил нижнюю губу. Потом сделал значительное лицо и подмигнул Свете обоими глазами:
- Сказал, что ты красивая.
Теперь уже Света сделалась пунцовой.
- А что ты тут  делаешь? – полюбопытствовал Алёшка.
- Я… я вас увидела и подумала…
- А Саша говорил, что нам никогда не придётся познакомиться. Он расстроился даже. Да, Саш? А ты был неправ!
- Ну, всё, хватит!- рявкнул Саша и утащил брата в свой угол. – Извините! – донеслось из-за колонны.
Света стояла и ошалело смотрела перед собой, не зная, на что решиться.
- Ну, что стоите? – Саша старался придать голосу сердитость, но получилось довольно жалко. В его фразе скорее звучали обида и стыд.
- Я хотела только предложить вам свою помощь. Мне показалось, что она будет нелишней. Вы…
- Ах, вам показалось! – накинулся на неё Саша. – Нам ничего ни от кого не нужно!
- Неправда! – тут же авторитетным тоном сказал Алёшка. – Нам нужен обед от тёти Лизы. И ещё нам нужна новая коробка.
Саша зыркнул на брата так, что взрослый человек испугался бы и замолк, но Алёшка словно ничего не заметил:
- Ты сам говорил, что больше не можешь спать на этой развалине.
- Всё, хватит! – крикнул в один голос старшие и изумлённо уставились друг на друга. Саша вновь зарделся. Света продолжила свою мысль:
- Я услышала достаточно, - пояснила она. – Сейчас вы пойдёте со мной, а там решим, что с вами делать.
- Никуда мы не пойдём, - злобно процедил Саша и дёрнул брата за руку.
- Эй, мне больно! – запищал Алёшка.
- Не трогайте ребёнка! – возмутилась Света.
- Я не ребёнок!
- Погоди! – опять в унисон сказали ребята. Света покраснела. Саша смотрел на неё затравленно. Девушка подумала, что легче будет договориться с малышом, а старший всё равно никуда не денется. Она стала излагать свои мысли, глядя только на Алешку:
- Вы будете жить у меня, если захотите, конечно. У вас будет кров и пропитание. Со своей семьёй я всё улажу сама. Ребёнок не может находиться в таких условиях. А вам надо учиться! – Света в упор взглянула на Сашу.
Внутри черепной коробки юноши вихрем проносились самые разные мысли, взрывной волной вытесняя друг друга: «Да, всё верно. На  что я обрекаю брата? Только не подходить к ней близко, я же столько времени не мылся! Да как она смеет, таким приказным тоном! Чего она хочет? Я не какой-нибудь бомж! Мне хоть сейчас можно сдать экзамены в ВУЗ, я олимпиадник! О, Боже, я же действительно бомж… Она жалеет Алешку. Нас выгонят взашей, едва мы появимся на пороге! Нас двое, нам больше никто не нужен…»
- Мы согласны! – заявил Алёшка.
В Саше что-то тревожно задрожало и оборвалось – перед ним предстала неизбежность согласия. Но какая тоска вдруг овладела им!..
Саша поднялся, положил руку на плечо братика и окинул Свету оценивающим взглядом.
- Вот и славно! – заключила девушка и протянула Саше руку. Состоялось крепкое рукопожатие. Саша немного помедлил, словно свыкаясь с мыслью о том, что отдаёт свою судьбу в руки незнакомой девчонки, и разжал пальцы. Свете хотелось бы подольше  не отпускать его руку – ей на секунду показалось, что они дают нерушимую клятву. А какую, она и сама не знала.
Саша нервно и тяжело закашлялся. Света подумала, что нужно будет по приходу домой сразу же приготовить мальчикам горячую ванну и горячий чай, а старшему ещё и горячее лекарство. Только как она будет объяснять всё это маме…
Они вышли из метро, и Света достала мобильный.
- Я сейчас своим позвоню, предупрежу их, - пояснила девочка.
Саша приостановился в нерешительности, Алёшка тоже сбавил шаг.
- Идёмте, идёмте! – нетерпеливо махнула рукой Света.
- Алло, мамуль? Я на Братиславской. Мам, у нас гости. Нет, не Антон. Неважно. Прибери, пожалуйста в моей комнате и в ванной. Объясню, когда приду. Нам понадобятся две лишние порции обеда. Да ты сама всё поймёшь, мам! Я тебя очень прошу, мы уже переходим дорогу. – Света повесила трубку:
- Всё в порядке, не волнуйтесь. Мама у меня добрая, она поймёт.
Света, в первую очередь, хотела убедить в этом саму себя. В том, что гости останутся в их доме надолго, она не сомневалась, но мама, скорее всего, не одобрит поступок дочери и через много лет будет ей его припоминать. Саша взглянул на Свету и передёрнул плечами от выражения её лица.
- Можно я побегу верёд? – попросил Алёшка. - Я не потеряюсь, я рядышком!
- Можно, - разрешил Саша.
Алёшка прицокнул языком от радости и побежал вперёд, махая руками, чтобы разогнать голубей. Старшие медленно шли за ним. Первой молчание нарушила Света:
- Я думаю, ты и сам понимаешь, что должен будешь рассказать мне вашу историю. Для вашего блага я должна знать, что с вами произошло.
Саша боялся этого вопроса. Он быстро и мрачно сказал то же самое, что когда-то ответил на аналогичный вопрос тёте Лизе (кстати, нужно ей рассказать о том, куда они делись):
- Ничего невероятного. Отец погиб, а мама вскоре умерла от туберкулёза. Так получилось, что нам негде было жить, и мы оказались на улице.
- И вас не забрали в детдом?
- Нас не нашли, или просто о нас забыли. В любом случае, нам пришлось не попадаться на глаза полицейским.
- Давно это произошло? – спросила Света.
- Полгода назад, - ответил, сглотнув, Саша.
- Сколько Алёшке лет?
- Пять.
- А тебе?
- Шестнадцать.
- Ты хорошо заботишься о братишке,- сказала, помолчав, Света. – Он как будто ни в чём не нуждается.
- Я несу за него ответственность, - горько и с претензией на некоторый вызов сказал Саша, но потом его лицо озарилось каким-то мягким светом, и он прибавил: - Я же люблю его.
Какое-то время они шли молча, наблюдая за тем, как Алёшка размазывает носками ботинок подтаявший снег.
- Ты кашляешь. Это у тебя давно? – озабоченно спросила Света.
Саша поёжился, вспомнив свои недавние опасения мгновенно угаснуть, как мама, и оставить Алёшку одного.
- Третий месяц, хотя сказать довольно сложно. Я потерял счёт времени, - усмехнулся юноша.
- Моя бабушка – врач, она тебя посмотрит.
- Да это не страшно, - заверил её Саша, но внутренне обрадовался.
- Может быть. Но мало ли какая зараза могла к тебе прицепиться, - с сомнением покачала головой Света.
Они снова помолчали. Потом Света заговорила в третий раз:
- Мою маму зовут Татьяна Юрьевна, а бабушку – Катерина Матвевна. Но тебе лучше вообще никак к ним не обращаться, приветствия будет вполне достаточно. Говорить буду я, а ты не встревай. И не переживай ни о чём – вы с Алёшкой в любом случае останетесь у нас.
- Татьяна Юрьевна – мама, Катерина Матвевна – бабушка, я запомнил, - повторил Саша. – Ты точно уверена, что хочешь привести нас домой?
- Абсолютно! – Света тепло посмотрела на Сашу и улыбнулась.
Легче Саше от этого не стало, но больше он ни о чём не спрашивал. Эта улыбка вызывала доверие к её обладательнице.
Алёшке надоело гоняться за голубями и шлёпать по лужам – он подбежал к ребятам и взял брата за руку:
- Мы скоро придём? – спросил он.
Саша вопросительно перевёл взгляд на Свету.
- Скоро, - кивнула девушка. – Вот он, мой дом.
Света показала рукой на белый с голубыми квадратами дом, чей фасад был пересечён многочисленными трещинами. Антон, впервые увидев семнадцатый дом, ошарашено спросил у Светы: «Как он ещё не развалился?!». Света тогда подумала, что её дом похож на современного человека: снаружи потрескавшийся фасад, но внутри у него прочный каркас, помогающий устаревшему, изувеченному человеку продолжать жить.
Лицо Алёшки обрадовано засияло, и он снова убежал вперёд, временами подскакивая на одной ножке. Саша по-отечески улыбнулся, наблюдая за своим подопечным, и Света подумала, что внутри юноши прячется удивительно сильный и прекрасный человек.
- Пусть не уходит далеко, сейчас будем переходить дорогу, - обеспокоилась Света.
- Ничего, он не пропадёт, - успокоил её Саша, - и дорогу без нас переходить тоже не будет. Он привык…
Света интуитивно поняла продолжение фразы и кивнула.
VII
Чем ближе они подходили к дому, тем более ширилась Сашина тревога. Алёшка шумно сопел и напевал себе под нос, и этот фон вызывал в юноше невероятное раздражение. С другой стороны, он не смел осадить брата, чтобы не выдать ему своих чувств. Думалось тяжело, в ушах шумело. «Боже мой, что это? – в ужасе подумал Саша. – Я же ничего не теряю, но почему мне так страшно?!» Саша пытался представить себе, как откроется серая входная дверь и на пороге возникнет тётенька лет сорока, в бигудях и спортивном костюме. Какой у неё будет взгляд, сердитый? Что она скажет? Начнёт кричать сразу на всех троих, или  дождётся, пока Светы не будет рядом, и выставит их с Алешкой за дверь? Почему-то  Саше семья Светы представлялась этаким драматическим эпизодом из комедии Мольера, а мама Светы – мещанкой во дворянстве. Как ни странно, вопросом, где отец Светы, Саша не задался.
Света тоже заметно нервничала. Она не позволяла себе представлять сцену, которая разыграется через несколько минут, и старалась как бы отстраниться от происходящего и воспринимать реальность как интересный спектакль. Таким образом, страхи Светы не облекались в какой-то определённый образ, а оставались смутным ощущением, что всё идёт не так, не менее страшным, чем Сашины фантазии.
… В этот момент мама Светы рылась в карманах своей куртки в поисках сигарет. Её привёл в недоумение звонок дочери. Поздний гость – не Антон, кто же это может быть? Если придёт кто-то из её друзей, то почему она не назвала имени? Теперь, когда все суматошные приготовления были завершены, Татьяна Юрьевна сидела на табурете в прихожей и ломала голову, какого типа сюрприз приготовила ей дочь: плохой или хороший? Чёрт, ну куда же делись эти сигареты?
***
Входная дверь оказалась не серая, а коричневая.
Двери лифта отворились, и Света сделала шаг вперёд. Мальчики последовали за ней. Девушка уже достала ключи, чтобы отпереть дверь на этаже, когда позади ребят раздался голос с мелодичным переливом:
- Здра-а-вствуйте, дорогие товарищи! – произнесла Татьяна Юрьевна.
Алёшка ойкнул и развернулся к обладательнице голоса, Саша подскочил на месте, а Света чуть не выронила ключи. Все трое чувствовали себя как воры, пойманные с поличным.
- Представь мне молодых людей, Света, - обратилась к девушке мать.
Света оправилась от неожиданности и показала рукой на Сашу:
- Александр. И его младший брат Алексей. Я их встретила в метро. Надо накормить, помыть и спать уложить.
- Прямо как в сказке. А я, стало быть, играю роль бабы-Яги, - заметила Татьяна Юрьевна и заговорчески подмигнула мальчикам. – Ну, пойдёмте, в таком случае.
Саша был заворожен мамой Светы: её изысканным голосом, изящными движениями; даже сигарету, поздоровавшись с ребятами, она потушила интеллигентным мановением руки. Так непохожи были Татьяна Юрьевна и женщина, которую представлял себе Саша. И какой разительный контраст составляли мать и дочь! И дело даже не во внешности (Света была шатенка с забавными, но крупными чертами лица, а Татьяна Юрьевна была блондинка с пронзительно-ясными карими глазами и тонкими благородными чертами). Грация матери и мальчишеская резкость дочери поражали сильнее.
Алёшка с интересом рассматривал зелёные стены и нагромождённые вдоль них коробки; успел он также заметить, каким красивым ключиком отпирала дверь квартиры мама Светы. Многочисленные детали бросались Алёшке в глаза и умоляли их исследовать. Татьяна Юрьевна не произвела на Алёшку сильного впечатления; едва убедившись, что тётя добрая, Алёшка осмелел и потерял к ней интерес. В отличие от Светы, которая с минуты на минуту ожидала «грозы сурового ответа»*, мальчики чувствовали себя в полной безопасности.
Итак, квартира семьдесят семь приняла под свой кров новых жильцов. Пусть небогатая, пусть обветшалая, обстановка дома Саше понравилась. Он боялся снова попасть в сверкающий чистотой и утончённостью мир, где ему теперь не было места, а попал в тесную прихожую, с тусклой лампочкой без абажура под потолком, с развалившимся шкафом для верхней одежды и с тихонько дребезжащим холодильником  в углу. Если и было в мире место, которое подходило к душевному состоянию юноши в данный момент, им явно было жилище Светы.
Войдя в прихожую, Света быстро разделась, скинула с плеча портфель и прислонилась к стене, наблюдая за своими гостями. Татьяна Юрьевна ушла на кухню, но тут же вернулась – наверное, поставила блюдо на стол. Саша мягко удержал брата на резиновом коврике, чтобы не наследить, и принялся расстёгивать ему курточку. Она была зелёного цвета, а капюшончик был оранжевый, вид у неё был потёртый и чумазый. Ботиночки на нём были коричневые, плотные, такой же формы, как у Чарли Чаплина. Света отметила про себя некоторое сходство Алёшки с «Малышом» из одноимённого фильма. Саша стал раздеваться сам, а Алёшка неуверенно сделал шаг вперёд и остановился, не зная, что предпринять дальше. Света тепло улыбнулась малышу, а Татьяна Юрьевна сказала:
- Как разденетесь, идите в кухню ужинать, - и оставила мальчиков на попечение дочери.
В воздухе повисла неловкость. Саша стянул с себя мятый кроссовок, и так и остался стоять с ним в руке, не зная, куда бы его засунуть, подальше от глаз.
- Ставь рядом с моими с сапогами, - распорядилась Света. – Сейчас достану для вас тапочки.
В семье Светы наблюдался странный парадокс: у них никогда не бывало больше одного гостя, но тапочек для гостей имелось великое множество. Правда, таких маленьких размеров, как у Алёшки, в доме не было, однако Света вышла из положения – под руку ей попались её старые шлёпанцы для бассейна, в который она ходила совсем крошкой. Мальчики обулись, и Света повела их в ванную:
- Пошли мыть руки.
Каким блаженством было опустить руки под струю тёплой воды! Саша уже несколько месяцев не мыл рук под краном с тёплой водой. Юноша тщательно намылил ладони и, смыв пену, обнаружил резкую границу между белой кожей тыльной стороны ладони и кистью, казавшейся загоревшей. В зеркало Саша побоялся смотреть. Вместо этого он подхватил на руки братишку, чтобы тот мог дотянуться до раковины. Света смотрела на них обоих с неизъяснимым удовольствием, и что-то внутри неё шевелилось и нашёптывало немые слова ласки и заботы. Две вещи непобедимы в женщине: материнский инстинкт и сострадание.
Света вымыла руки последней, сняла с крючка полотенце, но не отдала его мальчикам, а зачем-то сама укрыла, словно перчатками, Сашины руки. Юноша взглянул на неё без удивления или смущения, но что-то осуждающее сквозило в его глазах, отчего Света вся вспыхнула, и так же точно вытерла ладошки малыша – чтобы скрыть неловкость.
Саша выскочил из ванной, будто его преследовали огненные змеи. Пускай он позволил притащить себя в эту квартиру, позволил другим решать свою судьбу, но уж хотя бы право на личную неприкосновенность он может оставить за собой?! Хотя стоит ли беспокоиться о таких мелочах теперь, когда он променял человеческое достоинство на тёплую воду! Брат… какая старая, докучная мысль, только она держит его в тонусе. Какая усталая, механическая привычка – улыбаться при виде брата. Он мой малыш, мой, и ничей больше! Света лишает его ещё и права самому заботиться о брате. Как это всё дико…
- Саша? – позвал юношу мягкий женский голос.
Тот вздрогнул и повернулся на звук своего имени. Татьяна Юрьевна стояла в дверях кухни.
- Можно идти ужинать, - сказала она.
Алёшка высунул свою мордашку из дверей ванной комнаты. Саша взял его за руку и вошёл в светлую тесную кухоньку, где пахло куриным супом и спагетти болоньезе.
- От вас требуется съесть всё, что есть на столе, - сказала Татьяна Юрьевна, - а мы со Светой оставим вас ненадолго.
У Светы всё внутри перевернулось, в районе желудка заворочалась вязкая пустота, выражение лица изменилось как от внезапной пощёчины. Ой, что сейчас будет!.. Мама положила руку на плечо дочери, зашла в комнату Светы и закрыла дверь.
- А теперь объясни мне, что всё это значит, - сурово сказала она.
- Я подобрала их в метро. Случайно увидела. Им нельзя было там оставаться! Саша так кашлял и такой худой…
- Нет, погоди, - прервала её мама. – Ты вообще думала о чём-нибудь, когда притащила их сюда? Ты хоть на минутку задумалась, как я буду кормить такую ораву?!
- Да, но не оставлять же их…
- Кто тебя просил?! – взорвалась Татьяна Юрьевна. – У них есть родители, а если они не могут обеспечить сыновьям достойное жильё, то пусть ими занимается социальная опека.
- У них нет родителей, они…
- Сироты? Откуда тебе знать, кто они? Ты привела в дом чужих людей и даже не задумалась о последствиях.
- Мама, хватит! – воскликнула Света, и на глазах у неё выступили слёзы. – Да, нам будет тяжело, но не оставлять же было их помирать от голода! Ты бы поступила на моём месте точно также.
- Знаю, - вздохнула Татьяна Юрьевна. – Их надо устроить где-нибудь спать…
- Я могла бы переехать в вашу с бабушкой комнату, на кресло, а они легли бы у меня на диване, он двухместный, - оживилась Света.
- Да, пожалуй, так и сделаем, - кивнула мама. – Я вижу, ты уже всё продумала. Наверное, сегодня их нужно отмыть, а расспрашивать будем завтра. Ты сама голодная?
- Нет, - соврала Света.
- А что мы скажем бабушке?
Света не нашлась, что ответить.
- Вот уж от кого тебе попадёт, - усмехнулась мама. – Пойду позвоню ей.
Татьяна Юрьевна ушла в другую комнату, а Света вернулась к мальчикам на кухню. Они доедали свои порции, и Алёшка жадными глазами поглядывал на черничный пирог в светящейся духовке.
- Ого! Можно уже чай ставить, - сказала, ни к кому особо не обращаясь, Света.
Саша посмотрел на девушку со смесью благодарности и боязни, а Алешка активно закивал своей белокурой головкой. Света улыбнулась младшему и занялась пирогом. Саша внимательно наблюдал за её движениями и пытался угадать, что сказала Татьяна Юрьевна. Внезапно ему вспомнились наставления Светы, и он удивился, где сейчас может быть Катерина Матвевна. Не придумав, как задать вопрос, и побаиваясь нарушать молчание, Саша решил подождать, пока Света сама всё объяснит. Света его мыслей не слышала и думала о своём.
- Вы пока ешьте, а я найду для вас пижамы и отнесу в ванную. Переоденьтесь, когда пойдёте мыться, - Света сказала это подчёркнуто нейтральным тоном, не желая обидеть Сашу, и, что понятно, фраза произвела обратный эффект. Заметив, что Саша краснеет, Света поспешно отвернулась и вышла из кухни. Алёшка, весь перемазанный черникой, с обожанием смотрел ей вслед.
VIII
Утром Саша проснулся от слепящего солнечного света. Постель была непривычно мягкой, от белья пахло порошком, и на несколько секунд Саша задумался, где он находится: в больнице или уже в раю? Действительность мягкой поступью вошла в сознание юноши, и вместе с ней вернулась смутная тревога. Он осторожно вытянул руку из цепких объятий брата и прикрыл ею глаза. Алёшка заворочался. Саша подумал, что уже, наверное, почти день и пора вставать, но в доме было тихо, и он не знал, что ему следует делать. В таких раздумьях он провёл минут пятнадцать, но тело кричало о желании двигаться. Саша, за неимением лучшего варианта, выполз из кровати и сел на стул перед рабочим столом Светы. Все бумаги на нём были аккуратно разложены, а множество милых мелочей, вроде фигурок ангелов, часиков и ночников, были расставлены в образцовом порядке. Саша провёл пальцем по циферблату часов. На нём осталась блестящая дорожка, а к пальцу прилип слой пыли. Саша усмехнулся: в его доме всё было по-другому. Правда, слой пыли всегда лежал в гараже…
… Саша сидел на низком табурете и вычерчивал круги на полке. Мама лежала в машине, укрытая одеялом, и часто кашляла. Сегодня утром Саша увидел на её платке кровь. Что это: коклюш, туберкулёз? В книгах Саша встречал упоминание болезни под названием чахотка, но ни разу не поинтересовался, что это такое. Герои классиков тоже отхаркивали кровь.
Палец был уже весь чёрный, когда Саша принял решение. Он подошёл к Алёшке, ещё не успевшему проснуться, и разбудил его. Потом помог поскорее одеться и отвёл к сторожу, чтобы тот посидел с малышом. Вернувшись в гараж, Саша сел в машину, завёл мотор и повёз маму в больницу.
… Почему-то всё самое тяжёлое происходило утром. В коридоре больницы подоконник был не пыльный, но грязный. Саша вычерчивал на нём круги и смотрел на свои чёрные пальцы. Почему-то фикус смотрел на него с отцовским осуждающим выражением и укоризненно покачивал листьями. Саше хотелось свернуть все его зелёные шеи, - и не хотелось одновременно. В гараже его ждёт брат, сидя на коленях у сторожа, и ещё ни о чём не знает. Саша понимал, что мама умирает, ещё тогда, когда привёз её сюда. Он соврал, что отец в командировке и приедет завтра в морг, но как больно было знать, что он никогда не сможет навестить мамину могилу! И всё чудится, что его гладит по щеке сухая горячая рука. Надо бежать, пока не поздно, пока никто не догадался вызвать службу опеки. Но будь что будет, отсюда так сложно уйти…
От этих воспоминаний на глаза навернулись слёзы, но Саша себя сдержал. За прошедшее время он хорошо научился прятать слёзы и от брата, и от себя самого. Глава семьи не должен плакать, даже если ему шестнадцать лет, а в семье только два человека.
За дверью послышались осторожные шаги, она тихонько отворилась, и в комнату заглянула Света, уже умытая и причёсанная.
- Доброе утро, - прошептала она с улыбкой.
- Доброе, - ответствовал Саша, вежливо наклонив голову.
- Алёшка спит?
Саша кивнул.
- Пойдём завтракать.
Был уже полдень, и Татьяна Юрьевна ушла на работу. Кухня была залита белым светом, и чай огнём горел в прозрачных стаканах.
- Как спалось на новом месте? – поинтересовалась Света.
- Непривычно, - признался Саша.
- Ничего, привыкнешь. Вот мама получит зарплату – купим тебе раскладушку, а Алёшка переедет на кресло.
- Прости, что заняли твоё место…
- Брось, я же сама это придумала, - откликнулась Света. – Хорошо, что ты проснулся. Через час приедет бабушка и устроит тебе допрос с пристрастием.
- Катерина Матвевна? – уточнил Саша.
- У меня только одна бабушка, - усмехнулась Света. – Она будет охать, ахать, ругаться и лезть в твою биографию, но в принципе порадуется за вас.
- Жду–не дождусь, - иронично ответил Саша.
Света не стала ни о чём расспрашивать сама, и разговор переключился на насущные темы полотенец, зубных щёток и одежды. Странное дело, вся злость Саши куда-то подевалась, и на её место заступило светлое чувство вхождения в новую жизнь.
- В каком классе ты учился? – неожиданно спросила Света.
- В десятом.
- А что у тебя лучше шло из предметов: точные науки или гуманитарные?
- В принципе, все, но математику я люблю как-то больше русского или литературы. А это имеет значение?
- Жизненно важное значение, - кивнула Света. – По тебе сразу видно, что ты умный, тебе надо в мой лицей. Пойдёшь в десятый класс на экономический профиль. Будешь учиться с моим другом, Антоном.
- У вас профильное обучение? – вскинул брови Саша.
- Да, как раз с десятого.
- А кто такой Антон?
- О, это примечательная личность. Умный, рассудительный, воплощённое спокойствие, верный друг. Кстати, ты его уже видел, - Света намекала на то, о чём проболтался Алёшка, и Саша возмущённо фыркнул.
Так длилась их беседа, пока её не оборвал резкий звонок в дверь – это вернулась Катерина Матвевна. Света потянула упирающегося Сашу за рукав, и открывала дверь, держа его за руку, чтобы не сбежал. На шум из комнаты выглянул заспанный Алёшка. Вместе эта компания представляла собой весьма живописное зрелище.
- Ну и выводок! – всплеснула руками Катерина Матвевна, переступая порог. – И кто из вас кто?
- Саша, - представился Саша. – И Алёшка. – Прибавил он, вытаскивая брата из-за своей спины.
- И что вы собой представляете?
Саша вопросительно посмотрел на Свету, как бы прося помощи.
- Пойдёмте пить чай, - предложила та, вешая пальто в кособокий шкаф.
Алёшка снова спрятался за брата, Света подтолкнула их в сторону кухни и, лучезарно улыбнувшись, сама последовала туда. Катерина Матвевна покачала головой и засмеялась надтреснутым стариковским смехом. Ей подумалось, что Света всё-таки получила то, чего так страстно желала – братьев. Только вот каких? И почему она не задумалась о своей семье, которой было вполне достаточно её одной? Какой эгоизм руководил её внучкой?
Эпилог
Мне нет нужды  пересказывать вам историю Саши ещё раз, ведь он рассказал её так, как слышали её вы, всю, слово в слово, без утайки. Само собой разумеется, что такая биография тронула доброе сердце Катерины Матвевны и задела материнскую ласковость Татьяны Юрьевны. С этого дня мальчики поселились в квартире семьдесят семь в доме на Седьмой улице, где их должно было ждать задержанное судьбою счастье.
И действительно, жизнь их поменялась коренным образом. Теперь им не нужно было заботиться о пропитании и ночлеге. По вечерам в комнате Светы стала собираться вся семья – послушать игру Саши на синтезаторе. Катерина Матвевна занялась воспитанием Алёшки, заявив, что хочет вылепить из него «образованного субъекта, имеющего здравый смысл». Саша переехал в комнату Светы на раскладушку, и по вечерам они приоткрывали дверь, чтобы послушать, какие истории рассказывает Катерина Матвевна Алёшке. Через социальные сети Саша нашёл своих старых друзей, а на следующий год планировал вернуться в свою старую школу. Татьяна Юрьевна расплатилась почти со всеми кредиторами и перестала работать по выходным, чтобы больше времени проводить дома. Иногда она сидела рядышком с Сашей и Светой и слушала, как тот объясняет ей тригонометрию. Мама и дочка каждый день воевали за Сашу: одна прельщала его игрой в шахматы, другая – в шашки. Саша смеялся и брал какую-нибудь книгу из огромной Светиной библиотеки. Так незаметно пролетали дни, но было в них что-то невысказанное, тихое и печальное, что иногда прорывалось наружу и заставляло замолкнуть в самый разгар веселья. Иногда Свете казалось, что это Сашина тоска по родителям и по прежней жизни. Однажды Света стала невольным свидетелем разговора между братьями.
Они остались дома втроём. Света сидела за компьютером в маминой комнате, а мальчики были в соседней. Саша что-то читал Алёшке вслух, когда тот прервал его:
- А мама говорит, что так близко читать нельзя! Держи книжку подальше от глаз, а то ты их сломаешь!
- Ты ещё помнишь, что говорила мама? – ласково удивился Саша.
- Она мне сегодня утром говорила. Я хорошо помню! – ответил Алёшка.
Повисла короткая пауза, а потом на весь мир загрохотал Сашин голос:
- У тебя только одна мама! Одна – и она умерла! Ты должен всегда её помнить!
Алёшка испугался и начал хныкать. Света вбежала в комнату, вытерла его слёзы, приговаривая: «Саша прав, маму надо помнить. Ты же её помнишь, правда? Ты её любишь. Ну, всё, не плачь, вот так. Ты же у нас умник…»
- Можно тебя на минуточку? – спросила она, повернувшись к Саше.
Он кивнул, и они вышли на кухню. Света сдвинула стулья, уселась напротив Саши и взяла его за руку.
- Не сердись на него, - начала она. – Он ещё ребёнок. Ему нужна ласка, забота. Ему нужна мама, живая, здесь и сейчас. Это естественное желание. Я уверена, что если бы твоя мама знала о том, что Алёшка нашёл себе семью, она была бы рада за него.
- Что ты знаешь о моей матери? – горько покачал головой Саша.
- Я тоже женщина, пусть и юная. И могу себе представить материнские чувства.
- Ты не понимаешь! – закричал Саша. – Ты ничего не понимаешь! Ты не знаешь, какая она была! Я её никогда не забуду и ему не позволю!
- Конечно, - тихонько кивнула Света. – Так оно и есть. Я понимаю твою боль.
- Нет! У тебя никто не умирал, - в глазах Саши показались слёзы.
- Хорошо, выражусь яснее. Я не понимаю твоей боли, но чувствую её как свою. Успокойся, пожалуйста.
Света наклонилась и мягко приобняла юношу за плечи. Так они сидели несколько минут, пока в квартире не зазвонил телефон.
- Иди, твой Антон звонит, - устало сказал Саша.
- Он не мой, - зарделась Света и побежала брать трубку.
- Это только пока! – крикнул ей вдогонку Саша и, усмехнувшись, подумал: «Для тебя существует такое понятие времени как «пока». А вот у меня сплошное «уже». Я почти старик. Нет, пора менять что-то в этой жизни».
***
Света вернулась сияющая, напевая какую-то песенку.
- Что, на свиданку позвал? – спросил Саша.
- Ну, зачем сразу на свидание, просто погулять, - ответила Света и слегка зарумянилась.
- Да, да, - иронически улыбнулся Саша.
Света схватила полотенце и шлёпнула им Сашу по спине.
- Ой… - деланно взвыл тот и убежал в комнату. Вернулся он уже с подушкой. – Ну, держись!
К чести наших сражающихся нужно сказать, что ни одна чашка или тарелка не пострадала, несмотря на накал страстей и путающегося под ногами Алёшку. Когда ребята немного отдышались, Света сказала:
- Нужно сходить в магазин. Лапа, - Света присела перед Алёшкой на корточки, - ты тут пока посмотри мультики, а Саша пойдёт со мной и поможет донести сумки, идёт?
- А шоколадку купишь? – хитро наклонил голову мальчик.
- Куплю, – пообещала Света.
- Тогда идите, - Алёшка величественно махнул старшим рукой, и они не смогли удержаться от смеха. Света пошла за поводком для Марты.
***
Ребята подошли к магазину. Саша стал привязывать к дереву Марту, а внимание Светы привлёк стоявший рядом мужчина, по виду выходец из Таджикистана. Сигарета в руке мужчины догорела, он выпустил изо рта струйку дыма и опустил руку с сигаретой над мусоркой. Он стряхнул оставшийся пепел и бросил окурок – на асфальт. Света почувствовала, как её зрачки сужаются, и внутри напрягается невидимая пружина. Окурок откатился в сторону и остановился посреди тротуара. Мужчина лениво подошёл к окурку и носком ботинка подкатил его к узкой полоске травы. Сигаретный бычок слабо тлел среди жухлых листьев. Мужчина развернулся и вошёл в магазин.
Что-то перевернулось внутри Светы. Пружинка стрельнула вверх, распрямилась, бешено раскачиваясь из стороны в сторону, и ударила девушку под дых. Перед глазами полыхнула золотистая дымка, и Света, крутясь в водовороте мыслей, выхватила из памяти обрывок воспоминания. Весенний день, март, только что сошёл снег. Угрюмый таджикский рабочий накалывает на острую палку сигаретные окурки, стоя на одинокой, чёрной, обтаявшей с краёв льдине. А по обеим сторонам его импровизированного постамента пластами лежат десятки, наверное, даже сотни таких окурков. Безнадёжность в глазах.
Из Светы будто выкачали весь воздух, а его место заполнили яростью и болью. Света хотела броситься вслед за мужчиной, сказать ему, что он только что заставил своего соотечественника выполнять непосильную работу. Вместо этого она погасила кроссовкой окурок и с силой швырнула его в мусорку.
- Полегче, Светик, полегче, - мягко произнёс Сашин голос у неё за спиной.
- Почему нельзя было выбросить сигарету в мусорку, он же держал руку прямо над ней!
- Ну, попался на улице некультурный человек, в этом нет ничего необычного…
- Эти окурки потом люди убирают! – воскликнула Света.
- Им за это платят, - философски пожал плечами Саша.
- Тебе не жаль затрачиваемого ими труда? – поразилась Света.
- Я предпочитаю заботиться о своих любимых, а до чужих людей мне нет дела. В первую очередь надо помогать тем, кто ближе к тебе.
- Нужно заботиться обо всех, кому нужна наша помощь, - не согласилась Света. – Чем большему количеству людей ты поможешь, тем ценнее будет твоя собственная жизнь. «Только соучастие в бытие других живых существ обнаруживает смысл и основание собственного бытия».*
- Ты должна научиться определять, что действительно важно, а что второстепенно. Не трать время и силы на тех, кто забудет твой подвиг. Дари любовь близким.
- Но ведь и ты не всегда был для меня близким человеком, - резонно заметила Света. – Когда-нибудь я признаю, что ты прав. Но сначала мне придётся как следует разочароваться в жизни.
- Тогда я готов признать твою правоту, - засмеялся Саша. – Жить в утопии – это не так уж и плохо.
- Нет, - улыбнулась  Света. – Это совсем не плохо.

Благодарность
Эту книгу я посвящаю моим самым дорогим людям: маме, бабушке, Артёму, Татьяне Алексеевне, - и всем, кто меня поддерживал и оценивал, друзьям и учителям. Без каждого в отдельности и без всех вместе во мне никогда не зажёгся бы тот фонарик, лучом которого была написана эта книга. Я безмерно благодарна вам.


Комментарии:
** - игра слов: «man» - мужчина (англ.), «woman» - женщина (англ.)
Стр. 3 * - после терактов на Лубянке и Парке культуры (2009)
Стр. 4 * - эта глава была написана до того, как Люблинская линия московского метрополитена была достроена
Стр. 25 * - Строки из стихотворения  Семёна Надсона «Закралась в угол мой тайком…»
Стр. 30 * - высказывание М. Бубера