Долгий путь домой

На фото: Василий с женой в левом углу среди соседей по бараку.

Хорошо жизнь прожил Василий Алексеевич. Не легко, может быть, зато честно. А стало быть – счастливо. И за себя, и за тех, кто дожить не сумел. Потому – фотографиям его не в неказистом домашнем альбоме место, а в самом что ни на есть главном музее. Или на первой полосе лучшей газеты. Чтобы почаще вспоминали потомки. И задумывались по возможности о тех, чьими руками крепла и расцветала страна. Карточки ведь тому живой документ и неоспоримое свидетельство.


Вася Степанов – 25-го года был, как и Саша Макаров. И жили неподалёку. Так что ещё до войны друг друга хорошо знали. Приятельствовали. Потому разговор промеж них в мае 42-го короткий состоялся – с полуслова друг друга поняли. Да и не время долгие лясы разводить – немчура с полицаями за всеми сельчанами приглядывает да уши востро держит. Ведь нет им в Акимовке покоя: и листовки кто-то подбрасывает, и технику на рембазе из строя выводит, и входную стрелку на станции заклинили, да так ловко, что два военных состава крушение потерпели.

Василий тогда железнодорожным рабочим был, вот и получил задание – наблюдать какие грузы немцы перевозят. А ещё по возможности выручать пленных и тех, кого на работы в райх угоняли – товарняки такие ведь часами на запасном пути отстаивались. А вагон вскрыть – дело плёвое. Или, на крайняк, родственникам сообщить. Полицаи за шмат сала кого хочешь домой отпустят. А ежели ещё и первача четверть сунуть, сами подсобят.

Вася согласие своё дал. И на дело, и на то, что выполнять будет только Сашины распоряжения. И связь только с ним держать.

До самого Сашиного ареста в ноябре, сведения со станции Василий регулярно передавал. И народу немало вызволил. Обидно только что среди других и тот, чьё имя и произносить не хочется. Лично матери его тогда сообщил. Успели выкупить, да себе на беду. Он-то вместе с провокатором Абакумовым и сдал немцам подполье. Подгорный – ему фамилия. Всех кого знал, гадёныш, сдал. А Василия, выходит, пожалел. Или не догадался – подумал, что по-соседски из беды его Василий выручил. И Саша о Васе ни словом на допросах не обмолвился. Хотя седым после пыток на рыночную площадь к виселице вели.

Тогда мало кто из подполья уцелел. Кого в Мелитополе расстреляли, кого в Севастополь отправили на каторгу. А оттуда прямо в Бухенвальд. На особом оказалось счету у самого Гитлера подполье в Акимовке. Казалось бы, сущую малость успели сделать, а Гиммлер чуть ли не поимённо подпольщиков в докладе фюреру упоминал.

В апреле 43-го Василий попал в облаву: немцы вывозили молодежь на каторжные работы. Избили сперва для острастки, продержали без кормёжки два дня в пакгаузе на станции, а потом затолкали толпой в товарный вагон и повезли. И не так страшно, что запоры на двери – любой запор отворить можно, – сколько то, что через каждые три вагона прицеплена открытая платформа, а на ней пулемётчики. Следят зорко. И стреляют без предупреждения. А от пули не увернуться и не уйти.

Торопится состав. Знай, постукивают колеса на стыках рельсов. Мелитополь. Хмельницк. Перемышль.

Дважды выгружали в дороге остарбайтеров; поили из общего грязного ведра, как скотину; отделяли особо строптивых; сортировали по своим неведомым правилам на пересыльных пунктах и снова везли дальше. До самого Мюнхена. А там Василия, как бывшего железнодорожника с пятью другими земляками в рабочий лагерь города Нюрнберг определили.

По периметру лагеря три ряда колючей проволоки да по углам вышки с часовыми. За колючку только под конвоем. И кормили, чтоб разве ноги с голодухи не протянули.

Пока силы были – дважды пытался Василий бежать. И оба раза срывалось дело.

В марте 44-го, как снег сошёл, решил ещё раз счастья у судьбы пытать. С приятелем Ваней Балак сговорились через Польшу к своим пробираться. С земляками простились. Обнялись на дорогу. Если что, сказали, не поминайте плохо. Коля Кононенко, акимовец, лично в руки им пайку хлеба передал, воды четыре бутылки, и запер в товарном вагоне, что на Польшу с грузом шёл.

Улыбнулось счастье – через три дня, услышав на полустанке разговор по-польски, выскользнули через люк, ускользнули от охраны, и пошли дальше на восток уже пешком.

Опасались сперва местных, а как голод и усталость невмоготу терпеть стало – обратились за помощью.

Хорошие люди оказались поляки. И едой делились, и совет дельный вовремя давали, как гарнизоны немецкие стороной обходить. Уже под Сандомиром рассоветовали поляки идти дальше – на берегу Вислы немцы оборону готовят, войск нагнали – не проскользнуть.

Свели с партизанами из отряда Армии Крайовой. Ребята хоть и за панскую Польшу, но боевые. Только оружия совсем мало. Командир пообещал Василия с Иваном переправить на другой берег Вислы и указать дорогу к советским партизанам. Там и оружия больше, и русские ведь. Не соврал: и проводник на месте оказался, и через речку переправились, и на том берегу встретили. Сын лесника, пацан, лет десяти, прямо в отряд и привёл. Польский, но уже из Армии Людовой. Коммунистический.

Сняли с беглецов при штабе допрос – откуда идут и кого ищут, продержали часа два и указали дорогу на хутор, где расположилась после задания конная группа из отряда им. Кирова, соединения товарища Бегмы. Здесь снова допросили, правда, перед допросом накормили досыта. Дотошно спрашивали, с пристрастием, но, видать, поверили. Предложили остаться в отряде. А как согласие получили, с собой взяли.

Пробирались по Яновским лесам на соединение со штабом отряда. А в штабе – опять проверка. Тут тебе и комиссар Белоусов, и начштаба Абрамович, и сам командир – товарищ Неделин. Спрашивают строго, да всё в глаза глядят. Не заюлишь и не соврешь, даже коли захочешь. Только Василию скрывать нечего. Весь как на духу.

Зачислили их с Иваном в отряд. До конца лета партизанили. Как железнодорожники поезда под откос пускали. А 15 августа неподалеку от Равы-Русской соединился отряд с войсками Первого Украинского фронта.
 
Василия с Иваном полевой военкомат призвал в армию – возраст самый что ни на есть подходящий. Сперва в 17-ю бригаду войск НКВД по охране тыла, а потом в 62-й полк 32-й дивизии. Во Львовской области Василий служил. Там тогда неспокойно было. Пошаливали недобитки. Во Львове в 48-м и жену свою встретил. Надежду Степановну.

А весной 50-го вышел срок службе.

Вернулись семьёй в Запорожье. Василий на железную дорогу пошёл. В СУ-6. Жильё в бараке на Южном посёлке получил. Сын родился. И дочка.

Бедно жили, но весело. Мир ведь. И цены ежегодно снижали. А с 58-го Василий на заводе металлоконструкций стал работать. В цехе обработки листа. Оттуда и ушёл на пенсию.


Про акимовских ребят частенько вспоминал. Знал – ещё в 60-х медалями их посмертно наградили. А Саше памятник поставили. Даже написал в тетрадку про те дни, что вспомнил. Не для себя – чтоб о них не забывали. В военкомат носил, в газету.

Только никому это не нужно оказалось – другое время на дворе. Другие герои. И сам он, как объяснили, жизнь не как герой прожил, а как цепной пёс тирана. Герои-то, оказалось, на той стороне были. Среди немчуры и пособников. Те, кто Сашу на виселицу вёл и Ваню на каторге нагайкой до кости сёк. И, конечно, тот, кто ему пулю из-за угла всадил на узких львовских улочках.

Спорить тогда не стал. Чего тут спорить – известно ведь: всю правду о войне знают только те, кто пороху не нюхал, да про войну лишь в книжках читал. Им бы дождаться, когда умрёт последний солдат. А тогда…

Василий Алексеевич Степанов умер 9 июля 2002 года, Через два месяца после того как отпраздновал годовщину Победы. Той, которую у него так никто и не смог отнять.