2. За дурной головой ногам покою нет

2. За дурной головой ногам покою нет

    Летиас уже окончил осматривать одно из самых дальних полей из тех, что принадлежали его семье. Все тут, как и везде впрочем, шло, как и положено. Молодая поросль пшеницы стройно колосилась, рабы усердно и послушно работали, надсмотрщики и управляющие присматривали за ними, в общем, все как обычно. Он уже собрался было вернуться на виллу пока Солнце,  это око светоносного Гелиоса, еще не успело подняться слишком высоко в ярко синем чистейшем, без единого облачка небе и начать палить во всю свою силу не щадя с одинаковым безразличием ни рабов ни свободных граждан. Он планировал вернуться до самой жары, посетить купальню смыть с себя пыль и грязь, немного расслабить затекшие за целое утро в седле, мышцы отдавшись в руки умелых рабынь массажисток.  Вот ведь всего ничего как успел покинуть армию, а так размяк. А после, наверное, стоило сдержать уже давно данное обещание и навестить старика сенатора. Скорее всего, у того нету никакого такого срочного дела о котором он так многозначительно намекал в последнем письме, а просто старик соскучился. Ну, в этом-то не было ничего удивительного, никаких родичей у старика не было и он, всю жизнь считавший их отца родным братом, теперь перенес эту любовь на его сыновей. По крайней мере, на одного сына. Но планы эти внезапно перебил примчавшийся, откуда-то со стороны границы поля бледный и на смерть перепуганный раб.
- Там Тимерий, там господин Тимерий, - восклицал он, повторяясь не в силах толком рассказать, что же произошло и что приключилось. – «Ну что еще на сей раз умудрился отмочить мой драгоценный братец?» с досадой думает Летиас, размышляя, что давно пора заняться братом в серьез и, невзирая на возраст и положение младшего хозяина, начать наказывать розгами, раз уж ничего другого тот видимо не понимает и никогда не поймет. В армии, кстати, розгами пороли, даром, что наказанные бывали и гораздо постарше этого недоросля и, кстати, помогало, так может, поможет и тут? А раб, наконец, успокаивается, немного, но достаточно, чтоб объяснить.
- Господин там, у забора, он упал с лошади.
- Упал с лошади? – Летиас все еще не может ничего понять брат отличный наездник он ездит верхом не хуже его самого, что за бред несет тут этот малый? И лишь услышав дальнейшие объяснения, впервые чувствует, что произошло что-то плохое если не сказать ужасное. Похоже, этот идиот его брат, затеяв какой-то дурацкий спор с одним из молодых надсмотрщиков, решили на спор перепрыгнуть на лошадях овраг, отделяющий край невысоких построек, где на время полевых работ жили немногочисленные тутошние рабы и те, кто за ними присматривал и заборчик за ним одним махом. Кто из этих придурков считал что это невозможно, а кто, что вполне осуществимо Летиас не понял, впрочем это то сейчас было не важно. Важно было что его полоумный брат, решив доказать всем какой он отважный и умелый наездник, взялся это сделать. Взялся и не смог, его лошадь в прыжке зацепилась копытом за забор и рухнула, подмяв под своим весом горе наездника. Не разбирая дороги, Летиас бросается туда, где, по словам перепуганного раба, это произошло. Первым кого он увидал посреди толпы стоящих с перекошенными сочувствием и ужасом лицами людей был лежащий на земле, на каких-то наспех сооруженных носилках Тимерий. Бледный словно привидение, с ручьем, стекавшим, по лбу вискам и носу каплями пота, с до крови прокушенными от боли губами и уже успевшей безобразно распухнуть от самой лодыжки и до бедра начавшей синеть и чернеть левой ногой. Даже не смотря на раздувшиеся размеры бедра, было видно, как осколки сломанной кости в нескольких местах выпирают под кожей выше колена. Увидев старшего брата и решив по его лицу, что тот на него гневается, Тимерий  пытается приподняться, не смотря на множество тут же бросившихся его удерживать рук.
- Летиас, постой, не сердись. Я тут так сглупил. Ты не сердись ладно? – Прерываясь на каждом слове чтоб сипло вдохнуть новую порцию воздуха начинает он. – Я свалял дурака, знаю. – Летиас смотрит на его искаженное болью лицо, на страшную изуродованную ногу и словно в кошмаре никак не может решить, что же ему больше всего сейчас хочется задушить этого идиота? Обнять и укрыть и от боли и от того страха что не смотря на попытку улыбаться так и светится у братца в глазах или сесть наземь и разрыдаться от бессилия предотвратить эту новую свалившуюся на них беду.
- После поговорим, - единственное что ему, наконец, удается произнести, и он тут же приказывает себе переключить внимание на дело. С чувствами можно будет разобраться потом. Этому он научился еще в армии. Сначала делать то, что он в силах, а после когда он уже действительно ничем не сможет помочь даже в малости можно и посокрушаться о том, что он изменить не в силах. – Лекарь уже был? Что он сказал.
- Он осмотрел меня, но ничего не сказал, велел только не трогать и послал за тобой, наверно дела плохи.
- Посмотрим. Не падай духом раньше времени. –  И так и не поняв, кого он пытался подбодрить себя или братца Летиас подходит к действительно стоящему тут же лекарю. И тот немедленно подтверждает его самые наихудшие опасения. Лечить так ужасно поврежденную ногу он не возьмется. Скорее всего она уже начала отмирать из-за того что кость сломана стольких местах. Пытаться сохранить ногу значит обречь Тимерия на смерть. Придется отнять ногу и тогда еще будет шанс. Но только тогда. Летиас не может поверить своим ушам. Еще сегодня утром совершенно здоровый и беззаботный брат теперь останется на всю жизнь калекой, а то и вовсе умрет. Лекарь что рехнулся? Может, стоит вспомнить обычай, кода дурных вестников секли плетьми и это еще в лучшем случае? Пусть немедленно берется за свои банки склянки и что там у него еще во имя всех богов и начинает, что-то делать, а не нести тут чушь никакую ногу брату отрезать Летиас не позволит! Если нужно он пошлет за целителем в столицу! Но старик непреклонен до приезда столичного лекаря, который тут появиться никак не быстрее чем через десяток дней при самой большой спешке молодой хозяин без лечения не доживет. А он полностью уверен что, не отняв ногу нечего и пробовать пытаться спасти жизнь молодому господину. Поэтому Летиас волен делать с ним что угодно, но он стоит на своем, единственный шанс спасти господина Тимерия это лишить его уже бесполезной ноги, которая все равно, что мертвая ветка на живом еще дереве, но может загубить его, целиком, если ее, вовремя не срезать. Никакие жаркие споры ни к чему не приводят лекарь непреклонен и сомневаться в его опыте и знаниях причин, в общем-то, нет, он с детства лечил обоих братьев, любил хозяев преданной любовью старого верного слуги и никогда не посмел бы, причинить вред хоть кому то из них только из прихоти. Летиас и сам уже понял что старик прав и спорил лишь от того что сердце никак не желало смириться с ужасным решением, но делать нечего. Они возвращаются к носилкам, с которых на них глазами полными боли и тревоги смотрит несчастный страдалец. Летиас сам сообщает несчастному о решении лекаря.
-Нет! Неет! Неет! – как и ожидалось брат в ужасе и бьется, пытаясь вырваться из рук тех, кто пытается его удержать, не взирая ни на боль, ни на бесполезность этого порыва. Летиас не может его осуждать. Он и сам наверняка вел бы себя так же, случись это с ним. Но выбора нет.
- Не надо, из последних сил молит Тимерий. Брат, пожалуйста, пусть он попытается спасти меня иначе.
- Иначе ты умрешь.
- Пускай. Ты думаешь, я хочу жить таким? Ты думаешь стану? Летиас лучше смерть, чем это. Лучше бы ты сам меня убил, только не позволяй ему. – Несмотря на сочувствие к пострадавшему центурион чувствует, как его охватывает злость.
- Возьми себя в руки и перестань вести себя как ребенок! – Резко и громко рявкает он на охваченного ужасом лежащего на земле человека. – Вспомни, что ты мужчина и что это значит не только брюхатиь всех девиц и портить всех парней в округе. Веди себя как мужчина не только в постели. – Брат тут же замолкает перед этим гневным окриком, но Летиас уже берет себя в руки. Опускаясь на колени перед братом, он осторожно гладит мокрые от пота спутанные каштановые пряди и уже совсем мягко произносит, Тимерий, пожалуйста, ты должен принять то, что боги посылают тебе. Поверь, будь хоть какой-то способ, я бы заставил нашего лекаря испробовать его, но его нет. И не смей думать, даже думать, слышишь, не смей, чтоб умереть и бросить меня одного. Как же я останусь совсем один без отца и без брата.
- Брата калеки, брата обузы – тихо бубнит все еще не убежденный Тимерий.
- Без брата, которого я люблю, - твердо повторяет Летиас. - И если и ты меня любишь то ты не будешь трусливым эгоистом и примешь, то, что произошло, и приложишь все силы, чтоб поправиться… - Разговоры закончились к ним подошел лекарь и в руках у него специальная пила, которой пользуются все лекари как раз в таких вот случаях. Последние лучи заходящего солнца внезапно золотят каштановую макушку брата на мгновение, словно облачая ее в блестящий золотой шлем. Летиас не успевает подумать, что же это за знак, и какой добрый или дурной, когда из толпы рабов неподалеку внезапно вырывается одинокая фигура и бросается к ним.
- Господин. Господин остановитесь. Послушайте - произнесенные с чудовищным варварским акцентом слова с трудом доходят до сознания Летиаса. Чего хочет от него этот незнакомый раб-дикарь? Солдаты уже кидаются, чтоб оттащить дерзкого от хозяина и как следует объяснить ему, почему так себя вести не нужно когда следующие слова странного безумца заставляют Летиаса дать им знак немедленно остановиться.
- Вам не нужно отрезать ногу молодому господину хозяин я могу вылечить его.  – Будь то, что тут происходит хоть чуть-чуть не таким ужасным, Летиас рассмеялся бы во все голо. Их опытный целитель не решается взяться за лечение, а какой-то мальчишка раб по виду выходец из дремучих северо-западных лесов. Стоп! Северо-западные леса! Летиас внезапно вспоминает. 
… - Он целитель, молодой господин. И очень умелый к тому же. Видели бы вы, какие чудеса он вытворял на корабле, на котором везли эту банду дикарей. Не имея ничего, никаких снадобий, никаких повязок, ни инструментов, только чистую воду да их грязные тряпки, он, словно одними только наговорами, лечил свих раненых в бою соплеменников. И, благодаря этому паршивцу, среди их раненых выживших оказалось куда больше, чем среди наших.
- Почему же вы не велели ему лечить и ваших солдат?
- Да мы сначала не знали. Поняли только перед самым концом плаванья, когда заглянули в трюм пересчитать оставшихся. Прежде-то мы просто швыряли еду и питье этим зверям через палубу чтоб, издыхая, не набросились на нас, а кода увидели что происходит, было поздно. Все кто мог умереть, уже умерли.
- Так вы за это так избили его? В отместку за собственную глупость?
-  Вовсе нет господин, в конце плавания наш капитан чем-то отравился и прихворнул слабостью в кишках. Наш лекарь не сумел помочь ему, вот, и послали за мальчишкой.
- И что?
- Он наотрез отказался лечить одного из тех, кто посмел разорить их дом. Сказал, что лучше умрет. Ребята хотели его вразумить, но он действительно был готов умереть и мы отступились. На корабле было немало наемников из этих  морских бродяг, а вы же знаете, как они суеверны. Убить целителя пускай он и на половину животное как все эти дикари по их понятиям одна из самых ужасных примет. За такое Нептун мигом пустил бы корабль ко дну. Пустил бы или не пустил, да только недовольство на борту мне было ни к чему, вот я и решил, что лучше попробовать получить за никчемного мальчишку несколько монет, чем целую команду недовольных людей в открытом море. Тем более что я вроде как обязан мальчишке, кто знает, стал бы я капитаном согласись он лечить прежнего…
- Ты веди целитель верно? Обращается Летиас к парню, чувствуя еще не надежду, но какую-то ее легкую тень, может действительно вспыхнувший луч солнца был добрым знаком – Это ты был тот избитый лекарь, что отказывался лечить имперцев? – Точно, не смотря на молчание парня, мужчина больше не сомневается. Омытые от грязи и крови, оказавшиеся вовсе не бурыми, а светло золотистыми волосы и более чем приятное лицо теперь, когда с него сошли следы жестоких побоев, еще могли ввести его в заблуждение. Однако этот пристальный взгляд ясных зеленых глаз, таких выразительных,  слишком серьезных для такого молодого парня он не узнать не мог. Правда тогда мальчишка вроде ни слова не понимал на их языке, а теперь вот выясняется, что и понимает и даже говорит хотя и так ужасно. Маленький хитрец, но сейчас это не важно, важно только что он сказал о брате и Летиас снова задает вопрос – Ты говоришь правду мальчик? – теперь уже все прислушиваются к их разговору. Их лекарь пытается протестовать, но Летиас просто велит старику заткнуться. По лицу брата он видит что, не смотря на все его слова и убеждения, тот не станет даже пытаться поправиться, если его лишат ноги и если он хочет сохранить брата, то нужно сохранить и ногу. Может этот мальчик не просто так сюда попал, а был послан богами именно ради этого? Не зря же Гелиос, похоже, подал им знак с помощью своего ока! – Ты будешь лечить моего брата мальчик?
- Да господин, я вылечу его. Не сомневайся. Я ведь в твоих руках если я вру, ты просто убьешь меня и только.
- Откуда мне знать, что ты не хочешь умереть и не пытаешься таким образом покончить с жизнью?
- Есть и более легкие способы, равнодушно пожимает плечами юный дикарь. Ты же ведь наверняка придумаешь, что-то долгое и ужасное если я обману, а он, - парень мотает головой в сторону Тимерия,
- он и так умрет без моей помощи. Он решил так. Я слышал ваш разговор и уже видел такие лица, отрежь ему ногу и ни один лекарь не сможет его спасти.
- Ты так и не сказал, зачем это тебе? – Мальчишка вновь дерзко пожимает плечами и зло улыбается господину.
- Боги дали мне знак, что этот имперец должен жить. Надеюсь, они придумали для него какую-нибудь более скверную участь и хотят, чтоб он до нее дожил.- Несмотря на дерзкие злые слова, Летиас внезапно чувствует странную уверенность: этот парень действительно понимает, за что берется и действительно по каким-то своим причинам хочет спасти его брата. Что ж пускай сделает это. Почему он это делает, Летиас разберется потом, а пока он и на шаг не отойдет ни от странного целителя, ни от брата и стоит мальчишке хоть что-то задумать, как он тут же поплатится жизнью. Летиас не такой суеверный, как те моряки и в случае чего долго раздумывать не станет.
- Ладно, я доверю жизнь брата в твои руки мальчик, - краем глаза он видит, как облегченно откидывается на носилках совсем изможденный болью и отчаяние Тимерий - я позволю тебе спасти его, но смотри, если ты подведешь нас. Ты останешься жить, только если выживет он, хорошенько запомни это! Скажи, что тебе нужно для лечения я дам все, а чего у меня сейчас нет, будет у тебя уже завтра.
- Только теперь Кайрин, наконец, перевел дух, он и сам точно не знал какое безумие, какой порыв толкнул его на этот безумный шаг. Знал только, что когда молодой господин взглянул на него своими переполненными мукой глазами, ему показалось, точно кто-то сжал его сердце в кулак. На миг он словно наяву услышал слова отца – «Ты должен исцелять мой сын, ты должен исцелять и однажды ты поймешь, что иногда не важно друг перед тобой или враг один всегда может стать другим и наоборот. Измениться не может лишь мертвый, а исцеленного врага всегда можно просто убить, если он не измениться. Однажды ты это поймешь.
- Я никогда не стану лечить врагов, - дерзко ответил он тогда отцу, но тот только рассмеялся.
- Ты станешь, если знак сделать это дадут тебе боги. - Тогда Кайрину было не больше двенадцати, и целых пять лет он не вспоминал слова отца, а сегодня кода светоносный Бел внезапно сделал темноволосую голову раненого золотой как у священного идола в его честь, что стояла в центре их селения, парень понял, это был знак и не смог воспротивиться. По указу старшего господина раненного, не смотря на все протесты обоих целителей, все же перенесли в находившийся буквально в шаге домик тутошнего надсмотрщика. Там его уложили на постель, а после все уставились на него, Кайрина, ожидая, чтоб он начал исполнять сказанное и лечить парня которого, судя по полным сочувствия взглядам многие из тех, кто был тут, любили и свободные и даже рабы.
- Стараясь не поддаваться охватившей его с опозданием неуверенности Кайрин пока еще не трогая, осмотрел своего будущего пациента. К счастью отвар мака, что так кстати, оказался наготове у этого бездаря местного целителя уже начал действовать. И лицо молодого хозяина расслабилось, а глаза хоть и все еще были полу приоткрыты, но совершенно затуманены сонным зельем и, похоже, боль, что все-таки сумела пробиться сквозь него уже не была такой невыносимой как прежде. Еще немного и он окончательно заснет, позволяя юному целителю заняться тем, что он так самоуверенно пообещал – спасти ему и жизнь и ногу. Нога была ужасна – распухшая почерневшая и в двух местах на ней сильно выступали из-под кожи обломки сломанных костей. Значит, перелома было два и, судя по количеству этих самых обломков, они не были не простыми ни чистыми. Да уж работа ему предстояла очень трудная. Может зря он так уверенно пообещал хозяину, что сможет исцелить его брата? Может, зря вообще ввязался во все это, что ему за дело до этого проклятого жителя проклятой страны? Ну, умрет еще один из них или останется калекой ему то что? Но нет. Он вспомнил отчетливый ореол солнечных лучей, что на миг окружил голову младшего из братьев, когда он, из последних сил привстав  на своих носиках, умолял брата убить его, но не позволять лишить ноги. Вспомнил горящий отчаянием взгляд огромных от боли глаз, что с безнадежной мольбой обшаривали лица стоящих рядом, словно ища хоть какой-то помощи и как, словно в ответ на этот взгляд внезапно ярко вспыхнул последний луч заходящего за горизонт солнца. Все это были знаки и притворяться, что он их не видел или не понял, он не мог. Боги хотели, чтоб он исцелил этого имперца, и ослушаться их воли, Кайрин не смел. И может быть, они даже помогут ему сейчас совершить почти невозможное и сдержать слово. Он еще раз взглянул на лицо раненого – почти пора, пусть только еще немного подействует дурманящий напиток, и можно будет начинать. Время дорого он принялся мысленно прикидывать с чего начинать. То, что осколки кости не пробили кожу большого значения, в общем, не имело, наверняка внутри немало поврежденных и плоти и жил, да и потом все равно ногу придется разрезать, чтоб правильно уложить обратно кости и надеяться, что не придется лишить такого молодого хозяина слишком уж больших отколовшихся кусков. Это уже было похоже на план. Сначала он позаботится о кости и о кровотечении что может начаться от его действий, а после того как перевяжет и обеспечит ноге неподвижность будет думать как не допустить к больному ни воспаления ни лихорадки. Ему не впервой лечить так сильно раненых людей, правда, прежде с ним всегда был отец, но это сейчас не важно, он все равно скоро стал бы самостоятельным, просто этот миг настал немного раньше. Решительно повернувшись к стоящим рядом, старшему хозяину и старому целителю он, с трудом подбирая слова, принимается объяснять, что именно ему нужно. Вначале, старый целитель, то ли совсем не понимает его сперепугу, то ли делает вид. Он отрицательно машет головой на каждое слово, пока хозяин не отбирает у него объемистую сумку, и не в пихает ее в руки парню. Нужные ему инструменты, и острейшие ножи для плоти и костей и лопаточки для прочищения ран для накладывания мазей, и специальная пропитанная чем-то нить, что способна пилить твердую кость, и щипцы, щупы для определения глубины раны и прочая и прочая, все что ему было нужно, нашлось в этой большой сумке и все было готово к использованию, так же как и толстые скатки чистых перевязок. Крепкое вино в нескольких кувшинах ему уже принесли, и разведенный прямо посреди лачуги костер-очаг уже грел большой котел с чистейшей родниковой водой. Верил хозяин ему до конца или нет но все о чем он просил, выполнялось незамедлительно. Пока он не попросил всех покинуть комнату с больным. Господин Летиас на отрез отказался уйти хотя и выгнал всех остальных, включая и старого целителя оставив только одного солдата на которого указал сам Кайрин, выбрав самого на вид смышленого и сильного. Ему будет нужна помощь, чтоб ставить на место перебитые кости он, конечно, не был слабаком, но молодой имперец был крупнее и массивнее его и рисковать тем, что только из-за нехватки силы у него что-то получится не с первого раза он не хотел. Еще раз, осмотрев разложенные инструменты, расставленные настойки и рассыпанные по нужным щепоткам травы чтоб как можно быстрее кидать их в разлитую по кружкам кипящую воду он приступает к лечению.
   Смотреть, на то, что этот юный варвар творит с его бесчувственным братом, было и тяжело и страшно. Вот теперь Летиас понял, почему тот хотел, чтоб они все вышли. Зрелище было еще то. Если б не спокойный очень сосредоточенный вид юного дикаря объявившего себя целителем и не пара одобрительных кивков их старого лекаря во время приготовлений мальчишки, когда тот, наконец, понял, что он действительно знает что делает. А еще и твердая уверенность в том, что этот мальчик единственная надежда его идиота брата ходить, а при его упрямстве и вообще жить Летиас давно бы остановил происходящее и рискнул все-таки доверить лечение тому целителю, которого знает. Но тот сам сказал, что видит выход только в ампутации раненой ноги, так что выбора не было. Стоя за спиной полностью сосредоточенного на брате мальчишки он видел, как тот решительно разрезал сначала кожу, а после и плоть на оголенном бедре брата. Как что-то недовольно ворча на своем варварском наречии, принимается копошиться в открытой ране инструментами, а то и просто скользкими от крови пальцами. Странно, но крови совсем не много, да и ту оставшийся солдат успевает периодически промокать с кожи брата большим куском ткани, почти не давая ей стекать на постель. Похоже, парень действительно знает что делает, в который раз словно заклинание повторяет молодой центурион, словно пытаясь донести эти слова до далеких богов, умоляя сделать так, чтоб так все и было. Вот несколько очень мелких осколков кости с гулким стуком все-таки падают на пол, влажно блеснув белым  и красным. Летиас шагает к ложу больного, чтоб понять, что же делает этот варвар, он же обещал, что нога сохранится, но то уже отходит на шаг и знаком и словами просит центуриона как можно крепче ухватить брата за плечи. Поняв, что сейчас последует, мужчина повинуется. Солдат по знаку юного целителя подходит к ногам брата и берет ступню больной ноги, так как показывает ему мальчик на второй здоровой ноге. После этого следует громкий влажный хруст, страшный крик так и не пришедшего к счастью в себя брата, который ощутил наверняка ужасающую даже сквозь дурман зелья боль, и парень начинает стягивать края раны, укрепляя их тряпицей свернутой в несколько раз и просунутой снизу под израненное бедро брата. Омыв края раны чуть остуженной, но по прежнему теплой водой, в которую он пока она была еще горячей щедрой рукой насыпал какие-то травы, парень принимается сооружать с двух сторон от ноги укрепляющую систему прочных деревянных лубков. Они позволят вставленной на место кости, или точнее костям остаться в нужном положении и заживать как положено. Сколько продолжалось все это, Летиас сказать бы не взялся. Просто когда, наконец перевязанный и умытый по-прежнему спящий брат был накрыт от ночной прохлады легким покрывалом. Когда края закрытой смоченной в вине с добавлением трав тряпицей раны исчезли из поля зрения, а сама нога оказалась прочно зажатой в надежных деревянных тисках. Когда видимо довольный проделанной работой мальчишка дикарь забыв, кто он и кто перед ним внезапно ободряюще улыбается своему хозяину, и, ужасающе коверкая слова имперского языка, произносит
- Все будет хорошо господин. Он поправиться мы сегодня все сделали как надо. Теперь если только боги, хоть немного нам помогут, будет все хорошо. Когда, наконец, Летиас нашел мгновение чтоб кинуть взгляд в окно, ранний вечер успел смениться самым первым робким рассветом. Летиас велел принести себе кровать в эту лачугу. Он не собирался оставлять тут брата наедине с этим мальчишкой уже успевшим показать свое дикарское упрямство и ненависть к жителям империи и неизвестно почему решившим им помочь. Он хотел было переместить брата в дом, но парень едва не на коленях умолил его не делать этого. Мало что понял мужчина из его сбивчивой речи более чем наполовину разбавленной грубым наречием варваров, родным для этого дикаря, кромке того что трогать раненого в ближайшие дни нельзя. Пришлось смириться. Он сам избрал мальчишку целителем.  Глупо было не предоставить ему теперь достаточных возможностей, чтоб исцелять. А оставить тут вместо себя солдат он тоже не решался. Хоть действия парня пока что, похоже, шли действительно только на пользу брату, но мал ли что все-таки он раб, да еще и новенький. Да и на корабле, что его привез, избили его вовсе не за хорошее поведение. Уж лучше Летиас поютится тут несколько дней и за всем присмотрит. Хотя и смотреть на бледное лицо единственное, что кроме изуродованной погруженной, словно в ящик из дерева, упрятанной под пропитанной тканью ноги выступало из-под укрывающего брата покрывала, было невероятно тяжело, если не сказать страшно. Летиас привык думать о брате как об избалованном лоботрясе не способном ни на что серьезное. Тимерий всегда доставлял проблемы сначала отцу потом ему самому, на него очень редко когда можно было положиться зато ожидать сюрпризов в виде какого-нибудь нового сумасбродства можно и даже нужно было постоянно. Иногда Летиасу самому хотелось придушить бесшабашного братца, и вот он лежал слабый больной беспомощный, и было непонятно, выживет ли он, или не смотря на все уверения этого мальчишки нет, а в голову лезли только самые счастливые моменты из их с братом прошлого. И как же оказывается, их было много. Вот Летиас учит малыша Тимерия плавать, пока отец не видит, какую опасную забаву затеяли его сыновья. И маленький Тимерий бесстрашно позволяет увлекать себя на самую большую глубину, потому что сильные руки старшего брата надежно удерживают его худое гибкое тело на поверхности воды. Вот они впервые ночуют в поле вместе с охраняющими рабов солдатами, тогда повинуясь, какому-то озорству, братишка спрятался в густой поросли молодой пшеницы и они полночи искали его, зовя во все горло, а проказник лишь потешался над ними, наблюдая над поднятым переполохом. А когда его, наконец, нашли и он увидел, как расстроен и перепуган старший брат, сколько страха и хлопот он доставил ему своей выходкой, юный сорванец никем так и не наказанный по причине того, что все были счастливы его возвращением живым и невредимым пол ночи проплакал в их с Летиасом комнатке, сквозь слезы умоляя брата простить его и клянясь всеми богами что больше он так безрассудно никогда не поступит. И напрасно старший брат уверял, что не сердится, а рад уже тому, что мальчик нашелся невредим. Упрямец не успокоился, пока не услышал от брата «прощаю». И действительно до самого конца лета он в тот год больше не совершил ни одной проказы и это было самое спокойное лето и для отца и для самого Летиаса.  Вот маленький Тимерий, тогда ему было чуть больше десяти лет, с восторгом смотрит на впервые одевшего военную форму старшего брата. В то лето их гарнизон стоял в городе, и он мог часто ночевать дома. Об этот позаботился их друг сенатор и младший брат повсюду хвостиком таскался за старшим, не желая отставать ни на шаг. Как же он раздражал тогда слишком серьезного для своих Лет Летиаса, считавшего что из-за этого вечного хвостика он выглядит глупо, а потом в последнюю ночь застал Тимерия отчаянно рыдающим в подушку от того что старший брат уезжает так надолго. Летиас тогда  впервые до конца понял, что этот своенравный и не послушный избалованный любимец отца его младший братишка по-настоящему любит его и будет искренне тосковать по нему, и простил ему и все прошлые и половину будущих проказ. Вот уже пятнадцатилетний шалопай Тимерий,  уже успевший прославится своими похождениями и на их вилле и за ее пределами случайно узнает о том, что вернувшийся в десятидневный отпуск брат влюбился в молоденькую дочку  простого торговца, что в городе снабжает аристократов ароматными маслами для бань и благовониям для жертвоприношений. Девушка была вовсе не такой уж и красавицей. Сейчас он уже мог это признать, но она всегда была так  ухожена, так красиво накрашена и причесана, от нее всегда так приятно пахло, а на ее точеную фигурку с горделивой осанкой, которой бы позавидовала и аристократка, было так приятно смотреть и грезить о том, что подарит это тело ему этой ночью, что он считал ее самым прекрасным существом, что когда-либо создавали боги. Девица была замужем за одним из солдат его же собственного гарнизона там-то ее приехавшую к более чем в трое старшему ее мужу он и приметил. Очаровать ее молодому блестящему офицеру труда не составило, и даже мысль о том, что ему серьезно не поздоровиться в случае обнаружения их связи его не останавливала. Двадцатидвухлетний Летиас не мог в серьез думать что его, аристократа, протеже самого сенатора, казнят за связь пусть и с замужней, но все-таки простолюдинкой. Наверное, то был его самый первый и последний за всю жизнь безрассудный поступок. Он почти ожидал, что брат над ним посмеется, но тот совершенно неожиданно принял сторону влюбленных и стал помогать им обмениваться тайными посланиями. С одним таким его и застигли. И он так и не успел его уничтожить, а отец, так и не добившись от упрямца, кому именно он его нес но, поняв из прочтенного письма, что речь идет о замужней даме впервые собственноручно выпорол строптивого сына. И порка эта вовсе не была слабой, но даже под плетью братишка не сознался, что письмо как решил ошибшийся сходством их почерков отец, было вовсе не от него. Все это Летиас узнал лишь спустя несколько дней, вернувшись в очередной отпуск и на вопрос к брату «почему же ты меня не выдал?» получил исполненный искреннего недоумения взгляд – «Как я мог, ты же мой брат!». А девица, из-за которой приключились все эти страсти, преспокойно дождалась пока ее муж погиб в одной из стычек с варварами на западной границе и, даже не закончив траура, выскочила за младшего брата покойного мужа и укатила с ним, куда-то вглубь страны. Летиас тогда даже сильно и не тосковал с глаз долой как говориться…. Вот такой шалопаистый и верный, взбалмошный и преданный, легкомысленный и любящий был у него брат. Почему он так сосредоточился на том, что в братце было плохого, и так надолго забыл все хорошее? Наверно просто непривычная роль хозяина дома заставила быть серьезнее, чем нужно и слишком уж сурово судить так и не сумевшего повзрослеть баловня отца. Пусть он только поправится, пусть поправится. Летиас никогда больше не станет укорять его за легкомыслие слишком уж сильно или сетовать на его поведение богам пусть только они не забирают у него брата.
   Прошло уже несколько дней, и Кайрин видел, что все его усилия не пропадают даром. Пусть и едва заметно, но больной чувствует себя немного лучше. Ни жар ни лихорадку ему удалось не подпустить к молодому хозяину, спасибо снадобьям что по первому его слову тут же доставляли расторопные слуги господина… Если б он только сам постоянно не маячил за спиной. Не то чтоб Летиас хотел сделать своему пациенту что-то плохое, нет, конечно, навредить тому, кого лечишь, навредить специально, за такое боги никогда не простили бы, и не важно, что исцеляемый твой враг, раз уж ты взялся его лечить - лечи или отказывайся но не смей вредить. И не боялся он более что господи, чем-нибудь помешает ему – признаки улучшения были отлично видны, больной больше не стонал по ночам, не скрежетал зубами. Жар, что все-таки начался на второй после падения день, удалось сразу же и остановить, и он не такой уж и сильный покинул молодого хозяина еще через два дня. Опухоль на раненой ноге спала и спадала она в два приема сначала немного,  а после и до конца заставляя молодого лекаря заново снимать и устанавливать укрепляющие лубки. Рана, что его стараниями пока не затягивалась до конца и из которой по изогнутой медной трубке понемногу сочились в подставленный таз липкие капли, тоже выглядела чистой, а в выходящей из нее жидкости, к счастью, не было и намека на отвратительный запах гноя, так что тут опасаться тоже было нечего. Благодаря маковому отвару больной не метался от боли и ничем не тревоженные кости уже наверняка должны были начать срастаться хотя бы и совсем чуть-чуть. Поэтому на предложение-приказ хозяина чтоб их обычный лекарь, наконец осмотрел пациента парень, даже и не подумал возражать, попросив только, чтоб он сам показывал все, что тот захочет посмотреть и ногу и рану, а тот бы ничего руками не трогал, а только смотрел. Хозяин согласился и старик лекарь, что так неохотно отдал юному конкуренту на время свою сумку, с немалым удивлением подтвердил, что хотя больной еще и далеко не вне опасности, но он явно идет к выздоровлению и молодой варвар вовсе не соврал, назвавшись целителем. Старик вынужден был признать что сделать то, что сделал паренек, ему бы умений и знаний не хватило да и смелости тоже. Ведь такое лечение было опасно не только само по себе, но и риском последующей лихорадки, с которой видимо намного лучше его знающий свойства целебных снадобий и растений дикарь пока успешно справляется. После такого уверения старший хозяин, наконец, покинул домик для управляющего этим полем, который им пришлось захватить на время выздоровления господина Тимерия, выставив его владельца ютиться где-нибудь еще, и не считая беспамятствовашего больного, Летиас на время оказался его единственным владельцем. Раб что помогал ему таскать воду, готовить пищу и стирать перевязки ночевал где-то еще. Лекарь тоже покинул их с господином Тимерием, предупредив напоследок, что будет как можно чаще заходить и ждет, чтоб, когда у парня выдастся свободное время, тот рассказал ему о свойствах трав, которые так замечательно прогоняют лихорадку и обо всем что мог поведать мальчик, тоже ушел. Кайрин не возражал против его визитов. Знание целителя вовсе не было таким уж тайным в большей или меньшей степени им владели все члены общины, в которой он жил и делиться тем, что может спасти жизнь, было даже долгом целителя. А уж боги сами решали, что из переданного человек сможет понять усвоить и использовать в будущем для блага себя и других. И вот, спустя еще  без малого двадцать  дней, он уже действительно твердого мог сказать его пациент вне опасности. Кость почти срослась, и хоть его по прежнему не стоило трогать, потому что она была еще очень и очень хрупкой, можно было надеяться, что срослась она правильно и те несколько осколков, что ему все-таки пришлось вынуть, не будут так уж сильно недоставать молодому хозяину. Рана тоже почти закрылась и скоро, как только она перестанет сочиться хотя бы два полных дня, медную трубку из нее можно будет вынуть. Да и поить маковым отваром хозяина, нужно было прекращать. А то боги, посчитав, что он слишком долго для живого находится в царстве снов и решат, что он пытается таким образом скрыться от тягот уготованной ему ими жизни и накажут, сделав безумцем, вернув тело в мир живых и оставив разум в царстве вечных сновидений. Уже со вчерашнего дня он стал давать господину Тимерию лишь половину привычной порции питья, отец говорил ему, что прекращать после такого длительного применения этого снадобья слишком резко нельзя и очень опасно. Вода приготовленная для того чтоб умыть и помыть больного уже почти достаточно остыла для этой процедуры и травы что он развел в ней наконец пропитавшись ею пустились на дно и не грозили мелкими веточками попасть на тряпицу которой он станет мыть молодого хозяина и поранить его кожу. Закрыв по плотнее дверь чтоб не было сквозняка Кайрин убрал накрывающее юношу покрывало, под которым тот лежал почти совершенно обнаженный, не считая перевязанной ноги да набедренной повязки и на миг забыв обо всех заученных с детства запретах и наставлениях залюбовался спящим молодым мужчиной.
Тело молодого имперца было не просто красивым, оно было великолепным. Покрытое мышцами словно панцирем – твердые кубики на плоском животе, великолепные плоские мышцы груди, широкие плечи узкие бедра охваченные снежно белой набедренной повязкой скрывающий как уже довелось убедиться ухаживая за своим пациентом Кайрину внушительный и такой же совершенный, как и тело член.  Его как целителя с детства приучили не видеть в тех, кого он лечит ни мужчин, ни женщин, а лишь тела, что нуждаются в его искусстве. С детства он не испытывал ни смущения ни отвращения ни тем более никакого волнения или желания прикасаясь по мере надобности даже к самым интимным частям тел тех кого лечил, но с этим юным врагом что-то было немного иначе. Нет, он вовсе не смущал парня, не привлекал его ни в малейшей степени и не заставлял воображение рисовать запретные для целителя картинки. Хотя нельзя не признать – молодой хозяин мог бы заставить любое сердце биться чаще, намного чаще. Обвитые канатами мышц руки и длинные сильные ноги, в меру длинная в меру короткая сильная шея, казалось, что даже сейчас в неподвижной расслабленности кроется едва уловимая готовность вскочить, сорваться с места кинуться за очередной добычей. Привальные черты лица и чуть длинноватый с горбинкой нос,  сочный яркий рот с улыбчивыми пухлыми губами. У старшего брата они были заметно тоньше и постоянно сжаты в твердую почти ровную линию, так что даже красивого изгиба верхней не всегда можно было и увидать. А если губы старшего господина и посещала довольно редкая гостья – улыбка она всегда была мимолетной и насмешливой и уж никак не предназначалась ни рабам, ни  слугам, насколько юный варвар мог судить по тем редким визитам господина на их поле, чтоб проверить, как тут идут дела. Кайрин убрал с высокого лба чуть влажные от пота мягкие и шелковистые каштановые локоны. Густые и красивые они за малым не спускались  до плеч юноши ровными блестящими, словно дорогая ткань, прядями. Его взгляд снова невольно возвращается к неподвижно лежащему перед ним обнаженному телу. Каждую мышцу каждое ее волокно отчетливо было видно под тонкой гладко натянутой на это великолепие чуть тронутой солнцем оливковой кожей.
Интересно, а у господина «Великолепного офицера» тело такое же красивое? Кайрин сам не заметил, как заалели его щеки при мысли о старшем хозяине. Его-то он никогда не видел без одежды самое большее в легкой тунике из тонкой ткани, но и она скрывала слишком многое от постороннего взгляда. Конечно, он интересовался только как целитель, ему просто было интересно похожи ли братья телам так же сильно, как и лицами вот и все.
Главный из господ был, конечно, и старше и шире в кости и заметно выше. Прямые коротко стриженые волосы были не темно-каштановыми как у брата, а абсолютно черными, словно сажа или крылья ворона и внимательные серые глаза его всегда смотрели холодно и сурово в отличие от такого же прозрачно серого всегда насмешливо веселого и дружелюбного взгляда молодого хозяина. Именно эти глаза беззаботного и открытого ребенка на лице взрослого хоть и еще очень молодого мужчины и так поразили Кайрина. Ему не захотелось, чтоб человек с такими глазами и с такой улыбкой до конца дней передвигался бы по жизни, лишь на плечах рабов проклиная судьбу и ненавидя весь мир за то, что у каждого из его жителей есть то, что он сам потерял. Конечно же, там дома в его племени были воины, которым довелось в бою или на охоте получить раны, после которых им пришлось отнять руку или ногу. И они продолжали пусть и не сразу жить, принося пользу общине. Они вовсе не бывали обузой ни себе, ни другим, и если чем и отличались от всех остальных соплеменников так это лишь преувеличенной гордостью, что заставляла их даже самые трудные для них, да и для любого другого, дела выполнять самостоятельно с негодованием отвергая любую предложенную помощь, и принимая ее, лишь в действительно самом крайнем случае. Но, то были его родичи гордые и сильные и духом и телом жители северных лесов. А этого молодого имперца, не видевшего в жизни ничего кроме родного дома, где ему все кланялись и называли его хозяином. Великолепное тело которого, что так восхищало парня сейчас, было вовсе не продуктом труда, с которым этот человек добывал  себе пищу и кров, а результатом многочисленных тренировок в атлетических залах, рабы рассказывали новенькому с охотой про все диковенные причуды здешних господ, что отличали их ото всех нормальных людей, этого человека такая беда наверняка бы сломала. И только богам что толкнули его на самому непонятный порыв, было ведомо, почему он не хотел такой судьбы для человека, что считал его самого своей собственностью, и противился такому исходу всем сердцем.
- Нравится? – раздается внезапно не громко сзади и Кайрин не подпрыгивает от неожиданности лишь потому, что каждое его неосторожное движение может повредить с таким трудом восстановленную и еще далеко не до конца зажившую ногу его пациента. Старший господин, словно не заметив, как напугал юного целителя, невозмутимо переступает порог комнаты.  - Нравится мой брат? - Снова спрашивает он. – Чего молчишь? Опять решил поиграть в варвара, не понимающего нашего языка? –  он внезапно усмехается, опровергая все размышления парня о собственной вечной угрюмости. – Больше не выйдет, я знаю, да и все теперь знают, что хоть ты и говоришь на нашем языке чудовищно, но понимаешь ты все прекрасно. – И тут же лицо его становится опять серьезным – Как мой брат?
- Он поправляется, - с трудом подбирая слова чужого, и пока еще не всегда понятного языка и, беспощадно их, коверкая, отвечает парень. – Ему намного лучше и нога заживает, как и положено. Он очень сильный.
- А почему он все еще бес сознания? – хозяин пристально смотрит на раба – Ты говоришь, что он поправляется, но в себя он, почему-то до сих пор так и не пришел.
- Это не беспамятство хозяин, молодой господин просто спит. Я даю ему отвар мака – спешит объяснить молодой целитель.
- Для чего?
- Его кость уже срастается, и рана заживает, но все равно ему еще очень больно. А если из-за боли он будет, будет, двигаться, резко – парень замялся, подыскивая нужное слово в чужом языке, изображая руками резкие беспорядочные движения. – Ну, если от боли он начнет…
- Метаться – приходит ему на помощь хозяин, - вникнув в смысл и вспомнив, что он уже слышал это слово от кого-то, по похожему поводу Кайрин кивает.
– Да метаться, он может снова повредить себе. Но не волнуйтесь господин, как я сказал, все заживает очень хорошо, хвала богам. Я уже начал уменьшать количество сонного питья. Скоро может даже завтра он очнется
- Хорошо. Отойди-ка я хочу посмотреть, - Летиас шагнул вперед и внимательно осмотрел спящего брата. Закрепленная неподвижно между прочными деревянными лубками нога хоть и покрытая плотной сухой повязкой выглядела неплохо ни покраснения, ни воспаления выше или ниже полосок белой ткани, которые бы опровергли слова варварского лекаря и сообщили о воспалении, он не заметил. Да и запах от больного исходил вовсе не неприятный, как это было бы в таком случае лишь совсем легкий запах тела самого больного, неизбежный при таком долгом лежании да аромат трав смол и чего-то еще, чем потчевал, смазывал, растирал больного этот так, кстати, оказавшийся тут мальчишка. Немного исхудавшее лицо с закрытыми глазами было совершенно спокойным ни жара, ни пота он не заметил. Конечно, он был солдатом, а не лекарем, но кое-что тоже понимал, еще бы восемь лет в армии, и тем, что он сейчас видел, он был доволен. Даже тонкая медная гнутая трубка по которой из раны в подставленную чашу сочилась липкая полупрозрачная жидкость не вызывала беспокойство. Он видел такое и знал, что это было сделано специально, чтоб рана заживала не только снаружи, но и внутри не оставляя скрытого воспаления.
- Ты хорошо заботишься о моем брате мальчик, - снова повернулся он к юному рабу - Но скажи, почему ты так наотрез отослал тех девушек, что я прислал, чтоб они разминали мышцы брата пока он лежит?
- Господин, пожалуйста, - вопреки словам тон парня не был умоляющим, скорее уж выглядело, так как будто взрослый пытается объяснить простые вещи не желающему ничего понимать ребенку. Такая дерзость слегка позабавила Летиаса и он пока на время решил оставить ее без внимания и выслушать в чем же он образованный житель просвещенного государства по мнению этого юного дикаря ошибается. – Господин, я с таким трудом собрал кость вашего брата, мне пришлось разрезать даже ногу, чтоб сделать это вы же помните? Даже в этих повязках даже в лубках все равно любое неосторожное движение могло снова все нарушить.
- Они бы не трогали ногу, ты, что считаешь меня глупым?
- Вовсе нет господин, но ведь даже двигая только руку иногда можно потревожить и другие части тела
- Мои рабыни были умелыми и обученными. Они не раз помогали именно раненым. Я прислал их сюда, потому что знал что делаю, а ты не подчинился моему приказу и еще упорствуешь, доказывая, что прав ты, а не я. Ты понимаешь, что я просто обязан тебя наказать? – Кайрин бледнеет, но взгляда не опускает
- Накажи господин, если думаешь что я заслужил, но ты сам сказал, что моя жизнь будет зависеть о того как хорошо я буду лечить твоего брата да и если б это было не так то все равно я бы приложил все усилия. В своем искусстве я уверен, а ваших рабынь совсем не знаю. Умоляю, если вы чем-то недовольны, скажите, и я исправлюсь, но не присылайте, хотя бы еще несколько дней сюда посторонних здоровье вашего брата еще очень хрупкое.
- Ладно -  отступает Летиас, похоже, парень действительно переживает только за пациента и вовсе не собирался дерзить хозяину. Просто маленький варвар не обучен как себя вести, будет время, он этим займется, а пока пускай продолжает ставить братишку на ноги. – Тем более что я вижу, ты справился и без них, кожа брата чистая нет никаких застоев крови и мышцы в хорошем состоянии. Наверняка, то же самое будет и если его повернуть…
- Нет, - раскинув руки, мальчик кидается к постели раннего, - Нет хозяин его ни в коем случае… - Но Летиас лишь во второй раз улыбается – успокойся, я шучу. – Кто делал ему массаж?
- Я, я сам
- Ты и это умеешь?
- Я целитель господин, я умею все, что должен делать целитель. Если б я не попал в плен, в следующем году я покинул бы дом отца и перебрался бы в род, в котором нет своего целителя, и лечил бы уже сам
- Значит, нам повезло, что мы заполучили тебя. Я не стану никого присылать пока ты не решишь что это уже безопасно. Он сможет снова ходить? – внезапно спрашивает он меня тему.
- Конечно хозяин, - Кайрин немного удивлен, - Я ведь ради этого и лечу его.
- Как скоро? И как именно, он будет хромать? Сильно? – пристальный взгляд больших серых глаз впивается в лицо парня и он начинает чувствовать себя маленькой мушкой беспомощно запутавшейся в липкой паутине безжалостного паука, что только и ждет, чтоб она сделала, хоть одно неосторожное трепыхание. Сглотнув он начинает медленно и, стараясь не ошибиться с произнесенными, не совсем еще хорошо знакомыми, словами.
- Он будет ходить, с помощью других возможно уже очень скоро, сам и с помощью специальных палок может быть через месяц может немного позже.
- Он будет хромать, как сильно? – Летиас настойчив.
- Я не знаю господин, может быт да, может быть совсем чуть-чуть, а может, если боги будут милостивы и совсем не будет. Нога, может быть, будет болеть к перемене погоды, а может и этого он избежит. Пока еще очень рано судить об этом. Только когда все полностью заживет, и он встанет на ноги. Но кость срастается хорошо и плоть что мне пришлось вырезать тоже восстанавливается, он ведь очень молод и прежде был здоров, так что я не думаю, что есть причины ожидать, что он полностью, или почти полностью, не поправится.
- Ладно, подождем. Продолжай заботиться о ране моего брата и о его теле, так же как и до сих пор.
Кстати о теле ты так и не ответил на мой вопрос.
- Какой хозяин? – на что он еще там не ответил этому имперцу? Сам же сказал, что о брате его Кайрин заботится хорошо, так чего от дела отрывает? Пациента и отваром травяным обтереть уже давно надо и повязку сменить да и покормить бы уже пора вон как мясным отваром пахнет, что готовит помогающий ему раб. Кайрин, конечно же, даже и не думал, есть приготовленную для хозяина пищу но когда ему приходилось пробовать, чтоб проверить, не обожжет ли он одурманенного лекарским настоем человека, принесено едой, он мог убедиться что мясной отвар всегда был очень густым вкусным и ароматным.
-  Тебе понравился мой братишка? – оторвал его от размышлений хозяин, повторяя вопрос который он задал в самом начале. - Ты словно любовался им, когда я вошел – Кайрин возмущенно покраснел, да как этот бесстыдный житель этой развращенной империи смеет! Он лекарь он не стал бы любоваться тем, кого лечит, но вспомнив мысли, что действительно иногда посещали его голову покраснел еще силнее
- Я вовсе не любовался им господин, я смотрел все, ли хорошо правильно ли идет выздоровление, не упустил ли я чего. Я целитель и у меня нет никаких иных мыслей к тому, кого я лечу.
- Никаких? И никогда? - с сомнением и непонятной насмешкой протягивает господин. Разозленный этим недоверием, но все, же не на столько чтоб забыться и нагрубить хозяину как ему бы сейчас хотелось, Кайрин как можно почтительнее объясняет господину кто такие в его родном мире целители как они живут, лечат, как относятся к тем, кто предоставлен их заботам, а, главное, как важно для него сохранять чистоту и мыслей и порывов. Конечно этот грубый имперец не понимает ничего из того что услышал, это было видно по его лицу но хотя бы с дурацкими вопросами он от парня отстал. Дав на прощание, какие-то там наставления, наконец, хозяин убрался прочь.
- Напугал он тебя? Это братишка может, он даже меня порой трепетать заставляет – второй раз за день Кайрин едва не выскочил из кожи от испуга и удивления. Хотя уж этого-то он ожидать и мог. Он ведь действительно давно сал уменьшать дозы сонного снадобья и в том, что его пациент проснулся, не было ничего удивительного. Кайрин принял из рук подоспевшего так кстати помощника миску с принесенной едой и принялся кормить своего больного, который в первый раз после падения, наконец-то полностью пришел в себя.
Разглядывая серьезного чуть хмурого молоденького парня, что видимо был его сиделкой и лечил его все время, пока он был без сознания, Тимерий удивлялся про себя, почему он раньше никогда не видел этого раба? А он точно не видел. Такого хорошенького личика в обрамлении чуть волнистых доходящих с зад до лопаток густых волос, зачем-то стянутых надетой на голову грязно-серой тряпкой, он точно бы запомнил. Странно, парень еще и целитель, и судя по тому, что нога Тимерия  хоть и болела, но далеко не так как он помнил прежде чем потерять сознание. Когда их проклятый семейный врач едва не накинулся на него с пилой уговаривая отрезать ее, потому что вылечить никак не удастся и потому что нога все еще была на месте и судя по ощущениям с ней если и не было все в порядке то он точно на пути к этому лекарь мальчик был неплохой. Где же хитрец брат его прятал? Почему не показал такое сокровище? Он решил выяснить это тем более что с едой он уже покончил а парень снова помог ему лечь из того полусидящего положения в которое он упрямо заставил себя привести прежде чем начать есть этот невыносимый мясной бульон. Все это немного утомило его и он с наслаждением откинулся на подушки в то время как мальчик принялся обтирать его влажной, приятно пахнущей какими-то травами тряпицей, время от времени опуская ее в большую медную чашу с отваром этих самых трав.
-А ты у нас давно? Откуда ты? – Болтать усталость ему не мешала, да и, похоже, молчал он уже слишком долго, и от нечего делать он засыпает ухаживающего за ним невольника градом вопросов. И очень удивляется, узнав, что парня купили с той самой партией, за которой он, будучи так сильно занятым покорением новой красавицы рабыни, что недавно приобрел этот занудный старик сенатор друг их семьи. Даже непонятно зачем он такую купил. Давно прошли, времена, когда этот почтенный господин интересовался что женщинами что мужчинами. А вот, поди, ж ты, видимо возможность услаждать красотой взор, если уж утратил возможность услаждать тело у него все-таки осталась. С красоткой он уже правда успел расстаться, да и не так уж хороша она оказалась вблизи, чем со стороны капризная и ленивая. Старик ее вроде все-таки оставил, отправив на кухню, чтоб ее немного научили послушанию, а сам Тимерий вернулся домой порядком разочарованный. Хорошо хоть не слишком-то жаловавший его старый зануда все-таки не выгнал ни с того ни с сего свалившегося на его голову сына старинного друга а позволил немного у себя погостить. Чем он интересно так не угодил старому зануде, что тот так к нему относится? Но постойте, братик ведь тогда не привез ничего и, ни кого стоящего внимания. Или… Его озаряет внезапная догадка.
- Это ведь был ты? Тот избитый раб весь в синяках? Точно ты. Надо же какой ты оказывается хорошенький, а как замаскировался - то. А зачем ты нацепил на голову эту тряпку? Она тебя уродует. Сними ее немедленно!
- Господин она для того чтоб волосы не лезли в глаза и не мешали лечить тебя, терпеливо объясняет чересчур разговорчивому, для едва очнувшегося, человеку парень. Но тот, похоже, намолчался на много дней вперед и собирается наверстать их все одним махом.
- Так почему ты их просто не обрежешь? – Приходится объяснять, что он не может  обрезать волосы, пока его отец не объявит ему, что его обучение закончено. Тогда он мог бы срезать эти, а те, что стали бы отрастать вновь заалел бы в косу, чтоб все видели, что он уже самостоятельный целитель и по ее длине могли бы судить насколько он опытный. Теперь об этом конечно можно было забыть. К концу этого рассказа он с облегчением заметил, что веки его пациента устало, закрылись и тот, наконец, умолк, задремав на своей постели. Летиас глубоко  вздохнул. Парень был хоть и приятный и явно дружелюбный, но утомлял без всякой меры.