Машенька

— Иди сюда, мразь! — крикнул Валерий Петрович.

  Так отчим Машеньки любил приветствовать свою любимую падчерицу. Проблема в том, что Валерию Петровичу очень нравилось выпивать. После он давал концерты. Они заключались в избиении Машеньки и её мамы — Раисы Михайловны.

 Отчиму было около сорока. Мужик он был, в принципе, не плохой: и соседям поможет с займом, и дома мастер на все руки, и работал бухгалтером. Но любил он пару раз в неделю провести время в компании кулаков и бутылки. Ну и понятно, что не мог отказать в компании своим любимым сожительницам.

 Раиса Михайловна была тоже хорошей. Любила она мужа. Ни разу не изменила, даже о поцелуе порочном не задумывалась. Благодаря ей всегда дома было убрано, на плите стояли завтраки-обеды-ужины. Успевала исполнять и супружеский долг. К своим сорока трем, она сохранила очень приличную фигуру. В общем, разнообразные примеры преподносились Машеньке.

 Девочка училась в университете. Через год должна была получить диплом. Интеллектуальненькая была, но глупенькая в житейских вопросах. Я не знаю, как там обстояли дела с родным отцом Машеньки и что с ним случилось (вроде уехал в командировку и не вернулся), но точно могу сказать, что не урод. Мама девочки хоть и была фигуристой (это отразилось на малышке), но черты лица явно от папы. Очень уж красивое лицо. Я бы точно влюбился в эту девочку, но один инцидент заставил меня задуматься по поводу неё.

 Это, видимо, от отчима пришло к ней. Но дело в том, что жестокость любила она не по пьяни, а на совершенно чистую голову. Мы жили с её семьей в соседних подъездах, потому я часто мог видеть Машеньку. Район у нас отдаленный от центра, спальный, и всякие дебоши и драки проходили часто. Вы бы видели её лицо, когда начиналась заварушка. Огромные, прекрасные глаза загорались, как фейерверк на Новый Год. Щечки краснели, как самые замечательные и дорогие помидорки. А дыхание становилось прерывистым — видно было, что нравится. Дело, думал я, молодое, перерастет. А оказалось, что это дело очень вцепилось в её умик.

 Машенька любила парней как по мне, то гееобразного вида. И вот один из них как-то попал в наш двор. Возле подъездов часто собиралось всяческое быдло. Этот парень попал в поле зрение наших местных индивидов. Естественно, начались вопросы типа «слыш, а че ты как пидор выглядишь?» и «а че такой патлатый?». Началась заварушка. Я думал, что когда последует хоть один удар в сторону парня Машеньки, она начнет кого-то звать на помощь, вызывать милицию, в общем, что-то делать, чтоб защитить свою любовь. Но вместо этого заметил привычную мимику девочки. Стало понятно, что молодому человеку повезет, если он останется в живых. Мне кажется, я даже слышал, как избиваемое сердце парня Машеньки кричало, видя кровожадные её глаза: «Разобьюсь... разобьюсь... РАЗОБЬЮСЬ!». Разбилось. Легкие вопили: «Воздуха... не можем... ВОЗДУХА!». Не хватало воздуха. Но вдруг Машенька достала телефон и начала звонить кому-то. Я подумал: «Наконец-то! Парень спасен!». Но пришел еще один молодой человек (как потом стало известно то ли друг из «неподалеку», то ли еще один ухажер). Парень улыбался, а Машенька то смеялась, то плакала. Страшная картина. Я увидел снова глаза молодого человека девочки. Таких жалостных глаз еще не видел. Я понял, что осколки сердца гопники вбили в желудок бедняге. В этот момент Маша уже смеялась. Желудок же в полсилы выплюнул остатки сердца девочке в ноги со словами: «Держи... держи... НЕОТПУСТИ!» Отпустила.

 Машенька в тот вечер ушла с другом. А парень девочки остался лежа собирать осколки, перемешанные с мусором и плевками. Я не знал его, но почему-то заплакал.