Чемпион

     Со спортом Лева не дружил с детства. Нет, конечно, побегать наперегонки или в городки поиграть, это – пожалуйста, поучаствовать можно. Впрочем, получалось у него неважно, безо всякого успеха. И бегать быстрее других не удавалось, и особого умения, чтобы, например, выбить «бабушку в окошке» с одного удара, не было. Иногда и вообще конфузом кончалось – тяжелая, отполированная десятками рук бита летела мимо «кона».    Не было у него этого куража, соревновательного задора, желания первенствовать, когда бежишь во весь опор, как в комок собрался и дрожишь от напряжения, набухшие жилы        вот-вот лопнут, а ноги безостановочно мелькают, мелькают, отмеряя метры успеха, и несут тебя к заветной черте, за которой – победа. Нет, этого у него не было.
     Вот посмотреть, как получается у других, проникнуться всеобщим азартом, постоять рядом, поболеть, покричать – это он любил. Состояние коллективного соучастия всегда было ему близко.
     И он рос хилым мальчишкой. Такие утренние забавы, вроде зарядки или, еще не дай Бог, обливания холодной водой, никогда не считалось особенно нужными в его семье. Еще с первого класса школы  Лева запомнил наставления родителей: надо хорошо  учиться и обязательно много читать. Под «чтением», конечно же, подразумевалась литература художественная, потому как в те времена образованность, и, в частности -   литературная, еще почитались в обычных, средних семьях в качестве непременного достоинства. Об остальном в их доме не особенно беспокоились, потому что главное для Левы – это успешно учиться, чтобы потом поступить в институт. Что касалось крепости мускулов, то, ведь, не грузчиком же ему быть: тут уж, как получится, так и получится.
     Поступив в институт, он, еще во власти десятилетней школьной привычки, с некоторым трудом приспосабливался к новому: студенческая самостоятельность - вместо школьной обязаловки, а преподаватели совсем не напоминали заботливых школьных учителей-наседок.
     Самой трудной наукой для него оказалась физкультура: уже после нескольких первых  занятий надо было определиться, в какой спортивной секции он будет заниматься. Для тех, кто не имел спортивных предпочтений и склонностей, отбор происходил на общих занятиях - бег, прыжки, пробные заплывы в бассейне и прочее. Этого Леве хватило через край.
     Поначалу самым подходящим делом ему казался бег, и он с охотой ходил на первые занятия. Но, как и прежде, никудышные физические кондиции не позволяли ему не то, чтобы быть в середнячках, но просто держаться в общей массе: почти во всех забегах он видел только спины участников. Тем не менее, он старался, учился, как принимать старт с колодок и, собравшись, по команде тренера, стремительно от них отталкивался. И это – получалось. А вот дальше, когда уже надо было изо всех сил бежать, видя впереди только заветную ленточку, – Лева считал себя спринтером, потому что долго бегать просто не мог, - после резвых первых десятков метров  ноги делались вдруг чугунно-неподъемными,  отрывать их от дорожки становилось все труднее и труднее, дыхание останавливалось       в горле. Он, малиновый от натуги, все равно еле тащился и  пропускал вперед, одного      за другим, своих товарищей, мчавшихся к горизонту финиша. Становилось ясным - зачет ему не сдать: до зачетных секунд было, ох, как далеко.
      Однажды, в порядке общей физподготовки, их привезли в бассейн. Было это уже       в конце сентября. На улице - прохладно и сыро.  В бассейне под хмурым дождливым небом мрачно колыхалась свинцовая вода. Лева вместе с ребятами пошел в раздевалку. Плавок у него не было. Кто-то сказал, что за рубль плавки можно получить у громогласного коренастого мужика в спортивном костюме, который встречал их у входа.
     Лева сидел, согнувшись, в холодной раздевалке, освещенной тусклой лампочкой, с уже снятой курткой в руке и нерешительно оглядывался по сторонам.
 - Ты чего сидишь? Давай, раздевайся – поторопил его приятель, разглядывая только что полученные рублевые красные плавки.
- Да я ведь плавать не умею, - уныло сказал Лева и покраснел.
- А зачем приехал?
- Не знаю.
     Тем не менее, он подошел к мужику в спортивном костюме, отдал рубль и взял узенькие синие плавки с белыми шнурками на боку.
- Давай побыстрей, - бросил ему вдогонку мужик, - переодевайся и иди к бортику.
     Не переставая моросил редкий дождичек, и ребята, кто уже успел переодеться,        не дожидаясь команды, попрыгали в воду и вразнобой поплыли в разные стороны, натыкаясь на притопленные канаты, разделявшие водные дорожки.
     Мужик со свистком в руках стоял у бортика бассейна и нетерпеливо поглядывал на раздевалку в ожидании отставших. Последним оказался Лева. Выглядел он неважно: его голое тело, охваченное холодом и сыростью, покрылось пупырышками «гусиной кожи» и в окраске явно стремилось к цвету синих плавок. Охватив руками сведенные вперед плечи и подрагивая, он вышел на площадку перед ванной бассейна.
- Ну, чего возишься, давай прыгай в воду и отплывай в сторону.
- Я плавать не умею, - сказал Лева, слегка согреваясь от ужаса предстоящего унижения.
      Мужик удивленно округлил глаза:
- А чего же пришел? А ну, иди отсюда, - рявкнул он и отвернулся, подав команду собраться всем на крайней дорожке.
     Лева немного постоял, по-прежнему дрожа от холода и позора, случившегося на глазах у всех. Впрочем, особого внимания на это никто не обратил: ребята в группе еще не очень хорошо знали друг друга, да и разговор с тренером вряд ли был слышен из-за плеска воды и соревновательных криков некоторых, самых азартных, плывших  уже  на противоположной стороне бассейна.
      Лева вернулся в раздевалку, обтер майкой намокшее от дождя тело, оделся.  Плавки бросил тут же, на лавку. Оглянувшись, увидел тренера под зонтиком, подававшего команду к старту первой группы соревнующихся.
      Подходил к концу первый месяц студенческой жизни. За это время Лева почти обвыкся в новой обстановке. Лекции и разнообразные занятия ему нравились.Он с удовольствием чертил и рисовал – это хорошо удавалось еще в школе,  а  бич первокурсников, задачки по математике и начерталке, пока особо не досаждал. Это сразу заметили ребята из группы, и некоторые даже стали обращаться за помощью. Он никому не отказывал - это сближало и его, и благодарного просителя. В общем, вся его жизнь,   с новым ритмом и приметами, стала входить в накатанную, уверенно ведущую в ближайшие пять лет, институтскую колею.
      После позорного похода в бассейн прошла неделя. И, с железной неизбежностью, опять настал день, когда снова должна была быть физкультура. На этот раз - последняя, после всех лекций. Утром, собираясь в институт, Лева раздумывал, брать ли с собой спортивную форму. На всякий случай взял.
      Институтский стадион находился напротив, через дорогу от института, и ходить далеко не приходилось. Рассказывали, что стадион построили к недавно прошедшему в Москве международному фестивалю молодежи. Размером он был невелик: беговая дорожка оранжевой лентой из мелко разбитого кирпичного боя аккуратно охватывала еще не пожелтевшую зелень газона на небольшом поле, где занимались те, кто был уже определен в специальные спортивные группы.
      Лева уныло стоял на кромке беговой дорожки, невдалеке от решетчатой ограды стадиона. Идти переодеваться не хотелось. Сразу вспомнился и недавний бесславный поход  в бассейн, и все предыдущие спортивные неуспехи. Вконец испортило настроение услышанное сегодня в перерыве лекций: кто не сдаст зачет по физкультуре, того не допустят к экзаменам. Эта весть повергла его в шок. Что же теперь делать? Ведь ему ни за что не сдать эти проклятые нормативы.
      Подошел кто-то из ребят и сказал, что его зовет преподаватель. Лева с тяжелым сердцем подошел к красивому высокому мужчине в спортивном костюме с надписью «СССР» на груди. Это был известный в прошлом спортсмен. Лицо его немного портили несколько оспин и начинавшая проступать некая одутловатость любителя спиртного.
- Ну, что? – сиплым голосом проговорил он, - просто не знаю, что с тобой делать. Нормы ты не сдаешь, плавать не умеешь, так ведь и из института вылететь можно.
     Леву прошиб пот от такого сногсшибательного известия. Глаза широко раскрылись и едва не наполнились слезами, лицо залилось краской. Состояние обреченности так легко читалось на его лице, что преподаватель, помягчев, сказал:
- Ладно. Иди на кафедру, спроси Усова. Может, он придумает, что с тобой делать.
     Лева поплелся обратно в институт, поднялся на третий этаж, где в темном углу длинного коридора по соседству со спортзалом находилась кафедра физкультуры. Вошел в комнату, показавшуюся ослепительной после темноты коридора, и увидал высокого, полного человека с мясистым лицом в пиджаке, надетом поверх спортивной темно-синей кофты с белым кантом вокруг ворота. На лацкане пиджака проблескивал квадратик значка мастера спорта. Это и был Усов.
     Лева назвал себя, факультет и группу, в которой учился, и сказал, что его прислал преподаватель по легкой атлетике. Усов порылся в обшарпанном шкафу в углу комнаты       и достал тонкий учебный журнал, потом неторопливо водрузил на толстый нос очки           в светлой роговой оправе, сделавшей его похожим на Левиного деда, и стал что-то высматривать в записях журнала.
- Да-а, неважные у тебя дела, - проговорил Усов. Он долго, с сомнением смотрел сначала на красное, мгновенно вспотевшее, лицо Левы, потом, оценивающе, – на его щуплую фигуру, словно что-то прикидывал в уме, и направился к выходу из комнаты, поманив его пальцем   за собой. Они вышли в коридор. Усов открыл дверь в спортзал.
     Зал недавно подремонтировали, и в его холодном, высоком  и гулком пространстве витала  странная смесь еще оставшегося сладковатого духа  масляной краски с устойчивым запахом пота от великого множества студенческих тел, упражнявшихся здесь на снарядах    и матах, в боксерских поединках и борцовских сватках.
     Лева пошел вслед за Усовым в дальний угол зала, где у гимнастической стенки стояли весы. Обычные, как на курортном пляже.
- Сними ботинки, пиджак и вставай, – Усов показал на весы.
     Лева проделал все, что было велено, встал на слегка качнувшуюся площадку весов. Усов сосредоточенно передвигал грузик по планке рычага, толкая его толстым пальцем       то вправо, то влево, потом накинул на рычаг проволочную петельку и удовлетворенно кивнул.
- Слезай. Борьбой когда-нибудь занимался? Вольной?
     Лева озадаченно смотрел на Усова.  Вопрос был совершенно неожиданным, потому что ни вольной, ни какой-либо  другой борьбой он не то что никогда не занимался, но и не видел, как это делают другие. В кругу его редких знакомых, имевших отношение к спорту, борцы не значились.
- Вес у тебя хороший, - Лева недоуменно поднял глаза на Усова, - у нас таких легких ребят-борцов почти ни на одном факультете нет. Будешь выступать в наилегчайшем весе,    у «вольников». Завтра приходи на тренировку, – он сделал паузу, – к трем часам. Видя изумление на лице Левы, добавил: - Не дрейфь, научим. И пошел к выходу из зала.
     Со следующего дня Лева стал ходить на занятия в борцовскую секцию, теперь уже законно пропуская групповые занятия по физкультуре. Ребята в секции были с разных курсов и факультетов. Смотрелись они на загляденье: крепкие, коренастые, с мощными торсами, короткими, толстыми шеями, накачанными на бесконечных «мостах»; многие имели спортивные разряды. На фоне этого физического великолепия тощая, узкоплечая фигура Левы с «куриной» грудью и нелепо висевшими тонкими руками, на которых еле проступали робкие холмики мускулатуры, являла разительный контраст.
     Ребята встретили его спокойно. Он встал в общую шеренгу и под руководством Усова вместе со всеми бегал, прыгал, махал руками и ногами и, вообще, проделывал весь комплекс разминки, который предшествует серьезным занятиям. Потом они разбились  на пары: в напарники ему Усов назначил явно более тяжелого, мощного темноволосого парня с третьего курса, который сразу стал показывать, как вставать «на мост». Глядя на него, Лева тоже опрокинулся на спину, потом выгнул кверху туловище, подобрал под себя согнутые в коленях ноги, и уперся ступнями и головой в пыльный, стеганый мат. В таком положении он стал «качать мост», толкая ногами и шеей попеременно взад и вперед арку выгнутого тела. Шея хрустела позвонками, перевернутые в глазах фигуры чудно` двигались в разных направлениях, а Лева, с налитым кровью лицом,  судорожно хватал воздух раскрытым ртом. Потом упражнение пришлось повторить еще несколько раз. После этого делать больше уже ничего не хотелось. Сил не было. Хотелось только присесть  где-нибудь с края и закрыть глаза.
     Парень дал Леве немного отдохнуть и снова стал аккуратно  демонстрировать ему разные приемы и упражнения.  Он спокойно и негромко объяснял, куда класть руки и как ставить ноги,  как делать захваты, подсечки, подножки, перевороты и множество другой борцовской премудрости, которая превращала бессмысленную, на взгляд Левы, возню разгоряченных тел не в  заурядную борьбу мускулов, но в состязание ловкости, умения, терпения и даже хитрости. Только происходило это все в считанные мгновения.
     Незаметно Лева перестал стесняться своей угловатости, слабосилия и неловкости. Правда, его смущал нараставший темп непрерывно сменявшихся движений, незнакомый до этого ритм постоянного физического напряжения и мгновенно менявшейся ситуации, когда его тело выворачивали, поднимали, крутили, бросали. А он, не умея никак реагировать на это, устало и безвольно барахтался в чужих сильных руках или прилипал к потному чужому телу, опоясанный мощной хваткой, а потом, не успевая осознать, что же с ним происходит, оказывался  уже в воздухе да еще вниз головой и неловко, больно шмякался всем своим узким, костистым телом на, обманчиво казавшиеся мягкими, ватные маты, подобно тренировочной «кукле». Вроде той, с которой упражнялись рядом другие ребята.
- Делать нечего. Потерплю до конца курса, а там и физкультура кончится, - подумал он. И стал приходить в зал.
     Постепенно, вольно или невольно, он втянулся в эти нелегкие для него занятия и даже почувствовал какое-то незнакомое ему удовлетворение. Правда, иногда задавал себе вопрос – а зачем мне это? Но объяснить не мог. В оправдание придумал нехитрый довод: конечно, достигнуть такой совершенной фигуры, как у ребят в секции, у него вряд ли получится,    но все-таки  свою безобразную физическую неразвитость надо хотя бы немного поправить. Как бы следуя этой придумке, он все чаще приходил в секцию и в другие, кроме положенных, дни, после лекций, когда зал не бывал занят. Заходя в такие дни на кафедру               за ключом, он ловил на себе, поначалу удивленный взгляд Усова. Тот молча отдавал ему ключ. А спустя несколько месяцев,  похвалил, глядя, как Лева на такой неурочной тренировке,   весь взмокший, в  черной от пота фуфайке, старательно, помногу раз, крутил и крутил приемы с тяжелой, большой, коричневой «куклой». От этой «куклы» Лева терпел больше всего неприятностей: Мариванна, как ее называли, не только давила своим весом,   а, порой,  и крепко ударяла своей ватной, плотной и неподвижной начинкой.
     Теперь Лева уже не беспокоился, что его  не допустят к экзаменам из-за физкультуры: требовалось только ходить на занятия в секции, и, если придется, выступить на соревнованиях. Правда, соревнований у Левы пока никаких не было.
     Со временем он познакомился и стал тренироваться в паре с одним новичком,  крепким пареньком со второго курса, который тоже был легок весом, но все-таки потяжелее и явно посильнее. Они часто возились в схватках. И хотя счет побед был в пользу его соперника, Леве тоже кое-что удавалось.
     Как-то, разглядывая себя в зеркале, довольно отметил, что уже не смотрится  обычным, заурядным хилягой. Немного округлилась, поплотнела, стала  упругой  мускулатура на руках и ногах, бычилась многократно «накачанная» на ковре шея. Волосы Лева теперь стриг коротко, «а ля Жерар Филип». И даже рубашки, ранее скучно висевшие на нем, приятно обтягивали слегка раздавшуюся в ширину грудь. Движения стали гибкими и непроизвольно, чего не было до сих пор, солидными и плавными. Во  всем его молодом теле, наполнявшемся силой, бродила сдержанная радость.
     В нем поселилось ощущение, что должно произойти важное, а, может быть, и не важное, но что-то новое, чего не было вчера. Он вскакивал по утрам, бежал знакомой дорогой в институт, в уже привычный круг знакомых лиц и занятий,  потом - на тренировку, в зал, где царил пронзительный, устоявшийся запах - свидетельство каждодневного труда раскованной, свежей силы, исходящей от  разгоряченных, бугрящихся мускулов.
     Промелькнули последние месяцы нелегкого, начального года институтской учебы,       а следом – и каникулы, у тетки, в выбеленном солнцем приморском южном городке. Вернулся - прокаленный зноем. От него еще немного припахивало утренним морем.
     Начались занятия второго курса. Физкультура в расписании уже не значилась. Лева прикидывал, стоит ли продолжать занятия в секции. Случайная встреча с Усовым в коридоре института разрешила его сомнения. Усов сказал, что доволен тем, как Лева  занимался на первом курсе, и что неплохо бы ему было продолжить. Лева не нашелся, что ответить против этого, и стал по-прежнему ходить в борцовскую секцию. Теперь он себя там чувствовал старожилом. Приходя на тренировку, неторопливо располагался в знакомой холодной  раздевалке с белыми кафельными стенами, переодевался в синее шерстяное трико и мягкие борцовские ботинки: эту форму ему выдали на весь год на кафедре. А потом шел в зал, где занимались, в основном, знакомые ребята, и, как раньше, становился в общую шеренгу. Занятия - начинались.
      Прошло несколько месяцев, и в конце ноября Усов объявил, что скоро состоится первенство института по борьбе, и вся команда факультета должна усиленно готовиться     к этому соревнованию, потому что благодаря полному составу «вольников» во всех весовых категориях и нескольким очень сильным ребятам-разрядникам, имела шанс стать первой       в институте. Кроме командного первенства,  будут определены и чемпионы по весовым категориям. Усов посмотрел на Леву:
- А у тебя вообще, один или два соперника во всем институте. Так что, ты смотри за весом, не перебирай. Ну, и продолжай работать на тренировках, как следует, без дураков.
      После новости, сообщенной Усовым, Лева заволновался. Ведь его увидят все свои,    из группы, с курса. Да и вообще в институте  у второкурсника Левы теперь было немало знакомых. И они все смогут увидеть его выступление. Неужели он проиграет на виду у всех?
     Он стал приходить в спортзал ежедневно. Подходя к раздевалке, чувствовал внутри какой-то непонятный трепет, а в голове стучало: - Осталось две недели…неделя…два дня… Он старался на тренировках, как заведенный. Его тело насквозь промокало в нескончаемых, изнурительных, многочасовых упражнениях, после чего, обессиленный, он плелся в раздевалку. Спроси его, Лева и сам не мог бы сказать, что заставляло его и чего было больше в его трудах, – старания, настойчивости или упрямства.
     Как ни странно, для него сейчас было важно другое – не упустить своего постоянного бывшего партнера, который потяжелел  и, перейдя на третий курс,  вообще потерял интерес  к спортивным занятиям, несмотря на уговоры Усова. Но все-таки Левиным просьбам уступил и приходил повозиться с ним – ведь больше тренироваться Леве было не с кем.               Во всяком случае, в их секции даже среди «классиков» не было ни одного человека с его весом: все были заметно тяжелее.
     Наконец, наступил день соревнований. Ночь накануне Лева спал плохо: снилось, как он в захвате пытался бросить на ковер своего соперника, лица которого он не мог почему-то разглядеть,  и ему никак не удавалось перед броском как следует сцепить руки «в замок». В этих изнуряющих попытках сцепить руки и оторвать соперника от ковра прошла вся ночь. Утром Лева встал с тяжелой, несвежей головой и, чувствуя неприятное  волнение, обычно не предвещавшее ничего хорошего, отправился в институт. Никак не мог  сосредоточиться на лекциях, выглядел рассеянным, невпопад отвечал на вопросы окружающих.  В группе все знали о предстоящем событии. Его подбадривали и говорили, что придут болеть за него.
     Самое главное, что до последнего дня так и не выяснилось, кто же его соперники     в других командах. Ходили неясные слухи, будто нашли несколько легких ребят, а один    из них - вообще чуть ли не мастер спорта, только никогда не приходил к ним на тренировки, потому что занимался в своем спортивном обществе. Накануне вечером, после душа в раздевалке, кто-то ему сказал, что основной и самый сильный его соперник  уже два дня, как не приходит в институт – похоже, заболел. Сколько оставалось еще – не известно. Соперник запросто мог объявиться завтра, согнав вес специально для этих соревнований накануне: посидеть, как следует, в парной несколько раз – и готово, пожалуйте  на взвешивание. Так практиковалось, и не один раз.
     Время тянулось медленно, лекции никак не подходили к концу. Едва дождавшись окончания занятий, он чуть не бегом, отправился  в раздевалку спортзала, чтобы переодеться и успеть разогреться до начала соревнований. Время еще было, и он, желая быстрее сбить не утихавшее в нем напряжение,  принялся за привычную разминку. В зале уже занимались несколько человек из его и других команд: кто-то гремел штангой, глухо шмякались о ковер «куклы», потрескивали подошвы, еще прилипавшие  к недавно крашенному полу.
     Постепенно зал стал наполняться болельщиками, и разминавшиеся спортсмены останавливались, окруженные сокурсниками, а потом стали уходить в раздевалку. Под высоким потолком нарастал шум голосов, смех, приветственные выкрики. Пришли несколько преподавателей с кафедры физкультуры, разогнали болельщиков по стенам  и установили тумбы, ограждавшие борцовский ковер в центре зала.               
     По команде Усова все участники соревнований сгрудились возле раздевалки. Усов объяснил порядок вызова на ковер: первыми встречаются борцы наилегчайшего веса и  так далее, в порядке увеличения веса категорий. Потом пожелал всем успеха и ушел в зал.
     Лева нервно крутил головой по сторонам, пытаясь определить хотя бы по комплекции среди окружающих своих возможных соперников. Но во множестве толпившихся в полутемном коридоре перед залом сделать это было нелегко. Перед Левой высилась туша тяжеловеса из их команды по негласному прозвищу «Женя-надень-бюстгальтер», непрерывно переминавшегося на толстых ногах и невзначай больно задевшего его пару раз локтем.
- Не хватало еще, чтобы он мне в глаз сейчас заехал, – опасливо покосился Лева на соседа и отодвинулся к другому. Тот без остановки болтал со своим приятелем, оживленно  жестикулируя при этом длинными, как плети, руками.
- Что они, с ума посходили все? – нервничал Лева и, накинув куртку на голые плечи, тоже стал подпрыгивать и переминаться, сохраняя тепло разогретого тела: ему-то ведь выходить в числе первых.  Потом, по сигналу дежурного преподавателя, он пошел по коридору с колотящимся от волнения сердцем и остановился перед открытыми дверьми зала. Впереди темнел частокол спин. Из-за них слышались немного приглушенные звуки голоса Усова, и Лева напрягся, ожидая услышать свою фамилию.
     Наконец, его выкликнули, и он стал протискиваться через плотную толпу болельщиков. Его хлопали  по плечам и спине, что-то говорили вслед. Не разбирая голосов и постепенно погружаясь в туман, на ватных ногах, он прошел  через прохладу зала, еще не успевшую согреться и наполниться духотой от множества людей вокруг, вступил на темный пласт ковра, слегка проваливаясь ногами в мягких борцовках. Усов громоздился массивной фигурой в центре ковра. Лева остановился рядом  и замер, ожидая выхода соперника. В груди сердце бухало беззвучным колоколом, ноги нервно, попеременно вжимали подошвы ботинок в мякоть ковра. Усов охватил своей теплой толстопалой лапой узкое запястье Левиной руки, как бы удерживая его, чтобы он не взлетел под потолок зала, как шарик, наполненный волнением. От этого теплого прикосновения Леве немного полегчало: ему передались спокойствие и сила стоявшего рядом человека. Соперника все еще не было. Усов подождал и снова выкликнул его фамилию. По стихшему залу пробежал вопросительный говорок. Усов снова сделал паузу и в третий раз назвал незнакомую Леве фамилию, на которую снова никто не отозвался.  Усов оглянулся по сторонам, словно Левин соперник мог объявиться среди стоявших в зале.
- Как же так, неужели никто не выйдет, - успело пронестись в Левиной голове. В тишине, охватившей зал, вдруг раздался чей-то голос: - Так Леву ж все боятся! Никто не придет!
     Зал грохнул оглушительным хохотом. Усов стал махать руками, призывая всех           к тишине. Едва крики утихли,  громко объявил, что ввиду неявки соперника тому засчитано поражение, а он, Лева, в связи с отсутствием других претендентов, - победитель           и абсолютный чемпион института в наилегчайшем весе. И взметнул его руку вверх.Зал снова разразился свистом, смехом, криками и аплодисментами. Все так: получалось, что сильнее Левы на данный момент в институте в его весе не было никого.
     Еще не осознавая произошедшего, будто это было не с ним, Лева стоял с поднятой рукой и смотрел на хохочущие лица, раскрытые рты, веселые глаза и хлопающие ладони ребят, набившихся в зал.
- Все? – спросил он про себя, - все кончилось? А где же этот парень?
     Так или иначе, стоять и раздумывать на ковре уже было незачем, и он снова стал пробираться через плотные ряды незнакомых ребят и девчонок, преграждавших ему выход из зала. Внутреннее колотье медленно проходило, все реже отдаваясь, еще по инерции, в ушах и висках. Раздевалка была пуста. Он сидел, опустив плечи, на скамейке. На смену спадавшему волнению пришло разочарование и внезапное бессилие от неожиданности разрешившейся ситуации. Ни радости, ни удовлетворения. Не было ничего. И вовсе не потому, что хотел показать себя перед ребятами, хотя и это – тоже. Но он так готовился. Хотя на победу не очень рассчитывал, и уж, тем более, на чемпионство. Смех! Чемпион по борьбе… без борьбы. Просто анекдот.
     Он разделся, пошел в душ. Под теплыми струями, стекавшими по расслабленному телу, он  безразлично смотрел под ноги, на залитый водой кафель пола и только тогда почувствовал, что напряжение, копившееся в нем с утра, отпустило окончательно.      Собственно, чего тут рассуждать? Он честно готовился. Он пришел на соревнования.        А соперник не явился. Появись тот – исход мог быть другим, если бы он, Лева,проиграл.   Тогда того объявили бы  чемпионом. Ну, а теперь – как получилось, так получилось.
     Вернулся в раздевалку и, завернувшись в полотенце,  стал перебирать одежду. И вдруг вспомнил: у него же на сегодня было намечено еще одно дело! Не такое ответственное, конечно, как соревнования, но – из разряда приятных. Знакомая девушка, Надя, с которой он познакомился весной и немного ухаживал в последнее время, на днях пригласила на свое выступление. Она училась в Гнесинском институте,  и  концерт с ее участием должен был состояться именно  сегодня. Когда она сказала об этом Леве, он не придал значения такому совпадению и, конечно, сразу согласился. Вдобавок, он никогда не слышал, как Надя играет. Было не только интересно послушать ее, хотя в классической музыке он совсем     не разбирался (вот джаз – это здорово!). Приглашение его немного взволновало, потому что показалось как бы знаком некоего приближения. И вот именно сегодня,когда он так неожиданно стал чемпионом, еще будет и этот концерт, на который его пригласила Надя.
     В вестибюле Гнесинского института было знакомо гулко и шумно, как и в его институте. Лева быстро разделся и поднялся на четвертый этаж в поисках небольшого зала,  где должен был проходить концерт. Но вначале надо было  увидеть Надю и в разговоре      как-то незаметно и, может быть, даже небрежно ввернуть, что, мол, вот сегодня он стал чемпионом. Стоя в светлом пространстве незнакомого длинного коридора, по которому шли мимо и толклись у стен группки ребят и девушек, он крутил головой по сторонам в поисках Нади. Становилось неуютно и стесненно.
     Его окликнули: за спиной стояла улыбающаяся Надя с какой-то девушкой и парнем.
- Здравствуй. Познакомьтесь, это – Лена и Володя, а это – Лева, - и она взглянула       на него глубоко посаженными, большими черными глазами, тонувшими в тени подглазий. Обычно бледное, лицо Нади горело непривычным румянцем и незнакомым Леве пронзительным блеском  глаз. Он внимательно посмотрел на ее маленькие руки, одетые в короткие, такие же маленькие, варежки. Она уловила его вопросительный взгляд и вымученно улыбнулась:
- Ты иди в зал. Потом увидимся, – и показала на приоткрытую дверь рядом.
- Волнуется, - мелькнуло у Левы. Он вспомнил себя, свое состояние еще несколько часов назад. Сразу кольнула досада, что не удалось поговорить с Надей. И все из-за этой, некстати встреченной пары ее знакомых.
     Зал, освещенный несколькими небольшими люстрами, был еще малолюден. Лева  огляделся в поисках удобного места и выбрал кресло сбоку, у окна, в некотором отдалении от высокой сцены, на которой стоял большой черный рояль с поднятой крышкой. В блестящем лаке крышки тускло отражались огни освещения  и контуры портрета на стене рядом со сценой. Лева решил, что изображенный там, неизвестный ему человек в парике и камзоле, наверное, какой-то композитор. Зал, как по команде, довольно быстро стал наполняться людьми, сдержанным шумом, изредка - всплесками смеха. Последними  вошли несколько пожилых людей, усевшихся в первом ряду.
     Лева оглянулся: зал был полон, многие оживленно переговаривались между собой, несмотря на прозвучавший звонок.
- И все они, наверное, на чем-то играют, - вдруг пришло в голову Леве. Сам он играть не умел ни на одном музыкальном инструменте, хотя в детстве его несколько лет донимали уроками на фортепиано в музыкальной школе. Но к людям, которые умели играть на этом инструменте, он был преисполнен безотчетного уважения. Может, и с Надей, поначалу, познакомился потому же, узнав, что она училась фортепианной игре сначала       в какой-то особенной музыкальной школе, а вот теперь –  в институте.
     На сцену поднялся небольшого роста, блондинистый парень, помолчал, дожидаясь, пока установится тишина, и, обдернув на себе  пиджак, объявил о начале фортепианного концерта студентов класса профессора Н. Зал почтительно и негромко захлопал. Потом, заглянув в блокнотик в руке, назвал фамилию и курс первого выступавшего: им оказался тощий, длинноволосый, чернявый студент в больших роговых очках. Он долго усаживался на стул перед роялем, смотрел себе под ноги и, наконец, устроившись, на мгновение затих, а потом негромко ударил по клавишам. Лева раньше не слышал этой музыки и стал прилежно вслушиваться в звуки, которые то нежной волной текли в зал, то вспыхивали искрами, то бурно нарастали лавиной. Это было похоже на незнакомый ему рассказ для  находившихся здесь, рядом с ним, людей, несомненно, понимавших его. Лева  к их числу не относился. Но музыка ему понравилась, и он с удовольствием аплодировал вместе со всеми.
     После этого выступили еще несколько ребят и девушек. Им,тоже все аплодировали. Лева почему-то вспомнил, как хлопали ему и как смеялись в зале после его «победы». Это воспоминание мрачным облаком стало наплывать на владевшее им до сих пор приятное настроение. Он слишком редко бывал  в таком необычном для него музыкальном собрании,  ему было так хорошо, а тут...
- Вот, эти ребята играют, выступают, и тоже, наверное, много готовились, волновались, но им аплодируют за настоящее, неподдельное удовольствие от их игры. И завтра, когда они придут в институт, многие, наверное, будут вспоминать, и, может, даже благодарить за услышанное сегодня. А он? Два года подряд чуть ли не ежедневно торчал часами в вонючем, душном зале, ухлопал кучу времени. Ради чего?! Тренировался, переживал, старался. Чтобы завтра все снова стали хохотать, вспоминая про потеху, в которой он сегодня участвовал?
     Настроение испортилось вконец, и с каждым новым выступающим становилось все скучнее. Музыка уже не занимала внимания. Выступление Нади  все не объявляли.  Постепенно начала накатывать дремота. Лева пытался не дать ей овладеть собой целиком, погружаясь в приятное тепло лишь на какие-то небольшие, как ему казалось, промежутки времени. Стараясь не беспокоить соседей, он потихоньку менял позу в своем жестком кресле, кренился то на один бок, то на другой, подпирал рукой тяжелевший подбородок, потом  выпрямлялся, плотно прижимаясь к неудобной, прямой спинке и пялился в скучный белый потолок. Разглядывал сидевших впереди людей,сосредоточившись  на какое-то время в созерцании мелко завитой прически рыжеволосой девушки в кресле перед ним. Потом  перевел взгляд на  мыски нечищеных ботинок пианиста,  которые виднелись из-под инструмента и попеременно нажимали на педали рояля. Под это колебание то одного, то другого ботинка глаза Левы тихо закрылись, и он начал медленно плыть, подхваченный звуками со сцены. В промежутках, когда все-таки удавалось остановить это плавное, дремотное движение, он передергивал плечами, пытаясь приободриться, стряхнуть оцепенение. Надиного выступления все не было.  И он снова опускал голову и начинал незаметно погружаться в мучительную, цепкую темноту сна.
     Наконец, объявили ее выступление. Надя вышла на сцену откуда-то сбоку из неприметной двери и показалась Леве еще меньше ростом. Села за клавиатуру, почти совсем скрывшись за вытянутой лакированной чернотой инструмента. Видны были только темноволосая голова, полыхающий румянец лица и опущенные вниз глаза.
     С первыми аккордами Лева почувствовал себя совсем бодрым и готовым слушать музыку, которую никогда еще, наверняка, не слышал и, тем более, в Надином исполнении. Он слушал ее игру и, поначалу мягкие, лиричные звуки, казалось бы, очень шли к ней, такой изящной, небольшой девочке. Задумчивые  и приятные в начале, они сменялись всплесками тревоги, неясного грома и снова постепенно растворялись во вновь наступавшем покое, умиротворении и раздумье. Он широко раскрытыми глазами впился в инструмент на сцене, не замечая ничего вокруг, и невидяще видел эту неясную для него музыку, наполненную незнакомыми и все же понятными для него чувствами и движениями. Откинувшись на спинку кресла, снова продолжал слушать, но  уже каким-то иным слухом, другими ушами.   
     Грозные раскаты, внезапно и мощно зазвучавшие под мягкими, небольшими руками Нади, заставили Леву поднять голову. Вслушиваясь в музыку, наполнявшую зал, он уже не мог соединить их вместе -  эту музыку и Надю. Он с удивлением смотрел на громаду инструмента, которой она владела с поразившей его властностью и незнакомой силой. Она казалась ему всегда веселой хохотушкой, маленькой и уютной. И вдруг  это…
     Он стал размышлять о своих новых ощущениях. Сцена и зал стали отдаляться, звуки музыки доносились все глуше сквозь окружившую его, сначала туманную, потом совсем потемневшую, плотную пелену. Наконец, его совсем накрыло большой, теплой волной.
     Лева стоял на борцовском ковре в ожидании соперника и увидел, как худощавый парень растолкал ребят, плотно столпившихся в дверях, пошел навстречу, к ковру, пожал Леве руку и встал с другой стороны от Усова. Началась схватка. Лева попробовал сначала подсечь ноги соперника, а потом, пытаясь поймать на прием «в захват», никак не мог сомкнуть руки на его потной, скользкой, спине. Парень тепло сопел Леве в лицо. Наконец, Лева, изловчившись, слегка присел, все-таки сцепил на его худом хребте обе кисти, «в замок», намертво, до побелевших костяшек, выдохнул каким-то молодецким «х-х-эк» и, резко откинувшись назад, перебросил через себя на ковер болтнувшее в воздухе ногами тело соперника. Легко, как тренировочную «куклу». Соперник лежал на лопатках, а вокруг рукоплескал зал. Мимо Левы стремительно неслись раскрасневшиеся, взволнованные лица, распахнутые глаза, беззвучно орущие рты. И в тот момент, когда  он понял, что победил   по-настоящему, его как током пронзило: он…проснулся.
     Рядом раздавались громкие рукоплескания, а со сцены Надя кланялась в зал навстречу аплодисментам.


Июль – декабрь 2009г.
Истомиха - Москва


Рецензии
Получила вполне ожидаемое удовольствие от текста.
Огорчает только то, что это уже давно написано.

Мария Городецкая 2   10.11.2019 20:45     Заявить о нарушении
Большое спасибо. Не берусь сравнивать старый текст со старым вином (не прокисшим), но, по идее, если текст действительно качественный (что ни в коей мере не отношу к данному случаю), то давность его создания не самый большой недостаток.

Александр Шлосман   10.11.2019 23:12   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.