Песочные часы

Седьмая история.

К нему приходят в последнюю очередь, когда все иные средства исчерпаны, и больше надежды нет. Впрочем, приходят далеко не все – некоторые так и не решаются: не потому, что он требует высокую плату, не потому, что он не выполняет обещанного. Просто суеверный страх перед делами, что ему приписывают, сильнее циничного реализма современных людей.
Но если ты пребываешь в отчаянии...

Суворова Алла была в совершенном отчаянии. Врачи, гомеопаты, знахари, экстрасенсы, бабки-шептуньи, колдуньи – она обошла всех, но результата не было. Ее Саша таял, как свеча – острый лейкоз выедал его изнутри, поражая  один орган за другим. Неизлечимо. Болезнь зашла слишком далеко.
И вот тогда-то коллега нашептала ей про Часовщика.
Говорят, он может избавить от любой болезни.
Говорят, выполнить его условия нелегко.
Говорят, он с каждого берет свою плату.
Говорят, он поворачивает время вспять.
Говорят, он сам дьявол.
В тот же день Алла дозвонилась до него и договорилась о визите.

***
Жил Часовщик в обычной панельной десятиэтажке в старом районе города. Обычные серые дома, обычные деревья – большей частью тополя, – изуродованные садистским обрядом ежегодного подрезания ветвей, обычные машины разной степени обшарпанности и запыленности, в изрядном количестве упиханные в маленький дворик.
В подъезде (сломанный домофон и слабый, но не выветривающийся запах кошек) Алла некоторое время стояла, собираясь с мыслями и духом. Подумала было покурить, но не рискнула – мало ли, вдруг Он не любит запаха дыма... потом решительно выдохнула и поднялась на верхний этаж.
Дверь искомой квартиры выглядела чуть презентабельнее соседних – чистый, гладкий, явно недавно перетянутый дерматин, с завивающимися в галактическую спираль медными шляпками кнопок, аккуратный звонок, не покрытый, в отличие от своих собратьев на других дверях, слоями облупившейся краски.
Снова поймав себя на оттягивании пугающей встречи, Алла решительно вдавила чистенькую кнопку звонка. С той стороны не донеслось ни звука.
«Не работает, что ли?» – подумала Суворова, но в этот миг дверь открылась. На пороге стоял молодой парень – невысокий, худощавый, даже тощий. Странного оттенка светлые волосы коротко острижены, только надо лбом дыбом стоит нелепая челка. Длинный нос, тонкогубый рот с устало опущенными уголками, светлые, как вода, глаза. Вокруг правого – красноватый след, как от монокля. Хозяин квартиры был бос и одет в домашние штаны, серую футболку и безразмерный брезентовый передник с кожаными карманами.
– Добрый день, – без интереса окинув женщину взглядом, проговорил парень хрипловатым баритоном. – Вы к кому?
– Вы... вы Часовщик, верно? – спросила Алла. Голос почти не дрожал.
– Верно. Но я только по механическим, электронные чинить не возьмусь, уж извините, – скучающе сообщил великий и ужасный, глядя куда-то вниз. Скосив глаза туда же, Алла обнаружила, что нервно теребит браслет своих часов.
– Нет-нет... я не за этим... вы назначили мне встречу, и я...
– А! – вот теперь парень слегка оживился. – Простите, замотался, забыл... Проходите.
Квартирка у него была тесноватой и чистой, но казалась нежилой – так мало в ней было вещей. Полупустая вешалка, гостевые тапки и пара кроссовок в прихожей, в комнате – рабочий стол, с минимумом инструментов, диван-книжка, накрытый выцветшим пледом в шотландскую клетку... и многочисленные полки на всю стену. И вот на полках-то было тесно от содержимого. Присмотревшись, посетительница поняла, что все это были часы – целые и полуразобранные, часы с маятниками, нелепо торчащими в стороны, карманные, с разной длины цепочками, наручные, с ремешками и без, а так же – солнечные, похожие на циркуль, воткнутый в транспортир или на тарелку с мачтой из карандаша, водяные клепсидры, навевающие ассоциации с эпохой пара, оплывшие толстые свечи с делениями, стеклянно поблескивающие колбы песочных часов...
– Коллекция, – с короткой, как блик света, улыбкой сказал Часовщик. Уселся за рабочий стол, придвинул к себе брегет со снятой задней крышкой, погримасничав, пристроил к правому глазу специальную лупу в пластмассовом корпусе и сразу стал похож на какого-нибудь киборга из дешевой космооперы. Сказал: – Я прошу прощения, вы рассказывайте, я вас слушаю. Просто мне нужно закончить с этим уже сегодня, а работы тут еще прилично.
И Алла стала рассказывать – про сына Сашеньку, про болезнь, врачей, осложнения, шарлатанов и шептуний... Часовщик ковырялся тоненькими инструментами в зубчатом нутре брегета, кивал, неодобрительно хмыкал, а время от времени коротко вскидывал взгляд на рассказчицу, заставляя ее невольно вздрагивать.
– ...А потом мне посоветовали обратиться к вам, сказали, вы можете помочь, – тихо закончила Алла.
Часовщик тяжело вздохнул, отложил тоненький щуп, которым орудовал последние пару минут, с хрустом выпрямил спину. Уставился на гостью одним глазом, не скрытым лупой.
– Я-то могу, – веско уронил он. – Да только сможете ли вы сделать все, как я скажу?
– Что угодно, клянусь вам...
– Вот клясться не надо, по крайней мере – столь необдуманно. – Он помедлил, аккуратно положил лупу на стол (красный след вокруг глаза теперь был двойным). – Давайте так: я называю цену. Не согласны – до свидания, согласны – я объясняю, что делать. Сделаете в точности – будет ваш Саша здоров, не сумеете – я предупреждал. Ага?
– Что за цена? – без колебаний спросила женщина. Что угодно, любую сумму...
– Месяц вашей жизни.
– ...что?
– Кхм, я имею в виду – нотариально заверенную расписку, что вы передаете в мое безраздельное пользование месяц вашего времени. Уточняю: не вас самих, не ваше присутствие, не ваш труд на мое благо – только ваше время. Время как субстанцию, я бы даже сказал.
– Но... но... это же будет просто дурацкая бумажка, пусть и с печатью! – не выдержав, воскликнула Алла. – Зачем вам это?
– Ну, если вы думаете, что это будет просто бумажка, то что же вы здесь делаете? Ведь я собираюсь вернуть здоровье вашему сыну отнюдь не лекарствами, – парень чуть прищурился, и взгляд его неожиданно стал тяжелым, как каменная плита. Алла выдержала его всего пару мгновений и опустила голову. Увы, в ее положении и за соломинку схватишься...
– Хорошо, я согласна отдать вам этот месяц. Что мне нужно делать?
– Вы должны принести мне все материальные упоминания болезни сына – записи врачей в карточке, рецепты, анализы, письма, записки с холодильника, все, что есть, все что сумеете достать – любыми способами. Кроме того, сотрите все сообщения в телефоне и интернете, и добейтесь, чтобы их адресаты сделали то же самое. Понимаете? Мне нужно, чтобы болезнь вашего сына не упоминалась – нигде. Никак. Ни одним словом. Сможете?
Алла замерла.
Все записи? ВСЕ записи?! Включая больничные документы, к которым пациентов и их родных не допускали?.. Да как же это?..
– Учтите, – безжалостно добавил Часовщик, – чем больше записей останется, тем вероятнее, что болезнь вернется. А второй раз и я не смогу ничего сделать.
Повисла долгая тишина.
«В конце концов, нечистых на руку медсестер и взятки еще никто не отменял...» – делано бодро подумала Алла.
– Хорошо. Я все сделаю. Когда это нужно принести вам?
– Как только закончите, – отрезал Часовщик.
Как она покинула эту негостеприимную квартиру, Алла не помнила.

***
Бумаги Суворова Алла принесла через три дня. Оперативно.
Заверенная расписка о передаче месяца жизни лежала сверху, оформленная на имя ИП «Часовщик» – остроумно... а он-то гадал, как женщина собиралась решить этот вопрос, ведь спросить его настоящее имя Суворова так и не решилась.
– И что теперь? – тихо спросила она, не отрывая взгляда от пухлой папки в его руках – так, словно в этих бумажках была сама жизнь ее ребенка. Впрочем, не так уж она была не права.
– Теперь – идите к сыну и ждите. Скоро ему станет лучше. – Подумав, он чуть смягчил тон и добавил: – и мой вам совет, как только сын сможет ходить сам – отведите его в церковь и окрестите. Новый бог, новое имя – хорошие обереги.
– Я... обязательно... вы... спасибо! Спасибо вам, огромное! – залепетала женщина. Прежде чем она успела как-то его коснуться, Часовщик отступил назад и закрыл дверь.
Послушав ошеломленную тишину по ту сторону, прошел на балкон, где уже стоял наготове большой железный таз, и сложил все принесенные бумаги в него. Достал из кармана коробок спичек, чиркнул, поджег. Закурил.
Дым сигареты смешивался с густым дымом бумажного костра – и в воздухе, и в горле, отчего на языке скапливалась кисловатая горечь, и страшно тянуло на чих. Когда бумаги уже догорали, откуда-то снизу донеслись возмущенные вопли на тему того, что «опять это сын падшей женщины устроил поджог, и теперь весь невинно страдающий дом обречен сгореть в порочном пламени». Часовщик внимательно выслушал весь выразительный монолог, щелчком отправил окурок на улицу и принялся ворошить пепел в тазу, растирая его в пальцах, разбирая спекшиеся комочки, оставшиеся от рентгеновских снимков.
Мелкие облачка пепельной пыли поднимались к лицу, щекоча в носу и порождая резь в глазах, а руки очень скоро почернели как у трубочиста – ему было не привыкать. Наконец результат его удовлетворил, и, пересыпав изрядно уменьшившуюся в объеме черно-серую массу в глубокую миску, Часовщик пошел мыть руки.
Вернувшись с полотенцем на плече, он неторопливо оглядел полки, выбирая, придвинул единственный стул и выудил с верхней пустую колбу песочных часов. Совершенно обычных – стекло и пластмасса казенного синего цвета, только что размером с две пол-литровые бутылки, составленные горлышко к горлышку.
Поставив колбу на стол, Часовщик некоторое время сидел неподвижно, собираясь с мыслями. Хотелось курить, но теперь уж пока не закончит...
«Ладно, хватит тянуть».
Решительно подковырнув уже изрядно поцарапанную крышку, он дотянулся до миски с пеплом и принялся аккуратно пересыпать оный в часы. Мелкая серо-черная труха тут же чуть слышно зашуршала, тонкой струйкой стекая в нижнее отделение стеклянной конструкции. Выскребя из миски все до последней крошки, он нахлобучил синюю пластмассовую крышку на место и закрыл глаза.
Пепла было много, и Часовщик едва не заснул, дожидаясь, пока не прекратится тихое шуршание. С трудом разлепив глаза, он обнаружил, что в комнате стоит полумрак. Что ж, тем лучше...
Нашарив расписку Суворовой, хозяин дома аккуратно порвал официальную бумажку на шестнадцать частей, повозился некоторое время, выкладывая из обрывков подобие восьмилучевой звезды вокруг стола.
Сел на место.
Медленно, тяжело вздохнул.
И дважды перевернул часы.

Если бы кто-то смог заглянуть в темное окно десятого этажа, возможно, он сумел бы рассмотреть весьма странную картину.
Почти пустая комната, полки с остановившимися часами – и горящая на полу ровным тусклым светом октограмма, в центре которой стоят стол и стул. На стуле сидит тощий седой парень и, не отрываясь, смотрит, как в песочных часах из хрустального стекла и синей стали оборачивается вспять время, заставляя пепел тонкой струйкой течь снизу вверх.
Впереди месяц ожидания... или всего одна ночь – тут уж с какой стороны октограммы смотреть.