Родники народные

 
***
Опять меняю города и веси,
Брожу по зачарованной стране
И нахожу характер редкий
В твёрдокристальной глубине.

Таких людей почаще можно видеть
В алтайской исторической глуши,
Они среди невзгод житейских
Сияют светлой радугой души.

Мои глаза всегда на мокром месте,
Как только память остановиться на них.
Давайте люди будем плакать вместе,
И не иссякнет кристаллический родник.

Игорь Табакаев


РОДНИКИ

Мы с Фёдоровичем едем по дороге Красногорское - Быстрянка  по длинной высокой гриве. Машина идёт быстро – асфальт ровный и трасса знакомая. «Дорогу пучит весной» - говорит водитель. Родники здесь всюду под покрытием. Откуда они только берутся тут на горе?
«Родники они, как люди» - думаю я, они по одним законам живут. Полотно дороги, засыпанное галькой, для воды как русло ручья. Торопиться родник по этому искуственному руслу до большой воды. Потом понимает свою ошибку и бьётся головой в асфальт, да поздно.
Правда, люди не родники, а скорее телесные тени от солнечного света, льющегося в окно деревянного дома. Нужно скорее встать, завести часы и продолжить киноленту своей жизни.
Сейчас осень и красота кругом, но Фёдорович говорит, что осенью хотя красиво, но грустно. Вот весной другое дело. И тогда хочется вырваться из земли, как роднику. А пока с тополей летят жёлтые листья. Кстати, мне не грустно осенью, я моложе Фёдоровича лет на двадцать…



Нина ОЩЕПКОВА

ДОРОГА

Машина резво бежала по асфальту в сторону Красногорска. Миновав мост на седьмом километре, мы выскочили на гору. Моя спутница семидесятилетняя женщина с умным симпатичным лицом и спокойным взглядом серых глаз, задумчиво глядя из окна салона, ни к кому не обращаясь, промолвила:
- Вот здесь были наши шалаши…
- Какие шалаши? – не поняла я.
- Обыкновенные, из чащи. Знаешь,  делали такие раньше: поставят колья, сделают перекладину, на неё набросают чащу, сверху закроют травой…
Как делались шалаши я знала, сама делала их не раз. Меня озадачило другое, – зачем почти  в тридцати километрах от села, где в прошлом жила моя собеседница, сооружать шалаши?
Медленно, как бы с трудом извлекая из своей памяти детали незабываемых картин, она начала рассказ:
- Мне исполнилось тогда четырнадцать лет. Собственной семьи ещё конечно не было. У отца с матерью к тому времени было восемь детей, я вторая по рождению, главная помощница в хозяйстве, но это не считалось. Я бессемейная, вот меня  в числе других и мобилизовали на строительство этой дороги.
- Ты строила эту дорогу?  И давно это было? – задаю совсем уже глупый вопрос. С раннего детства пришлось мне ходить и ездить по этой трассе, и не разу не приходило в голову, когда и кто её прокладывал. Мне казалось, она существует вечно. Настолько стара и знакома во всех своих поворотах, спусках и подъёмах, со всеми её ямами и выбоинами, что и представить невозможно доныне живущих людей, участвовавших в её зарождении. Впервые я познакомилась с дорогой в восьмилетнем возрасте. Водила меня мама в Бийск.  Лето,  жара, и мы босиком шли по крупному гравию. Раскалённой галькой нестерпимо жгло подошвы, пятки исколоты так, что на них наступать страшно. Чтобы как то облегчить эту пытку, мама частенько сводила меня на траву, а где возможно на конную дорогу. Но по траве было идти неловко, да ещё часто попадались ровные квадратные ямы, по несколько метров в длину и в ширину. Мама объяснила мне, что из этих ям брали землю и делали из неё насыпь для шоссе. Вот и всё, что я знала до сегодняшнего дня о строительстве трассы Красногорское - Быстрянка. И само-собой разумеется, что время строительства представлялось мне представлялось далёким-далёким. А о том, что было это уже при советской власти и по методу, описанному поэтом прошлого века Н. А. Некрасовым в стихотворении «Железная дорога», знать не знала, слышать не слышала.
Бежит под колёса машины асфальт. Неспешно льётся приглушенный, чуть взволнованный голос рассказчицы:
- Мобилизовали нас: мужчин, женщин, девчонок, парнишек, лошадей из колхоза выделили. На телегах, широких - чтоб землю возить, приехали мы сюда. Вон в том логу наделали шалаши. Норма на каждого человека была – четырнадцать метров в длину, два метра в ширину, метр в глубину на конус, вырыть землю и сбросать на телегу. Возчики развозили её по насыпи. Начинали копать с рассветом и рыли весь день до потёмок, с небольшим перерывом на обед. Руки, спина немели от тяжести.  Иной раз не выдержишь, ляжешь тут же на траву животом вниз, кто-нибудь отхлопает тебе спину, потом ты ему и опять за лопату. Норму надо было обязательно выполнять, и выполняли…
Женщина замолкает. Я чувствую, что-то есть недосказанное чего она не хочет касаться. Мне хочется спросить, почему надо было обязательно выполнить норму. Но я спрашиваю о другом – сколько же платили за эту норму? За этот каторжный труд? Рассказчица скорбно усмехается:
- А сколько платили в колхозе за «палочки»?
Палочка – трудодень, и оплата его, помниться мне, зависела от доходов, поступающих в колхозную казну с хозяйства. А женщина продолжает:
А пища какая была? Привезут старый-престарый творог или кислую закваску (простоквашу). Хоть сколько ешь, и всё голодный. Вот один мужичёк, Игнатьев, и поднаелся так, что едва с ним отводились. По земле катался, бедный. Нездоровый он был…
- Почему же врачи не освободили его от тяжёлой работы? – возмущаюсь я.
Какие врачи? Мы о них не слыхали. А и слыхали бы, так не в моде было к ним ходить… Одной бабоньке, Алексеевой, голову лопатой пробили…
Мотор машины ровно гудел. Асфальт игриво шуршал под колёсами. А мне почудилось, будто из-под гладкого покрытия дороги слышаться стоны и всхлипывания, отчаянные, надсадные, рвущие душу. Но тут моя соседка посветлела лицом. Лучики морщинок побежали от уголков глаз. Она лукаво взглянула на меня:       А ведь мы тогда всего этого не замечали.  Работа нас  не пугала. Мы к ней привычны. Отломаешь смену, смоешь грязь с лица, рук, ног, закусишь, чем Бог послал, и прихорашиваешься на вечорки. Молодые ведь были. Гармошка уже поёт… Вот это у нас вторая смена.
  Мы въезжаем в Красногорское. В те годы о которых шёл рассказ, село это называлось Старая Барда. И здесь, где сейчас пост ГАИ, была поляна. Рядом с дорогой по весне цвело множество кукушкиных слёзок, в кустах по болоту водились дикие утки, заячьи горошки встречались на каждом шагу. А на том месте, где расстроилась сельхозтехника, зеленело конопляное поле. И мне представилось, как, громыхая колёсами по ещё не накатанной дороге, въезжает в село обоз.  Мохнатые лошадки охотно бегут домой. С каждой телеги слышны то задорная, то протяжная песня. Уставшие, загорелые, крепкие парни и девушки звонкими, свежими голосами возвещают о своём возвращении с урочных работ. Все трудности и невзгоды позади. Они довольны, что целы, живы и невредимы.  И невдомёк им, что отбыли каторгу. Для них это была, работа, хоть и по принуждению, но нужная, необходимая. Дело их рук осталось на века. Только жаль, что нет вдоль дороги имён тех, чьим потом, зачастую слезами и даже кровью она полита.

        1990 год, село Красногорское

               


Геннадий ЧЕСТНЫХ


ТЁМНЫЕ КРАПИНКИ

Васька Козарь недолюбливал женский пол. Уж больно прозаичным казались они ему.  «Женщин так много на белом свете, - говорил он, - и все они в чем-то схожи». Природа – другое дело. Солнце светит не одинаково, ветры дуют по-разному, у каждого дерева свой запах. И бродил он один-одинешенек по тихим улицам вечернего села, насквозь перепутанного сухим ивовым плетнем да лохматым репейником. И не было у него сердечного друга.
Отец помер в день, когда Васька провалился на первом вступительном экзамене. Один из трех экзаменаторов с жидкой метелочкой волос на сизом темени, видимо, не выдержав Васькиной проклятой немоты, (стеснительно) брякнул ему в лицо. «Тебе, брат, не в литературу надо идти, а коней гонять в ночное». На том и кончились Васькины университеты. Тяжелое навалилось ему на душу – не спихнуть, не выбраться. Помер Васькин отец – Евгений Козарь – известный конюх, и Василий занял его место.
Васька стал пасти коней. По субботам он приезжал домой попариться в баньке, смыть лошадиный пот. Постоянное одиночество сделало его молчаливым, задумчивым. У него развилась странная привычка – прислушиваться, вглядываться в окружающих его людей, предметы. В свободное от работы время любил гулять в березовой роще, что росла вдоль реки Талки, всегда сонной, с зелеными прожилками водорослей у берегов. Он подолгу смотрел на тихую, почти недвижимую воду, где одиноко плавала белая луна. На самом дне искрились точечки звезд. Они то зажигались, то гасли. В роще пахло березовым соком. Около клуба играл баян. Деревенские девчата пели задушевную песню «Ивушка».
Захолонуло однажды Васькино сердце. Ему вдруг показалось, что ивы подпевают девчатам. Он погладил тонкий ствол деревца. Оно и в самом деле, откинувшись назад, позванивало серебристыми листочками.
- Ишь, какую тебе музыку сочинили, Божественную!
И будто от Васькиной похвальбы ивы начали еще сильнее шелестеть листвой. И Васька слушал этот шелест, затаив дыхание.

Ивушка зеленая,
Над рекой склоненная,
Ты скажи, скажи не тая,
Где любовь моя?

Среди девичьих голосов нравился ему голос Галки Линской. Он был мягкий, теплый, колеблющийся, словно звуки гитарной струны. Ему всегда хотелось потрогать его, но он был неуловим, как запах молодой березки.
В клуб он ходил редко. Танцевать не любил, да и не умел, если по правде сказать. Придет, забьется в дальний угол и дымит папиросой. Играет баян. Кружатся пары. Стучат в пляске девичьи каблуки, а он дымит, опустив на глаза вороненый чуб. Другие ребята охальничают, будто нечаянно трогают девчат. Девчата притворно злятся, хлопают ладошками по рукам охальников. Особенно озорничал Мишка Босой. Он и Галку Линскую выводил не раз из себя. Она не смеялась, как другие. Однажды она Мишку так огрела взглядом, что тот, хоть и был не в меру нахальным, остолбенел и ушел курить на улицу. Васька все это наблюдал. Ему тоже хотелось поозорничать, но у него были свои принципы в отношении женских прелестей. Он всё видел и ничего не замечал.
- Послушай,  Козарь, сказала однажды Галка Линская. – Ты долго собираешься быть органом слуха?
Васька смолчал. Предательски зарделись щеки. Губы растянула виноватая полуулыбка. Линская ласково надавила пальцем в Васькин лоб, смеясь закружилась в танце. И снова, как тогда около ивушки, защемило под рубашкой у Козаря. Теплый свет разлился по телу.
- С чего бы это? – подумал Васька и полез в карман за новой папиросой. И что в них особенного? Девчонки они и есть – девчонки. Ишь, как Валька-то Кошкина выламывается. Нога туда, нога сюда. И брюхом шевелит, как индианка. А Нюрка-то Сизых с пятки на носок, с пятки на носок. Того и гляди титьки вывалятся. И что в них особенного, в этих девчонках? Губы намалеваны, ресницы на версту. Правильно, видно, говорил кузнец дед Евсей, город скоро полонит село. И забудут наши бабы, с какой стороны юкки надевать. Косы пообрезали, под польку-бабочку. Юбки побросали, штаны натянули. Одна смехота. А музыка-то? Какая там к черту музыка. Будто обухом по голове долбят.
Вдруг магнитофон перестал греметь, что-то щелкнуло в нем, громыхнуло, будто весенний гром за гору зацепился и будто проглянуло солнце, защебетали птицы. Начался вальс Иоганна Штрауса «Сказки венского леса». Со Штраусом он познакомился в прошлом году в кино. Музыка Штрауса, как великое чудо, захватило Васькино сердце и понесло в родные горы. Скачет он на своем Буланом по сосняку, навстречу утреннему солнышку, березы глаза рябят и птицы с ветки на ветку за ним несутся, горлышко росой промывают. Душа поет «парам-парам-там-там...»
Ему вдруг захотелось запеть или просто закричать. Он даже раскрыл рот, уронив папиросу, но вместо песни выдохнул почти беззвучный стон восторга. Во всем в нем звучала музыка ласковая, щекочащая. Она то поднимала его на трепетной скрипичной волне, и тогда невольно проступали слезы, то вдруг бросала его в омут бегущей листвы над головой, в пучину солнечного света, от которого больно резало в глаза. Он прикрыл их руками. А когда снова посмотрел на круг, никого не узнал. Будто после грома прошел теплый дождь и теперь светило ясное солнце.
Он увидел Вальку Кошкину. Еще несколько минут назад под барабанный бой она сотрясалась всем телом. А сейчас будто снова домой вернулась. Сережке-трактористу в глаза ласково заглядывает, вроде извинения просит. А Нюрка-то Сизых, поди ж ты, совсем обмерла на шее у Кольки-балаболки. Губами ухо ему щекочет. И Линская притихла, Матвею брюхатому руку на плечо положила. Тоже мне, пара – гусь да гагара. Чего это за него-то глазами цепляется?
Он плотнее стал приглядываться к Галке Линской. Вот она прошла по кругу около него, чиркнув взглядом, будто кресалом о камень. В другой раз, будто нечаянно локтем подтолкнула и тихо засмеялась. Голос у нее был мягкий и неуловимый, как запах молодой березки. А глаза? Они вдруг встревожили, замагнитили Козаря. Острые, насмешливые, с темной крапинкой посередине. Он старался не обращать на них внимания, отворачивался, прикрывался ресницами, дымом сигареты, но эти страшные глаза притягивали его, звали за собой. И когда грянула плясовая, он вдруг вскочил, топнул новыми ботинками и пошел, закружился волчком, вприсядку. И откуда такая прыть взялась? Плясал так, будто всю жизнь только этим и занимался. Пятисотватная электрическая лампочка над головой превратилась в огромный воздушный шар, в котором, казалось, качалось солнце.
Козарь чувствовал, как что-то сломалось внутри, разбилось вдребезги и растаяло. И стало так хорошо, хорошо.
Было далеко за полночь. Давно смолкли звуки музыки и стук девичьих каблучков. Талка все также омывала серебристые кудри плакучих ив. Оголившись, в синем лунном свете тянулись к небу молодые березки.
Васька Козарь держал Галку Линскую за обе руки и радостно смотрел в ее широко раскрытые глаза с темной крапинкой посередине. Они улыбались, искрились, притягивали, словно магнит.

Ивушка зеленая,
Над рекой склоненная,
Ты скажи, скажи не тая,
Где любовь моя?

Это пело Васькино сердце. Прозрачная ночь тихо засыпала на деревенских плетнях, в кудрях тополей, на синей глади полузастывшей реки, в которой одиноко плавали седая луна и белые крапинки звезд.
         

Елена ПУРТИКАС

«ВОТ И ЛЕТО ПРОШЛО…»

Ольга сидела, зажмурившись, подставляя себя лёгкому ветерку и ласковым солнечным лучам. В конце августа такие деньки выпадают всё реже, и грех было не воспользоваться этим подарком лета. Мысли текли лениво, как вода в тихой протоке, у берега которой на старых деревянных мостках она и расположилась. Отдыхала душой и телом, около получаса назад закончив мытьё домотканых цветастых дорожек. И теперь, скатав их в рулоны, положила внаклон на пологом берегу – ждала, когда стечёт лишняя вода, и они станут полегче. Пыталась, правда, унести сразу после стирки, но оказалось, что даже просто поднять два тугих скатка  и то было не под силу. Бабушка Тася, «благословляя её на героический труд», предлагала взять для перевозки старую, Олину же, коляску, переделанную местным «кулибиным» в тележку. Но тащится по камням,  через две улицы с этим раритетом молодой девушке было неудобно, и она отказалась наотрез. Теперь каялась в необдуманности этого решения, но было поздно. Идти же обратно за тележкой, бросив на произвол судьбы, хотя и временно, выстиранные дорожки, тоже не хотелось. Поэтому было решено – подождать час, полтора. А на это время отдаться силам природы. Когда ещё такая возможность представится? В том году уж точно нет. До конца отпуска осталось 2 дня. В воскресенье нужно было покидать эту небольшую деревню на берегу Бии, гостеприимный бабушкин дом с нехитрым бытом и знаменитой «свадебной пуховой периной», на которой так сладко засыпалось. Бабушка объясняла этот феномен просто, житейски: «Для тебя же её собирала: пёрышко к пёрышку, пушинка к пушинке. Вот выйдешь замуж и заберёшь её. Это приданное так приданное, не какие-то там ваши матрасы покупные, бездушные. Перинка с любовью делалась, для внученьки единственной».
   Из всех развлечений в доме у бабули были только старенький чёрно-белый «Рекорд»  да такая же радиола «Серенада» с набором пластинок 20-30 летней давности. Такое «собрание сочинений» осталось ещё со времён юности мамы, тоже уроженки этой деревни. Ольга была девушкой городской, современной, все блага цивилизации воспринимала, как должное. Но здесь, вдали от привычной суеты, она с удовольствием отдыхала ото всего этого. Короткие «деревенские каникулы» превращали её в обыкновенную сельскую девчонку: она полола огород, кормила кур, белила вместе с бабушкой горницу и вот теперь, дождавшись, наконец, солнечных дней – последний аккорд уходящего лета – помыла дорожки. Стоя по колено в воде и орудуя намыленной щёткой, она увидела лист, плывущий по реке. Жёлтый лист – первый привет осени. И как-то сама-собой всплыла в памяти строчка с маминой пластинки:
«Вот и лето прошло, словно и не бывало.
На пригреве тепло, только этого мало…»
Вроде бы – пустяк, строчка из песни, а кольнула грустью: отпуск кончается, лето тоже. Много планов было у неё на это лето. Но большей частью ненастная погода не дала отдохнуть, как хотелось, позагорать, поплавать. Дома с мамой доделывали ремонт, затянувшийся неоправданно долго. Подруги кто уехал в гости, кто работал. Выкроила вот недельку для поездки к бабушке и то… Девчонки – сверстницы здесь тоже в дефиците, с новоприезжими знакомиться на неделю смысла не было. На дискотеке в деревенском клубе ухаживания местных, чуть подвыпивших «казанов», обещавшие яркие, но скороспелые отношения, не вызывали желания даже просто поближе познакомиться. Возвратилась рано и от нечего делать завела опять старенькую радиолу. Пластинку из коробки вытащила первую попавшуюся. И вот по горнице разнеслось мечтательно-жизнерадостное:

«Хоть поверьте, хоть проверьте,
Но вчера приснилось мне,
Будто принц за мной примчался
На серебряном коне…»

В комнату заглянула удивлённая бабушка. Она не слышала, увлечённая очередным сериалом «про жизнь», как Оля проскользнула в свою комнату.
 - Уже вернулась. А что так рано?
 - Да знаешь, баб, как – то не к месту я там пришлась. Не вписалась в картину субботнего сельского отдыха.
 - И что, даже никто не навязался проводить такую красотулю?
 - А я не хотела никаких провожатых и ушла по-английски, не попрощавшись.
 - Ну, да, - проговорила, как бы соглашаясь сама с собою бабушка и, прислушиваясь к словам песни, добавила – Жди принца на серебряном коне. Эх, девки, девки. Мечтательницы…
Это воспоминание о недавнем разговоре с бабушкой опять окунули Ольгу в омут какой-то безотчётной грусти. Но солнечные зайчики, пляшущие по лёгкой речной ряби, шелест листвы на соседней вербе, даже едва ощутимый запах тины, доносимый ветерком, заставили отвлечься от неприятных мыслей. Она блаженно закрыла глаза и погрузилась в лёгкую дремоту. Хорошо, спокойно.
 - Красавица, можно причалить к вашему бережку?
Обычные слова прозвучали неожиданно громко, как выстрел, казалось, у самого уха.  Ольга мигом открыла глаза и, забыв, что находится на зыбких деревянных мостках, попыталась резко встать. Но босые ноги соскользнули по мокрым камням, и она неловко, боком плюхнулась в воду. Руки, повинуясь инстинкту удержать тело, в последнем усилии ухватились за мостки и не дали окунуться с головою. Дружный громкий смех двух мужских голосов тут же «дали оценку» всему увиденному. Ольге захотелось заплакать от обиды – так сконфужено она себя чувствовала, поднимаясь из воды. Старенький блёклый халат намок почти до подмышек, коленка болела – наверное, синяк будет. Куда деваться от чужих глаз? Хоть сквозь землю провалиться…
 - О, да нам с тобой, Диман, крупно повезло - настоящая местная русалка попалась!
Ольга наконец-то обрела способность воспринимать ещё что-то, кроме своих ощущений и, убрав со лба намокшую прядь, посмотрела перед собой. К мосткам подплывала надувная резиновая лодка, а в ней двое незнакомых парней, одетых по-походному. Первый, высокий и темноволосый, почувствовав мель, смело шагнул прямо через борт и, улыбаясь, потянул лодку к берегу. Но, увидев близко смущённое лицо Ольги, её глаза с готовыми сорваться с ресниц слезами, мгновенно посерьёзнел. Улыбка исчезла с его лица.
 - Похоже, Стас, русалке от нашей встречи явно не по себе, - проговорил он, обращаясь к другому, светловолосому крепышу. Тот уже, шагая по мелководью, вытаскивал лодку на берег.
 - Девушка, вы уж нас извините, не хотели мы вас напугать. Не подумали, что наше внезапное появление вызовет такую реакцию, Вы ведь на воду смотрели, не могли же нас не заметить.
 - Вы, наверное, задремали, а тут мы не к стати, - опять заговорил темноволосый, по видимому, Диман, как называл его товарищ.
 - Да, я замечталась немного, глаза закрыла. Тихо кругом, не ожидала никого здесь встретить, - отозвалась Ольга. Она оценивала сложившуюся ситуацию со своей позиции – вид, мягко говоря, непрезентабельный. Уйти с берега, скрывая слёзы, отсидеться до их отъезда, не век же они будут тут торчать? Это будет похожим на отступление, бегство. Её размышления прервал Стас.
 - Мечтательная русалка не подскажет нам, где тут находится магазин? Хлеб у нас на исходе, а плыть ещё ого-го.
Радуясь возможности побыстрее сплавить виновников и нечаянных свидетелё своего незапланированного купания, Ольга закивала головой.
 - Да, да, конечно, я покажу. Благо, здесь совсем не далеко, на соседней улице. Она пошла вперёд, поднимаясь по берегу, ощущала на себе взгляды своих случайных попутчиков. Ей было крайне неуютно и это заставляло торопиться. Доходчиво, как ей казалось, объяснив парням местоположение желанного магазина, Ольга заторопилась назад, к своим дорожкам. Но попытка поднять обе опять окончилась неудачей. Что же делать?
 - Я мигом, я быстро, - мысленно подгоняла она себя, волоком затаскивая один скаток под ближайшую вербу. Схватила второй и зашагала к дому. Несмотря на тяжесть ноши, струйки воды, стекающие по ногам, то и дело слетающие с мокрых ступней шлёпанцы, дошла быстро. Бросила дорожку на лавочку у бани и заметалась по двору в поисках злополучной коляски.
 - Да куда же её баба Тася дела?
Вопрос остался без ответа – бабы Таси тоже не было дома. Наверное, в магазин ушла за хлебом. Время шло, нужно было возвращаться, если не хотела встречи со своими недавними знакомыми. Волна неловкости захлестнула её с новой силой. Надо что-то решать и быстро. Забежала домой, сменила мокрый халат на сарафан, взяла в сенях старенькую клеёнку и чуть не бегом ринулась обратно.
На берегу было пусто, парни ещё не вернулись. Благодаря Бога за отсутствие непрошенных свидетелей, быстро завернула оставшуюся дорожку в клеёнку и стала подниматься вверх.
 - Диман, смотри, наша русалка пытается уйти, не попрощавшись, по-английски. А мы даже имени её не спросили и не успели поблагодарить за помощь.
 - Стас, - отозвался Дима,  - ей по-моему сейчас не до знакомства, поклажа-то тяжёлая. Держи-ка сумку, - он решительно шагнул к Ольге.
 - Разрешите, я вам помогу. Надо же как-то реабилитироваться в глазах местной русалки, да к тому же ещё такой красивой, - он подхватил свёрток под мышку, - Ну, куда идём? Никакие возражения не принимаются!
Ольга понимала, что путь друзей по реке неблизкий и Диме нужно вернуться скорее. Для рослого сильного парня «неподъёмная», с точки зрения девушки, ноша была не тяжела. Дошли довольно быстро. По пути Дима рассказал, что работает он в Бийске. А каждый отпуск посвящает путешествию по родному краю. Вот и этот использовал для сплава от Телецкого озера до города. Делился впечатлениями. Посетовал, что в понедельник тоже выходит на работу. Прощаясь у калитки и передавая злополучный груз, он вдруг вытащил из нагрудного кармана небольшую шоколадку и протянул её Ольге.
 - А это вам, Оля, в знак извинения за причинённые неудобства. Простите ещё раз, я видел, как вам было неловко и обидно. Спасибо, что отнеслись к нам по-человечески, помогли найти магазин, - он заторопился, как-то смущённо затоптался на месте, - Знаете, я рад, что мы решили причалить именно к вашему берегу, ведь на той стороне тоже есть село. Но я сегодня сидел впереди и выбрал место остановки сам… До свидания, Оля. А вы и вправду похожи на русалку…
Ольга было хотела произнести свою дежурную фразу, что подарки от незнакомых мужчин она не принимает и вообще, шоколад не любит. Но удержалась – не хотелось обидеть парня. Она поблагодарила за оказанное внимание, приняв извинение, помахала ему вслед, пожелала счастливого пути.
До прихода бабушки из магазина дорожки были уже развешаны, халат сушился рядом, шлёпанцы вымыты и выставлены на солнце, шоколадка перекочевала на стол в горнице. В общем, ничто уже не напоминало о недавнем происшествии на реке.
Последние дни отпуска за хлопотами пролетели незаметно. Пришла пора собираться в дорогу.  Ольга под руководством бабушки укладывала в сумку вещи, деревенские гостинцы, понимала, что всё припасённое не войдёт, но обижать добрую старушку не хотелось. Вот и набралось опять «воз и маленькая тележка». Чтобы как-то скрасить  горечь расставания, она поставила пластинку, и незнакомый приятный мужской голос грустно констатировал:

«Босоногое лето промчалось
В колеснице из белых берёз,
Но как память о лете осталась
Прядь твоих золотистых волос…»

Веселья не получилось – обе всплакнули. Присели на дорожку. Оглядывая горницу, баба Тася в который раз спросила: «Ничего не оставила? Посмотри  хорошенько!». Заметив на уголке стола за зеркалом шоколадку, сначала было удивилась, зная её равнодушие к этому лакомству, но потом быстро сунула плитку Ольге в сумочку: «В дороге пригодится. Вдруг есть захочешь». Дорога и вправду предстояла дальняя, с пересадкой.
  В автобусе было многолюдно – воскресенье, многие возвращались домой от деревенских родственников. Впереди на сиденье расположилась молодая мама с маленькой девочкой. Малышке, наверное, ради поездки пришлось рано вставать. Она капризничала и не давала покоя маме и окружающим. Мамаша уже выбилась из сил, пытаясь утихомирить дочку. Ольга вспомнила про шоколадку и тихонько спросила соседку: «А шоколад ей можно?» Мама, не зная, как помочь горю, обреченным голосом выдавила: «Хоть что, лишь бы успокоилась!» И Ольга протянула капризуле шоколадку. Та сразу упокоилась и принялась шуршать фольгой. В автобусе воцарился долгожданный мир. «Ну вот, хоть кому-то польза, а то так бы и пролежала в сумочке», - подумала Ольга и, отвернувшись к окну, задремала.
 - Девушка, девушка, - её легонько трясли за плечо, - это, наверное, ваше. Ольга открыла глаза и увидела, как соседка, мама девочки протягивает ей белый маленький листок.
 - Что это? – пробормотала Ольга, вглядываясь в протянутую бумажку, - Откуда? Почему вы решили, что она моя?
 - Она в шоколадку была засунута. Дочка открывала и выронила. Я хотела выбросить, но увидела цифры. Подумала, вдруг это что-то важное для вас. Тут по-моему номер телефона, посмотрите!
На маленьком листочке было написано «Дима», а ниже номер телефона. Дремотное состояние напрочь улетучилось. Ольга сразу обо всём догадалась. Но как листок попал в шоколадку? Наверное, Дима ещё в магазине загадал, что встретится с ней снова. Он попросил у продавщицы листок и ручку, написал свои координаты и засунул под стык обёртки. Постеснялся навязать своё знакомство, предпочёл ей самой сделать выбор. Трижды судьба испытывала эту шоколадку с запиской «на случайность». Она могла просто не взять у незнакомого парня это невинный знак внимания. Дима же не знал, что Ольга не любит шоколад и оставит его в бабушкином доме. Ведь баба Тася в последний момент буквально насильно впихнула его в сумку внучке. И сейчас в автобусе молодая мама могла не заметить упавшей записки или просто не придать этому значения. Но, не смотря ни на что, эта записка дошла до адресата. В душе Ольги шевельнулся чертёнок озорства: «А что если и вправду позвонить?» Дима отозвался быстро и в трубке прозвучало:
 - Алло, кто это?
 - Дима, это вас Ольга беспокоит. Помните, русалка из маленькой деревеньки на Бии?
 - Ольга, Оля,  - в голосе Димы слышалась неподдельная радость,  - Я очень рад, слышать ваш голос. Где вы сейчас?
 - Еду в автобусе в город.
 - Когда прибудете на вокзал?
 - Где-то около часу дня.
 - Очень хорошо, я вас встречу. Никуда не уходите, прошу вас.
Подъехав к автовокзалу, ещё на стоянке она заметила знакомую высокую фигуру, всматривающуюся в подъезжающие автобусы, выходящих из них людей. Олю он узнал сразу. После короткого приветствия, как тогда, не дожидаясь её разрешения, подхватил сумки и зашагал к серебристой машине. Он будто бы боялся, что она передумает, стеснялся своей нечаянной радости. Договорились, что сначала отвезут и определят вещи, а там уже будет время на обмен впечатлениями. Садясь в машину, Ольга вдруг вспомнила и тихонько напела строчку песни, озаботившую бабу Тасю: «…Будто принц за мной примчался на серебряном коне…».
 - Что это ты напеваешь? – спросил её Дима, выруливая со стоянки.
 - Да, так, песню старую вспомнила, из маминой коллекции пластинок.
 - А знаешь, я тоже люблю почему-то старые песни. Они душевнее как-то. У меня даже целый диск записан. Включить?
 - Да, если можно.
Он нажал кнопку и динамик отозвался бодрым жизнеутверждающим голосом известной певицы:

«Я так хочу, чтобы лето не кончалось,
Чтоб оно за мною мчалось,
За мною вслед…»



Алиса ЧАСОВСКИХ

 
Я БЛАГОДАРНА СУДЬБЕ

В далёкой  глубинке по названию Озёрки жила – была маленькая девочка  Аля.  Она любила играть с друзьями и подружками в «школу», где всегда была учительницей. Она рассаживала своих учеников вокруг себя, давала им какие – то задания или читала вслух книги, а читать Аля, благодаря папе,
начала  рано и читала хорошо. Это ей очень пригодилось в учёбе!
Закончив 4 класса в родном селе, она поступила учиться в среднюю школу в селе Красногорское, которую закончила с отличными оценками и была награждена золотой медалью. Аля осталась верна своей детской мечте – быть учительницей. После школы, не раздумывая, поехала поступать в Барнаул в педагогический институт. Большой шумный город, а в нём она была в первый раз, встретил девушку приветливо. Поселившись на квартире у знакомых, она каждый день с утра пораньше отправлялась на экзамены и консультации через весь город. Сидя у окна трамвая, Аля с интересом наблюдала, как просыпается город, как наполняются жизнью улицы. И это ей несказанно нравилось!
И вот экзамены успешно сданы! Впереди самое трудное – ожидание!
В конце августа пришло радостное известие: приглашение учиться желанной профессии. Проучившись 5 лет, она ни разу не пожалела, что избрала эту профессию и стала  учителем иностранного языка. На 5 курсе ей вообще выпал счастливый случай: её выбрали участницей конкурса «Переводчик поезда «Дружба».
После строгого отбора она стала одним из переводчиков этого поезда. И в сентябре 1975 года 10 групп поезда Дружба отправились с Алтая в Германию, язык которой она с таким желанием изучала.
Аля часто задумывалась, как стало возможным, что девочка из далёкого села, мама которой техничка в школе, а папа - хлебовоз, сейчас едет в Германию, да еще  переводчиком! Все это походило на сказку!
В будущем  судьба преподнесёт ей еще 2 раза подарок! Уже будучи учителем немецкого языка она дважды примет участие в международном конкурсе, объявленном институтом имени Гёте для учителей немецкого языка, и  выиграет грант и  стипендию для участия в курсах  усовершенствования знаний немецкого языка в городах Германии. Результат: сертификат о высоком владении немецким языком согласно  европейских стандартов.
Так получилось, что Аля в Германии посетила больше городов, чем у себя на Родине: Берлин, Дрезден, Потсдам, Штуттгарт, Швебиш Халль, Эрфурт, Лейпциг, Веймар и другие.
Аля  любит свою страну и верна своей малой Родине: живёт в Красногорске, работает уже много лет  учителем немецкого языка в своей родной школе, разводит цветы как её мама, пишет стихи и всегда благодарна своей судьбе.
Родилась на Алтае в 1954 году в селе Озерки Красногорского района. Четыре класса закончила районном селе. С 5 по 10 классы училась в с. Красногорское.
Среднюю школу закончила с золотой медалью. В 1971 году поступила в Барнаульский государственный педагогический институт на факультет иностранных языков.
1975 году ездила в Германию в качестве переводчика поезда Дружбы. С 1976 года работает учителем немецкого языка в с. Красногорское.
 Дважды проходила стажировку по немецкому языку в городах Германии (Дрезден, Швебиш Халль).



Светлана ТАБАКАЕВА

СВОИМ ЖЕ САЛОМ ПО МУСАЛАМ
      
 Прихватизация  крутых  90-х катила валом, глотала все,  не давясь. Простые люди не понимали , что твориться. Ни прошло и года, как от колхоза-миллионера ни осталось ни кола  ни двора. Под корень вырезали скот. Федор Петрович, бывший фронтовик сидя на лавочке сокрушался: ,,Что же это они делают с моей свинофермой? - у меня в свинячей родильне порядок и чистота лучше человеческой. А маточное поголовье - загляденье. А они- чисто фашисты: наезжают, хватают и увозят на бойню,,. И на его покрасневших глазах выступали слезы.
Лихо, чище военного наступило еще от того, что оставшись без работы, люди месяцами не получали зарплату и пенсионеры остались без пенсий. Желание питаться и жить, как будто, сверху не отменяли. А на что? Вот народ и стал учиться выживать теми же методами. Научились прихватизировать сносные коврики у прихожих дверей, поганые ведра - даже их в ту пору не на что было купить, и прочие необходимые в хозяйстве  вещи. Очень быстро стали появляться спецы в данной ,,профессии,, независимо от пола и от возраста.
        У Гальки - многодетной, разгульной и пьющей, старшие дочери усердно приобретали опыт матери, а пара младших пацанов учились кормить семью за счет соседей. Пацаны прихватизировали всё, что хорошо и плохо лежало: колеса, банные тазы и ведра, запасы в погребах и сараях, в общем, всё, что видели их зоркие голубые глазки.
       Талант уносить из-под носа рос у мальчишек не по месяцам, а по дням. Научились открывать нехитрые запоры, выставлять рамы да и брать раз от раза избирательнее. Иногда их, правда, кидало в детство (возрастное состояние) - выкрали у соседки тети Маши трёхцветную молодую кошку, которая с ее слов, исключительно хорошо ловила грызунов.
    Тетя Маша знала, чьи котяры  стащили ее кошку и слезно просила вернуть. Пацаны спокойно проходили мимо просящих глаз соседки, пожимали плечиками, всем видом показывая: ,,Ничего не знаем и не ведаем, где ее кот,,.
Только на четвертый день произошла встреча тети Маши с ее охотником. Кошка учуяла, что пришла любимая хозяйка с пирогами, чтобы уломать мальчишек. Она пулей выскочила из-под пола, вынося прибитую доску с лаза, с оглушительным призывом забрать изголодавшуюся за три дня любимицу.
   Пацаны да и всё семейство ,,искренне,, были удивлены, как она туда попала, как и прочие украденные вещи, которые у них находили соседи…
    Приближались новогодние праздники. Наши люди не столько верят в Бога, сколько в сказки: ,,Может, в новом году будет лучше, не так голодно и холодно,,. Оживились люди ещё потому, что после митинговых протестов им выдали пенсии, аж за два месяца. Прикупили кое-какую снедь, вспомнили о сберегаемых запасах. У соседки  бабы Тони оказалась в ее кондейке искусственная елка с игрушками и гирляндами в чемодане. Пацаны давно держали  кондейку бабки на прицеле. В ней находились вожделенный спортивный велосипед, на котором старая карга не дала ни разу прокатиться, и добротные лыжи. А тут новый год на носу! Одним словом,  когда баба Тоня  решила спечь постряпушки к празднику и пошла за мукой, которую она почти на всю пенсию купила впрок.  А ее вместе с кастрюлей кот слизал. Благо что около двери оказался задрипанный, старше ее самой, стул, так как ее слабоносящие ноги стали подкашиваться. Из кондейки кроме  старой прялки вынесли  всё - велосипед, лыжи, крытую шубу, пряжу, самовар. Всё! Пусто! Если бы она была верующей, то определенно подумала: ,,Проделки черта на Новый год! ,,Замок то она открыла своим ключем, а в оконце только мог змий пролезть, и оно было на месте,,. На непослушных трех ногах поплелась баба Тоня к участковому. А он в те лихие, делал вид что работал. Как и ему делали вид, что оплачивают его тяжкий труд. Участок у милиционера состоял из трех деревень, и потому, в каждой деревне на его участке висело объявление: ,,Милиционер на выезде,,. На каком и где – большая тайна!    На счастье бабы Тони милиционер жил в ее селе. Указателем, где он скрывается, а скрывался он от надоедливых посетителей даже в подсолнухах на огороде, была его лохматая собачонка, маленькая и до страсти злая. А так как баба Тоня была не в себе и с третьей ногой, то смело  ввалилась в дом. О, счастье! Милиционер дома! Но надежда на помощь ей, как и остальным сельчанам, была напрасной. Всем своим видом бережитель спокойствия показывал бабке, что еще сто лет не хотел бы ее видеть. Тем более он не в участке. Но все-таки прибыл на место, зафиксировал: замок не взломан рама на месте, объект пустой. И усомнился в искренности бабы Тони, чем чуть совсем не добил старушку: ,,Может он и был таким?,, Но тут он увидел пропаханную борозду со струйкой муки от двери кондейки, которая четко тянулась к дому соседки Гальки. ,,Нужно писать заявление о пропаже в участке, будут приняты меры,, - заявил  милиционер. Баба Тоня ждала меры до вечера и услышала заключение: ,,Ничего не найдено в доме кроме муки, но она ни в той таре, что указано в заявлении. Дело надо закрывать,,. Но для бабы  Тони дело не закрылось. Как только дверь закрылась  за блюстителем порядка, она распахнулась разъяренной Галькой. И когда та истошно стала орать, у бабы Тони окончательно отказали ноги, благо-старый скрипучий диван был рядом. Полная, розовощекая, полупьяная Галька буквально орала на всю квартиру, чтобы слышали соседи. Как это она Бога не боится? Еще с высшим образованием (вполне кстати), могла оговорить наплести милиционеру о краже. Она многодетная мать бьется как рыба чтобы прокормить ораву, а тут еще подлые соседи, баба Тоня кое-как придя в себя измученно спросила: ,,Галька, а ты сегодня кормила своих ребятишек, или опять все ушло на пропой?,,.
,,Что ты несешь?,,- ошалело ответила Галька. ,,Да я их сегодня целый день оладьями кормлю!,,
,,А сама ты ела?,,
,,Что за вопрос-допрос?,, - нагло хохотнула Галька –
,,Нет - тебе принесла!,,
      Спустя два года доблестная милиция вернула бабушке истрепанный чемодан со злополучной елкой и пришедшие в негодность лыжи. ,,Откуда такое богатство?,, - удивилась баба Тоня…   На парней Гальки завели уголовное дело - последовал ответ. ,,Ну и жизнь пошла,, - размышляла баба Тоня - ,,что нам старым и малым покоя нет…




Галина  М О Т О В И Л О В А


 О  ПРОШЛОМ

Завьюжило, и так заледенело,
Надломилось что-то в душе…
Разрушено, до пепла все сгорело,
И ни во что не верится уже.

Я из ,,сегодня,, в день вчерашний
В воспоминаньях тороплюсь,
В уютный уголок домашний,
В который больше не вернусь…


      
ЗАГРУСТИЛА  В  САДУ  КАЛИНА

Загрустила в саду калина,
У березы осенний лик,
Призадумался дом у тына -
Посерел от дождя, словно сник.

Пожелтели поля и грядки,
Тишиной зачарован вид,
Словно осень играет в прятки,
Только эхо за лесом не спит…

Да и мне от того неспокойно:
Надвигаются вновь холода…
Трудно жить и держаться достойно,
Не жалеть ни о чём, никогда…


       СЕЛО

Далекое, забытое,
Но только вот не мной,
Село мое - Малиновка
Заброшено судьбой:
Пустынное, заросшее
Пахучею травой,
Село мое - Малиновка
Всегда зовет домой…
Все ностальгией маюсь -
В таежный уголок
Приеду и покаюсь -
Судьбе отдам оброк.
Тропинки неприметные
Я с радостью найду…
Места, места заветные,
С волненьем встречи жду…


В  ЗЕРКАЛЕ  ВОДЫ

В прозрачном зеркале воды
Вновь гаснут утренние звезды,
Витают запахи земли -
Природы мир красиво создан:
Как величаво в синеве
Алтайское предгорье,
Ты вдохновенье даришь мне
Родное Красногорье!
Твой незатейливый сюжет -
Бревенчатая проза,
Волнует сердце много лет,
Как русская береза…


       КРАСНОГОРЬЕ

Милая, тихая родина,
Я сегодня любуюсь тобою,
Милая, тихая родина,
Восхищаюсь твоей красотою:
Здесь в лугах травянистых прокосы,
Родниковой воды перезвон,
В ней полощут березоньки косы,
Из лазури плывет небосклон…
Здесь прохладный, в ладонях у лета
Вдохновения пьется нектар.
Отчий дом! Благодарна за это,
Я судьбе за Божественный дар!
За холмы, за твои перелески,
За бревенчатость изб у дорог,
А тайга, словно древние фрески,
Здесь рождение жизни - исток…
Я любую отчизну приемлю -
Будь то радости или печаль,
За родную, за русскую землю -
За неё ничего мне не жаль!
МЫ  НЕ  БОГИ.

Мы не боги под бременем власти -
Просто люди, уставшие люди…
Эта ноша-неправда и страсти
В оправданье присяжных и судей.

От пороков, от мысли греховной
Устоять. Иль шагнуть в пропасть бездны…
Наш наставник, наш Ангел духовный,
Ты прости и пойми, - все мы грешны!

Все пройдет, утечет, как вода…
Все и вся… Лишь достойное - ах!
… Ах иллюзия! Ах - суета,
Суета, облаченная в прах.


  МАМА

Твоя любовь - сама безбрежность…
Торопит времени река…
Лишь неизменчивая нежность
С твоим лицом издалека.
Ты ждешь с любовью и тревогой.
Необъяснима жизни суть…
Сольюсь с неторною дорогой,
Благослови в нелегкий путь…

Благослови меня, родная!
Твой образ - свет и талисман,
Слова твои - вода живая,
Лекарство от душевных ран…
И пусть по-детски неумело
Щекой прильну к ладоням вновь…
Ведь в ожиданьях не сгорела
Та материнская любовь!



Нина СИТНИКОВА

Ч А С Т У Ш К И   О   П Е Р Е П И С И
Н А С Е Л Е Н И Я

Ох, Россия, ты Россия -
Ты огромная страна!
Всю тебя поперепишут, -
Где какие племена.

Всю Россию очаушим, -
Будет знать мы всё о ней:
Сколько сеем, сколько лушим,
Сколько трудится людей.

Ох, Россия, ты Россия,
Расширокая страна,
На Алтае люди братья -
Переписка им нужна!

Всю Россию мы опишем,
И Алтайский край при ней -
Будет знать страна родная
Неподсчитанных людей.

В Красногорске появились
Девки, бабы, мужики:
Они в кепи с портфелями -
Это  переписчики.

В переписчики пошла,
Думала всё знаю,
Оказалась ничего
Я не понимаю.

В переписчиках ходила
И милёночка нашла -
Но ему рога приделать,
Удержаться не могла.

Ох, вы, глазоньки мои,
Что мне делать с вами?
Переписчики идут,
Выбирайте сами!

В переписчика влюбилась,
Оказалось - баламут,
Он всех девок обрюхатил,
Как случилось - не поймут!

В переписчика влюбилась,
Думала богатенький,
А на деле оказалось -
Вася конопатенький.

Перепись, ты перепись,
Что ж ты натворила?
Мой милёнок улизнул…
Всё наврал чудило.

Переписчики идут,
А собаки лают,
Им охраны не дают,
Сами завывают.

Переписка началась,
Власть за дело принялась:
Буквы пишет, цифры бьёт
Из села в село идёт!

Переписчики прошли,
Поросёночка нашли,
Взяли описали,
Чей же? - не узнали.

Переписчик в дом вошёл,
Маньку пьяную нашёл,
Та лежит, брыкается -
За так не соглашается.

Перепись, ты перепись,
Ну куда ж тебя девать?
Нам и кризис не помеха -
Не мешает воровать!

Город бурно оживился,
И с деревней подружился.
Это перепись пошла,
Связку новую нашла.

Ох, вы, девоньки, мои,
Что ж вы зашумели?
Переписчики прошли,
Вы и обалдели!

Я бывало всё гадала,
Про Россею - родну мать…
Теперь перепись расскажет -
Что от жизни ожидать.

Перепись, ты перепись,
Перемены ждём, -
Ветер переменится,
Лучше заживём.

Год  две тысячи десятый
Переписчик сыроватый:
Всё успели уписать,
Даже старую кровать!

Наша Людка – перебежчик,
Угодила под трамвай -
Описать его хотела,
Оказалось – не зевай!

Для России важен каждый,
И живой и мертвый даже,
Бомжей не забыли
В перепись включили.

Переписчик – это сила!
По стране его носило:
Он на свалку зарулил,
Быстро всех определил.

Бомж про перепись не знал:
В лежку зимнюю упал,
Бомжа не забыли,
Матом разбудили.

Бомж на свалочке живёт,
Ничего не знает,
Переписчик цыфроплёт -
Бомжа удивляет!

Бомж на свалке поселился,
В переписчицу влюбился,
Решил бросить бомжевать,
Ролевую жизнь начать!

Теплотрассы оживились,
Все бомжи зашевелились -
Переписчики пришли,
В жизнь новиночку внесли.

Бомжу счастье привалило:
Его жизнь расшевелила -
Переписчики пришли,
Кофе к чаю принесли.

Для России важен каждый -
И трещит экран с утра…
Пусть бомжи живут на свалке -
До них перепись дошла!
.
Мы старались для народа:
Всё опишем - заживем!
Ну, а где же перемены?
Что-то очень долго ждем!


Игорь ТАБАКАЕВ

ПАРТИЗАНЫ? Я, Я

Вот выпил со Степаном Шкандрием (poet 57) немного водки,  теперь напишу про Сашку.
 - Пойдём на Катунь мыться, -  позвал меня Сашка (дядька мой). Он и Валерий Ожогин - муж моей тёти Нины были моими здравыми просветами мрачного детства.
Если показать вам Катунь, где предлагал мыться Сашка… слабо вам будет мыться, отвечаю. Вода мутная и холодная. Надо любить Катунь, чтоб в ней мыться, и это пароль рассказа.
Мать  Сашки - это сестра моей бабушки Анны.
- Баба Груша, - спросил я её, когда мне было тридцать, и я уже разбирался в боях без правил –  Вы собак боитесь.
- Каких собак, сынок, маленьких нет, больших… так дай мне палку...
Я точно знал, что есть собаки, которых палкой только дразнить, засомневался, но, взглянув предплечье руки бабушки, а Аграфене было лет семьдесят уже, заключил, да сделает, почти любую собаку, без правил.
- Я бывает, сынок, курица, собачка там по огороду бегает, возьму былиночку, брошу - попугать, а она (курица, собачка) лапки кверху. Готова.
Верю. Когда баба Груша, мучительно умирала от рака, моя мама, природный шаман, видела, как в огороде сама смерть стоит. Ждёт бабу Грушу, в дом заходить боится...
Вот так «повезло» Сашке с мамой. С папой не меньше. Отец его Виталий Параев, два года был в Бухенвальде, потом видимо в нашей зоне. Свёклу говорит -  ни есть, ни видеть не могу. Почему не объяснял.
Сашка на зоне пробыл пол жизни. Когда в очередной раз его судили, один охранник обратился к бабе Груше с укором за сына.
- У вас пистолет есть - спросила бабушка милиционера.
- Ну, есть…
- Так дай, я сына застрелю.
Сдрефил охранник. Сашка не сдрефил, завязал, когда застарел, завёл большую злую собаку, отбиваться от бывших дружков. Не отбился. Когда умирал, как мать от рака в её доме, и умер, приехало его хоронить пол района и с края приехали. В улицу машины не вмещались. От Чуйского тракта шла колонна Ковпака. Серьёзно русский народ хоронит русский народ.
Умерли все. Валера утонул в Катуни у Айского моста. Финн Куйво провёл их заповедными тропами в мир иной. Моя мама попросила меня на рудничных могилках - поищи могилку бабы Груши, дяди Виталия (я его дядей звал, внуки - тятей, он не выглядел дедом). Я нашёл Валентина Параева, бабушка рядом.  Виталия нет.
- Он не любил имя Валентин, - объяснила мама, - звался Виталием.


Зоя ШЕВЕЛЁВА

СЛОВО НА ВЕС ЗОЛОТА

О своем старике Марья Черданцева говорит: «Когда мой Степан трезвый, то у него слово на вес золота, но уж если выпьет – в рот хоть кляп пихай. Может часами говорить даже сам с собой».
Так было и в этот раз. Изрядно выпив в баре с мужиками, которые ему в сыновья годятся, дед Степан возвращался поздно вечером домой и рассуждал сам с собой: «Пошто меня из стороны в сторону так колыхат-то? А то ты, Степан, не знашь пошто? Да потто, чё пьёшь без закуси. Опосля первой не ешь – боисся чё не заусит (не опьянеешь), другу выпьешь – уже закусывать нечем, на столе лежат только хлебные корки от беззубых мужиков. Вот по той причине с двух стопок долой с копылков (с ног), опеть колыхнуло, прямо како-то наказание. Дай Бог не приземлиться, а то ведь не подымуся. И наедет на меня в потемках кака-нибудь раззява на машине, раздавит напрочь. И прощай, Степан. Хушь бы добраться до дому живым и невредимым. А пока иду, спланую, как вести себя с бабкой.
Ну, перво-наперво постукаюсь пинком в дверь. Моя выйдет и спросит: «Кто там? А я: «Кого окромя меня поджидала? Зайду в дом, везде зажгу свет. Не люблю шарится в потемках, вдруг лоб расколотишь и зашну играть с Марьей в «поле чудес». Скомандываю: «А ну, погляди на часы и скажи: с нарушением я пришел домой или без нарушения? Ответь!» Вот она и замечется! Пьяного – то она меня боится как огня. А че меня бояться – то? Я не зверь лютый. Подумашь, кака беда: один раз построжился. Но ведь за дело. Навадилась стряпать пельмени. Как только дверь пьяный открываю – она раз воды из термоза в кастрюлю и на газ! Через 10 минут подносит пельмени на стол горячие. Ето чё получатся? Я должен горло свое жечь? Ну, вот по затылку и стукнул. Пусть знат край и не падат. Слушай Степан, а ладошка – разжатый кулак. Ведь старухе было больно. Ну, ладно! Больше бить не буду. Клянусь покойной матерью.
Седни я обязательно заставлю свою Лайку Вакулу (Лайму Вайкуле) петь со мной песню на два голоса « миленький ты мой». Она будет просится со мной, а я ее не буду брать.
Ну вот, с разговорами – то, и не заметил, как до дому дошел. Постой, постой, Степан, а пошто заместо воротчиков пограничный столб стоит? Да я точь-в-точь такой видел во время войны в Австрии! Значит я на австрийской границе! Неуж-то планетяне меня суды оттортали? Ето работа моей Марьи! Она их на меня назюкала. Видать, надоел я ей с етой пьянкой.
Нет, кажись я не на австрийской границе, а на монгольской. Помнится, ко мне вечером подходили два мужика с узкими глазами. Видать монголы. Один так ласково мне: «Не прокотитесь ли Вы, дедуля, с нами на «вольве» с ветерком». Ну, я видать усялся с ими в машину. На монгольской границе они меня выкинули. Зачем я им в их стране нужен. Э – э – э! Ето не беда! Дорога прямая, Чуйский тракт… недели через две доберусь до дому. Еслив спросют в деревне пошто так долго не был в пивнушке, скажу: «Сам Фрадков вызывал в Москву, советовался, как жить дальше».
Ну а еслиф я не на монгольской границе, а на китайской? Тогда че! Денег нет, паспорта нет. Признают за шпиона и в кутузку запрячут. Упреждала меня Марья тыщу раз, че наживу я с етой пьянков беду. Так и вышло. Господи! Помоги мене, еслив можишь! Марьюшка, пошто я тебя слушать – то не хотел! Громко запричетал дед Степан.
Вдруг почти перед ним ярко вспыхнул свет и появилась его Марья.
- Соседей разбудишь, дьявол, - возмущенно сказала она.
- Марьюшка, ты ли ето?
- Ну а кто же ещё!
- А как ты за границей очудилась?
- Не сразу поняла Марья, что с ее стариком, почему он спрашивает про какую – то заграницу, пока не увидела пеструю корову, которая спокойно жевала жвачку, а ее Степан, стоял почти уперевшись в черно-белый бок Бурёнки. И мутными глазами умиленно смотрел на свою благоверную.
«Это ведь он корову за пограничный столб принял спьяну» - осенило ее.
Как так? Да очень просто, замуж я вышла за границу – с гордостью заявила она.
- Скажи в каку державу? Да какой тебе замуж, нам через 2 года по 80 стукнет. Вспомни: как мы жили в молодости, когда я не пил, ты даже на подушке не спала, а у меня на руке. Марьюшка, милая, возвернись из замужа ко мне! Как же я жить-то без тебя буду? Видишь, я стою перед тобой на коленях. Клянусь тебе больше водку пить не буду, пиво – не буду, песни петь заставлять не буду… Перейду на тыквенный сок, говорят он пользительный.
- А ну марш в дом! – строго скомандовала Марья.
Дед Степан жалобно залепетал: «Надо же! Корову принял за пограничный столб. Допился! А ты мене, голубушка в прихожке каку-нибудь лопатину положи, и я прилягу – намучился больно. И ты ложись спать. Ишо рано».
С тех пор дед Степан пить перестал. А в деревне женщины пугали своих мужей – выпивох: «Вот допьёшься, как дед Степан»…


ЗАБОТЫ    БАБКИ   ЛУКЕРЬИ

- Здравствуй, сынок! Не ты, случаем, будешь самым главным начальником над всеми магазинами района?-  бойко спросила бабка Лукерья, зайдя в кабинет председателя правления райпо Иванова.
- Я. Бабуся, я - ответил ласково самый главный. Вы проходите, пожалуйста, садитесь поближе ко мне, расскажите о наболевшем, если есть просьба, постараюсь помочь.
- Да нет, наболевшего у меня нету. Пятый год на восьмой десяток живу, а на здоровье не жалуюся. Сноха в два раза меня моложе, а то за спину хвататся, то с перетянутой головой лежит - квелая попалася жена моему сыну. Вот мне и приходится самой часто по хозяйству управляться. Та я ментом всё делаю. И бегаю, Христос со мной, только бус веет.
- Ну, ладно, здоровье у Вас хорошее, жаловаться не на что, тогда какая же просьба ко мне?
- Просьба у меня апосля будет, сынок, а счас я хочу рассказать тебе про твою Вальку, нашу продавщицу.
- А мы ведь с Вами, бабуля, даже не познакомились. Меня зовут Александр Александрович. А Вас? Из какого села приехала?
- Я - Лукерья, и тоже Александровна, подстепновская я. Может, бывал в нашей деревне-то?
- Не один раз даже.
- Ну, тогда ты всё должен знать. Клуб наш открыватся токо вечером, когда кино кажут. Сохозная контора в одиннадцать утра уже на замке. Управ куда-то исчезает, бузгалтерша зимой идет домой половики ткать, а летом - грядки полоть. И им, бабам, разу вместе негде побыть. Раньше-то мы в магазине вместе собирались. Бывалыча, соберемся, друг-дружке обо всём расскажем. Придёшь домой и знаешь: кто кого отлупил, кого пожалел, какой мужик к какой бабе сходил. А теперь при твоей Вальке всё по-другому: на подоконник не садись, семечки не лузгай, боле трех не собирайся. На той неделе Анна с Марейкой зачали в магазине ругаться из-за ребятишек, так она в один раз молнией загорелася, спичку и ту три раза чиркнуть надо, а она как заорала! Идите, говорит, добрехивать на улицу! Не мещайте мне, у меня ответственности висит на шее на пятнадцать тыщ. Ох и колючая она у тебя, чисто репей!
- Так прямо и сказала Валенитина на покупательниц ,,добрехивайте,,?
- Да мне из слова в слово-то не запомнить, сынок, но заорала она, ето точно! Как нервная кака-то, И в торговле она шибко самондравничат. Недавно Николай, механик фермерский, раз был у нас в деревне, длинный такой, волоса черные, хотел выпить. Правда, он у нас язвенник, но ведь и свинье раз в год быват праздник. Пошел к Вальке. Его баба свежей солонины из погребу достала, ждет мужика с бутылкой. А он на попутных санях два ящика минералки приволок. Валька, говорит, присоветыла от желудка пить. А како ее дело! У тебя че просют, то и продай. Правильно я говорю? А с Нефедом Куприяновым чё удрала! Получили они с бабкой пензию. Дед насилу выдавил из старухи на бутылку! Приходит опять же к твоей Вальке и спрашивает:,, У тебя, случаем, среди пустых бутылок в яшшыках белоголовая не затерялась?,,
- Ты чё, дед, ополоумел! - заверешшала.
- Лучше, говорит, заместо бутылки правнучку ложечку позолоченную купи, у его зубик первый прорезалси. Откуда, ты, спрашиват, знаешь? Твоя, мол, внучка в очереди сказывала. Старик повертелси, повертелси и супротив своей воли купил ету ложечку за восемь рублей двадцать копеек. Взял он ету покупку в руки, зажал ее так, чё бабка дома еле руку то разжала.
- А вот с Колькой Лыгиным удрала так удрала! Привезла Валька дикалон. Дает по одному пузырьку каждому. Подошла очередь Колькина.
- А по тебе, Николай, будем проводить… На-ко, родимый, прочитай, чё у меня тут написана?
- Сноха ето слово знат.
- Референдум, - прочёл Александр Алеександрович.
- Вот! А по тебе будем, говорит, проводить его. И спрашиват всех в магазине: - Кто за то, чтоб Николаю дать пузырек - поднимите руки! Но  знайте - от него уже пахнет бражкой бабки Лукерьи (стало быть, моей), а еслиф он адиколон глотнёт - коров не накормит, коровы молока не дадут, без молока доярки денег не получут. Пойдет, говорит, раекция из цепей (цепная реакция). Сказать-то она у тебя грамотейца! Ну, Колька шапку в охапку и коров кормить. Разе ето правильно?
- А Музючихе всучила иголки вязальные и три мотка пряжи. Вяжи, говорит, бабушка, теперь шапочки да кофты, хватит плести носки да рукавицы. Да ишо как-то нам в магазине говорит: ,,Хватит лясы-то точить зазря, вон Манузиха уже принялась теплушку вязать из овечьей шерсти своему деду под куфайку. А вы алырничаете (лодырничаете). А бабка вся согнулась от такой работы, забыла, как у соседев двери в избу отпираются. И вдруг от натуги у её приключится инфартум? Правильно я говорю? Дояркам всем навялила крючки да нитки. Вот теперь бабы с дойки - и вязать. Мужикам похлёбки перестали варить, детишек голодом морют! Всю деревню твоя Валька перебаламутила. Свето-переставление устроила. Правильно я говорю? И сдачу не охотница отдавать.
- Это что, обманывает покупателей?
- Да нет! Вот, к примеру, ты - Валька, я - покупательница. Пришла я к тебе с тройкой и говорю: ,,Продай мне, Валя, две булки хлеба,,. Ты подаешь и говоришь: ,,Возьми-ка ты пару селедочек к картошечке на ужин, уж больно вкусную я её вчера привезла!,,
- Я тебе: А она не сильно соленая? А ты - мине: ,,Помочи её в уксусе и добавь луку,,.
- И ложишь на весы две. Потом говоришь: ,,На полтинничек как раз три потянет,,. Вот заместо двух с половиной рублей ты мне даешь два. И с другими она так поступат.
- Мы, Лукерья Александровна, ей на каждый месяц план по продаже товаров доводим, и его надо выполнять. Лишний товар не берите, хоть она его и предлагает.
- Да как у её не возьмешь-то? Она ведь у тебя самого цыгана продаст! А план мне её не нужен, я чё его буду вприкуску с чаем пить? Тут она как-то привозила концервы в баночках - морская капуста. Вывали в корыто - свиньи ись не станут. А Валька всю деревню цельный месяц ей кормила, велела добавлять туда два яйца крутых, головку лука и масла.
- Ну, а Вас чем обидела продавец?
- Ох, сынок, меня она боле всех обидела. Пока мой внучек Юрик служил на границе, я ему невесту подобрала, да ты ее знаш, раз был в нашей деревне. Наташка, весовщица, не девка - кровь с молоком! А Юрик пришёл домой, сходил раз в магазин за беломором и прилип к Вальке. Нашну её хаить ему, а сноха: ,,Ты , мамаша, не встревай промеж их, может, у их любовь правдишная!
- Вот теперь у меня началась к тебе просьба: раз, ты, соколик, главный начальник над всеми магазинами, дай мне умереть спокойно! Перебрось ты ету Вальку в другой магазин!