Нелишние слова

В нашей жизни… Да что там в нашей – в моей, скажу прямо. Поскольку писать буду о событиях со своей колокольни. Возможно, где то неправ был я, где то – они, но я пишу от своего лица.

 
    Интернет дал нам не просто свалку информации обо всём. Он дал людей, которые копошились в тех же участках этой свалки, что и я. И если в реальной жизни конкуренция приводила к дракам, то тут, чаще всего, случалось наоборот. Кучки товарищей обсуждали что-то общее, давали советы (никчемные, в 99%, но все-же), и как то… становились виртуально ближе. Некоторые виртуальные знакомства перерастали в реальные, и что греха таить - я горжусь некоторыми из них. К тому же они идеально ложились на мой склад характера: прочитав о печали, грусти и тоске, заглянув в недра кошелька, я через четыре часа мог ехать в другой город. Привычка не спать ночами и в дождь давала возможность гулять сутки напролет, если негде было остановиться. И через некоторое время я осознал, что почти раздваиваюсь. Такой веселый жизнерадостный сетевой человек молча ездил в поездах и автобусах, постоянно игнорируя разговоры попутчиков и стабильно отказываясь от еды и пива в плацкарте. Наушники вообще стали неотъемлемой частью меня. Даже из средств передвижения я упорно игнорировал родительскую машину, передвигаясь на легком эндурике по городу. В один из вечеров, зайдя домой, я получил озарение. В Средние века говорили о том, что «распростерлась длань Господня», наверное. Положив шлем на полку, и с удовольствием положив на батарею подуставшие ноги, я выслушивал нотации о своем безответственном отношении к ситуации с отсутствием супруги, квартиры, своей фирмы и прочих статусных атрибутов. И тут я понял, что не так.


    Несмотря на умение лирично выражать мысли, комфорт убивали лишние звуки. Чем короче присланное тебе слово, тем серьезнее ситуация. Можно долго и мучительно, обливаясь слезами писать о том, как все плохо, как одиноко и тоскливо, и потом писать какие все уроды вокруг, потому что не понимают и не разделяют, не приезжают и не помогают. Ретвитить, писать в о всех социальных сетях о своем одиночестве и тоске… Это лишние звуки. Это как в гармонии мотора: есть ровный звук, и когда появляются лишние – это печаль. Это неправильно.

 
  Один из тех, кто общался со мной на одном мото-участке свалки, жил в тысяче километров. Относительно безбашенный парень (а найдите башенного среди мотто-сообщества), жил со своим мотоциклом и девушкой. Как то невзначай мы обменялись номерами без опасений – мол я на своем эндурике тысячу не проеду, а если и проеду, то буду не в состоянии шутить и разглагольствовать. А он в такую глухомань, в которой жил я, даже ради экстрима не сунется. Перекинулись поздравлениями, и остался бы он одним из номеров в телефоне, если бы не…


   «Разбился. Живой.» Два слова. Всего два нелишних и недлинных  слова. Понимаете, именно в таких словах заключены настоящие чувства и эмоции. Люблю. Приезжай. Помоги. Вот поэтому я не жалую людей, пишущих тексты на заказ – мало того, что в них нет эмоций, так ещё и раскатать это на несколько тысяч знаков – убийство времени. Но речь не о них, речь о парне, лежащем в больнице, в травме. Я не знал его состояние – вполне возможно, что я приехал бы к дверям реанимации или к полностью загипсованному человеку, или к толпе байкеров у дверей больницы – ничего не знал. И должен сказать, эта неизведанность щекотала нервы похлеще парашютов.


За окном вагона мелькали деревья, леса и темное небо. Я уже пару раз ездил по этому маршруту, и минут через пятнадцать ожидался наплыв коробейников с разными мелочами «в дорогу»: кроссвордами, продуктами и алкоголем по тройным ценам. Японская традиционная музыка вырвала меня из реальности, и в голове под звуки флейты встрепенулись драконы, зашелестел бамбук, а хрупкая девушка в кимоно вышла встречать рассвет.


   Впрочем, эта идиллия длилась недолго. Дверь распахнулась, и розовощекая женщина, заполнив собой проем, заглушила весь мир своими кроссвордами. Потом следующая. Потом ещё. Все. Устал. Пойду постою в тамбуре, подышу чистым воздухом. Скоро волна схлынет, и можно будет вновь наслаждаться музыкой. Нов тамбуре было несвободно. У окна сидел на колене какой-то молодой парень, и завязывал ботинки. Если б не сумка, я бы принял его за пассажира. Здоровенная сумка, из которой выпирали какие-то угловатые вещи. Но вот на коробейника он не был похож – скорее на коммивояжера. Дорожные ботинки в пыли, такие же запыленные штаны, бейсболка «Route66».


-Ты не похож на этих,- я кивнул головой в сторону вагона.
-Привет. В этом моя печаль и моя уникальность, мэн. Ты избежал их, но наткнулся на меня. Вселенная порой непредсказуема.
-И что ты предложишь мне?
-Ты куришь?
-Только когда выпью.
-Жаль… Есть годный африканский табак с самой южной плантации в мире. Слушай, давай я тебе его отдам вместе с трубкой.
-А что за трубка?- в голове лихорадочно крутились мысли о наркоманах, о том, кто из моих знакомых курит трубки, и как затормозить поезд, чтоб поговорить с этим человеком подольше.
-Трубка командира отряда легкой родезийской пехоты, мэн. Я привез её с Руанды. Он потерял её во время рейда на территорию противника, они покосили там полсотни наемников, а потом он потерял её и его убили.
-Давай. Вместе с трубкой возьму. Слушай, а по японской авиации ничего нет?
-Погоди… Нет, катану в камере хранения в Улан-Баторе сдал… А, стой! Вот, но только это не копия, оригинал, и немного крови на самом краю, - на свет появилась полоска белой материи.


Он полез в сумку, и из-за воротника на цепочке выправился патрон. Патрон был не тот, что делают из пистолетных и автоматных, а двенадцатого калибра. Причем, судя по всему, он был не деактивом.


-Слушай, а что это за патрон такой?
-Не продаю.
-Я и не покупаю. У тебя все вещи интересные, не может же это быть простой патрон.
-В точку, мэн. В общем был в Америке индейский вождь. Знатный воин, охотник и боец. Когда индейцам стали перепадать ружья, он тоже захотел себе ружье, но непростое, а самое лучшее. Чтобы убить им сто сорок четвертого бизона, вожака стаи. Ствол ружья сделали из чистого золота, пулю отлили из серебра. На охоте  вождь выстрелил в бизона, но промахнулся, и был им растоптан. Пуля из золотого ружья ранила бизона. Так вот. Потом из бизона вытащили пулю, счистили с золотого  ствола серебряный налет, расплавили, и отлили вот это,- он показал патрон, в котором был виден наконечник пули, - я жду своего бизона.
Поезд дернулся, прибыв на очередной полустанок. Я метнулся за деньгами в купе, а парень не спеша пошел к выходу. Уже на выходе я отдал ему денег, причем, судя по выражению лица, он не особо рассчитывал на них.
-Пусть поправляется. Удачной дороги, мэн.
-И тебе. Слушай, ты же везде ездишь, зачем тебе это – торговать в поездах?
Он ничего мне не ответил, просто пожал плечами и ушел к следующему поезду.


Приемный покой городской больницы.
-У нас приемные часы до двух и с пяти до шести.
-Девушка, времени то всего полседьмого.
-У них процедуры и покой нужен.
-Я тысячу километров отмахал, только с поезда, голодный небритый неместный и злой. Я посмотрю на него, руку пожму, в щеку поцелую и уйду.
Тут в коридоре появилась девушка, которая молча кивнула медсестре и пошла в палату.
-Ладно. Скажу, что ты её брат – иди прямо за ней, в палату.
-Мерси, о прекрасная незнакомка.


Состояние его было удовлетворительным – румянец ещё не появился, и белизна гипса отражалась  на лице. Ушиб, сотрясение, перелом, царапины – все как обычно. Меж тем на меня смотрело две пары вопрошающих глаз.


-Э… Привет. Я не стал эндурик и задницу свою мучать, на поезде приехал. Апельсин привез.
-Спасибо. А ты… кто вообще?
-(называю город)
-Ох ни фига ж себе!
-Ладно, не соль. Как случилось?
-Сосед на джипе дорогу не уступил.
-Печально. Ты куришь?
-Нет.
-Отлично. Вот тебе трубка и табак для неё. Я рядом с апельсином положу. Поверь, они не простые.
-Знаешь… Ты единственный, кто приехал вот так.
-Да. Это… моя печаль и моё проклятье. Не поправляйся, но выздоравливай, бро.


Как потом я видел на Ютубе, байкеры немного помяли соседский джип. А медсестру звали Настя.