Деревенская часовня

Всю дорогу до Вержбино — 2 часа по Таллинскому шоссе на маршрутке-микроавтобусе — я был погружен в мрачные мысли, пытаясь оценить положение. Три концерта подряд «в минус» - и кораблик нашей маленькой  промоутерской компании, созданной не более года назад, получил пробоину ниже ватерлинии. Денег не было. Кредиторы рвали на части, названивая каждый день и действуя на нервы. Организовать один концерт само по себе дело довольно выматывающее. А если их три в течении месяца, так что приходится заниматься всеми одновременно? А если все они «в минус»? В какой-то момент я почувствовал, что будет лучше, даже для дела, отдохнуть пару деньков, съездить за город, развеяться и собраться с душевными силами. И вот я ехал на дачу своей тёти, благо в это время там никого не было. 

Пассажиров было немного, солидный лысый господин, мамаша с маленькой девочкой, две хорошо одетые женщины в возрасте - увлеченно смотрели на видео-экране какую-то новейшую отечественную картину о гастрольной жизни театральной труппы. Фильм, как мне показалось, довольно плоский, калька с американских пошлых мелодрам. Научились и теперь будут штамповать, шли бы деньги. Однако же, было интересно сравнить жизнь артиста на экране с тем, с чем мне пришлось столкнутся в реальности. Искусству (точнее говоря, некоторым, не самым лучшим, его стилям и направлениям) свойственно идеализировать и приукрашивать. В том числе и самих жрецов искусства. Хронический алкоголизм, например, в случае артиста уже теряет свои болезненные черты и, окутанный романтическим флёром,  воспринимается как вполне простительное и понятное дело. Или возьмем другой человеческий порок — алчность. Принято считать людей искусства сплошь этакими бессребрениками, совершенно не думающих о деньгах. Как бы не так. Честно говоря, столь неприкрытой алчности, как у некоторых из представителей этой славной когорты мне не приходилось видеть даже в среде коммерсантов. Там этот порок хотя бы завуалирован устоявшейся деловой этикой. Парадоксально, но выходит несколько неприличным выставлять на первый план жажду денег, когда деньги твой единственный инструмент и достояние. Потому то бизнесмены обычно и говорят, обтяпывая какое-нибудь дельце, что они преследуют цель «обеспечить рынок качественным товаром», «внедрить инновацию», «удовлетворить потребность населения», «создать рабочие места» и т. п. в том же духе, а не банально «срубить бабла». Что же касается артистов, то как-то про себя я даже сравнил некоторых, особо неприятных типов, с проститутками. Ровно как проститутки ставят вопрос — деньги вперед и причем все сразу, и причем наличными, иначе не выйду на сцену, даже если там собрался полный зал народу. И хоть ты тресни — никакие аргументы, никакие письменные обязательства по всей форме — ничего тут не значат. Ну не понимают эти люди никаких тонкостей, законов, налогов, конъюнктуры, маркетингаи прочего, ничего не понимают кроме наличных денег вперед и сразу. Хотя с другой стороны их можно понять, деловая, организационная сторона жизни для них темный лес, вникать в нее они видимо считают ниже своего достоинства, как представителей «высокого и чистого» искусства. Главное, выставить себе «ценник» по-больше (а уж это-то дело, как правило, диктуется скорее субъективными желаниями, чем реалистической самооценкой). 

Я вышел в Вержбино на перекрестке шоссе и грунтованной деревенской дороги, машина помчалась дальше. Грунтовка шла мимо домов в поля и далее в лес.  Последний раз я был здесь уже давненько, года три назад, летом. Теперь же на излёте сентябрь. Погода, однако, стояла хорошая, осеннее солнце проглядывало сквозь бледно-голубую облачную пелену, затянувшую небо.  Дождя вроде не предвиделось.  Завидев меня, лениво залаял цепной пёс на угловом участке. Накинув на плечи рюкзачок я пошел по деревенской дороге. Ничего здесь не изменилось со времени моего прошлого визита, кроме... Я даже на минуту остановился. С левой стороны дороги, там где раньше был заколоченный наглухо, полуразвалившийся домишко, стояла новенькая часовня. Одноэтажный домик с красной двухскатной крышей, принадлежность коего к культовому сооружению обозначалась разве что тремя луковичными главами с крестами, одной, что поменьше —  на коньке крыши,  на фасадной части, двух других, более крупных, по углам здания, на тыльной его стороне. Участок у часовенки был обнесен забором из сетки рабица, посреди аккуратно постриженной травки несколько клумб с цветами, двухметровый деревянный осьмиконечный крест — это все что на нем находилось. С чего это вдруг здесь возвели часовню? И кто? Ореол некоей приватности наводил на мысль, что Церковь здесь не являлась инициатором дела. Немного постояв, я пошел дальше. Соседний с тёткиной дачей дом — дом Анисимовны, бывшего зоотехника развалившегося в начале 90-х совхоза, очень милой, доброй и ласковой старушки, с которой я часто беседовал в свои приезды сюда. А вот и она сама, закрывает калитку, видимо в магазин за продуктами собралась. Поздоровавшись, мы разговорились.

- А что это у вас тут, часовню новую построили? Теперь деревня как бы с достопримечательностью стала, - спросил я с улыбкой после взамных распросов о новостях.
- Да, женщина одна, русская из Эстонии, на свои собственные деньги купила участок и часовню построила, - в лице и голосе Анисимовны появился грустный оттенок, - Муж у нее был и ребенок... Она должна была в Питер ехать одна. А так случилось что не смогла, вместо нее муж с ребенком поехали. Разбились они насмерть на шоссе, здесь неподалеку... И она обет дала часовню построить. Построила, приезжает часто сюда, у Филиппа Антоныча, двоюродного брата моего, старика, останавливается. На большие церковные праздники священника с помощниками (вот все не могу запомнить, как они называются) приглашает. Я то сама не особо верующая, - Анисимовна улыбнулась своей доброй, светлой улыбкой, - не учили нас всему этому в советские времена то. Но теперь, когда службу в часовне устраивают, хожу.

Я не нашёлся что сказать по поводу всего этого. Поговорив со старушкой еще минут пять о том и о сём, пошёл в тёткин дом. Вскипятил чайник, испил кофейку, затем надел сапоги и направился на прогулку. Тёткина дача располагалась на самом краю деревни. Дальше, по обеим стронам грунтовки, шло огромное луговое поле, испещрённое ирригационными канавами. Раньше, в бытность здесь крепкого совхоза, на этих хороших, разнотравных лугах паслись огромные стада коров. Теперь вся эта земля обрела своих «хозяев» и никак не использовалась. Разве что изредка наведывался сюда, для того, чтобы выкосить свой участок какой-нибудь бывший совхозник, приватизировавший персональную долю общей земли и не продавший ее, как большинство его сотоварищей, мелким дельцам и обычным горожанам расчитывающим впоследствии выгодно спекульнуть. Неторопливо брёл я по дороге  мимо желто-зеленого полукружия лугов, окаймленного хвойным лесом. В неподвижно-безветренном воздухе над головой быстро пронеслись стрижи. Стайка черно-белых сорок, примостившаяся на краю дороги, неохотно поднялась в небо при моем приближении. Все вокруг было спокойно и умиротворенно, и это спокойствие и умиротворенность быстро заполняли мою, истрепанную в городских треволнениях душу. На память вдруг пришло бессмертное, гётевско-лермонтовское:

Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.

Свернув с дороги, я пошел прямо по лугу. И пройдя шагов двести или триста, почувствовал, что меня тянет в сон. Не от усталости, а от какого-то общего расслабления души и тела. Притоптав сапогами траву и постелив под голову куртку, блаженно растянулся на земле и, пока мои глаза через короткое время не закрылись сами собой, созерцал бескрайний, закрытый одним сплошным, тонким, полупрозрачно-белым высоким облаком, небосвод.

Незнаю, сколько я спал, должно быть недолго. Проснулся внезапно, встряхнулся и сел. Мной вдруг овладело философское умонастроение. «Какая все-таки идилия, - думал я, - Природа... Идилия? Или это только представляется так моему воображению под влиянием момента, стечения внутренних обстоятельств,  прекрасной погоды и этих красивых видов? Я же не ребенок и не дачник какой-нибудь, никогда не имевший дела с природой. Я долго жил на природе, ходил в дальние походы, на суше и на море. Я то знаю, и знаю не отвлеченно, по учебнику, что в природе идет постоянная борьба за существование. Каждое деревце бьется за место под солнцем с другими деревьями, каждый зверь стремится пожрать другого, или хотя бы какое-нибудь насекомое. Пищевая пирамида одним словом... А человек? Человек тут никак не в безопасности. Ведь не раз мне приходилось слышать истории о растерзанных медведями, кабанами и волками, затоптанных лосями, покусанных змеями людях — грибниках, туристах, рыболовах. Да вот, вполне можно представить себе, что пока я тут лежал, на меня мог забраться энцефалитный клещ... Нет, в реальности природа совсем не идилия».

Мыслитель внутри меня окончательно взял верх над  поэтом. Я поднялся и направился к дороге, чтобы вернуться в деревню. «Дело еще глубже, - размышлял я, чувствуя как в тело возвращается бодрость и энергия, - намного глубже... Тут дело масштаба космического. Природа безгранична и безмерно велика, в каком-то смысле это всё... буквально всё, что было, что есть и что будет. Но... природа вечно бежит по кругу, по одному и тому же кругу. Вечное возвращение того же самого. Кто-то находит в нем своеобразное утешение и источник сил. Но на самом деле, есть что-то пугающе-бессмысленное в этом бесконечном круговороте созидания-разрушения. Наверное поэтому (вернее, в том числе и поэтому) люди придумали бога, Единое, сущее вне  Природы, вне времени и пространства. «И времени больше не будет»... А что будет? Вечное возвращение должно сменится вечной неподвижностью «рая».

Так, предаваясь размышлениям, шагал я по дороге без всякой цели, пока не подошел почти уже к часовне. И тут я заметил одинокую согбенную фигурку, безмолвно стоящую у креста. Замедлив шаг, стал всматриваться в нее. Это была женщина, голову и плечи которой покрывал большой вязанный серый платок. Она стояла спиной ко мне, так что лишь поровнявшись с ней я на мгновение смог увидеть ее лицо. Лет ей было 40 или около того. Строгие и печально-сосредоточенные глаза выделялись на ее все еще очень красивом, без всякой косметики, лице. Как-только я поравнялся с ней, она повернулась и медленно, низко наклонив голову, пошла в часовню. Не могло быть сомнений что это и была та самая женщина, потерявшая семью.

Я резко повернул обратно. «Неподвижность «рая»... Люди не могут жить без любви. Многоликая любовь, во всех ее ипостасях, вот что на самом деле для них главная ценность. В конечном счете они все делают во имя любви, и хорошее и плохое. Как кому доступно, так тот и чувствует и понимает любовь. И деяния его соответственны его чувству и пониманию. Мысль о «рае» рождена любовью, любовью, которая восстает против своего конца и не находит сил, чтобы чисто и свободно цвести в этом страждущем мире всеобщего разделения. Так, заброшенный родителями и травимый сверстниками ребёнок отводит душу, предаваясь мечтам, представляя себя в них сильным, гордым и благородным героем. Человеческая любовь как могучая река, неведомыми путями образовавшаяся в пустыне. Каждый миг бьется это река за то, чтобы не исчезнуть в раскаленном песке, чтобы нести свои воды дальше и дальше. И мечтает она о том, что скоро закончится эта пустыни и тогда разольются ее воды по зеленым долинам в широкое озеро и упокоятся в нем в блаженной неподвижности после изнурительной борьбы. Но даже огромное озеро станет болотом от неподвижности, не обмениваясь водой с тысячью рек, речушек и ручейков. Предаваться грезам о грядущем когда-нибудь «рае», вместо того, чтобы освобождать любовь из тисков тотального разделения здесь и сейчас - не есть ли это бегство и предательство великого дела любви? Если «дьявола» понимать как вечного врага любви, как всё, что ей противоположно, как изощренную хитрость зла и лжи, то высшее лукавство этого самого «дьявола» как раз и должно  было бы состоять в том, чтобы примирить человека с попранием любви на земле, внушив ему иллюзию о мире любви на небе...».

Я не стал далее продолжать свой отдых в Вержбино. Силы мои не только восстановились, но стали неизмеримо крепче чем прежде. В тот же день, поздно вечером, я выехал обратно в город.

Дмитрий Кремнёв.