Omnia Vanitas Все суета

Ищу я Locus standi – место, где можно стать, и очередное великолепное утро напоминает опять о простреленном Багдаде,

где так любили (и любят) чай, и фокус с минарета покрывает нечто тихое до взвода и нечто шипящее во время ожидания.

Мерило виновности есть любовь к верблюду, который накачался водой и жаждет мести горбами.

Мерило перелома есть кома, глубокая кома, где нет печали и царей, лишь дожди и купола, пахнущие сеном.

Мерило бдительности есть проезжающий, который всегда знает, где заезжающий,

и где в Багдаде подают лучший гашиш, но всегда есть шанс отказаться,

при сем оставшись при подъезжающих, которые тоже могут что-то предложить.

И быть готовым снова отказаться означает быть готовым к молниеносным действиям,

когда подъезжают подъезжающие, предлагающие уснуть до нового Багдада.


Мерило современной архитектурной эстетики – двухэтажные дома. Нет небоскребам! –

до них не долетают голуби, лишь саранча на лифте заносит запах Африки,

и порнография желчных пузырей замирает на вздохе, и в выдохе сквозняк синтетической любви

и натурального каучука, а натуральный каучук – образный материал для безобразного избиения «Мальчика Пикассо».


Мерило мести есть лобная пазуха, полная запекшейся крови и имеющая одну большую дырку,

которую можно прочистить маленькой резиновой клизмочкой и сделать наружность более приятной.

Сделать наружность в точности и без суеты – фиксируешь симфонию окружности.


Мерило страданий – печаль знания, пришедшая ниоткуда и сообщающая, что путь твой – в никуда.


Мерило слез – отсутствие слез, когда гибнет Багдад и человечество в Багдаде.

 
Мерило привязанности – совесть в узелке, делающая па, и тихо сидящая бабушка

с золотыми ручками, пахнущая, как Рождество.

Locus standi – мерило не моего места, ибо мое место в трущобах Индии, и пою я очень громко.

Мое одиночество, как турбаза в океане, полное фугасом и тротиловым свистом после первой раздробленной кости,

и вскипевшими и легкими от первосортного багдадского мазута.

 
Суета была всегда полезной вещью для гадов. В суе мерили башмаки для великих ходоков и отравляли их босыми.

В суе рушился мост тумана, и Сильвио Мануэль уходил, так и не дождавшись переходящих.

Суета погубила Багдад, и гады украли сакральное знание у древних колхов.

Суета подвела носителей понимания и обрекла их на необязательное ожидание.

Шершень всегда подчеркивает гармонию полета, пчелы лишь фиксируют стыд и вкус.