Приезд во Францию 2

13. Приезд во Франкию.
(Часть 2. Встреча. Первые дни.)

       Генрих I Французский, встретил невесту, как свидетельствует средневековая хроника, на белом жеребце.
       Королевский эскорт Анна увидела издалека.
       Кавалькада всадников с мужчиной в короне во главе, рысью приближалась к принцессе. В пурпурном развевающемся плаще, король выглядел эффектно.
       Увидев их загодя, охрана известила Мстислава и Сигурда условным сигналом. Те, кивнув, приостановили лошадей, пропуская вперед княжну, епископов Иллариона и Роже и Марией.
       Король с двумя всадниками отделился от кавалькады, и приблизился.
       Сердечко Анны затрепетало, её вдруг оставила уверенность. Она растерянно наблюдала за тремя всадниками. В одном из них она узнала Гослена из Шони. Да, это он, рядом с королём, а вместе с ним – епископ Готье.
       Понимая чувства невесты, Гослен улыбнулся и, еле заметно кивнул, то ли приветствуя, то ли приободряя. Готье сделал приветственный жест. Невеста поблагодарила их в душе – она уже пришла в себя, хотя, всё вокруг было как в тумане.
      Перед взором вдруг возник улыбающийся всадник в короне и что-то сказал. Как выяснилось позднее, это была фраза, которой жених решил вопреки обычаю представиться перед невестой лично:
     – Король франков, аквитанцев и бургундцев, Божьей Милостью, Генрих, сын короля Роберта Благочестивого из королевского рода Робертинов. 
       Принцесса машинально кивнула, не совсем понимая, о чём идёт речь. В голове пронеслось. – Вот и встреча! Это – жених!
       Выручил в несколько неловкой ситуации, епископ Роже. Он долго и с пафосом говорил человеку в плаще о длительном, полном приключений и опасности, пути. Тот в ответ кивал головой, не прерывая словоохотливого прелата. Король уже получил подробный доклад о выполнении посольской миссии, но терпеливо выслушал и епископа Роже. Затем, епископ Илларион произнёс приветственную речь, от имени короля русичей Ярослава.
       Во время приветствия короля Илларионом, Анна окончательно пришла в себя. К ней вернулась уверенность и, когда Генрих Капет, спешившись, подошёл и взял под уздцы её серого араба, невеста полностью собой владела. Анна не могла, как в детстве, лихо пугая окружающих, спрыгнуть с лошади – мешали облачения. Но, всё же, улыбнувшись, она, придерживаясь за седло и руку короля, к всеобщему восторгу ловко соскочила на землю.
       Король-жених подставил вторую руку и невеста, вольно или невольно, оказалась в объятиях будущего супруга. Не удержавшись, Генрих поцеловал Анну. Поцелуй был быстрым и неожиданным: причём – больше для короля, чем для невесты, которая не исключала такого проявления чувств.
       Немного смутившись, жених предложил ей руку. Анна, не оправившись ещё от смущения, оперлась на его локоть. Рука короля была крепка и мускулиста. Поцелуй привёл жениха и невесту в некоторое замешательство, тем не менее, перекинул между ними маленький мостик взаимопонимания, и, возможно, первого признака зарождающегося доверия. – Вот ты каков, король Франкии! – Вот ты какова, принцесса из далекой Рабастии – эти мысли, вероятно, посетили их одновременно.
       Первые минуты для них незабываемы. Скованность постепенно уступила место взаимному интересу. Не в состоянии отвести взор от невесты, Генрих попытался перевести разговор в учтиво-светское русло, задав на латыни несколько вопросов о здоровье её родителей.
       Анне, выехавшей из дому пол года назад, и, не имевшей пока ни одной весточки из отчего края, вопрос показался несвоевременным, от чего она заключила, что будущий супруг волнуется не меньше ее. Сделав такой вывод, она невольно улыбнулась. Первая встреча – произошла. Позднее: каждый – будет вспоминать её по-своему и останется она у них в памяти навсегда. Уже позднее, в кругу друзей, Генрих любил рассказывать о том изумлении и чувствах, которые у него возникли при виде невесты.
     – Была ли такая сила, которая могла бы удержать меня в тот момент от поцелуя! Словно ангел с небес явился вдруг предо мной, так появилась в моей жизни Анна! – с восторгом передавал он волшебные чувства Бодуэну, своему шурину. – Я слышал о её привлекательности, но не ожидал увидеть неземную красоту! Все земные законы меркнут перед ней! Если понадобится – начну еще одну троянскую войну! – Присутствовавший при подобных словоизьявлениях сюзерена, Гослен, часто смеясь, успокаивал короля:
     – Не нужна и Троянская война, чтобы доказать красоту супруги вашего королевского величества. Тем более, что при тех обстоятельствах, любовник похитил законную супругу царя Спарты Менелая. Привлекательность королевы Анны, заставляет многих вассалов, уже забывших, как выглядит королевский двор, опять предстать перед своим повелителем, чтобы увидеть вашу супругу. И поверьте, те, кто с ней познакомятся, и будут иметь честь разговаривать, не очень уже будут торопиться назад в свои скучные владения.
       Почему-то многие медиевисты считают X – первую половину XII века – «немытыми», а людей живших в них –  лишенными эмоций. Считается, что им были чужды возвышенные чувства любви, а влечение к женщине, подменялось животной страстью самцов ищущих себе самку. Проявляющих интерес к жизни общества того времени, советую не спешить соглашаться с подобными умозаключениями. То, что нам предлагается, основано на трудах, всё тех же монахов, которые, движимые христианским вероучением, лицемерно извращали истинные факты из жизни средневекового общества.
       Любовь была! Безусловно, была, да еще какая! Безумная и страстная, если хотите, куртуазная, способная на самопожертвование любовь. Любовь, порождающая волшебные чувства, так несправедливо приписываемые только куртуазным XII и XIII векам. То, что дано природой – уничтожить невозможно. Почему нам нужно это отрицать, следуя догмам ханжей? Разве страстная, безумная и всепоглощающая любовь не существовала всегда? А как же, любовь завладевшая Робертом Благочестивым? Он нарушил все каноны церкви, ради этой любви. Только один монах Эльго решился написать следующее:
       «…Молодой король мог бы, как это делали другие, оставить при себе жену и завести любовниц…
       Роберт хотел быть верным мужем. Он также хотел, что бы жена была ему по душе. Такое представление о браке не слишком часто встречалось в ту эпоху, однако Роберт с удивительным упорством старался претворить его в жизнь, иногда, как мы увидим, даже вопреки христианским канонам.
       …Избавившись от Сюзанны, (первой, вдвое старшей его, жены – авт.), он вскоре вдруг влюбился – увы! – в замужнюю женщину. Его избранницей стала Берта Бургундская, супруга Эдда I, графа Шартра, Тура и Блуа».
       Мне пришлось бы забрать у тебя читатель немало времени, чтобы перечислить, все неадекватные действия короля в отношении законного супруга своей избранницы, Эдда I. Любовь толкнула Роберта после смерти графа, добившись руки Берты, вступить в спор даже с наместником Святого Престола. То есть, перед нами не «Жизнеописание короля Роберта» – труд монаха Эльго, а очень неплохой куртуазный роман, полный страданий, самопожертвований и, естественно, любви, не известно по какой причине пропущенный цензурой церкви.
       Вывод напрашивается простой: все те проступки против христианской морали, допущенные королем Робертом, были типичны тому времени, но не отражались в трудах монахов, стоявших на страже христианской добродетели. Обратите внимание, я повторю отрывок из цитаты Эльго «…как это делали другие, оставить при себе жену и завести любовниц…».
       Слово «любовниц», упоминается, как само собой разумеющееся правило поведения женатого мужчины. Но производное этому понятию слово строится на чувстве, имевшем определенное название – «любовь». Однако король Роберт, даже в такой, относительно свободной интерпретации понятия любви, не находит душевного удовлетворения – его требования значительно выше! Логично предположить: если эти чувства обуревают короля, то не типичны ли они тому времени – времени, от которого куртуазный высокопарный мир отделяют, как минимум 100-150 лет? Возможно ли тогда согласиться с Марком Блоком, который сексуальные взаимоотношения между мужчиной и женщиной слишком упрощает, ссылаясь на недостаточное развитие нравов того времени. Он пишет:
       «Отношение рыцарского класса к плотским радостям, похоже было откровенно реалистичным. Впрочем, таким было общее отношение в те времена».
       Можем ли мы согласиться с метром? Давайте повременим и вспомним одну пословицу: «В семье – не без урода». Извините, но уродом, как читатель догадался, является всё тот же король франков, аквитанцев и бургундцев, Роберт Благочестивый.
       «Церковь предписывала духовному сословию полное воздержание, а мирянам повелевала ограничивать сексуальные отношения рамками брака и деторождением».
       Эту фразу мы находим у М. Блока. О любви – ни слова. Но, повторюсь, короля Роберта такой подход не устраивает. Его-то, как раз обуревала любовь. Он нарушает «повеление» церкви. Как тут не вспомнить. Публия Сира:
       «Amare et sapere vix Dео concediturr (Любить и разумными быть – едва ли могут сами боги)».
       Король Роберт, была немалая величина в феодальном мире. Есть прецедент, так сказать, пример для подражания всем вассалам. Отчего им не поступать так же, как сюзерен, и не прятать идеалы любви, а провозглашать, как провозглашали их спустя 150 лет Кретьен де Труа и другие трубадуры? Ни один источник XI века, больше не подтверждает слова монаха Эльго, хотя они существовали. Ниже, я приведу замечательное стихотворение, написанное в Х веке. Его изысканности и слогу могут позавидовать не только Кретьен де Труа, но и творцы любовной лирики более позднего времени. Этому стихотворению, отведена определенная роль в этом исследовании – я к нему вернусь.
       Пока же поставим под большое сомнение навязываемые нам выводы, относительно любовных взаимоотношений между мужчиной и женщиной того времени. Мораль церковнослужителей, не может служить примером, а сознательное замалчивание в своих трудах правды о светской жизни, и, вовсе, настораживает.
       Только глупец может поверить, что это чувство, можно подчинить морали ханжеских вероучений, ортодоксов. По этой же причине я и вовсе не согласен, что куртуазность лишь в XII – XIII веках открыла возвышенные понятия о том, что было всегда.   
       Появившись при дворе владетельных сеньоров Аквитании и Прованса в конце XI века, «куртуазность» (любовные взаимоотношения между кавалером и дамой, основанные по принципу вассала и сеньора), безусловно, зародились значительно ранее. Сам термин «куртуазность», возник от слова «court» позднее «cour» – и является лишь определяющим на какой-то момент, всего того, что существовало давно. Не хочу показаться неоригинальным, но приведу еще одно высказывание Блаженного Иеронима:
       «…Amor ordinem nescit (Любовь не знает порядка)».
       «Куртуазность» – это не очень удачная попытка медиевистов с какого-то момента (XII в.) обелить общество. Я же против небрежного отношения к природным чувствам любви, возведённых умниками до уровня животной плотской страсти далеких дарвиновских предков-приматов. Любовь – во все века любовь!
       Я предложил читателю, интересующемуся Средневековьем и жизнью принцессы Анны Ярославны, логически переосмыслить установившиеся каноны истории, как науки неточной: догмы, которую зорко охраняют авторитетные мнения учёных предыдущих поколений. Мы получаем в большинстве, надуманную и мало аргументированную хронику минувших столетий. Её и хроникой назвать нельзя. Фантастика, причём самая фантастичная из той, что мы привыкли читать в романах полюбившихся нам авторов-фантастов. Изучая время Анны Ярославны, приходится изучать жизнь и быт всего общества. Логический анализ материалов – суть, возможно, несколько скучного исследования.
       Возвращаясь к первой встрече Анны Ярославны с будущим супругом, отметим, что она запомнилась, как жениху с невестой, так и их окружению.
       Я показал своё видение этой встречи, которое, никоим образом не может повлиять на твоё собственное мнение и фантазию, дорогой читатель. Лишь добавлю: сложно представить какие чувства владели принцессой из далекой, полулегендарной Руси к правителю королевства. Беру на себя смелость предположить, что они были очень и очень далеки, от тех, какие принцесса испытывала, рисуя образ рыцаря своего сердца в девичестве.
       При всех радостных моментах для короля Франции и не очень радостных, для принцессы Анны, следует определиться в том, что этикет, каковым бы он ни был, уже существовал. Опять-таки, этикет не настолько строгий, как это пишется в исторических исследованиях. Суровые времена для морали, а, следовательно, и этикета в обществе наступили после того, как церковь достигла пика могущества: конец XIII – начало XVIII веков. Радикализм поборников-ортодоксов христианского вероучения нанёс непоправимый ущерб развитию нравов и передовой мысли Позднего Средневековья и Нового времени. Под отблески пламени очистительных костров с еретиками, Европа погрузилась во мрак невежества и ханжества. Реформаторские движения и Эпоха Возрождения, лишь усугубляли свирепствование инквизиции в королевствах Европы и Нового Света..
       XI век был свободнее не только в вопросах взаимоотношений противоположных полов человечества, он был проще и в нравах общества, что сказывалось в общении представителей разных сословий. Об этом пишет Эдмон Поньон и, с этим – не соглашаются некоторые современные историки.
       Мнение исследователя противоречит и со взглядами на общество современников той эпохи – духовенства. Я же согласен с Поньоном в этом вопросе: церковь в X-XI веках только вырабатывала нормы морали, и не приобрела ещё тот радикализм и нетерпимость к инакомыслию, которые, в последствии создали орден иезуитов. Христианские пастыри усердно учили общество смирению и воздержанию, сами их повсеместно нарушая. Объявив войну кровосмесительным бракам, церковь того времени сама не определилась с критериями духовного состояния общества.
       Но, каким бы мы не представляли людей того периода, нам остаётся констатировать факт: встреча представителей Западного и Восточного миров Европейского континента состоялась.
       Не следует эту встречу сравнивать с полумусульманским, или полумонашеским ритуалами, при которых: невеста короля Генриха, обязательно проявляя природную скромность и благочестие, должна была стыдливо опустить глаза перед суженным и залиться ярким румянцем. Этот вариант отпадает потому, что княжна, прежде всего, являлась представительницей мощной восточнославянской державы. За её спиной, в лице отца, стояла сила, с которой считались все государства. Чтобы не оскорблять чьих-либо чувств, не будем уточнять, кто кого облагодетельствовал в этом браке. Эта тема уже затрагивалась ранее. Миссия дочери русского князя носила политический характер, приведший к заключению династического союза между двумя государствами.
       Анна осознавала равенство и вела себя соответствующим образом. Как описывают хроники, глядя в «…восхищенные глаза короля…», «…она вела себя с достоинством, как и подобает будущей супруге…».
       Небольшая сцена встречи жениха с невестой – это лишь один эпизод долгой жизни Анны Киевской – королевы франков.
       Первые смущение и робость перед неизвестным будущим, не помешали принцессе сравнить сведения о короле полученные от Готье и Гослена, с собственными впечатлениями.
       Генрих Капет, выглядел несколько моложе своих 40 лет, и обладал привлекательной внешностью. Выше среднего роста, с широкими плечами – он был строен и физически развит. Многочисленные военные походы не давали ему возможности огрузнуть, как это часто бывало с воинами, осевшими в замках и ушедших от активной деятельности. Длинные темно-русые волосы ниспадали на плечи, несколько отличая короля от некоторых рыцарей из своего окружения. Генрих уважал Аквитанию, но ему не нравилась мода, привезенная некогда его матерью, Констанцией Аральской из Прованса. Эта мода стала примером для подражания у бургундцев, а, затем, и на Севере Франции. Короткие волосы, подстриженные в пол головы и открывающие уши, бритое лицо – это делало бургундцев несколько забавными, снимая значимость мужского достоинства, как воина – потомка воинственных франков.
      За своей внешностью король внимательно следил. Начиная с Роберта Благочестивого, Капеты ревностно относились к соблюдению моды, не будучи в ней радикальными. Но, если отец Генриха, придерживаясь духа времени, не раз подумывал, не последовать ли и ему этой моде и ввести её для королевского окружения, то сын отдавал предпочтение более мужественной, на его взгляд, моде предков. Не желая слыть ортодоксом он, укоротив волосы чуть выше плеч, он ввёл свою моду– что-то среднее между каролингской и прованской.
       Небольшая бородка и усы с чуть пробивающейся сединой, длинные с таким же инеем волосы, подчеркивали тонкие черты лица короля. Его можно было назвать красивым, и Анна это мысленно сразу отметила. Но насмотревшись всякого при дворе отца, она не поддалась первому впечатлению, и осторожно соблюдала, лишь положенное при дворе по этикету.
       Те случайности при спрыгивании с лошади – были всего лишь случайностями, поэтому поцелуй короля её обескуражил, но не вдохновил.
       Как склонны считать некоторые исследователи: пораженный красотой Анны и золотом ее волос, о которых Генрих был наслышан, он не удержался и при всех поцеловал будущую королеву. Что происходило в эти минуты с ней?.. Тайна! Отметим лишь: что не покориться судьбе – не представлялось возможным. Всё было решено между родителями и женихом.
       До Парижа ехали верхом, беседуя о разном. Анна отказалась от паланкина и, переполняемая противоречивыми чувствами, пыталась понять короля. Тот, в свою очередь, взял себя в руки и был предельно учтив. Он охотно отвечал на вопросы невесты, и полуулыбка на его лице говорила о его внутреннем состоянии.
       Каждый день путешествия, проделанный нашей княжной, приближал встречу с женихом, но всегда оставался следующим, тот, который пока ещё разделял их. И вот путешествие закончено. Встреча состоялась, чуда – не произошло. Она во Франции и вот-вот въедет в Париж. На душе неспокойно, присутствует чувство безысходности и обречённости. Лишь, где-то глубоко в сердце, ощущалось что-то непонятное, то, что говорило ей: всё образуется. Тебя приняли, как королеву и восхищены твоей привлекательностью.
       Мария ехала несколько в стороне, обсуждая с Илларионом, некоторые моменты путешествия. Её представили королю, после выполнения процедуры взаимного приветствия королевских особ, Епископ Роже. Чуть позднее, Анна коротко рассказала Генриху о семье подруги детства и статусе, которым наделил её правитель Рабастии, Ярослав Владимирович. Статус первой дамы при королеве и титул графини – согласился подтвердить Марии и король.
       В оставшийся путь до Парижа, они, разговаривая на разные темы, пытались лучше узнать друг друга. Жених не переставал украдкой любоваться невестой. То и дело он ловил себя на мысли, что судьба, наконец, отнеслась к нему благосклонно. Наблюдая за Анной, король не мог не обратить внимания, на угадывающуюся под складками плаща, великолепную фигуру.
       Откровенно говоря, было чем любоваться. Уделяя большое внимание любимому развлечению – езде верхом на лошади, княжна с детства привыкла к физическим упражнениям, развившим телосложение и придавшим ей ту стройность, от очертаний которой, замирало мужское сердце. Высокая, изящная и грациозная фигура, выдавала славянские корни. Эту изящность и стройность королева сохранила и после рождения детей. В последующем повествовании, мы будем свидетелями влияния женственной и обаятельной королевы, на многие события при дворе Капетингов.
       Оставим жениха и невесту, направившихся в Париж в сопровождении эскорта сановников и рыцарей, и сделаем небольшое отступление. Связанно оно с дошедшими до нашего времени высказываниями современников и историков прошлого и настоящего.
       Века минувшие знают множество нелепостей, в основе которых лежат исторические события мало подтвержденные, надуманные и бездоказательные. Эти "сенсации" – есть плод фантазии недругов, как равное, и излишне ревностных сторонников, того или иного исторического лица или события. Изобилие выдуманных историй и предположений, не поддающихся логике, поражает, а безапелляционность их подачи и перевирание очевидных истин – удручает. Особенно сложно что-либо пересматривать в научном наследии советского периода, когда историческая наука работала над созданием приоритетов российской истории, основанной на коммунистической идеологии. Такая история базируется на вредных перегибах в национальном самосознании общества и приводит к гротескному подходу в оценке реалий прошлого, даже в мелочах.
       Ура-патриоты, например, утверждают: Молодая славянская княжна, конечно же, должна была быть в «русском полотняном сарафане» и, обязательно, в «кокошнике». Оказывается, не было среди громадного обоза, видимо, ни одного шелкового платья и одежды из парчи, а первая встреча с будущим супругом не стоила того, чтобы принарядиться. Да, и утонченная натура Анны, девушки выросшей в высокообразованной семье правителя Древнерусского государства, не была даже знакома с этикетом! Это уже слишком! Есть выражение, которое на всех языках не теряет своего смыслового назначения: «Встречают по одежке». Для некоторых «мастеров» исторического слова, которых переполняют чувства патриотизма, отметим, что эта «одёжка» во времена Анны Ярославны, фактически, не отличалась от одежды народов населявших государства Западной Европы. При последних Меровингах и всего периода правления династии Каролингов, западно-европейское общество, полностью заимствовало моду Византийской империи. Некоторое различие в прическе и ношении головных уборов, не меняло её сути и канонов, «Кота» и «камиза» (верхняя и нижняя туники), только значительно красочнее, вышитые золотым растительным орнаментом, называемые, верхняя и нижняя рубахи – были в употреблении и у восточных славян.
       Культура в Древнерусском государстве, как утверждают многие памятники культуры того периода, пребывали на более высоком уровне, чем в странах Западной Европы. Связанно это было, как уже упоминалось, не только с влиянием Византии, сумевшей сохранить и развить наследие античности, но и с довольно обширными торговыми связями Руси со странами Ближнего Востока и Азии.
       Абсолютно непонятно: почему, имея шелка, парчу и массу шитых золотом нарядов, – принцесса вдруг, проявив полнейшую безвкусицу, решила одеть сарафан и кокошник! Поверьте!.. Не одела! Но главная причина невозможности такого действа в другом! Она их не одела из-за полного отсутствия таковых. Национальная одежда в то время ещё не сформировалась, как атрибут присущий жителям Древнерусского государства. То, что носили крестьяне, не было удобным, и тем более, отвечающим вкусам высшего сословия. Любая книга о моде прошлых веков, легко опровергнет надуманность и несуразность этих предположений. О популярности простой одежды, стали говорить после ряда революций во Франции и большевицкого переворота в Восточной Европе. Во времена Киевской Руси, вплоть до монголо-татарского нашествия, аристократия (князья и бояре) – носила дорогие, красивые одежды и ювелирные украшения, привезённые со всех уголков света. Мы можем с полной ответственностью заявить, что принцесса из восточнославянского государства, встретила своего жениха, примерно в том одеянии, которое было характерно высшему сословию XI века.
       Дальше – больше! Например, с некоторым сарказмом и иронией подается встреча короля Франции с Анной. Король, ещё при встрече, оказывается, подумал: «Маловата грудь, ну, да ладно. Есть информация, что славянские женщины весьма плодовиты».
       Оценка невесты, о красоте которой, молва достигла Западной Европы и, собственно, обратила внимание вдовствующего короля Франции – весьма неожиданна. Никто не знал, что думал король в тот момент, а он, если верить Жаклин Доуз и свидетельству современников, как учтивый жених и галантный кавалер, вряд ли обсуждал достоинства своей будущей супруги с кем-либо из присутствующих, тем более с летописцем. Неудобно даже, говорить о том, что не подвергалось обсуждению в то время. Поверим монахам Глаберу, Рише, бургундцу Эльго и некоторым другим современникам, что нескромный взгляд, брошенный на женщину, мог быть расценен очень неадекватно. Настойчивый взгляд представительницы слабого пола, томно брошенный на мужчину – мог возвести её в ранг женщины легкого поведения. Обсуждение достоинств женщины, не считалось приличным, а обсуждение недостатков – тяжким оскорблением. Согласиться с тем, что жених позволил себе обсуждать достоинства будущей жены с кем либо – абсурд. Повторюсь: «Маловата грудь…», такое откровение дошло через многие века до одного из дотошных исследователей, из уст короля Генриха через нескромного летописца. Но тогда, каким же вкусом обладал король, если мы даже допустим, что, имея слабое представление о правилах приличия, он всё же произнёс эту злополучную фразу? Соответствовал ли он представлениям о красоте того времени? Например, Федор Комиссаржевский в исследовании: «История костюма» – стр. 175-176, ссылаясь на «Особый кодекс приличий» того времени, пишет:
       «…Такое настроение создало целый ряд законов, которыми измерялась мужская и женская красота. Дама, желавшая считаться красивой, должна обладать следующими качествами: высоким ростом, глянцеватыми золотистыми локонами, темными, отнюдь не сросшимися, бровями, блестящими глазами, розовыми щеками, пухлыми ушами, не особенно высокой грудью, узкой талией, белыми ручками и маленькими ножками с высоким подъемом».
       Кодекс приличий требовал то, чем обладала Анна, но исследователь жизненного пути принцессы, попросту его не читал. Но вернемся несколькими строчками выше, и отметим: портрет Анны полностью соответствовал требованиям времени, как будто с неё списан. И если уж король слабо разбирался в «кодексе приличий», то сердце, его явно восполняло этот пробел. Я же ещё раз отмечу то, что было на самом деле и что указано в анналах истории того времени, а именно: «…на лице же (Генриха) были радость и неподдельное восхищение красотой Анны…».
       Из глубины веков хроники донесли нам образ славянской принцессы под именем Анны Руфы, то есть («златовласой»).
       Первые дни пребывания во Франции для Анны, надо полагать, были очень непростыми. Размещавшийся на острове Ситэ, Париж, в современном понятии, был больше похож на провинциальный городок. Столицей он стал всего 60 лет назад, а именно: с 987 года – времени прихода к власти Гуго Капета. Население города в конце XII века составляло около 25 тыс. человек. По всей вероятности, во второй половине XI-го века, оно было меньше на одну треть, если, не наполовину.
       Сделав в первой главе краткий обзор правления династии Каролингов и прихода ей на смену династии Капетингов, я затронул вопрос о феодальных отношениях конца Раннего и начала Высокого Средневековья. Это время способствовало распространению влияния новых, возникших из среды вассалов, политических фигур. Бывшие служащие графы и их заместители виконты: наместники Меровингов и Каролингов на подвластных королям территориях – превратились в самостоятельных правителей, признававших свою зависимость от сюзерена лишь номинально. Окончательно сформировались феодальные отношения на рубеже перехода власти во Франкии от Каролингов к Капетингов.
       Первым правителям третьей династии королей, пришлось столкнуться с полнейшим хаосом во взаимоотношениях с потомками, бывших слуг прежних правителей из первых двух династий. На феодальных отношениях при первых Капетингах, я не буду останавливаться. Отмечу лишь: новая власть, более условная, чем реальная, сформировавшись в конце X – начале XI веков, определяла весьма приблизительно и границы королевства франков.
       Что же представляла собой власть сюзерена королевства франков, называемого Франкией (Францией) при Генрихе I из династии Робертинов, позднее получившей название «Капетинги». Для этого рассмотрим период, наиболее понятный нам, точнее более полно освещённый в трудах монаха из Флёри, Аббона, монахов из Реймса – Ришара и Эльго, а, также, Марка Блока, Эдмона Поньона и других медиевистов.
       Неплохо вначале обратиться к монаху Эльго и его «Жизнеописанию короля Роберта». Мы понимаем, что власть с приходом третьего Капета, Генриха – несколько изменилась, это подтверждается в этом источнике.
       Королевство франков, аквитанцев и бургундцев во главе с «королём франков, аквитанцев и бургундцев» – так величался первый король из династии Робертинов – Гуго Капет. Также именовался и его сын – Роберт Благочестивый. Наверное, и Генрих I, несмотря на передачу им герцогства Бургундского в 1032 году брату Роберту, имел титул: король «Франкии» или «Франции».
       В чём же заключалась суть правления Генриха, супруга Анны Киевской? Ведь король по названию – не был королём по сути и владел фактически, только своим родовым доменом Иль-де-Франс. Политическая раздробленность Северной Франции при первых Капетингах, достигла апогея. Графства распались на множество феодов разных размеров. И, если рассматривать период приезда невесты во Францию (будем всё же так называть её для большего удобства, а не, скажем, Франкия, или, как её называли в то время германцы – Галлия), то, король Генрих был сеньором лишь для непосредственных вассалов: герцогов, графов и рыцарей своего домена. Действовала норма феодального права: «вассал моего вассала – не мой вассал». К особенностям территориального деления Франции на Южную и Северную – мы ещё вернемся.
       Управление доменом в конце X и всего XI веков, а, следовательно, и в правление третьего Капета – весьма своеобразно. Своеобразие заключалось в том, что жизнь королей (сюзеренов) и крупных феодалов, бывших сеньорами для своих вассалов или подвассалов, в то время была кочевой. Им приходилось вместе с окружением последовательно, и не злоупотребляя, использовать ресурсы домена и «права постоя» (droit de gite). Короли поочередно посещали свои владения, используя накопленные за определенный период запасы еды.
       Налоги от вассалов поступали, в основном, продуктами, полученными от натурального ведения хозяйства. Оброк в виде денежных платежей был незначителен и использовался королём на содержание войска и нужд двора. Запасы продуктов, сосредотачиваемые во временных резиденциях сюзерена (дворцы каролингской эпохи, аббатства, замки вассалов), использовались королевским двором на месте, во время своего пребывания. В самом деле, при весьма запущенном состоянии дорог, опасности транспортировки грузов, а главное, медлительности средств передвижения – перевозка продуктов сельского хозяйства (зерно, ячмень, овес, овощи и фрукты, домашний скот) в столицу была экономически не выгодным делом. Поэтому, король вместе с окружением («двором») находился в подвластных землях, до тех пор, пока продовольствие не истощалось, после чего – переезжал в очередной замок.
       Весомой причиной могло служить и ослабление власти сюзерена в каком-либо из регионов домена короля. В этом случае, королевский двор перемещался в это графство и проводилась дипломатическая или силовая работа, пока ситуация не менялась в пользу сюзерена.
       Отметим: в домене бывших герцогов Франции, а затем, домене первых королей новой династии – положение сюзерена было нестабильным. Вассалы: графы Анжуйские – Жофруа Серый Плащ, его сын Фульк III Нерра (987-1040 гг.); за ними – Эд I, Эд II и Тибо II: графы Шартра и Блуа, Труа и Мо, а, затем, Шампанские – ограничили их власть, подчиняясь, повторюсь, номинально. Нескончаемые войны с ними, не делали жизнь первых Капетингов спокойной. Даже при отсутствии достаточного количества подтверждающих фактов, это позволяет предположить, о недооценке рядом медиевистов роли третьего Капета, в сохранении и становлении королевства, как государства. Справедливо утверждать: Хоть какой, но гарант. Пока недостаточно сильный, но король! Правитель, пытающийся навести порядок в королевстве, и укрепить династию. В то же время вассалы, разрывая королевство на кусочки, не оставляют попыток поглотить королевский домен, принося огромный ущерб созидательному развитию государственного устройства и его экономическому подъёму.
       Супруг Анны Киевской, как и их сын, король Филипп I, напоминали пожарников тушащих множество очагов возгорания огня. Если не тушить – сгорит всё, если потушить хоть что-то, то на уцелевшей части можно отстроить новые постройки, в данном случае – новое государственное образование. Поэтому «суверены-пожарники», перемещаясь по подвластным территориям, выполняли свою нелегкую работу. Кочевая жизнь, так сказать без адреса правителей Высокого Средневековья, делает понятным и отсутствие стабильного сообщения, как между сюзеренами и вассалами, так и правителями стран между собой.
       Говорить о почтовой связи не приходится. В Средневековье, что-то напоминающее её, было установлено между Венецией и Константинополем, государствами сумевшими понять не только  эффективность, но и обеспечить безопасное и стабильное её функционирование. Читатель может вполне справедливо заметить: во все времена были гонцы, передававшие распоряжение сюзерена или сеньора. Но по опасным дорогам, кишащим разбойниками, не всегда удавалось добраться до адресата. Иногда малозначащие вопросы занимали месяцы. Это не могло устраивать при решении важных, безотлагательных вопросов. Личное присутствие сюзерена в необходимом феоде или населенном пункте: позволяло осуществлять более эффективный контроль над подвластными землями.
       Первые Капетинги, как некогда и Каролинги, переезжали из одного дворца в другой, из одного аббатства в другое, и там, где они проживали какое-то время, находился королевский двор или «королевская курия» – центр домена сюзерена. Обязанностью правителя было и присутствие на христианских праздниках: Рождества Христова, Пасхи, Троицы и других, которые проходили в городах к северу и востоку от Парижа. Это были небольшие феоды, принадлежавшие епископам в Бове, Лане, Нуайоне, Шалоне-на-Марне и Реймсе. Праздничная служба правилась в кафедральных соборах. Часто в Реймсе присутствовал сам папа римский. Религиозное рвение и путешествие в святые места, не прихоть – это политика и работа короля. Такую, характерную всем государствам Западной Европы, в том числе и Священной Римской империи, форму правления, историки метко охарактеризовали – эпохой правления «кочующих королей».
       Проживая в старинных Каролингских дворцах Франции, Капетинги, в свою очередь, и сами сооружают резиденции. Например, отец Генриха I, Роберт Благочестивый – восстанавливает дворец в Парижском cite, (западная часть острова). Горожане восприняли это, как символ реставрации королевской власти. Этот дворец будет главной резиденцией французских королей до середины XV века.
       Некоторые историки считают, что и Генрих I оставил определенный след в градостроительстве Франции, возведя в окрестностях Парижа и Орлеана, замки Тонэ и Пуаси. По его указанию было выстроено и несколько донжонов, из которых, до нас дошли Пьюзе и Млэн. В годы его правления были значительно перестроены и укреплены стены Санлиса, любимого места пребывания короля и его двора. Есть предположение, что главной резиденцией короля был всё же Орлеан, а не Париж.

Из книги: Анна Ярославна - королева франков.