Где-то на той войне... ч. 2

За пять месяцев до похода

Залив Петра Великого, май 1942 года

Раннее весеннее утро. Солнце уже над горизонтом и, будто умытое водами залива, щедро обдает золотыми волнами окрестные сопки и уходящую к горизонту морскую гладь. Только парит в небе пограничный самолет, и, если взглянуть оттуда, видно, что в заливе стоят на якорях шесть-семь подводных лодок. Ничто в этом солнечном мире не на-поминает о том, что где-то идет война.
Вся команда С-54, свободная от вахты, - на верхней палубе: идет физзарядка.
- Следующее упражнение – разрыв военно-морской груди, - командует мичман Ло-сев, - Исходное положение – руки перед собой, ноги на ширине плеч. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Краснофлотец Жигалов, команда какая была? «Разрыв военно-морской груди». А вы будто лягушек отгоняете!.. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Краснофлотец Мясников, вас это тоже касается!
- Он у нас ярославский, из Сусанинского района, товарищ мичман. Думает, как фашистов в свои леса заманить! – под смех товарищей сообщает Николай Семенчинский.
- Отставить разговоры! На месте бегом… марш!.. Разойдись!


После завтрака экипаж собирается во втором отсеке на политинформацию. Последним входит радист Николай Семенчинский, он командует «смирно!», и матросы встают, встречая старшего политрука Шаповалова. 
- Вольно, садитесь… Судя по последней сводке Совинформбюро, положение на фронтах тяжелое (читает):
- «В течение ночи на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои… Наши части… на отдельных участках уничтожили 1.650 немецких солдат и офицеров… 27 танков, склад боеприпасов и склад горючего, пехотным оружием сбито 3 немецких самолёта. Наши бойцы захватили у противника  37 орудий, 57 миномётов, 19 пулемётов, 340 винтовок, 10.000 снарядов, 40.000 патронов, 60 километров кабеля, 5 вагонов колючей проволоки, 3 радиостанции и другое военное имущество. Взяты пленные… На Изюм-Барвенковском направлении наши войска отбили несколько атак немецко-фашистских войск… На Керченском полуострове продолжались бои в восточной части полуострова… В Баренцевом море советский корабль потопил три транспорта противника общим водоизмещением в 26.000 тонн…»
- Живут же люди! Воюют! – не выдерживает командир отделения электриков Виктор Нищенко. – Товарищ старший политрук, долго мы будем тут заклёпки драить?
- А вам, я смотрю, еще рановато воевать.
- Это почему?
- А потому, - неожиданно сурово говорит Шаповалов, - что корабль в море может быть могучей крепостью, а может – просто мишенью, беспомощной и бесполезной!
- Там люди гибнут, а мы… Вояки, называется!
- Во-первых, не вояки, а военные моряки, - осаживает его Шаповалов. - Постарайтесь понять эту разницу. Во-вторых, мы не заклёпки драим, а охраняем восточные рубежи Родины. Вы вспомните последние учения. Какую оценку мы получили за торпедные стрельбы?
-  Четверку.
- И что это значит?
- Неплохо…
- Плохо! Смертельно плохо! Потому что каждый наш промах – шанс для врага. Пробоина в нашем борту! А потому мы должны, как вы выражаетесь, свои заклепки драить, и драить, и драить –  днем и ночью, у пирса и на рейде, в одиночном плаванье и в составе соединения,  на воде и под водой…
- Я ж с Одессы, товарищ старший политрук! У меня там мать, невеста… Почти год писем не было!.. К нам на лодку почтальон вообще дорогу забыл…
- Кончай ныть! – в сердцах бросает ему Казимир Вашкевич. Он парторг и уже по-этому должен поддержать  Шаповалова, но есть у него и личный резон: - Я вообще из-под Каменец-Подольска, там уже год как фашисты окопались -  и что прикажешь, бежать туда с винтовкой наперевес?
- Сам говорил, сестра в Кузбассе, в эвакуации!
- Что за разговоры, Нищенко?.. – Шаповалов одергивает матроса, но тут же меняет тон: - Я понимаю, ребята, - трудно! Но разве только нам трудно? - продолжает читать сводку Совинформбюро: - «Отступая под ударами наших частей из села Зайцево Орловской области,  немецко-фашистские мерзавцы сожгли и разрушили 600 домов колхозников. Гитлеровцы засыпали колодцы и вырубили сады. На улицах села красноармейцы обнаружили десятки трупов истерзанных немецкими бандитами мирных жителей — стариков, женщин и детей. На окраине найдено восемь трупов замученных пленных красноармейцев. У них отрезаны уши, носы, выколоты глаза, вывернуты руки и ноги. Часть жите-лей села Зайцево гитлеровцы под угрозой расстрела увели с собой».
- Вот гады! – сжимает кулаки Сергей Жигалов. – Это ж у нас на Орловщине, в моих местах!
Разговор прерывается сигналом боевой тревоги. По кораблю разносится команда:
- Корабль к бою и походу приготовить!
Матросы стремглав разбегаются по боевым постам, сноровисто задраивают отсеки, расчехляют механизмы.
Чаговец и Стребыкин, как всегда,  на посту вместе. Анатолий с надеждой спрашивает:
- Неужто в море выйдем?
- Смотри, не сглазь!
Но спустя некоторое время, когда на центральный пост один за другим поступили доклады о готовности, догадка подтвердилась. Капитан-лейтенант Братишко отдает при-каз:
- По местам стоять! С якоря сниматься!
Механик корабля старший лейтенант Варламов собрал трюмных машинистов в центральный пост. Небольшого роста, похожий на подростка, то и дело привставая на носки, он говорит:
- Боевой опыт показал, что при разрывах глубинных бомб первым делом выходит из строя освещение. Вот почему мы так часто учимся действовать в полной темноте. Даю вводную: лодка получила большой дифферент на нос. Стребыкин, дать пузырь в носовую группу цистерн главного балласта!
Анатолий, успев завязать глаза,  ощупью старается отыскать колонку аварийного продувания цистерн и найти нужный клапан. Вот он, первый слева!
- Даю пузырь! – докладывает он и открывает большой маховик.
 - Грудин, снять давление с носовой группы в отсек! Чаговец, дать воздух высокого давления на колонку продувания!
Едва только, сталкиваясь от качки, матросы справляются с задачей, по кораблю раздается новая команда:
- Срочное погружение!
И в считанные секунды лодка уходит на перископную глубину.
- Приступить к зачётным торпедным стрельбам!
Анатолий оказывается рядом с Яковом Лемпертом.
- Теперь не подведи, - говорит ему Яков и ласково гладит корпус торпедного аппарата. – Моим малышкам от тебя одно требуется – воздух высокого давления. А уж они не промахнутся…
- Акустик, доложите цель! – слышен голос командира.
Николай Фадеев докладывает:
- Транспорт! Слева по курсу - 15 градусов!
- Носовые аппараты… товсь… Пли!
В торпедных аппаратах громко зашипело, и лодка вздрогнула, посылая смертоносный груз к цели.
- Срочное погружение на тридцать метров!.. Штурман, засечь место атаки!
- А это зачем? – тихо спрашивает Анатолий у Лемперта.
- Чтоб торпеды не потерять. Они, считай, на вес золота: не дай бог, утонут - ищи потом по всему заливу!
- Транспорт условно потоплен! – слышен голос командира. – Поздравляю команду с успехом.
- Условный транспорт в условном месте условно потоплен! – язвительно  дублирует Нищенко.
По кораблю разносится сигнал отбоя тревоги, и матросы возвращаются в кубрики.
- Знаешь, Казимир, - обращается Нищенко к Вашкевичу, - ты хоть и парторг, но не будь святей папы римского!
- Это как?
- А так! Политрук только рот открыл, а ты сразу сю-сю-сю…
- Дурак ты, Витюша, - беззлобно, но с обидой говорит Вашкевич. – Выходит, если я с ним согласен – мне молчать, лишь бы ты чего не подумал? Да если хочешь знать, нытик  на корабле хуже шпиона. Диверсант!
- Я – диверсант?!
- Будешь ныть – станешь.
- Ладно вам! – урезонивает обоих Чаговец. – Правду говорят: два электрика сойдутся – считай, короткое замыкание… Дайте покемарить - мне через полчаса на вахту.
В кубрике наступает тишина, слышно только мерное гудение дизельных двигателей.
Внезапно покой корабля снова взрывает боевая тревога. Матросы слетают с коек.
- Вот тебе и концерт по заявкам! – успевает бросить Стребыкин.


В центральном посту Братишко смотрит в перископ и командует:
- Оба дизеля, стоп! Самый малый назад!.. Сигнальщик, доложите обстановку!
 Василий Глушенко рапортует:
- Впереди справа по борту – мина! Кажись, одна…
- Отставить «кажись»!
- Одна, товарищ капитан-лейтенант!
- Откуда бы ей тут взяться? В наших внутренних водах…– произносит рядом с Братишко командир БЧ-2 старший лейтенант Сергеев.
- И тем не менее, Василий Константинович… Как говаривал, кажется, ваш люби-мый киногерой – грубо, но факт! - Братишко навел перископ в нужную точку и уступил Сергееву свое место. – Смотрите сами.
Сергеев приникает к окуляру и видит прыгающий на волнах черный рогатый шар мины.
- Носовые аппараты, товсь! – командует Братишко.
Усатый наводчик Иван Горбенко и установщик цели Павел Листков готовятся к выстрелу.
- Пли!
Видно, как в море ныряет одна торпеда, другая, третья… В море зловеще тихо, ми-на невредимо купается в волнах. Наконец после очередного, пятого  выстрела раздается взрыв, и над водой вскипает черное, но уже безопасное облако дыма. Оно постепенно осе-дает, и вместе с ним оседает напряжение на постах.
- Отбой боевой тревоги!
Яков Лемперт  встречает Горбенко объятиями:
- Всё, братишка, в твою честь тоже отпускаю усы. До конца войны!
- Ну, теперь Гитлеру полный капут, - замечает Чаговец. - Его усики против наших – один сорняк!
Пока лодка ложится на обратный курс, по отсекам разносится:
- Бачковым – на камбуз! Команде обедать!
- Вот это жизнь! – радостно констатирует Виктор Бурлаченко и, прихватив бачок, отправляется на камбуз. Вскоре он возвращается, но не один – вместе с ним, держа в обе-их  руках литровую банку компота,  шествует щуплый кок Демьян Капинос:
- Горбенко, Листков! От лица службы…  и от моего лица…можно сказать, объявляю благодарность!
В кубрике раздается дружное «ура!». Нищенко поднимает Капиноса вместе с бан-кой:
- Визьмэш  в руки – маеш вэщь!
Кубрик радостно хохочет. Горбенко щедро делится с товарищами «наградным» компотом, но первому наливает Васе Глушенко:
- Вот кому спасибо надо сказать. Проглядел бы он мину – глотать нам всем забортную воду.
А Вашкевич, чокаясь компотом с Нищенко, покровительственно обнимает его:
- Теперь понял, Виктор, в чем наше самое грозное оружие?
- Да ладно тебе… - отмахивается тот.


Вечером на плавбазе тихо. Огней вокруг почти не видно: хоть и далеко война, но, кажется, сам воздух напоен тревогой. Краснофлотцы собрались на палубе на перекур. Николай Фадеев – с неразлучной гитарой. И после тихих переборов  сама собой начинается песня из недавно увиденного кинофильма – ее заводят тенор Петра Грудина и бас Сергея Чаговца.

Ты ждешь, Лизавета,  от друга привета
И не спишь до рассвета,  всё грустишь обо мне.
Одержим победу  -  к тебе я приеду
На горячем боевом коне…

Приеду весною, ворота открою.
Ты со мной, я с тобою неразлучны вовек.
В тоске и тревоге не стой на пороге -
Я вернусь, когда растает снег…

В какой-то момент Стребыкин не выдерживает, прерывает тягучий мотив:
- Да что там «в тоске и тревоге»! Давайте другую!
И заводит хорошо знакомую, которую тут же подхватывают все:

Мы все добудем, поймем и откроем:
Холодный полюс и свод  голубой.
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой.

А Чаговец с Грудиным – один баском, другой тенорком – заводят весёлые сельские припевки:

Топится, топится в огороде баня.
Женится, женится, мой милёнок Ваня.
Не топись, не топись, в огороде баня!
Не женись, не женись, мой милёнок Ваня!

За два месяца до  похода

Москва, Кремль, 5 августа 1942 года

Сталин в своем кремлевском кабинете читает почту. На одной из телеграмм задерживается особо. Потом нажимает кнопку и, услышав ответ ординарца, говорит:
- Вызовите Наркомфлота Кузнецова.
Потом встает из-за стола, закуривает, сосредоточенно обдумывая что-то. В дверях появляется заместитель председателя Государственного Комитета Обороны Молотов.
- Входи, Вячеслав Михайлович… Вот, почитай.
Молотов читает телеграмму, поднимает глаза.
- Как по-твоему, насколько можно этому доверять? – спрашивает Сталин, хотя, похоже, и не ждёт ответа.
- Берия говорит, наши разведчики сообщают то же самое.
- Разведчики… Хотелось бы верить!.. А вот Рузвельту уж точно ни к чему вводить нас в заблуждение. Не так ли?
- Думаю, вы правы.
Постучав, входит нарком ВМФ Кузнецов.
- Разрешите, товарищ Сталин?
- Здравствуйте, товарищ Кузнецов. Тут нам от господина Рузвельта интересная телеграмма поступила… Читайте вслух, пожалуйста!
Кузнецов читает:
- «До меня дошли сведения, которые я считаю определенно достоверными, что Правительство Японии решило не предпринимать в настоящее время военных операций против Союза Советских социалистических Республик. Это, как я полагаю, означает отсрочку какого-либо нападения на Сибирь до весны будущего  года. Будьте любезны передать эту информацию Вашему гостю»… Простите, гость – это Черчилль?
Молотов замечает:
- Конечно, Николай Герасимович.
Сталин подходит к Кузнецову и, глядя ему в глаза, произносит:
- Как вы считаете, товарищ Кузнецов, можем мы использовать эту информацию для усиления наших позиций здесь, на советско-германском фронте?
- Безусловно, Иосиф Виссарионович! Сейчас английские конвои подвергаются особенно яростным атакам противника. А у нас…
- Сколько на Севере  наших кораблей?
- К началу войны на Тихоокеанском театре у нас было 85 подводных лодок, в то время как на Северном – только 15. Правда, еще в сентябре 41-го мы перевели восемь под-водных лодок Беломорским каналом в Архангельск и Полярное  из Ленинграда. Позже, в апреле-мае 42-го года, три подлодки поднялись из Баку и Камышина вверх по Волге. В июле-октябре с Тихого океана  Северным морским путем прошли лидер «Баку», а также эскадренные миноносцы «Разумный» и «Разъяренный».
- Мало… Мало!
- Так точно, мало, товарищ Сталин.
- А можно, в связи с телеграммой президента США, ещё раз пополнить Северный флот за счет Тихоокеанского?
- Некоторые командиры кораблей выступали с такой инициативой.
- Вот и продумайте эту возможность.
- Слушаюсь, товарищ Сталин!
- Рискованная операция, - замечает Молотов. – По Северу уже не пройдёшь – льды не дадут.
- Война, как ты знаешь, вообще мероприятие рискованное… Товарищ Кузнецов, сколько человек в экипаже подводной лодки?
- В среднем  около пятидесяти.
- Хорошая команда! Я думаю, несколько таких лодок могли бы успешно действовать в северных морях. А наша задача – позаботиться об их безопасности на время пере-хода.
Сталин возвращается к своему столу и завершает разговор:
- Как говорил классик советской литературы  Максим Горький, в жизни всегда есть место подвигу. А классикам верить можно!

 За 25 дней до  похода

Владивосток, штаб Тихоокеанского флота, 10 сентября 1942 года

В кабинет командира 1-й бригады подводных лодок капитана 2 ранга Родионова входит дежурный офицер:
- По вашему приказанию прибыли командиры подводных лодок.
- Прошу! – Анатолий Иванович направляется навстречу входящим и здоровается с каждым за руку. – Прошу, товарищи. Здравия желаю, товарищ капитан 1 ранга! Здравствуйте, Григорий Иванович! Лев Михайлович, приветствую! Здравствуйте, Дмитрий Кондратьевич! Проходите, Иван Фомич!.. Прошу садиться…
Командиры переглянулись. Еще в приемной, встретившись, они поняли, что не-спроста званы все вместе. И теперь уже тон комбрига, отечески-ласковый, но и напряжен-но-торжественный, подтверждал это ощущение. Родионов заговорил:
- Товарищи офицеры, положение на фронтах вам известно. После разгрома под Москвой немцы значительно активизировались на Севере. Их надводные корабли и особенно подводные лодки создают серьезные препятствия нашим союзникам, которые через Мурманск стремятся оказывать нам военную и материальную помощь. Силы далеко не-равны…
Родионов помолчал, вглядываясь в лица командиров, словно пытался понять, дога-дались ли они, о чем пойдет речь дальше. И продолжал:
- Командование, конечно, принимало необходимые меры. Кроме того, на заводах страны строятся новые корабли – рабочие и инженеры трудятся днем и ночью. Но обстановка не терпит промедления. Поэтому…
Родионов увидел, как напряглись лица и засветились глаза его боевых товарищей – теперь они  ждали только подтверждения своей догадке.
- … Поэтому Государственный Комитет обороны принял решение… Мне поручено довести до вас приказ Наркомфлота адмирала Кузнецова. Вот он: «Подводным лодкам С-51, С-54, С-55 и С-56… произвести скрытный переход из своих баз в Полярное… с готовностью выхода к 5 октября 1942 года».
- Я же давно… – чуть не срывается с места Щедрин, но оседает под взглядом ком-брига. – Простите!
- Я помню, Григорий Иванович.  Действительно, в одном из ваших рапортов с просьбой отправить вас на фронт была эта идея. Выходит, час пробил. Прошу всех к кар-те… Южный путь невозможен: японцы, итальянцы, немцы нас не пропустят… Ледовитый океан уже закрыт льдами. Остается маршрут, который и определен приказом наркома: Владивосток – Петропавловск-Камчатский, оттуда к Алеутским островам, на американскую базу Датч-Харбор. Потом  –  Сан-Франциско, через Панамский канал в Гуантанамо - американскую базу на Кубе, далее – Галифакс (Канада), Рейкьявик (Исландия), Розайт (Англия) и, наконец, Полярное.
Помолчали, вернулись на свои места. Родионов тоже сел и, с пониманием взглянув на товарищей, достал портсигар.
- Можно курить… Я продолжаю. В оставшиеся дни на кораблях надлежит провести все подготовительные работы, принять на борт полный запас вооружения, продовольствия, топлива и воды. Пополнение запасов и необходимый ремонт будет обеспечен в американских и английских базах, которые я назвал, - переговоры об этом с союзниками ведут  наши наркоматы иностранных дел, внешней торговли и ВМФ. Службам тыла, связи, санитарному, финансовому и другим управлениям флота соответствующие задачи будут  поставлены. Старшим группы на всё время перехода назначен человек, которого вы хорошо знаете, - Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Трипольский.
- Есть! -  встал Трипольский.
- Сидите, пожалуйста, Александр Владимирович… По кораблям будут распределены дивизионные специалисты – штурман, механик, минер и связист, которые в период подготовки к походу должны будут сдать лично Трипольскому экзамен на допуск к управлению подводной лодкой и в пути будут выполнять обязанности вахтенных офицеров… На участке до Петропавловска командование походом поручено осуществлять Военсовету Тихоокеанского флота, от Камчатки до Исландии лодки переходят в непосредственное подчинение наркому - адмиралу Кузнецову, на участке от Исландии до Полярного группой будет руководить Военный совет Северного флота. Повторяю: вся операция должна быть осуществлена скрытно, с максимальной степенью секретности. Вопросы?
- Разрешите, товарищ капитан 2 ранга, - встал Братишко. – Думаю, вряд ли то количество запасов, которое нам предстоит принять, останется незамеченным на берегу…
- Да уж, народ у нас догадливый – знает, что подлодки не для  прогулок предназначены. Но главный секрет – цель похода. Поэтому перед личным составом задача должна быть поставлена только за пределами наших границ, после выхода из Петропавловска. Еще вопросы?
Поднялся Сушкин:
- Как в связи с этим будет осуществляться связь кораблей между собой и со штабом?
- Вопрос по существу. Согласно указаниям Управления связи ВМФ, подводным лодкам работать на передачу запрещается -  за исключением радиограмм о месте нахождения (и то лишь  по запросу начальника Главного морского штаба), ответов на шифрограммы, ну и, боже упаси,  аварийных случаев. Вопрос эскортирования наших подлодок кораблями союзников тоже не планируется. Но в случае, если наши лодки волей обстоятельств окажутся в составе американских или английских конвоев, работать на передачу также запрещено.
С озабоченным лицом встал Кучеренко.
- Есть серьезное обстоятельство – дизеля…
- Знаю, что вы имеете в виду, Иван Фомич. На трех лодках из четырех сильно из-ношены аккумуляторные батареи. Это значит, что при подводном плавании возможно повышение температуры электролита и, как следствие, взрыв водорода. Проблема  серьезная. Запаса батарей на флоте нет, а заводы, эвакуированные в тыл, продукции в должном количестве пока не дают. Выход один: переход придется совершать, как правило, в над-водном положении, погружаясь только в случае явной опасности. Применять оружие раз-решается лишь при нападении противника и невозможности уклониться маневром. Наде-юсь, это более чем понятно…
Родионов встал, давая понять, что считает разговор оконченным.
- Товарищи офицеры, прошу отправляться на корабли и начать подготовку к походу. Александр Владимирович, вы задержитесь на несколько минут… Уверен, что ответственное задание Родины мы выполним с честью. Тем более, что операция проходит под непосредственным контролем Верховного Главнокомандующего.
На выходе из штаба командиры остановились и взглянули друг на друга. Напряжение недавних минут уже сменилось почти мальчишеской радостью: наконец-то настоящее дело, наконец-то фронт, наконец они тоже смогут бить врага!
 Кучеренко сграбастал плечи всех троих в охапку и, чуть не приплясывая, запел свою любимую, украинскую:

Ой, у гаю при Дунаю
Соловей щебече,
То вин свою всю пташину
До гниздечка клыче.
Ой, тьох, вить-тьох-тьох-тьох,
Соловей щебече…

            Первая неделя похода

Владивосток, залив Петра Великого, 5 октября 1942 года

Вечером море, словно уставшее после бурного дня, кажется черным  зеркалом, и краски темнеющего неба отражаются в нем всеми ежеминутными превращениями. По темной глади один за другим скользят два узких силуэта – С-55 и С-54.  Во второй лодке по направлению к корме пробирается краснофлотец. Проходя мимо пятого отсека, где находится камбуз, он спрашивает Демьяна Капиноса:
- Кормилец, скажи на милость, далеко еще до козлино-дробильного отсека?
Кок, весь в поту, с видимым удовольствием отрывается от мытья котлов, освобожденных от остатков ужина.
- А-а, новенький… Как зовут?
- Юрий. Нуждин.
- Ты, говорят, на эсминце служил?
- Ну, раз говорят… Зря не скажут…
- Знаешь, у нас тут заблудиться – раз плюнуть. Главное – дуй в корму и никуда не сворачивай.
Новенький оценил шутку:
- Спасибо, кормилец. А то без компаса, сам понимаешь…
В кормовом отсеке слышно, как свободные от вахты матросы забивают «козла». За столом сражаются Николай Рощин и Николай Семенчинский против Анатолия Стребыкина и Петра Грудина. Рощин только что отдублился и победительно смотрит на соперников:
- Еще напор – и враг бежит!
- Толя, не поддавайся «николаевскому» режиму! – призвал Грудин.
- Вперед, на баррикады!
Сергей Чаговец, который верховодит в рядах болельщиков, встречает входящего Нуждина командой «смирно!», и  тот, успокоив привставших было моряков: «Сидите, сидите…», примостился на рундуке рядом. В наступившем молчании слышно, как Семенчинский в ожидании хода привычно отбивает по столу «морзянку».
- Товарищ нервничает! – замечает вслух Нуждин.
- Нет, братишка, это он тренируется. Повышает, так сказать, свою профессиональную подготовку.
В кубрике понимающе засмеялись, а Семенчинский явно смущен:
-  Кончай травить…
Чаговец, однако, вполне серьезен  и обращается к новичку:
-  Вот вы, товарищ, владеете азбукой Морзе?
-  Ну… так…
- Вот! А ведь от этого в критической обстановке может зависеть ваша жизнь! И вчерашний мужественный поступок радиста-краснофлотца Семенчинского не только подтверждает это, но и служит примером всему личному составу флота.
- Ладно тебе… - по-девичьи краснеет Николай.
- Скромность краснофлотца, как видите, красит его, но не может умалить значение его мужества и находчивости в трудную минуту… Это произошло ранним утром,  когда японские стервятники, как правило, совершают облеты нашего неба и порой нагло вторгаются  в воздушное пространство Родины. В такие минуты подводным лодкам приходит-ся совершать срочные погружения, скрываясь из-под зорких глаз возможного противни-ка…
Присутствующие, включая самого Семенчинского, смеются, предвкушая  развитие событий. Нуждин заинтригованно слушает.
- … И вот вчера… еще не рассвело, когда краснофлотец Семенчинский вышел по нужде на верхнюю палубу. Полюбовавшись зарей, он проследовал в надводный гальюн, где то ли увлекся процессом, то ли задремал. Скорее всего, досматривал, как в далеком Загорске любимая жена Ксюша раскрывает ему навстречу свои жаркие объятия. Естественно, в таком состоянии он не услышал сигнала срочного погружения.   Каково же было его удивление, когда он почувствовал, что вместо объятий жена Ксюша хлестнула его по пяткам крапивой…
Перекрывая хохот в отсеке, Чаговец переходит к развязке:
- Очнувшись, Семенчинский обнаружил, что в ногах у него плещется ледяная за-бортная вода. Спросонок ничего не соображая, он, как был, выскочил из гальюна и понял, что лодка под ним тонет. Еще минута – он окажется на поверхности один. Вот тут и спас-ла моряка смекалка и профессиональная выучка. Он ухватился за тумбу перископа и всем телом стал отчаянно сигнализировать азбукой Морзе: «Человек за бортом! Человек за бортом!». В боевой рубке чуть не началась паника – может,  это новые происки вражеских лазутчиков? Хорошо, что на вахте был опытный офицер – командир штурманской БЧ, лейтенант Тихонов. Он дал команду остановить погружение и на всякий случай приготовил личное оружие…
Семенчинский, смущённо улыбаясь, закончил игру:
- Рыба!
- Ну, рыба не рыба, - подытожил рассказчик,  - а благодарности от начальства наш герой пока не дождался. Хотя пример его профессиональной подготовки, как вы поняли, заслуживает всяческого подражания… Команде - перекур!
Выйдя с разрешения вахтенного офицера на верхнюю палубу, моряки, однако, не спешили затянуться махоркой - все с удовольствием вдыхали свежий морской воздух. В небе висела полная луна, утопая в большом молочном  круге.
- Это гало, - заметил Иван Горбенко. – У нас в Одессе говорят: вечером – гало, с утра – сильный ветер.
- А у нас  в Богодухове, - откликнулся Сергей Жигалов, - говорят: жди у моря пого-ды.
- Как там у них сейчас – в Одессе, в Богодухове, у меня под Сталинградом?! – вздохнул комендор-зенитчик Иван Грушин.
- Может, дадут всё же нам повоевать? - включился в разговор Стребыкин. - Интересно, куда и зачем мы идем?
- Что-то важное затевается, - предположил Яков Лемперт.
- Да брось ты! – машет рукой круглолицый Николай Фадеев и с досадой добавляет: - Обычный выход: в белый свет пульнём, да и вернёмся…
- Нет уж, Колюня! Тебя что, каждый день провожает такая свита, как сегодня: и командующий флотом адмирал Юмашев, и начштаба контр-адмирал Богденко, и третий…  не знаю, кто это…
- Член Военсовета корпусной комиссар Захаров… - подсказал Юра Нуждин.
- Вот! Да еще по отсекам прошли, чуть не за ручку с каждым попрощались…Уж больно торжественно.
- Я слышал, на каждый экипаж командиры получили по семь тысяч американских долларов! – объявил  Казимир Вашкевич.
- Не заливай! – проворчал в ответ мичман Петр Галкин, известный в экипаже своей рассудительностью.  – Мы ж не туристы какие-нибудь – нам шмотки покупать ни к чему…
- Юра, а ты случаем не в курсе? – обратился Чаговец к новичку.
- Откуда? – пожал плечами Нуждин.
- Ну, а зачем бы тебя прямо перед походом переводить к нам на лодку? Электриков у нас хватает, но ты, говорят, английский знаешь…
- Хотите – и вас научу. Пойдем второй фронт открывать.
- Да мы с фрицами лучше по-нашему, по-славянски!.. – понюхал собственный кулак Виктор Бурлаченко.
- А я, братцы, после войны с удовольствием бы подучил языки! – мечтательно про-говорил подошедший Капинос. - Поездил бы по свету…
- …Поел бы заморской жратвы, - подхватил  моторист Федя Капелькин, такой же приземистый и даже щуплый на вид.
- Да ты и так двухпудовыми гирями играешь! Куда только всё уходит? Всех иностранцев своим аппетитом распугаешь.
Из палубного люка высунулась чья-то голова:
- Кончай баланду! Была команда «Очередной смене приготовиться на вахту!»
Перекур закончился.
   
В отсеках при синем свете аварийных ламп спят в койках матросы. В ночной ти-шине слышен лишь мерный рокот дизелей. Не спится только Юре Нуждину: он то и дело ворочается, переворачивает под головой подушку. Это замечает вошедший в отсек дежурный по кораблю командир группы движения Донат Негашев.
- Непривычно на новом месте? – негромко спрашивает он.
- Тесновато здесь. И душно. Не то, что у нас на эсминце…
- Это правда. Но человек ко всему привыкает. А вот с теснотой утром поборемся… - Негашев оглядывает лежащие вдоль переборки ящики, бочки, коробки, тюки, – грузили в спешке, не успели как следует разобраться… Случись что – к помпам и кингстонам не подступишься. Так что, работы будет много – спите!
Негашев возвращается в центральный пост, где его встречает командир корабля. 
- Порядок?
- Не совсем. Груз по-штормовому не закреплен, так что с выходом в Японское море могут быть проблемы.
- Гм… Море шуток не любит.
Братишко поднялся в рубку, обвел взглядом горизонт. Предрассветное небо затягивало мрачными  облаками, по воде шли барашки волн. 
- Похоже, скоро заштормит. Надо, пожалуй, играть аврал.
- Жаль ребят – хоть бы ещё часок поспали…
- Знаешь, Донат Иванович, мой первый командир любил повторять: лучше не щадить живых, чем оплакивать мёртвых.  Кстати, вон и самолётик в небе. Самый момент по-тренировать артиллеристов. Комдив нам прямо наказывал: ни дня без боевой учёбы! Ведь не на свадьбу идём – фашистов бить. Так что, играй тревогу, будем наводить порядок.
По сигналу тревоги для комендоров начинается тренировка по воздушной цели, для остального экипажа – аврал. Аврал на корабле не значит паника или суматоха. Быстро и сноровисто работает вся команда. Снуют с тюками и коробками матросы, находя им подходящее место и  намертво закрепляя на случай самой жестокой качки. Хотя и в тесно-те, но никто ни с кем не сталкивается. Не слышно досадливых реплик, окриков, понуканий. Каждый знает свой маневр, и эта всеобщая,  дружная, слаженная работа рождает общее чувство необъяснимой радости, музыку душевного подъема.
В самый разгар аврала вахтенный замечает в небе другой самолет – японский. И по кораблю разносится новая вводная: «Стоп дизеля! Оба электромотора средний вперёд! Заполнить главный балласт!» Повинуясь действиям моряков, лодка послушно уходит под воду. 
Юрий Нуждин на боевом посту нервно крутит головой. Александр Морозов заметил это:
- Что,  уши закладывает?
Нуждин стал было отнекиваться, но Александр с пониманием советует:
- Ты не смущайся, с непривычки у всех так. Просто слюну сглотни пару раз – должно пройти.
Уже через несколько секунд Юрий с благодарностью посмотрел на товарища:
- Это ведь ещё и не глубина вовсе. А что будет в 20-30 метрах под водой?
- Пустяки! Скоро будешь плавать как рыба. Я даже песенку про это сочинил. Как-нибудь споём …
«По местам стоять к всплытию!» - слышится команда. Лодка пробкой выскакивает  на поверхность. Но погода явно испортилась: и волны выше, и ветер сильнее.
Шаповалова, который только что сменил на вахте Негашева, тут же окатило холод-ным морским залпом.
- Ого! – от неожиданности у него даже перехватило дыхание.
- Неласково Японское море! – откликнулся Братишко, которому тоже досталось. – Ты, политрук, пройдись-ка по отсекам, посмотри, как там наши морские волчата. Как бы не приуныли на этих качелях.
Шаповалов  с недоверием оглянулся на командира: может, посчитал его слабаком из-за невольного вскрика?
- Иди, иди, - усмехнулся Братишко. – А вернешься – не забудь плащ накинуть:  кончился наш бархатный сезон!


В первом же отсеке старший политрук застал довольно унылую картину: сразу три человека склонились по углам над презренными  среди моряков бумажными кульками.
- О-о-о! - Шаповалов брезгливо потянул носом. – Давно у нас прелым духом не пахло! Что, братцы-мореманы, никак прогневили морского царя?
В этот момент волна не только швырнула лодку с боку на бок, но и заставила сильно клюнуть носом. Политрук, пролетев до носовой переборки, едва успел ухватиться за первый попавшийся клапан, но куражу не потерял:
- Ну-ка, хватит  кульки целовать! Старшина…
- Я! – предстал перед офицером могучий вожак радистов Сергей Колуканов.
- Вы что ж тут сырость развели?! Какое лучшее лекарство от морской болезни, знаете?
- Работа, товарищ старший политрук.
- Правильно. Вот и давайте… Начать в отсеке большую приборку!
- Есть начать приборку!   
Понаблюдав, как матросы, разобрав швабры и ветошь, принялись убирать отсек, Шаповалов собрался было двигаться дальше, но заметил, что рулевой Павел Плоцкий водит ветошью по переборке еле-еле – вяло и с лицом кислым, как от незрелой ягоды.
- Краснофлотец! Веселей, веселей надо! С песней! Нам песня, как говорится, строить и жить помогает.
- А я с песней, товарищ старший политрук. Только про себя.
- Смотря какая песня! Мне отец рассказывал, как у них в деревне управляющий поместьем учил песням маляров. «Вы, - говорит, - что поёте? «По ди-ким степя-а-ам За-байкалья, где зо-ло-то ро-ют в гора-ах…»  Потому и спите на ходу. А надобно петь: «Ох вы, сени – мои сени, сени новые мои! Сени новые, кленовые, решет-чатыи!» Сразу работа веселей пойдёт!»
Заулыбались моряки, бодрей стали двигаться.
В следующем отсеке Шаповалову нравоучения не понадобились – там опытные матросы сами нашли противоядие от качки.
- Ванюша, - говорил комендору Ивану Грушину флотский «ветеран» Константин Воронков, - скажи «табуретка»!
Окружающие, казалось, застыли в ожидании ответа.
- Скажи «табуретка»! – требовательно повторил  Воронков.
Грушин, смущенно улыбаясь, пытается уйти от экзекуции:
- Ну, зачем тебе?
Шаповалов, прислушавшись и  не понимая, что происходит, решил вмешаться:
- Почему не приветствуете старшего по званию?
- Встать! Смирно! Товарищ старший политрук, дневальный по отсеку краснофлотец Богачёв…
- Вольно. Чем занимаетесь?
- Да вот, отрабатываем с краснофлотцем Грушиным элементы морской культуры, - поясняет Воронков.
- А при чем здесь табуретка?
- Понимаете, Ваня у нас из трудовой семьи. И рассказывает интересные вещи. Очень поучительные. Одна беда – ругается необычно.
- То есть, как – ругается?
- Просто ругается – и всё. Говорит… Разрешите повторить?
- Ну, если без мата…
- Да нет, никакого мата! Говорит: тубарет тебе в печку! Мы спрашиваем: почему «тубарет»? Говорит, дядя у него – мастер делать «тубаретки». Лучший на всю деревню! Мы ему: табуретки? Нет, отвечает, - тубаретки. Ну, мы и это… надо же помочь человеку говорить правильно!
Посмеявшись вместе с матросами и преодолевая нарастающую качку, Шаповалов отправился дальше.
Четвертый, аккумуляторный отсек  встречает его сизым, прогорклым чадом.  Мотористы Александр Капелькин и мичман Николай Лосев, покрытые потом и по щиколотку в воде, открыли переборки, чтобы хоть немного  было чем дышать у дизелей.
- Что, заливает? -  кивнул Шаповалов в сторону шахты подачи воздуха. Чтобы не набрать воды в ботинки, он не вошёл в отсек, а  встал в проёме переборки, на комингс.
Мог бы и не спрашивать! Лосев, стараясь сдержать раздражение, терпеливо объясняет:
 - Известное дело, товарищ старший политрук. Как шторм, так вместо воздуха из нашей шахты водопад. Вот и приходится … делиться гарью с товарищами.
- А противогазы надеть не пробовали? – политрук не спрашивает, а почти укоряет – за то, что мичман сам не додумался до такого простого решения.
- Противогаз, кончено, штука хорошая, - не отрываясь от работы, отвечает Лосев. – Только там очко запотевает, приборы не разглядишь…
Лодку сильно накренило, и все трое чуть не обнялись, навалившись на дизель. По громкой связи разнеслась команда:
- Эй, на вахте: держать рули!
Шаповалов, глотнув дыма всей грудью, закашлялся. Низкорослый Саша Капелькин, нырнув куда-то под трубопроводы, вытащил на свет божий швабру и принялся собирать с палубы воду.
- Извините, товарищ старший политрук, как бы вам не …
Политрук понял намёк и, пристально поглядев на матроса, словно стараясь запомнить его, счёл за лучшее отшутиться:
- На море служить да ног не промочить? Так не бывает, товарищ краснофлотец… Ну ладно, не буду мешать. А насчёт противогазов всё же доложите командиру боевой части – делаю вам замечание!
- Есть!  - буркнул Лосев, по-прежнему не отводя глаз от приборов.


Когда Шаповалов вернулся в центральный пост, вахту там нёс Сергей Чаговец. Шаповалов взял у него из рук вахтенный журнал и прочел последнюю запись: «16 часов 36 минут. Находимся на траверзе острова Монерон. Шторм 7 баллов. Крен до 30 граду-сов».
- Ну и качка, товарищ старший политрук! В такую ещё не попадали…
- Страшновато?
- Не то чтобы…
- Похоже, вы человек сухопутный?
- Из Харькова я. У нас в городе три речки. Одна так и называется – Харкив, это  по-украински, вторая – Лопань, а третья – Нетеча. Но все такие мелкие, что про них даже по-говорка есть: хоть Лопни – Харкив Не-тече!
- Метко! – улыбнулся Шаповалов. – А у нас ведь большинство экипажа в море новички, да?.. Дайте-ка по кораблю команду: агитаторам собраться во втором отсеке. Надо с ребятами потолковать…


Сменившись с вахты, Анатолий Стребыкин вернулся в свой отсек и забрался в койку. Но качка, которая выматывала на посту, здесь досаждала ещё больше. Койку то и дело швыряло из стороны в сторону, время от времени мерное гуденье дизелей нарушалось какими-то стуками – будто на палубу летели неприкреплённые как следует предметы. Преодолевая приступы тошноты, Анатолий то сворачивался в комок, то пытался выпрямиться в своём коконе, безуспешно стремясь забыться усталым сном.  В какой-то момент, приоткрыв глаза, он заметил в тусклом мареве аварийного освещения чью-то фигуру, скользнувшую в отсек. Когда лодку в очередной раз бросило набок, фигура рывком ухватилась за пиллерс – металлическую колонну посреди кубрика, потом так же стремглав бросилась к ближайшему рундуку и, опустившись на колени, достала что-то из-за пазухи. Неужто на корабле завелся вор? Анатолий открыл было рот, чтобы окликнуть фигуру, но вдруг до него донесся горячий, прерывистый шёпот:
- О, святый ангеле, хранителю и покровителю мой благий… С сокрушенным сердцем и болезненною душею предстою тя, моляся... услыши мя, грешного раба своего… явися мне милосерд… Не престай убо умилостивляя премилосердаго господа и бога моего, да отпустит согрешения мои…в страшный же час смерти неотступен буди ми, благий хранителю мой…
Молитва была долгой и страстной. Анатолий слушал, забыв про качку и тошноту, растерянно соображая, как поступить. Окликнуть товарища, прервав эту мольбу о спасении? Или подслушивать дальше, оставшись наедине с его тайной? Дождавшись, пока шёпот прекратился, Анатолий дождался попутного броска волны и выпрыгнул из койки. Фигура почти в испуге повернулась к нему, и Анатолий узнал рулевого Сергея Жигалова.
- Серега, ты? Тебе что, плохо?
- Мне? – Сергей поднялся на ноги, едва возвращаясь к действительности. – А-а, это ты?.. Да нет, просто качнуло вот… оступился…  А ты чего?
- Что, страшно?
- Мне?!. А, ну конечно!.. Молюсь – значит, трус, да?!. Иди-иди, докладывай!.. «Краснофлотец Жигалов незрелый, морально неустойчивый тип». Может, я даже шпион, а? Идейный враг?
- Всё, высказался?
- А чего ж ты?!
- А что – я? Ну да, слышал, как ты со своим ангелом беседовал, - и что? Думаешь, все вокруг – подлецы и доносчики?
Жигалов с горечью опустил голову:
- Почём мне знать?
Помолчав, Анатолий спросил:
- Ты откуда?
- Орловский я… Станция Змиевка, слыхал?
-  Кажется, проходила в сводках…
- Немцы там… И мама моя… Один я у неё. Вот и молюсь: за неё и… за себя – как за неё… Понимаешь? У нас и район Богодуховским называется…
- Ты ещё за солдата помолись.
- За какого солдата?
- Нашего! Который сейчас за Орловщину воюет... Ты здесь – за него, он там – за тебя…
Стребыкин включил свет и вернулся к товарищу.
- Ты вот что… Верить в бога, не верить – твоё дело. Я сам недавно крестик снял – перед тем, как в комсомол вступил. До сих пор, бывает, когда поджилки трясутся… - Анатолий усмехнулся, - то и перекрестишься. В душе или наяву…
- Но уже не веруешь?
- Верю! В отца и мать своих верю. Если вправду по воле божьей они меня рождали, значит, и на мне теперь благодать… Но это так, к слову… А ты, главное, в истерику не впадай. Истерика для нас, мужиков, - последнее дело. По себе знаю. Я в Дмитрове на экскаваторном заводе работал. А рядом стройка была, канал Москва – Волга, слыхал? Ну так вот… Перегоняли мы как-то экскаваторы туда. Впереди один – там водитель и слесарь, сзади, на другой машине, - мы с корешем. Уже подъезжали к берегу, как вдруг видим - передняя машина вроде как провалилась. Потом оказалось, перемычку прорвало, вода грунт подмыла – ну, машина и кувыркнулась… Мы выскочили, смотрим – стрела экскаватора в воде, у одного из мужиков глаза навыкате, благим матом орёт, за стрелу цепляется, а руки скользят – того гляди, унесёт его… А другой… Тот сразу воздуха глотнул – и  воду. Ну, думаем, кранты, пропал... На берегу суета, пока то да сё… Когда смотрим – тот из-под воды вынырнул и спокойно так, будто на тренировке, подхватил напарника подмышки, оторвал его от стрелы – и поплыл. Не растерялся, значит. В панику не впал. Понял?
Жигалов, который слушал рассказ молча, в ответ так же молча покивал, натянул на голову чёрную форменную пилотку и, похлопав Анатолия по плечу, так же молча вышел из отсека.


  Ближе к ночи С-54 вошла в Татарский пролив. Качка стала стихать, но надвинулась другая напасть – туман. В рубке заступившие на вахту – старпом Васильев и сигнальщик Василий Глушенко пристально вглядываются в густеющую мглу.
- Стоп дизеля! – командует старпом. – Электромоторы – самый малый вперед!
Лодка движется почти на ощупь, без огней. Только справа, где-то вдали, едва светится пелена над горизонтов.
- Нэ бояться японци – ниякого затэмнення у ных, - замечает Глушенко со своим не-вольным украинским выговором. Вообще-то он вполне может говорить и по-русски, но когда сбивался на свой, родной язык, легко было догадаться, как он тоскует по родным местам.
- А кого им бояться? С нами они не воюют, американцы далеко – пока долетят, их успеют заметить…
- Алэ мы ж ховаемся, хоть з нымы тэж нэ воюем!
- У нас задача такая.
- В такый туман нияка собака нас нэ побаче… А правду лейтенант Тихонов казав, що Татарьский пролив вузенький-вузенький – навить можна на скалу налэтиты?
- Ну, не весь пролив такой – только самая узкая его часть, пролив Невельского.
- Так, може, в ночи краще… як його… переждать?
Васильев покачал головой:
- Война ждать не будет.
- Дэ та вийна – и дэ мы… - Глушенко вздохнул. – Перед землякамы соромно!
- Я слышал, вы из Полтавы?
- Не з самой Полтавы – из Зинькова. Мисто таке… город…
- Большой город?
- Та ни, малэнький. Пид нимцем тепер…
- Ничего, вернем себе и большие города, и маленькие…
- Колы вже воюваты будэмо?
- Будем, будем, Глушенко! А пока давайте-ка получше за морем смотреть.
- Ой, - вдруг восклицает сигнальщик. – Товаришу капитан-лейтенант, бачу сигналы з флагмана!
Действительно, сквозь туман можно было разглядеть, что с флагманской лодки С-51, шедшей впереди, прожектором стали подавать сигналы.
 - «Командиру! – стал расшифровывать Глушенко. – Предлагаю… продолжать… движение … вперед… Ваше … мнение?»
Через несколько минут, после доклада капитан-лейтенанту Братишко, он уже пере-давал ответ: «Командиру! Согласен».


Утро разбудило экипаж весёлым голосом вахтенного – техника-лейтенанта Зальмана  Ройзена:
- Подъём! Приготовиться к физзарядке на верхней палубе!
Народ в отсеках, выпрыгивая из коек, недоуменно переглядывается, пожимает плечами: может, поход только приснился? Или проспали, как закончился?  Лишь выходя на палубу, моряки восхищенно возвращаются к действительности. И она прекрасна: слева и впереди  зелёно-голубым ковром расстилается спокойное, чуть парящее белесым дымком море, справа в матовой тени восходящего солнца светится багрянцем прибрежный лес. Матросы улыбчиво щурятся на светило,  блаженно вдыхают свежий воздух.
- Рыбой пахнет! – замечает Петр Грудин.
- Соленой… - уточняет Сергей Чаговец.
- И огурчиками, – подхватывает  Анатолий Стребыкин.
- Да воздухом, воздухом тут пахнет, обжоры вы несчастные! – укоряет их Демьян Капинос, который  у себя на камбузе тоже соскучился по чистому морскому бризу.
- Демьян, ты чувствуешь – его же хоть ножом режь да с маслом ешь! – не соглашается великан  Сергей Колуканов и, подхватывая маленького кока на руки, чуть не жонглирует им на палубе.
- Краснофлотец Колуканов, отставить неуставные упражнения! – слышит он команду вахтенного и, отпустив   Капиноса, принимается вместе со всеми делать зарядку.
- Разбиться попарно! Упражнение «насос» - раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре…
Лодка скользит по глади Охотского моря, и Стребыкин подмигивает Сергею Жига-лову:
- А ты говоришь «купаться»!
Жигалов в ответ только улыбается, и в веселой игристой волне будто тонут картины вчерашнего вечера…
День проходит по обычному деловому распорядку: приборка, ремонт материальной части,  обед, дневной сон – первый с начала похода спокойный и тихий, потом - непременные тренировки на боевых постах, А вечером…
Сергей Колуканов вынес на палубу разножку, баян – и все свободные от вахты, от командира до кока, слились в негромкой душевной песне:

Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
  Прощай любимый город!
  Уходим завтра в море.
  И ранней порой
  Мелькнет за кормой
  Знакомый платок голубой.

А  в  это  время…

В центральном посту С-56 – капитан-лейтенант Григорий Щедрин и руководитель похода капитан 1 ранга Александр Трипольский.  Время от времени, несмотря на закрытый люк, их окатывает холодный водопад.
- Да-а, Григорий Иванович, - ёжится Трипольский, - боюсь, придется нам у штурманов по черпачку «шила» выпросить, а то как бы не простудиться.
- Не стоит, Александр Владимирович, - смеётся Щедрин, - у меня на этот случай командирский НЗ припасён. На растирку, только на растирку!..
Отряхнувшись от водяных капель, оба склоняются над картой Татарского пролива.
- Надо думать, Сушкин и Братишко уже выбрались из этой Татарской «трубы»?
- По времени – должны бы.
В этот момент лодку, завалившуюся на борт, окатывает новый водяной шквал. В пост вбегает вахтенный матрос:
- Товарищ капитан 1 ранга, разрешите обратиться к капитан-лейтенанту Щедрину!
- Что случилось?
- Вода попала в снарядный погреб, залила электроприборы.
- Этого только не хватало! Командира БЧ-два ко мне! – командует Щедрин.
- Может, сбавить ход? – советует Трипольский. – Или уйти под воду?
- Под воду нельзя – скоро Амурский залив, как бы на мель не сесть. Да и медлить не стоит, пока мы в поле зрения японцев. Наоборот, я бы ещё прибавил…
- Ты, Григорий Иванович, конечно, человек азартный, но всё же не увлекайся…
- На дизелях! – командует Щедрин. – Средний ход! Рулевым держать курс!
На палубу то и дело обрушиваются водяные валы, то и дело проникая сквозь люки внутрь корабля. Внезапно лодка вздрогнула и резко сбавила ход.
- В чём дело? – прокричал на вахту Щедрин.
В центральный пост входит командир группы движения Чебукин:
- Товарищ капитан-лейтенант, беда. Вахтенный матрос Назаров не уследил за уровнем масла  на левом дизеле и сжёг упорный подшипник.
- Чёрт знает что! – вскипел Щедрин. – Где вы понабрали таких специалистов, лейтенант? В Ванинском порту?
- Отставить, товарищ капитан-лейтенант! – осадил его Трипольский. – Люди устали, руганью делу не поможешь… Идите, лейтенант. Отправляйтесь к дизелям, лично контролируйте вахту и ремонт!
- Есть! – козыряет офицер, но спустя которое время возвращается: - Лопнул масло-провод правого дизеля! Корабль потерял ход.
От ярости Щедрин вне себя. Сжимая кулаки, начал почти беззвучно, с нарастающим гневом:
- Ты… ты понимаешь, лейтенант?.. Если шторм… если нас отнесёт к японскому берегу… в плен… Под трибунал пойдёшь!
- Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить!
- Что ещё?!
- Мичман Овчаров предлагает запустить левый дизель вхолостую,  а его насос переключить на правый дизель. Тогда можно временно идти на одном двигателе.
Щедрин на секунду задумался, но тут же оценил идею:
- А не дурак этот твой мичман... Как, товарищ капитан 1 ранга?
- Действуйте! – одобрил Трипольский.
Когда лейтенант вышел, Щедрин отер пот со лба и не то спросил, не то предсказал:
- И сколько ещё таких ЧП на нашем пути?