Где-то на той войне... ч. 3

Десятый день похода

Петропавловск-Камчатский, Авачинская губа, 14 октября 1942 года

Над Авачинской бухтой нависло серое, без единого просвета небо. Вдоль по горизонту бугрятся разновысокие сопки, оттеняя белоснежные шапки Авачинского и Козельского вулканов.
К плавбазе, в которую превращен списанный по старости пароход, пришвартованы две подводные лодки – С-51 и С-54. На лодках идет обычная, будничная работа – драят, красят, ремонтируют. А из громкоговорителя, укрепленного на мачте плавбазы, раздается голос Левитана:
- Передаём сводку Совинформбюро. В течение ночи наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло.
На палубе плавбазы – командиры лодок Сушкин и Братишко.
- Как хочешь, так и понимай, - говорит Сушкин.
- Что ты имеешь в виду, Лев Михайлович?
- Позавчера, когда пришли сюда, первым делом кинулся просматривать сводки. И поразился: почти месяц утром и вечером одно и то же - «вели бои в районе Сталинграда и Моздока. На других фронтах изменений не произошло». И всё! Представь себе, что думают в эти дни наши жены, матери… Они ведь понимают: каждый день – бои, каждый день стреляют. По всей линии фронта! У кого-то, может быть, уже погиб сын, муж, брат. А им – «никаких изменений не произошло»!..
- А что скажешь, если нет перемен? Люди-то ждут вестей радостных…
- Не знаю… Мне кажется, нельзя так, двумя фразами… Это всё равно, как на вопрос «как дела?» человек отвечает – «нормально». Звучит – как «отстаньте, не ваше де-ло»… Твои-то как? Успели уехать из Ленинграда?
- Успеть-то успели, да ведь ехали ко мне во Владивосток, а я… Даже сообщить не смог, что ушёл, - на поезда ведь полевая почта ни писем, ни телеграмм не доставляет. Доберётся до Владика моя Надежда Васильевна с детьми, а меня нет. Я, конечно, попросил в штабе, чтобы встретили, с жильем помогли, но… сам знаешь, у них сейчас забот выше клотика…
Из репродуктора доносится:
- На днях гитлеровское командование объявило, якобы немецкие войска окружили и уничтожили южнее Ладожского озера 7 советских дивизий, взяли 12.370 пленных, за-хватили или уничтожили 244 танка, 307 орудий, 491 миномёт и т. д. Это сообщение немецкого командования от начала до конца является беспардонным враньём. Ни южнее Ладожского озера, ни в каком-либо другом месте гитлеровцы не окружали не только ни одной дивизии, но даже ни одного советского полка. Южнее Ладожского озера, в районе Синявино, в сентябре месяце советские войска предприняли наступательные бои. Целью этой операции являлось оттянуть часть сил немецкой армии с южного участка фронта. Эта цель была достигнута…
 - Ох, побыстрее бы нам добраться туда, на север! – Сушкин сжал кулаки.
- Сегодня уже должны подойти Щедрин с Кучеренко… Чёрт возьми, с этим радио-молчанием мы как глухонемые!
- Не говори… Но самое удивительное, что на берегу все всё знают! Мои вчера воз-вращаются из увольнения – говорят: «А перед нами две лодки ушли в Америку!» В какую, спрашиваю, Америку, какие лодки, кто говорит? «Девчонки, - отвечают, - на танцах. А лодки – минные заградители Л-15 и Л-16». Ну что тут скажешь?! С такими боевыми подругами никакой разведки не надо.
- Да. А японцам – шпионов… Кстати, мне пора – пойду своих в увольнение отправлять.


На палубе С-54 выстроились моряки, получившие увольнительные на берег. Братишко, осмотрев форму одежды, напутствует их:
- О пьянстве на берегу долго говорить не буду:  время военное, и наказание будет по законам военного времени. Пьяный моряк – тот же дезертир. А каждый стакан водки – считай, снаряд по своим.
- А как же боевые сто грамм?
- Во-первых, краснофлотец Плоцкий, разговоры в строю никто не разрешал. Хочется поговорить – оставайтесь на корабле. Во-вторых, давайте помнить, что мы  с вами в бою пока не были. Мы, можно сказать, резерв главного командования. А резерв надо беречь. Так что, поберегите себя, ребятки… Между прочим, Петропавловск – город знатный. Здесь  неплохой краеведческий музей, куда нас пускают бесплатно. Сходите –узнаете про экспедиции Витуса Беринга, Семёна Дежнева, других славных русских лю-дей… А то вернётесь после войны, спросят земляки: что ты видел на Дальнем Востоке? – и  придется отвечать, как по уставу: грудь четвёртого человека, считая себя первым…
Строй хохочет, а мичман Лосев  командует:
- Увольняемым на берег – равняйсь! Смирно! Нале-во! На катер бегом марш!


В клубе на берегу – танцы. Музыка немудрящая: юный гармонист из местных уме-ет только польку, да вместо фокстрота – «Ты, моряк, красивый сам собою…». К нему по-дошёл раздосадованный Сергей Колуканов:
- Ну-ка, дай инструмент… Ты что, воду в нём носишь? Хрипит как чахоточный…
Всё же после нескольких попыток он выжимает из гармони «Амурские волны». Народ в клубе затоптался веселее. Посреди танца дверь открывается, и в клуб входит це-лая группа новоприбывших.
- Смотри, никак догнали? – говорит Петр Грудин.
- Кто? – не понял Анатолий Стребыкин.
Они стоят  у стены и, с наслаждением лузгая семечки, наблюдают за танцующими.
- Да попутчики ваши, с 56-й! – громко отвечает длинноносый солдатик, крутящий в вальсе высокую, тощую девицу. – Сегодня пришли из Владика.
- Ты, румпель! – обрывает его  Павел Плоцкий. – Не спеши языком – торопись но-гами!
- Чё ты сказал?! – солдат резко остановился, и его девушка, споткнувшись от не-ожиданности, чуть не упала ему на грудь.
- Да то! Знаешь – помалкивай. Не тебя спрашивают. И вообще… когда старшие го-ворят, детки слушают.
- О-о-о!.. Стёпка, – окликает солдат кого-то из «своих», – слышь, салаги голос по-дают!
- Ах ты, кнехт палубный!.. «Муха», ты где?
- Вот он я! - подскочил коренастый Федор Капелькин.  – Что за шум, а драки нет?
- Вы чего, ребята? – подоспели патрульные городской комендатуры.
- Да так… - разочарованно «объяснил» Нищенко, с прищуром оглядывая стоящих наизготовку оппонентов.   –  Обменялись гудками – и разошлись как в море корабли. У нас бы в Одессе таких фраеров…
- Краснофлотец! – одёргивает его старший патруля.
- А я что?..  Так, память детства…
Колуканов между тем доиграл вальс и, возвращая инструмент хозяину, потрепал  мальчишку по вихрам:
- На! Чтоб до конца войны привёл в порядок и выучил «яблочко». Вернусь – прове-рю!
А на улице, за стеной клуба, круглолицый Николай Фадеев целуется в сумраке с девчонкой.
- Ты ещё приедешь ко мне? – переводя дух, шепчет она.
Николай ласково гладит её и светится доброй улыбкой:
- Не-а!.. – и почувствовав, как отпрянула девушка, возвращает к себе поцелуями: - Я тебя… к себе вызову… на Рязанщину… телеграммой! 
- Луна-а! – окликает его Грудин. – Была команда «отбой»!
- Всё! Будь! – наскоро прощается Фадеев. – Иду-у!
- Меня Леной зовут, - кричит ему вслед девчонка. – Лена… Свиридова… Слы-шишь?

 
- Товарищ капитан-лейтенант, матросы подлодки С-54 из увольнения вернулись. Происшествий и опозданий нет! – докладывает вахтенный офицер Донат Негашев.
В каюте, кроме Братишко, находится и руководитель похода капитан 1 ранга Три-польский.
- Спасибо, вы свободны, - говорит Братишко, и оба командира склоняются над сто-лом.
- Да, с такими картами далеко не уйдёшь! - вздыхает через минуту Братишко.
- Скорей, наоборот – можно уйти оч-чень далеко! – горько усмехается Триполь-ский. – В штабе флота говорили: скажи спасибо, что хоть эта нашлась – мелкая, но всё же… Вроде бы, ещё с русско-японской войны осталась.
- Но ведь даже морскому ежу понятно было, что снова нам воевать придется!
- Руки не дошли… Ладно, что есть – то есть… Значит, завтра – курс на Умалашки. Это уже один из Алеутских островов.
- Ясно.
- При подходе… вот в этой точке… вас должны встретить патрульные корабли США и сопроводить на базу Датч-Харбор.
- Понятно.
- Как в экипаже настроение?
- Ребята боевые, рвутся в бой. Только … уж очень молоды!
- Ну, подводники вообще племя молодое. Старики тут не выдержат.
- Это верно. Но есть ребятки по 19, 18 лет… Жалею их – и ничего не могу с собой поделать.
- Жалеешь или щадишь?
- Щадить не получается – служба!
- Я видел: на заведованиях у тебя порядок, на постах стоят отменно. Молодцы!.. А я, как на финской побывал, понял: ты их пощадишь – враг не пощадит.
- Да я больше о себе! Боюсь, приму решение – да вдруг не то?! Они ведь потом со дна морского мне являться станут!
- Ну, знаешь! Ты мерехлюндию не разводи! Так много не навоюешь… На то и пра-ва командирские даны, чтобы их жизнями распоряжаться. Жалко, не жалко – с наиболь-шей пользой для дела. Выбирать не приходится! Или не согласен?
- В общем и целом, конечно…
- Ну и лады… Давай прощаться! Связь та же… И семь футов тебе под килем!
- Спасибо. До свидания.
Они выходят из отсека,  наверху тут же раздаётся голос вахтенного:
- Катер командира дивизиона – к трапу!

Третья неделя похода

Берингово море – Алеутские острова

На большом листе – надпись: «Приказ Родины выполним!» Это стенгазета, над ко-торой колдуют Александр Морозов и Анатолий Стребыкин. Рядом с книгой в руках уст-роился в койке Яков Лемперт. Тут же, за столом собралась «козлино-дробильная» команда – Сергей Жигалов, Иван Грушин, Василий Глушенко  и мичман Николай Лосев. Оттуда время от времени взлетают возгласы:
- А мы вам сейчас… второй фронт устроим!
- Ах, вы так? Тогда мы вас … вот так прижмём!
- А торпеду в корму не хотите?
- Зачем же? Лучше бомбочку сверху – вот!
- Братцы, – представляет Морозов на суд товарищей законченный заголовок, - что скажете?
- Высший сорт! – поднимает большой палец Жигалов.
- Ошибка у вас,  - морщится Лосев. – Серьёзная политическая ошибка!
- Где? Какая? – всполошились творцы газеты.
- Что это значит – «приказ Родины выполним»? – втолковывает им мичман. – При-каз на то и есть, чтоб его выполнять. Иначе быть не может!
- Ну, а что же… - недоумевает Стребыкин.
- Как выполним – вот в чём главное! – наставительно произносит мичман. - Напри-мер: «Приказ Родины выполним с честью!»
- И так понятно, что с честью, - не соглашается Морозов.
- Кому понятно, а политрук, боюсь… того... осудит вашу незрелость! 
«Газетчики» озадачены, но ненадолго. 
- Большое дело паровоз – кусок железа, шесть колёс! – объявляет Стребыкин, и тут же берётся устранять «незрелость».
- Слышь, ребята, – подаёт голос с койки Яков Лемперт. – Здорово всё-таки – Аме-рику увидим! Дома скажешь – не поверят…
- А ты им с порога: хав, мол, дую – и так далее. Сразу поверят! – отзывается Миша Богачёв.
- Опять ты, Мишаня, хав-каешь! Нас как Нуждин учит? А у тебя всегда жратва на уме – что по-русски, что по-английски, - под общий смех комментирует Коля Семенчин-ский.
- Ты зато гав-каешь… Тоже мне, американец! – не  остаётся в долгу Богачёв.
В отсеке появляется круглая физиономия Николая Фадеева, который, раздвигая всех, пробирается к электромоторам.
- Ой, пустите к моторчику погреться! В рубке, знаете, какой колотун?! Как там на-ши сигнальщики выдерживают?.. По-моему, даже шторм надвигается.
- От-тубарет ему в печку! – в сердцах возмущается Грушин. – А я думаю:  чего у меня вроде как кишки всплывают? А это волна круче стала… 
- Морозов, а Морозов! – покрепче привязав себя к койке, снова напоминает о себе Лемперт. – Вот читаю я книжку, что ты дал – «80 тысяч километров под водой»…
- Ну…
- Всё ж какой мужик был этот Жюль Верн! Ста лет не прошло, как придумал он свой «Наутилус», а люди и вправду под водой плавать стали!.. Что б такое самому приду-мать – людям  на память?
- Придумай, чтоб рыбу в море не ловить, а только чтоб сигналы какие-нибудь по-давать – и она сама к берегу приплывала, - предложил Богачёв.
- Кому що, а курци просо! - приговаривает Вася Глушенко. – Тоби якбы й галушкы у рот сами стрыбалы. Як у Гоголя…
- Вася, я ж не ради жратвы! Ты представь, сколько рыбаков в море ходит – в любую даль и в любую погоду, и сколько тонут-пропадают… А то бы настроили передатчики на какую-то частоту – и позвали бы рыбку к берегу. Одну подкормить, чтоб росла быстрей,  у другой – икру принять, чтоб мальков выращивать, а какую, конечно, и на стол…
- Вроде курочек, да? Цып-цып-цып… – с насмешкой подхватывает Лосев.
- Нет, а всё же… - продолжает Лемперт. -  Нашей скорлупке  до «Наутилуса» дале-ко. У капитана Немо один только резервуар для хранения воздуха – семь с половиной мет-ров в длину, каюта – пять метров, зал – 10 в длину и 5 в ширину. А кроме того - музей ис-кусства и даров природы, стены с картинами лучших художников,  копии античных скульптур, а посреди салона бьёт фонтан, освещенный снизу электричеством. Кстати, Мо-розов, библиотека «Наутилуса» тоже занимала пять метров, там – книжные шкафы с брон-зовыми инкрустациями и 20 тысяч книг! А ещё – столовая,  камбуз, ванная комната, ма-шинное отделение…
- И откуда у этого… - мичман Лосев на секунду запнулся, произнося незнакомое имя.
- Капитана Немо…
- Откуда у этого Нема электричество на всё про всё?
- Пока не дочитал до этого.
- Брехня всё это! – убеждённо сказал Лосев.
- Не брехня, а фантастика! Научная! – возразил Морозов.
- Кончится война, - мечтательно говорит  Грушин, - учиться пойду. Целые города будут у меня под водой плавать!
- Ну и зачем? – вступает в разговор Стребыкин. – Ты подумай, какая земля краси-вая… У нас под Москвой берёзы, луга… А когда канал построили, такие зори пошли – задохнёшься от восторга!
- Погоди задыхаться! – почти врывается в отсек Юрий Нуждин. – Прошу стол ос-вободить – ай вуд лайк ту тич ю инглиш!
- О-о, наш тичер прыйшов! – радостно приветствует его Вася Глушенко и мигом собирает со стола костяшки.
- Вася, ты уж что-нибудь одно, - просит Саша Морозов. – Или по-русски, или по-английски… А то как сказанёшь в Америке на своём англо-русско-украинском – это ж гремучая смесь получится. Индейцы опять за топоры схватятся, решат, что инопланетяне напали!
- Стоп токинг! – решительно пресекает трёп Юра Нуждин. – Лэтс стади инглиш, плиз.
 
 
А ночью лодку настигает жестокий шторм. Вахтенный офицер штурман Констан-тин Тихонов и краснофлотец Иван Грушин то и дело попадают под  ледяной водопад. В отсеках, как ни закрепляли всё по-штормовому, время от времени что-то падает, с борта на борт проносится с грохотом по железному настилу палубы. Свободные от вахты пыта-ются спать, привязавшись  к койкам, но это  удаётся только двоим – Виктору Бурлаченко и Сергею Колуканову.
- Всё же хорошо великанам, - с завистью говорит Федя Капелькин. – Эти туши ни-какой шторм не раскачает!
- Федя, - не открывая глаз, отзывается Бурлаченко, - а ты ныряй ко мне в койку. Валетиком! Хочешь?
- Нет уж,  тогда лодка вообще на борт завалится!
В рубке – новый шквал. Кое-как отряхиваясь от потоков, Грушин предлагает:
- Товарищ лейтенант, а нельзя хоть на часок под воду?
- Комендор, мы с вами не улитки, чтоб на дно  прятаться. Да и некогда…
Внезапно корабль резко бросает в сторону и тут же, как пустой орех, - обратно.
- На рулях! В чём дело? Держать курс! – кричит Тихонов в переговорную трубу.
- Вышел из строя мотор вертикального руля! – слышится в ответ.
- Механик!
Через минуту в седьмом отсеке – целая бригада рулевых: Александр Новиков, Ва-силий Глушенко, Сергей Жигалов, Павел Плоцкий. До боли в руках, то сменяя друг друга, а то и вцепившись вместе, они крутят штурвал, заставляя раненую лодку  идти заданным курсом.
Штурман, спустившись в центральный пост, вглядывается в карту. Следом появля-ется командир.
- Что, Константин Митрофанович? – спрашивает Братишко.
- Товарищ капитан-лейтенант, идём вроде верно… Но с такими картами  да в такую погоду и заблудиться недолго!
- Нам бы только к месту встречи выйти – оттуда нас американский эсминец должен сопровождать… Где-то вот здесь…  К рассвету надо успеть… Пойду наверх!
- Осторожно, мостик обледенел почти.
- Ну, штурман, - смеётся Братишко, - зря я, что ли, морские узлы сутками учился вязать?  Лишь бы какая шальная акула не слопала. Так они здесь вроде бы не водятся...


К утру шторм стихает. Матросы в отсеках непробудно спят, а Братишко с новым вахтенным, Донатом Негашевым, тщетно пытаются разглядеть в море встречающий эсми-нец. Горизонт чист.
- Похоже, свидание срывается? - замечает Негашев.
- М-да… Союзничков бог послал!.. А в приказе главкома всё чётко сказано. Вот: «Подлодки до Датч-Харбора следуют самостоятельно, не вступая в связь с американскими рациями. В 45 милях от Датч-Харбора (широта 54;45', долгота 167;00' западная) они будут встречены американскими кораблями для ввода в Датч-Харбор. В случае, если лодки за-поздают с подходом в назначенную точку, то, пройдя меридиан 175; западной долготы (т.е. за сутки до подходной точки), они сообщают об этом по радио на английском языке, не указывая своего места и принадлежности к советскому флоту»…
- Кажется, ясно.
- А теперь придётся самим искать этот остров Умалашки. При том, что у нас карты и лоции – ещё 1910-го «года рождения»… Ну да ладно, где наша не пропадала!
- Земля! – прерывает их разговор возглас комендора Петра Иванова, который несёт вахту в рубке.
Убедившись, что матрос доложил верно, Братишко  облегчённо вздыхает:
- Кажется, Иванов открыл Америку…
Негашев смеётся:
- Надо ребятам сказать, пусть в «боевом листке» так и напишут: «Иванов открыл Америку!»
И спустя некоторое время записывает в вахтенный журнал:
«20 октября 1942 года в 12.20 ошвартовались в военно-морской базе США – в порту Датч-Харбор. От Владивостока пройдено 3500 миль».


Во втором отсеке Шаповалов, собрав экипаж на политинформацию, читает очеред-ную сводку Совинформбюро:
- Вечернее сообщение 20 октября. «В течение 20 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких из-менений не произошло. За 19 октября нашей авиацией … уничтожено 4 немецких танка, 10 автомашин с войсками, подавлен огонь 2 артиллерийских батарей, потоплен стороже-вой корабль, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника».
- И всё? – слышен разочарованный голос.
- Краснофлотец Нищенко, - Шаповалов укоризненно качает головой, - пора бы по-нять, что нынешняя война – не игра в одесском дворе. Мы бьёмся с самой сильной армией Европы, даже мира. И если товарищ Сталин сказал, что победа будет за нами, так это по-тому, что наше дело – правое! Но даётся победа тяжело. За каждой цифрой, которую мы прочли, товарищи, - смертный бой. Кровь и пот наших солдат и офицеров. Самоотвер-женный труд народа.  А скоро придёт и наш черёд…
- Политруку срочно прибыть во второй отсек к командиру корабля! – донесла ра-диотрансляция.
- Заканчивая политинформацию, - наскоро договорил Шаповалов, - хочу напом-нить: и в ближайшие дни, и позже нам предстоят встречи с американцами. Надо проявить себя достойно. Помните: мы союзники в борьбе с фашизмом. Но нельзя забывать: страна чужая,  возможны каверзные вопросы, даже провокации. Поэтому – бдительность и ещё раз бдительность!


- Завтра, 25 октября, - Братишко мельком взглянул на часы и оглядел строй экипа-жа, - то есть, ровно через сутки, мы должны выйти в море. Впереди  самый долгий отрезок пути – из Датч-Харбора в Сан-Франциско. Но… Час назад  командир БЧ-пять доложил мне о  серьёзной поломке в цистернах главного балласта. Кингстоны стали пропускать во-ду. Вы понимаете, что это значит. Никакие манёвры с погружением и всплытием невоз-можны. С такой неисправностью в море выходить нельзя – дотянуть до Калифорнии не удастся.
Братишко сделал несколько шагов перед строем. Почти пятьдесят пар глаз смотре-ли на него  в надежде, что он, командир, наверняка знает выход из положения.
- Для ремонта необходимо становиться в док. Для этого нужны деньги – 100 долла-ров за каждый час пребывания плюс триста – за саму постановку в док.
Строй заволновался.
- У нас деньги есть. Но они выданы на весь поход, и кто знает, что нас ждёт впере-ди. Кроме того, мы можем потерять двое суток и отстать от графика.
Казалось, напряжение нарастало в самом воздухе, и каждое слово давалось коман-диру с трудом.
- Есть ещё один вариант – отремонтировать клапана самим…
Экипаж будто бы разом с облегчением выдохнул.
- … однако это связано с риском. Два-три человека должны будут спуститься в по-лузатопленную цистерну… напоминаю: температура забортной воды – не выше трех гра-дусов… дождаться, пока под давлением воду удастся вытеснить … при этом давление воз-духа будет серьёзно нарастать… затем найти и ликвидировать неисправность, после чего снова дождаться заполнения цистерны и убедиться, что поломка  устранена.
Братишко ещё раз всмотрелся в лица своих матросов, словно хотел убедиться, вполне ли они поняли, насколько серьёзное испытание предстоит.
- Повторяю: задача связана с немалым риском – бросить работу сделанной  наполо-вину нельзя. Приказывать – не могу. Нужны добровольцы.
Одновременно вперёд выступили «боги «воды и пара»: старшина команды Петр Грудин, командир отделения Сергей Чаговец, Анатолий Стребыкин и Николай Рощин.
- Разрешите нам, - от имени всех произнёс Грудин. – Наше заведование – нам и ре-монтировать.
- Спасибо, старшина. Но… справитесь? Как себя чувствуете?
- Все здоровы. Все знают механизмы. Справимся!
- Ну что ж… Грудин – старший, Чаговец и Стребыкин – в цистерну, Рощин – на-верху контролирует герметичность цистерны. Полчаса на подготовку!
Собирались сосредоточенно. Когда одевались в легководолазные костюмы, в отсек прибежал радист Николай Семенчинский:
- Землячок, поддень-ка вот это – матушка вязала, - и подал Стребыкину свитер.
Кто-то принёс тёплый тельник, кто – шерстяные носки, Яша Лемперт доставил бан-ку с тавотом:
- Смажьте руки – как  бы не отморозить…
- А перчатки резиновые на что? – удивляется Стребыкин.
- В перчатках много не наработаешь.
- Чего бы другого не отморозить, – отшутился Чаговец, – но там тавот не спасёт!
Когда открыли цистерну, оттуда пахнуло затхлым духом и тиной. Грудин посветил вниз переносной лампой.
- Вода на уровне ватерлинии… Ну, с богом, братцы! Осторожно, не спеша…
- За Родину, за Сталина! – донеслось из-под скафандра Стребыкина.
Когда оба добровольца оказались в цистерне по пояс в воде, Чаговец поднял пере-носку и махнул Рощину:
- Задраивай!
Мерно загудел насос, накачивая воздух. Рощин и Грудин на палубе следят за стрелкой манометра. Чаговец и Стребыкин знаками показывают друг другу, что всё в по-рядке. По мере нарастания давления они следят за уровнем воды. Наконец, мокрая полос-ка на борту цистерны начинает расти, становится шире, шире… Стребыкин слегка потря-хивает головой: воздух всё сильнее давит на уши. Чаговец  сжимает руку в неуклюжий кулак: держись, мол! Следом за уровнем воды они всё ниже спускаются по скобам трапа, пока не достигают дна цистерны.  Вот он, злополучный кингстон. Так и есть: клапан пере-кошен. А всё потому что под него попал … огромный гаечный ключ. Откуда ему тут взяться? Версия одна: кто-то из доковых рабочих во время ремонта во Владивостоке за-был его где-нибудь в дальнем углу, а при качке потоком воды увлекло его к жерлу кинг-стона, да так и зажало.
Сергей Чаговец попытался просто вынуть ключ из кингстона – не тут-то было! На-до было провернуть клапан. Оба взялись за штурвал, напряглись – не поддаётся. Перчатки долой, вцепились в четыре руки, упёрлись ногами в переборку – ни с места. Хорошо, Ча-говец прихватил с собой небольшой ломик – можно использовать как рычаг. Но, во-первых, действовать приходится осторожно – как бы не сломать механизм, а во-вторых, руки, хоть и смазанные тавотом, предательски коченеют.
- А что если, - кричит Стребыкин и показывает рукой, - вставить лом прямо в гор-ловину кингстона и чуточку отжать?
- Давай! – кивает Чаговец.
Раз, другой… Злополучный ключ шевельнулся и, провалившись ещё на сантиметр, застрял, кажется, ещё больше. «Постой!» - поднял Стребыкин руку и почти лёг в остатки  воды на дне цистерны. Вглядевшись в зев кингстона, он кричит:
- Ты жми, а я попробую ключ выдернуть.
Чаговец горячечно замотал головой: опасно! Мол, если не удержу – без пальцев ос-танешься. «Давай!» - решительно кивает Анатолий и снова плюхается в воду возле кинг-стона. Одной рукой он помогает Чаговцу отжимать клапан, а кистью другой охватывает ключ. Рывок, ещё рывок… Ухватившись обеими руками, он всё-таки выдергивает ключ из кингстона, и в ту же секунду клапан срывается с рычага, запечатывая отверстие. Оба ра-достно поднимают руки, чествуя победу. Теперь надо несколько раз провернуть клапан, чтобы убедиться в его исправности. Всё в порядке! Чаговец стучит по борту цистерны, подавая условный сигнал Грудину и Рощину. Когда давление в цистерне стравили, люк открывается, и оба водолаза карабкаются замёрзшими руками и ногами по скобам. Навер-ху их уже ждут: друзья помогают стащить костюмы, растирают конечности, Демьян Ка-пинос примчался с горячим чаем. В отсеке появляется Братишко и обнимает каждого:
- Спасибо, моряки! Это… это… вы даже не представляете, что вы совершили!
А Чаговец, смущённо принимая поздравления, шепчёт Стребыкину:
- Сейчас бы придавить… минут по шестьсот на   глаз!
Братишко, однако, расслышал реплику:
- Спать! Конечно, спать! Заслужили!


 - Запе-вай!- командует мичман Лосев.
И строй, уже набрав нужный темп на каменистой дороге, усеянной желтоватыми лужами, дружно грянул любимую: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд…»
«Дивизия» шла, не пряча лиц ни от дождевых струй, летевших со стороны колючих скалистых сопок,  ни встречных армейских машин, то и дело норовивших обдать из-под колёс фонтанами грязи, ни  жителей, удивлённо или восторженно застывавших при виде громкоголосой  «чёрногривой» команды.
«Партизанские отряды занимали города» - летело над головами, и в какой-то мо-мент Анатолию Стребыкину стало смешно:
- Ещё подумают – правда! А всего-то в баню идём…
- А чего они всё едят? – донёсся из середины строя приглушённый голос Миши Бо-гачёва.
- Резину жуют! – глотнув слова песни, объяснил Юра Нуждин.
- А зачем?
Казимир Вашкевич, как парторг, посчитал нужным внести в диспут политическую нотку:
- Не видишь – с голоду опухли. Вот и жуют!
- Придётся тебе с ними котлетами делиться, - бросил Богачёву Сергей Чаговец.
Строй сдавленно чмыхнул, и мичман тут же отреагировал:
- Р- разговорчики!.. Раз, раз, раз-два левой!
…Баня оказалась совсем не такой, как ждали, а лишь просторной армейской душе-вой. Но какой! Сверкая кафельной плиткой и никелированными кранами, она окутала подводников уютным,  густым парком,  с давно забытой щедростью окатила горячей во-дой, до восковой мягкости растапливая их задубевшие в море тела. Чаговец не стерпел этой нежнейшей «диверсии» и, повинуясь давней привычке, забасил во всю мощь:

Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром греме-е-ел,
И ветры в дебрях бушевали-и…

Команда почти в сорок глоток подхватила: «греме-е-ел… бушева-ли-и».
- Эх, а всё ж сибирская банька позабористей будет! – заметил омич Павел Плоцкий.
- Сейчас бы веничек берёзовый! – мечтательно поддакнул Коля Фадеев.
- А мне б покрепче полок да Маруську под бок! – отозвался его тёзка Семенчин-ский.
С сожалением покидая душевой рай, моряки в раздевалке попали под овации. Так их встретили нежданные слушатели – американские моряки и солдаты. Но аплодисмента-ми дело не ограничилось. Союзники бесцеремонно подходили к полуголым братьям по оружию, угощали сигаретами и жвачкой, дружески хлопали по плечам.  Особенно доста-лось великанам – Виктору Бурлаченко и Сергею Колуканову.
- Рашен, гуд! Вери найс! О-кей! – эти возгласы раздавались до тех пор, пока Бурла-ченко в сердцах  не рявкнул:
- Идите к чертям, камрады! Что я вам, лошадь? Хлопают, как цыгане на базаре…
- А они у тебя хвост ищут. И рога! – опять «разгадал» тайный замысел Вашкевич. - У «красных» они обязательно должны быть…
Но Юра Нуждин, включив свой английский, пришел богатырям на помощь объяс-нил окружающим, что ребята стесняются. У него завязалась с американцами довольно дружелюбная беседа, и вдруг он воскликнул:
- Братцы, вы послушайте, что он говорит!.. Зыс неви, - обнял он за плечи корена-стого военного моряка.
- Джон Тимбери, - с готовностью подсказал тот.
- Вот… Джон говорит, что две недели назад здесь были еще две советские подвод-ные лодки!
- Какие? Не может быть! – раздались голоса.
- Йес, йес! – закивал Джон. – Ту рашен сабмаринз. Эл-фифтин энд эл-сикстин…
- Ну! – стал переводить Нуждин. – Две лодки – Л-15 и Л-16. И якобы тоже пошли курсом на Сан-Франциско, а потом – к Панамскому каналу.
- Слушай, - насупился мичман Лосев. – Кончай эту болтовню. Были б тут наши лодки – неужто мы бы не знали?.. Провокатор какой-то…
- Ноу провокатор, ноу! – горячо заговорил Джон.
- О-кей, - наскоро скомкал беседу Юра Нуждин. – Гуд бай, май френд, гуд лаки…
Ситуация прояснилась по возвращении на корабль.
- Это правда, - ответил на расспросы экипажа политрук Шаповалов. - Действитель-но, два наших минных заградителя – Л-15 и Л-16 – идут впереди тем же маршрутом. А что нас не поставили об этом в известность – на то и есть военная тайна.
- Хороша тайна, - не сдержался неисправимый одессит Виктор Нищенко, - если о ней весь Привоз базарит!