Где-то на той войне... ч. 4

24-й день похода

Тихий океан

И снова поход. В рубке несёт  вахту штурман лодки лейтенант Константин Тихо-нов, наверху – зенитчик Иван Грушин.
Этой ночью погода, кажется, дала океану отдохнуть от штормов и бурь. В небе - новолуние, поэтому  звёзды сияют во всю свою красу, а лодка будто опоясана голубым ореолом – так фосфоресцируют мелкие морские моллюски. Таким же голубым мерцанием светится впереди С-55,  в кильватер за которой, как и раньше, идёт 54-я.
- Сверху глянуть – как два глаза, наверное…
Грушин, похоже, и сам не заметил, что произнёс это вслух.
- Что вы сказали, Грушин? – переспрашивает снизу Тихонов.
- Это я так, - смущается моряк. – Красиво очень…
- Да, море всегда красиво. Я на Амуре вырос… там теперь целый город построили – Комсомольск… так в детстве любил в лодке по ночам плавать. Выгребу на середину ре-ки, вёсла опущу и смотрю, смотрю – на воду, на небо, на берега вокруг. Красота!
- Ой, товарищ лейтенант! Впереди…
- Что случилось?
- Справа, пятнадцать! Вижу артиллерийский бой подводных лодок!
Тихонов прильнул к окуляру перископа, впился взглядом в окрестное пространст-во. Далеко в матово-чёрном блеске то всплывали, то исчезали в воде продолговатые тём-ные силуэты, а вокруг них время от времени взлетали  едва заметные водяные фонтаны – словно всплески от артиллерийских снарядов. Тихонов уже готов был играть боевую тре-вогу, но, помня приказ в бой не вступать, помедлил – и  тут же сообразил, что происходит.
- Ну, Грушин, - сказал он облегчённо,  - в бдительности вам не откажешь. А вот ки-тов с подводными лодками перепутать – этого бы нам  с вами не простили.
- Киты?! – удивился Грушин. – А разве они тут водятся?
- Ещё как водятся! Для японцев и американцев это самый доходный промысел. Кончится война – я и сам бы в китобои пошёл.

Утром, когда Грушин спускается в отсек, там уже идёт привычная, будничная жизнь. Анатолий Стребыкин как бачковой убирает посуду после завтрака, Юра Нуждин  готовит стол к занятиям английским языком, Александр Морозов – «штурман по карте» - прокладывает по ней пройденный за ночь путь.
- Спасибо американцам, - говорит он, – дали нам карты, лоции… Теперь хоть не будем ползать по океану как слепые кутята.
- Где мы сейчас? – интересуется Пётр Грудин.
- Вот: 52 градуса 14 минут северной широты и 163 градуса 42 минуты западной долготы.
 Тем временем Грушин усаживается за свой завтрак.
- Как вахта прошла? – интересуется Казимир Вашкевич. – Какой-то ты… скучный вернулся. Что-нибудь случилось? Или заболел?
- Да нет, - отмахивается тот. - Всё нормально.
- Точно? – не унимается Вашкевич, прикладывая ладонь ко лбу товарища.
- Устал он! – подал голос Вася Глушенко. – Расскажи, Вань, як с китами сражался.
Грушин, сверкнув глазами, тут же сам расплывается в улыбке:
- А ты откуда знаешь?
Глушенко раскрывает тайну:
- А я, колы на камбуз ходив, чув, як Тихонов командиру докладав: так, мовляв, и так – ночью  ниякых  происшествий не було, крим одного…
Теперь уже весь отсек пристаёт к Грушину:
- Вань, расскажи!
- Да ну вас! – Грушин укладывается в койку, натягивая на себя, чтобы согреться, не только одеяло, но и бушлат, и плащ.
- Ну, если уж накрылся полным аттестатом, теперь его не кантовать… - разочаро-ванно отходит от него Сергей Чаговец, снимая общий ажиотаж.
В углу, примостившись на рундуке, Яков Лемперт колдует над своими ботинками. Приглядевшись, Николай Семенчинский издаёт восторженный клич:
- Слушай, ты же классный мастер! А заказы принимаешь? На моих тоже каблуки стёрлись, по палубе скользят. Набойки бы, а?
- Набойки – дело нехитрое, - мычит Яков, закусив суровую нитку. – Жаль, припасу мало – клею, гвоздиков… Не додумался в Петропавловске запастись.
Народ в отсеке окружил новоиспечённого сапожника, нахваливает работу, уже и очередь на починку вот-вот составится…
- Молодец, Лемперт! – пробился сквозь общий гам голос Виктора Нищенко. - Зря на флот подался – сейчас где-нибудь в Чугуеве, знаешь, сколько бы заколачивал! А то… Еврей-подводник… Самый короткий анекдот!
Внезапно в отсеке повисает острая тишина. Сквозь мерный гул двигателей   слы-шен даже плеск воды за бортом. Почуяв неладное, Нищенко подавил родившийся было смешок, потом  заговорил озираясь:
- Вы чего?.. Братцы… Я же ничего такого… Яков, ты что, обиделся?
Молчание, тяжело заполнившее отсек, не рассеивалось.
- Ну, что я сказал?! – взорвался Нищенко. – У нас в Одессе плюнь – в еврея попа-дёшь. Там каждый второй…  Да что вы, в самом деле?!
- Ты не плюй! – осадил его Вашкевич. – Расплевался тут… А подтирать твою га-дость кому?
- Да что тут обидного? – не сдавался Нищенко. – Шутка просто… Ведь в самом де-ле, мало на флоте…
- Ты ещё теорию Геббельса нам растолкуй! - предложил мичман Николай Лосев.
- А мы тебя к Железному кресту представим… - добавил Анатолий Стребыкин.
- Кретины! – не выдержал Нищенко. – Да если хотите знать, у меня…
- С тобой, Витя, хорошо дерьмо вместе жрать, - неожиданно произнёс Юра Нуж-дин. – А знаешь, почему? У тебя язык впереди ума поспевает: тут ещё подумать не успе-ешь, а твой язык уже слизнул да выплюнул.
Нищенко выскочил из отсека, оставив в отсеке брезгливый дух досады.
- Надо же! – только и сказал Пётр Грудин.
- Да не со зла он, - примирительно выговорил Яша Лемперт. – Что уж теперь…

А  в  это  время…

Тихий океан, 45; 41' северной широты, 138; 56' западной долготы

При ясной погоде по океану в кильватер движутся две подводные лодки: впереди – Л-16, за ней на дистанции примерно трёх кабельтовых – Л-15. На флагштоках чётко вид-ны советские военно-морские флаги – с алыми звездами на бело-голубом. Кажется, ничто не нарушает покой безмятежного простора: в небе ни облачка, в море – ни единого дыма или перископа. Только где-то на горизонте маячит темно-серый силуэт эсминца – надо надеяться, американского. И вдруг…
Лодка, идущая впереди, словно встаёт на дыбы. Два взрыва в корме заставили  её вздрогнуть всем стальным телом и, как подраненную, наполовину осесть в пасть огром-ной обратной волны. Секунд через сорок под воду скользнул и задранный к небу, будто  в отчаянной мольбе, серый, роняющий мутные потоки нос. Всё было кончено.
Вторая лодка, на миг споткнувшись, ринулась было влево, вправо, опять влево – и сделав два выстрела в сторону невидимого врага, как-то скорбно ушла своей дорогой…

Два месяца спустя

Москва, Кремль, 30 декабря 1942 года

В кабинет Верховного Главнокомандующего, где сидят Сталин и Молотов, входит нарком ВМФ Кузнецов.
- Разрешите, товарищ Сталин?
- Здравствуйте, товарищ Кузнецов. Впрочем, мы уже здоровались по телефону… Скажите, как понимать вот эту телеграмму президента Соединенных Штатов Америки? Прочтите, пожалуйста, а мы послушаем.
Кузнецов, взяв в руки протянутый листок, читает:
- «Я обратил внимание на радиосообщение из Токио о том, что … в Тихом океане японская подводная лодка потопила подводную лодку союзной нации. Вероят-но, это сообщение касается Вашей подводной лодки Л-16, потопленной противником … в то время, когда она находилась в пути в Соединенные Штаты с Аляски… я по-сылаю Вам выражение сожаления по поводу потери Вашего корабля с его доблестной командой и выражаю мою высокую оценку вклада, который вносит в дело союзников также Ваш доблестный Военно-Морской Флот в дополнение к героическим победам Вашей армии».
- Что скажете, товарищ Кузнецов?
- Как я вам докладывал, товарищ Сталин…
- Мы помним, что именно вы докладывали. В тот момент вы не могли с точностью сказать, чьи торпеды потопили Л-16. А главный свидетель - командир лодки Л-15, капи-тан-лейтенант Комаров… так, кажется?
- Так точно, товарищ Сталин!
- …он вообще, по сообщению нашего Генерального консула в Сан-Франциско то-варища Ломакина, плёл всякую чепуху. То, видите ли, обе лодки погрузились для диффе-рентовки, а всплыла почему-то только одна. То он лично наблюдал взрыв торпеды, а сам уклонился от столкновения с вражеской подводной лодкой… Он что, врал нам, этот Ко-маров?
- Никак нет, товарищ Сталин.  Василий Исакович Комаров -  командир опытный и мужественный. Он сумел в чрезвычайных обстоятельствах не только спасти свою лодку от участи Л-16, но и, несмотря на жесточайший приступ аппендицита, успешно довести её до Сан-Франциско. Уже при входе в базу лодку чуть не таранил американский транспорт – спасла только мгновенная реакция нашего командира. А разночтения в его информации вызваны тем, что в первый день по прибытии в Сан-Франциско он вынужден был докла-дывать о происшествии в присутствии американских представителей. Видимо, не имея достоверных сведений и опасаясь повредить союзническим отношениям, он и придумал легенду о дифферентовке… 
- Хорошо. Допустим, что Комаров – молодец.  Ну, а мы? Мы уверены сегодня, что нашу лодку потопили действительно японцы?
- Есть кое-какие странности, товарищ Сталин.
- Я бы сказал – слишком много странностей! Во-первых, почему в районе движения наших лодок, как мне докладывали, в тот день оказался неопознанный корабль? Во-вторых, каким образом японская подлодка И-25, которая ставит себе в заслугу торпедиро-вание нашей Л-16, вообще попала в эту акваторию, если накануне вела бой с американца-ми совсем в другом месте? В-третьих, до нас дошли разговоры некоторых офицеров США о том, что Л-16 могла стать жертвой случайной атаки американской подлодки «SS-31». Во всяком случае, по словам специалистов, её перископ очень похож на тот, который появил-ся незадолго до взрыва  в той же акватории. И наконец… почему президент Соединённых  Штатов только теперь, спустя два месяца, счёл необходимым выразить нам своё соболез-нование? Как сообщал товарищ Ломакин, о гибели советской подлодки военные власти Сан-Франциско были поставлены в известность уже через неделю после трагедии…
- Столько случайностей – нарочно  не придумаешь! – проговорил Молотов.
Сталин взял в руки телеграмму Рузвельта и пошёл по кабинету, будто снова и сно-ва вчитываясь в неё.
- Конечно, в мирное время мы провели бы тщательное расследование всех обстоя-тельств случившегося… Но нет пока у нас мира, нет! А союзники – есть! И с этим прихо-дится считаться. А? Видимо, так рассуждал товарищ Комаров?
- Верно, Иосиф Виссарионович! – кивнул Молотов. 
- Так точно, товарищ Сталин, - откликнулся Кузнецов.
- И что же мы ответим Его Превосходительству господину Рузвельту? Притворим-ся, что поверили, и поблагодарим за соболезнование? Нет!  На этот раз мы просто… про-мол-чим! Надеюсь, союзники простят нам небольшое нарушение дипломатического эти-кета… Но консульская служба, товарищ Молотов,  пусть до конца разберётся в этой исто-рии. Мы не можем доблестью нашего Флота, о которой пишет президент, оплачивать та-кие, с позволения сказать, случайности.


 Но экипажи комдива Трипольского ещё не знали о судьбе Л-16.
 Они шли тем же маршрутом – на Сан-Франциско.

 
В шестом отсеке, как всегда, собрались свободные от вахты краснофлотцы. Анато-лий Стребыкин и Казимир Вашкевич заняты выпуском «Морского ежа» - сатирического листка. Из-под карандаша Вашкевича постепенно возникает картинка: матрос у стола из-вергает потоки английских фраз, а один из слушателей видит во сне себя, вручающего де-вушке букет ромашек. Вася Глушенко, заглянув художнику через плечо, восклицает:
- Ты дывысь, як наш Павло до Галынки залыцяется!
Павел Плоцкий срывается с рундука и тоже пытается увидеть рисунок, но Анато-лий отгораживает его от стола: «Потом, потом!»
- А что там? Почему я?
Вашкевич  напоминает:
- А кто кемарил вчера на занятиях по английскому?
- Так я ж после вахты! Замёрз как бобик…
- А дисциплину, Бобик, ещё никто не отменял! – внушает Вашкевич.
В углу Николай Фадеев рассматривает нож в кожаном чехле, купленный в Датч-Харборе Стребыкиным.
- Толя, и сколько стоит эта штука?
- Три доллара.
- Ого! По-моему, тебя облапошили…
- Да ты что! – возражает Сергей Чаговец. – Это ж музейная редкость! Может, этим ножом какой-нибудь вождь краснокожих сто лет назад скальпы снимал!
- Скорее, алеутка недавно рыбу резала…- замечает Александр Морозов, отрываясь от книжки.
- Да ну вас! – отмахивается Стребыкин от хохочущих товарищей. – Вы гляньте, ка-кой там кожаный чехол!
Фадеев разглядывает чехол и, понюхав, заключает:
- Правда, рыбой воняет!
- Не слушай ты их, - успокаивает Вашкевич Анатолия. – Хороший нож! Такой же, кажется, за доллар продавался.
Под смех товарищей Стребыкин отбирает нож и прячет в рундук:
- Ничего! За то, чтоб его фашисту в глотку воткнуть, три доллара не жалко!
- Вот тут ты прав! – поддерживает Чаговец.
Разговор прерывается сигналом боевой тревоги и командой:
- По местам стоять! Швартовы приготовить!
- Неужели Сан-Франциско?! – слышен чей-то возглас.
Моряки стремглав разбегаются по постам.

33-й день похода

Вальехо, Сан-Франциско, США. 7 ноября 1942 года

На пирсе судоремонтного завода – большая  толпа: рабочие, американские моряки, жители окрестных кварталов с детьми, русские эмигранты… Кроме любопытства, их при-вел сюда слух о том, что после торжественного подъема флага русские обещали разре-шить пройти на советские подводные лодки и даже провести экскурсии по ним. Одни ве-рят этим слухам, другие – нет, но само присутствие военных кораблей из далёкой воюю-щей России явно взбудоражило полусонный городок.
Через узкий островок Мар Айленд в сторону залива Сан Пабло ветер уносит звуки марша, который играет на берегу военный оркестр. Когда он стихает, рынды на подвод-ных лодках отбивают склянки. И с последним ударом, возвестившим восемь часов утра, на С-54 раздаётся зычная команда капитан-лейтенанта Братишко:
- Равняя-яйсь! Смир-р-рно!  Флаг, гюйс и флаги расцвечивания - поднять!
Над остальными лодками звучат такие же слова, и по флагштокам медленно под-нимаются шелковые стяги. И хотя моряки за время службы успели привыкнуть к церемо-нии, но сейчас лица у них по-особому одушевлены: похоже, вдали от Родины  всё это вол-нует  иначе.
По пирсу к лодке подходит командир дивизиона капитан 1 ранга Трипольский, лег-ко взбегает по трапу и произносит:
- Товарищи краснофлотцы и старшины! Товарищи офицеры и политработники! Поздравляю вас с 25 годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!
В ответ над головами собравшихся прокатилось могучее троекратное «ура-а-а!», всполошив стаи оглушённых чаек, а на берегу раздались щедрые аплодисменты.
- Приказ Народного комиссара обороны СССР № 345 от 7 ноября 1942 года, - читал Троепольский. - … Двадцать пятую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции народы нашей страны встречают в разгаре жестокой борьбы против немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в Европе. В начале этого года… Красная Ар-мия … взяла в свои руки инициативу, перешла в наступление… показала, таким образом, что при некоторых благоприятных условиях она может одолеть немецко-фашистские вой-ска. Однако… воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, немцы и их союз-ники собрали все свои резервы под метелку…Ценой огромных потерь немецко-фашистским войскам удалось продвинуться на юге… Товарищи красноармейцы, коман-диры и политработники, партизаны и партизанки! От вашего упорства и стойкости, от во-инского умения и готовности выполнить свой долг перед Родиной зависит разгром немец-ко-фашистской армии… Будет и на нашей улице праздник!
Когда над строем снова понеслось матросское «ура», Анатолий Стребыкин не сдержал улыбки и подтолкнул локтем Сергея Чаговца:
- Глянь, старушка всплакнула. Не иначе – русская…
Действительно, седая женщина в платке, стоявшая почти на краю пирса, достала из сумочки платок и осторожно промокнула глаза. Её спутник, статный, но тоже покрытый шапкой седых волос,  наклонившись, что-то шепнул – видимо, успокаивающее, на что старушка  в ответ кивнула и благодарно сжала его локоть.
- На ней платок как у моей мамы, - проговорил Яков Лемперт, стоявший по другую сторону Чаговца. – Тоже пуховый и светло-коричневый.
- А вон туда посмотрите, - мотнул головой Чаговец  вправо.
В стороне от толпы, опершись на высокую ограду пирса, стоял человек в тёмном длиннополом пальто. Лицо его, в отличие от остальных, казалось неподвижным и даже угрюмым. Но когда народ двинулся, готовясь ступить на борт подлодки, он оказался у трапа в числе первых.
Вместе с Юрой Нуждиным командир группы движения Донат Негашев, тоже вла-девший английским, старался поделикатнее объяснить публике, что экскурсии по лодке не планировались: военный корабль – не место для прогулок. Но две-три группы, в основном – из рабочих, которым предстояло проводить на лодке кое-какой ремонт, пришлось всё же сформировать и в сопровождении офицеров провести по кораблю. Пробились в эти груп-пы и старушка в пуховом платке со своим седовласым спутником, и мужчина с непод-вижным лицом. Старушка то и дело гладила то перила трапа, то переборки, то заправлен-ные матросские койки.
- Ощупывает – будто слепая! – едва слышно сказал Чаговцу Стребыкин.
Но седой, то ли услышав, то ли угадав, попытался оправдаться за неё:
- Мария Гавриловна – русская. Наш старший сын был морским офицером, погиб в семнадцатом…
«Угрюмый», как прозвали между собой моряки второго мужчину, больше разгля-дывал механизмы. Оказавшись в дизельном отсеке, он напрямую спросил Негашева:
- Лодка-то немецкая?
- Вы имеете в виду – трофейная? – не удивился Негашев русскому языку ещё одно-го посетителя.
- Я имею в виду – купленная в Германии! – почти раздражённо пояснил Угрюмый. – Ведь не станете же вы утверждать, будто Советы сами могут делать подводные лодки!
- Что ж в этом удивительного? – улыбнулся Негашев. – Я обратил внимание, как дотошно вы разглядывали таблички на механизмах. Нашли хоть одну иностранную?
- Ну, таблички и сменить недолго! Неужто и вправду этот дизель, - ткнул он паль-цем и произнес по слогам, - мэйд ин Ко-лом-на?!
- А вы после войны приезжайте в Коломну – увидите сами!
- Если после войны она ещё останется, Коломна ваша!
- Не надейтесь – останется! – понял, с кем имеет дело, Негашев.


Вечером  в советском консульстве состоялась необычная встреча. По лицу Гене-рального консула Я. М. Ломакина было видно, что разговор предстоит отнюдь не празд-ничный. Оглядев сидевших за большим столом офицеров, Яков Миронович официально представил всем военно-морского атташе капитана 2 ранга Егоричева, затем командира дивизиона прибывших подлодок Трипольского, командиров всех четырех субмарин  и на-конец  двух американских гостей - командующего Западным морским округом США ви-це-адмирала Гринслэйда и командующего флотилией подводных лодок контр-адмирала Фригделла.
- Товарищи! Господа! – начал консул. – Я вынужден начать с того, что… Одним словом, наши командиры ещё не знают, что на переходе из Датч-Харбора в Сан-Франциско погибла советская подлодка Л-16… Подробности я сообщу вам позже, - при-бавил он в ответ на недоуменные взгляды новоприбывших моряков. – А сейчас предлагаю почтить память командира лодки Л-16 капитан-лейтенанта Дмитрия Фёдоровича Гусарова и всего экипажа.
Присутствующие встали в скорбном молчании, после чего консул продолжил:
- Мы, как союзники, должны обсудить и вместе принять все меры, чтобы исклю-чить повторение трагедии, а значит - обеспечить успешное завершение перехода наших кораблей  на северный театр военных действий. Прошу высказываться, господа…
- Наше командование, - начал вице-адмирал Гринслэйд, - сделает всё возможное, чтобы  помочь доблестным русским морякам. Прежде всего, мы гарантируем своевремен-ный и качественный ремонт ваших субмарин  во время пребывания как в Сан-Франциско, так и на Панамском канале в Коко-Соло,  и на базе Гуантанамо на Кубе – словом, везде, где это потребуется.
- Благодарю вас, господин контр-адмирал, - кивнул  Ломакин.
- Кроме того, - с достоинством продолжал Гринслэйд, - как и следует из межправи-тельственных соглашений, американская сторона предоставит русским морякам в пунктах перехода до 500 тонн топлива и 50 тонн моторного масла. Ваши корабли будут беспрепят-ственно заправляться пресной и дистиллированной водой, а также в достаточном количе-стве получат продовольствие…
- Простите, сэр, - с некоторым нетерпением прервал его консул. – Поверьте, совет-ская сторона высоко ценит материальную помощь американского командования. Но сей-час хотелось бы услышать не только это. Как обеспечить большую, чем до сих пор, безо-пасность наших кораблей на время этого, без преувеличения, небывало трудного и, как мы убедились, опасного плавания – вот в чём вопрос.
- Я вас понимаю, - отвечал командующий округом без видимой обиды за наруше-ние дипломатического этикета.
– Из мер, о которых вы упомянули, - подхватил  Фригделл, - мы готовы предло-жить, во-первых, эскортирование ваших субмарин американскими  военными кораблями на всём пути до Канады. А во-вторых, обеспечить присутствие наших офицеров связи на каждой русской лодке, чтобы избежать возможных инцидентов при встречах с американ-скими кораблями или самолётами.
- Благодарю, - принял предложение Ломакин. – Вот это уже конкретные вещи!


На концерте, который на следующий день моряки давали в советском консульстве с приглашением членов Общества русских эмигрантов, было не протолкнуться. Оказались тут и Мария Гавриловна со своим неотлучным спутником, и Угрюмый. 
- Слова Савинова, музыка народная, - объявил со сцены Александр Морозов, - «Вижу чудное приволье». Исполняет старшина Пётр Грудин.

…Это русские картины,
Это родина моя!

            - заливался  Грудин, будто и не просидел больше месяца почти безвылазно в душ-ных, прогорклых трюмах.

Слышу песни жаворонка,
Слышу трели соловья.
Это русская сторонка,
Это родина моя!

Мария Гавриловна слушала как заворожённая, грустно улыбаясь и часто поднося  к глазам свой вышитый платочек. А когда баритон Сергея Чаговца запел о волжском утёсе, потом  о Ермаке, объятом думой, - слёзы покатились по её щекам безостановочно, и спут-ник, уже не пытаясь вернуть ей спокойствие, сам  то и дело стал закусывать губу. Зал про-вожал каждого исполнителя щедрыми овациями. Чувствовалось, что для каждого из при-сутствующих это был не просто концерт, а долгожданное волнующее свидание – с роди-ной, с молодостью, с давними, полузабытыми мечтами. Угрюмый, однако, сидел непро-ницаемый.
- Вот гад! – шепнул Чаговец, углядев его сквозь просвет занавеса. – Чего ж тогда пришёл, если зубами скрежещешь?
- Недобитый, наверное, - предположил Стребыкин.
- А теперь сюрприз, - внезапно заявил с подмостков Александр Морозов. - Вчера у командира нашей подводной лодки капитан-лейтенанта Братишко был день рождения. И мы решили посвятить ему песню – «Песню о братстве». Слова, можно сказать, народные, а музыка… В общем, музыку тоже подбирали вместе – вы её, конечно, знаете.
Они пели  от души - Александр Морозов, Петр Грудин, Сергей Чаговец,  Николай Фадеев да ещё два офицера: механик Донат Негашев и штурман Константин Тихонов. По лицу сидевшего в зале Братишко понятно было, что никто не выдал ему секрет заранее, –чувствовал он себя смущённо, но, вслушавшись, стал даже постукивать ногой в такт. А песню, которая шла под мотив «Трёх танкистов», зал принимал очень даже душевно.

В день, когда мы приняли присягу,
Мы внезапно поняли с тобой:
Друг без друга мы теперь ни шагу –
Вместе в строй, на камбуз или в бой.
Слов красивых попусту не тратя,
Не уступим никакой беде.
Моряки мы! Это значит – братья,
Если не по крови – по судьбе.

Палубы, каюты и отсеки
Стали нашим домом на года.
Сквозь туманы в каждом человеке
Здесь душа прозрачна, как вода.
Не видать ни дна и ни покрышки
Пожелать нам хочется себе.
Командир у нас – и тот Братишко:
Если не по крови – по судьбе.

Нам от шторма прятаться не надо:
Побратимы – мы  и корабли.
Мы согреты материнским взглядом
Даже в море на краю земли.
Этой ласки теплота и сила –
Как награда высшая тебе.
Ты одна нам матушка, Россия, -
По любви, по крови, по судьбе.

Аплодисменты зала гремели так долго и настойчиво, что стало ясно: они адресова-ны не только исполнителям, но и имениннику. Братишко вынужден был встать и, с при-знательностью подняв руки к сцене, с поклоном обернулся к зрителям.
- Старинный матросский танец «Яблочко»! – звонко объявил Морозов. – Исполняет трио мотористов подводной лодки С-54. Аккомпанирует Сергей Колуканов.
Сергей нарочито вразвалочку вышел на середину сцены, враспашку развёл баян – и, заставляя вздрагивать дощатые подмостки, пошла из края в край ядрёная флотская пля-ска. То скрещиваясь в широком шаге, то с оттяжкой рассыпая дробь, то взвихривая кле-шами легкую пыль, моряки заставляли весь зал и хлопать в такт, и вскакивать, чуть не вторя движениям танца, и вскрикивать под залихватское «эх!», пока не разразился под крышей старого особняка всеобщий безудержный восторг, в котором слилось всё: и зара-зительная мощь музыки, и наслаждение пленительным мужеством танца, и радость видеть этих крепких парней, не растерявших в суровых походных буднях непобедимую радость жизни. А когда в завершение концерта  раскрасневшиеся артисты встали плечом к плечу и запели гимн своей воюющей Родины – Интернационал, то не одни лишь работники совет-ского консульства или офицеры-подводники, а весь зал стоя слушал:

…Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой!

- Это пропаганда! – вдогонку гимну  раздались выкрики в зале. Один из них, как заметил Анатолий Стребыкин, принадлежал Угрюмому. Видно было, как под взглядами и репликами соседей  он озирался, огрызался, снова вскрикивал какие-то недобрые слова, пока не растворился в расходившейся людской массе.
Тем временем Мария Гавриловна вместе со спутником  нашла у сцены Братишко и стала его просить:
- Господин командир, позвольте мне принять у себя дома группу российских моря-ков. Я вас очень, очень прошу… Мне так… Я… Ну, пожалуйста! Хоть ненадолго…
- Дмитрий Константинович, я думаю, надо уважить землячку, -  заметил  Триполь-ский. – Надеюсь, ребята не подведут? – полувопросительно оглядел он сгрудившихся мат-росов.
 В гости отправились  вшестером: Нищенко, Нуждин, Стребыкин, Лемперт, Жига-лов и Новиков. Мария Гавриловна со спутником жила недалеко, возле парка Кастлвуд, на углу Розвуд-авеню и Вествуд-стрит – моряки сумели прочесть незнакомые названия даже без помощи «полиглота» Нуждина.
- А что это у них всё «вуд» да «вуд»? – только полюбопытствовал Яков.
- Слушать надо на занятиях, а не спать! – не преминул укорить его Юрий. – Дома объясню!
- Сколько слёз я пролила, пока выучила эту речь! – рассказывала старушка, хлопо-ча у стола. – Бывало, пойдёшь куда – только на пальцах и объясняешься. Но жизнь всему научит, - вздохнула она. – я и бельё людям стирала, и кухаркой была, и детей нянчила. Только писать по-английски по-прежнему не могу. А вот сын наш младшенький – тот уже совсем американец, русского языка почти не помнит. Хоть и родился в Курской губернии.
- Так мы, бабушка, почти земляки с вами, – воскликнул Жигалов. – Орловский я!
Мария Гавриловна всплакнула и всё куталась, куталась в  свой пуховый платок…
В небольшой кухоньке её, в углу, висела икона под льняным полотенцем с орна-ментом.
- Память о России, - проговорила старушка. – Да ещё вот это…
Она показала старый, обитый жестью расписной  сундучок.
- С тем и помру, наверное,  - не к месту улыбнулась она и снова утёрла глаза: - Вот привёл Господь перед смертью повидать  русских людей…
Муж её, голубоглазый, с глубокими морщинами на длинноватом лице, оказался профессором университета с украинской фамилией Кавун. Он повёл гостей по винтовой лестнице на второй этаж, в свой кабинет, сплошь обставленный книжными шкафами.
- Располагайтесь, племя младое, незнакомое… Знаете, кому принадлежат эти сло-ва? – поинтересовался как бы невзначай.
Стребыкин  с товарищами потупились было в некоторой растерянности, но Моро-зов с Нуждиным не подкачали:
- Пушкин! – выпалили в один голос.
- Верно, - почему-то возрадовался старик. – А вот в этих креслах, где сидите вы…
Ребята враз заёрзали, ожидая новых великих имён.  И почти не ошиблись:
- … сиживали Максим Горький, Владимир Маяковский, Ильф и Петров. Я, кстати, пишу сейчас воспоминания об этих встречах… Знаете, я бы очень хотел познакомить вас со своими студентами – жаль, времени у вас мало. Может быть, как закончится эта про-клятая война… А то ведь некоторые из них думают, что вы – действительно красные. То есть – краснокожие!
И Кавун заклокотал слабеньким, хрипловатым смехом.
На прощание он пожал всем руки, а Морозову, с которым весь вечер проговорил о литературе, даже подарил трубку.
- А чего это у неё голова чёрта? – полюбопытствовал Александр Новиков, когда они вышли на улицу.
- Мефистофель это! – пояснил Морозов. – О нём писал великий Иоганн Вольфганг фон Гёте.
- Немец? – возмутился Новиков. – Да чтоб я одним духом с немцем дышал?!.
- Не всякий немец – фашист. А книги Гёте Гитлер сжигал на уличных кострах, по-нял?
Неожиданно они услышали сзади взволнованный крик:
- Рашен! Рашен сейлорз!
К ним подбежала молодая женщина с пышной, сбившейся причёской.
- Сорри, простите… - заторопилась она объяснить своё появление на вечерней ули-це. – Вы так громко говорили… - смущённо улыбнулась. – Вы русские! А я так давно меч-тала познакомиться с русскими моряками… Я из Владивостока - там мама в 19-м году вышла замуж за американского солдата… Она очень много рассказала … правильно я го-ворю – рассказала?
- Рассказывала, - поправил Нуждин.
- Да, рассказ…зы-ва-ла  о России… Но она долго болела и умерла, оставила меня с маленьким братишкой… Теперь я работаю, чтобы его кормить. Здесь недалеко, в ночном клубе для моряков. Война… - закончила она грустно. – А у вас в России есть девушки для моряков?
- Наши девушки работают на заводах, - почти зло ответил ей Стребыкин. – Или воюют!
- Воюют? Но война – не женское дело! А на заводах… это ведь так тяжело!
- А ты слышала про Зою Космодемьянскую? – спросил Нуждин.
- Зоя? Разве есть такая кинозвезда?
- У неё звезда поярче – звезда Героя Советского Союза!
- О-о, это, наверное, очень популярная звезда… Вы её любите?
- Уж конечно! – в сердцах проговорил Нищенко.
- Так это ваша девушка? – повернулась к нему  незнакомка. – А она вас любит? И ждёт?
Ребята только молча переглянулись.
- Я вижу, вы торопитесь на службу… Но я так счастлива, что смогла встретиться с русскими!.. Сорри, сегодня я очень устала – было много клиентов. Но завтра… Приходите завтра в клуб моряков. Я постараюсь… у нас много хороших девушек… вам будет весело!
Она сделала воздушный поцелуй и, помахав рукой, скрылась в темноте.
Нищенко брезгливо сплюнул и сжал кулаки:
- Вот тварь! «Будет весело!»…
- Витя! – приобнял его Лемперт. – Она не виновата – слыхал ведь: братишку надо на ноги поставить…
- А я бы, пожалуй, не отказался, - мечтательно зажмурился Новиков. – Чуток ста-ровата, но ещё вполне…
- Знаешь! – схватил его за грудки Нищенко. – Я тебе сейчас… морду твою сопли-вую…
Отнимать от него щупловатого Новикова бросились уже и Стребыкин, и Нуждин.
- Да я как представил, что моя … могла бы вот так… в клубе для моряков!..
- Ох, братцы, скорей бы в бой! – вздохнул  Жигалов.

 А  в  это  время…

- Ну что ж, помянем Дмитрия Федоровича Гусарова… Невесёлый нынче праздник получается! – проговорил Трипольский, стоя в своей каюте на флагманской С-56 в окру-жении командиров «эсок».
- Я хорошо его знал, Александр Владимирович, - вымолвил  Григорий Иванович Щедрин. -  Сильный был командир, настоящий…
Выпили сурово, не чокаясь.
- И полпути не прошёл, -  продолжил  Лев Михайлович Сушкин.
– Ему и по службе ещё бы идти да идти! – добавил Трипольский, вкладывая в свои слова уже другой смысл.
- Интересно, как там Комаров движется?.. Может, нам сподручней теперь всем вместе плыть? – предположил Братишко.
- Путь ещё долгий, - не то поддержал, не то усомнился  комдив. – Давай-ка, Дмит-рий Кондратьевич, мы за тебя выпьем. Как там ребята твои спели? «Не видать ни дна и ни покрышки нашему Братишке»?
- А молодцы, в самом деле! – восхитился Иван Фомич Кучеренко. – Такую песню сочинили! Надо бы слова переписать – пусть и мои разучат.
- А Кучеренко с братишкой не рифмуется! – съехидничал Сушкин.
- Ничего, там речь о братстве – это важнее рифмы.
- Погодка-то портится, - заметил Братишко, когда стали расходится по кораблям.
- Если тучки сбились в кучки, жди хорошего дождя, - продекламировал Сушкин. – Так мои земляки говаривали.
- А дождь – к удаче! – подхватил Кучеренко.
- Ну, братцы, до следующей встречи, – обнял друзей Трипольский. – Держать курс!
- Есть держать курс!

Седьмая неделя  похода

Тихий океан

Ровно стучат дизеля, безостановочно и мощно вращаются винты, вспенивая  за ко-раблём белоснежный след. На расстоянии нескольких кабельтовых, в кильватер друг дру-гу идут вторая, третья, четвёртая лодка. И за каждой остаётся такая же ослепительная по-лоса. Да и весь океан сверкает на солнце – иной раз кажется, что оно бьёт прямо из-под воды. Командир С-54 Дмитрий Братишко и зенитчик Пётр Грушин на мостике  вынужде-ны  нести   вахту в тёмных очках. 
На перекур  выбираются на палубу ещё несколько человек – Александр Морозов, Анатолий Стребыкин, Сергей Чаговец. Следом за ними появляется и офицер связи лейте-нант Орлов – из числа приданных дивизиону американских сопровождающих. На Моро-зове тоже солнцезащитные очки, но не такие, как у вахтенных, а щеголеватые, в роговой оправе, с фирменными наклейками в уголках стёкол.
- В Сан-Франциско прибарахлился, что ли? – любопытствует Чаговец.
- Ну, ты скажешь! «Прибарахлился»… Это чейндж! – с достоинством отвечает Мо-розов.
- Подарок?
- Вроде того. От девушки. Я ей – красную звёздочку, она мне – очки. По-ихнему – чейндж, по-нашему – обмен.
Услышав это, лейтенант Орлов иронически хмыкнул – даже поперхнулся дымом.
- Обмен называется! Девушка вам – полезную вещь, а вы ей – что, химеру?
- Между прочим, това… тьфу!.. господин лейтенант… эти «химеры» сейчас сра-жаются с нашим врагом. И вашим, кстати, тоже! А девушке  моя звёздочка очень даже понравилась!
- Ну, вашими звёздочками такого врага не закидаешь. Что и видно!
- Чего ж вы второй фронт никак не откроете? – вмешался Чаговец. – Закидали бы своими… что у вас там…
- Придёт время – откроем! – Орлов отвернулся, не желая продолжать разговор.
- Они ждут, пока Россия сама немцам рога скрутит. А потом придут на готовенькое – добычу делить, - вставил Стребыкин.
- Россия – сама?! – Орлов в голос расхохотался. И, вдруг посуровев, заявил, как с трибуны: - Россию спасут только Бог и Америка! Америка – самая сильная держава!
- Ну да! «Мы сидели у вагоне и толкали паровоз», -  продекламировал Чаговец. - А у самих только жвачка на уме да проститутки в салонах.
- А кто вам ремонтировал корабль: менял прогоревшие заглушки дизелей, сделал вот эту крышу над ограждением мостика? Разве не американские рабочие?
- Правда, - согласился Стребыкин. – Но при этом Том Силвер, слесарь, говорил, что, мол, сейчас хорошо: пока есть война – есть работа… Нет, вы поняли? – повернулся он к товарищам. – У нас  люди под бомбами гибнут, а ему хорошо! «Есть война – есть рабо-та!»
Орлов презрительно сплюнул за борт и стал спускаться по трапу вниз.
- Культура – аж  прёт!– проводил его репликой Морозов.
Спустя несколько минут на палубу вышел замполит лейтенант Шаповалов.
- Жалуется на вас американец, - пожурил он матросов. – Пропагандой, говорит, за-нимаетесь, в коммунистическую веру хотите его обратить…
- А он не занимается?! «Только Бог и Америка спасут Россию!»…
Шаповалов усмехнулся:
- Да? Но всё же вы не шибко… Нужен вам этот янки, как подлодке – дымовая тру-ба! Пусть себе шипит… А очки у вас, Морозов, и вправду, я смотрю, щегольские…
Морозов снял очки и протягивает замполиту:
- Дарю, товарищ лейтенант.
- Ну что вы! Дарёное не дарят.
- Да жарко в них! Даже нос вспотел, - сетует Морозов под смех друзей.
- Нет-нет, оставьте себе – на память об Америке. Да и без них, думаю, не прохлад-нее.
- Внимание, записываю в вахтенный журнал: «18 ноября 1942 года, 14 часов 15 ми-нут - Прошли северный тропик  - тропик Рака!» – сообщает из рубки командир штурман-ской БЧ-1 лейтенант Константин Тихонов.
- Ничего себе, северный! – отозвался Сергей Чаговец. Он взялся было за перила трапа, но тут же, ожёгшись, отдёрнул руку. – Не лодка, а сковородка.
- На вас не угодишь, - рассмеялся   Шаповалов. – То мороз вам не по вкусу, то жа-ра…
- Домой бы! – поплевав на руки перед тем, как взяться за поручни, сказал Морозов. И дым Отечества нам сладок и приятен. Хотя… - сдержался, подумав, -  нынешний дым уж дюже горький…
В этот момент звучит сигнал учебной боевой тревоги и команда:
- По местам стоять! Начать тренировки по борьбе за живучесть корабля!
Бегом, но привычно, без суеты, занимают моряки места по боевому расписанию. Электрики  осматривают  моторы, трюмные проверяют системы затопления и осушения, комендоры расчехляют пушки и наводят их на условные цели.
По громкой связи разносится голос капитан-лейтенанта Братишко:
- Температура воздуха – до 40 градусов по Цельсию, забортной воды – 28 градусов. Охлаждать машины она не успевает. В связи с этим, во избежание перегрева и серьёзных поломок техники, командиру группы движения приказываю действовать  по схеме: один дизель работает  на винт, другой в резерве, на техосмотре. И так – через сутки.
Мотористы Яков Лемперт и Михаил Богачёв выводят один из дизелей. Старшина команды мичман Николай Лосев спускается под паёлы и  пробирается к шатунам:
- Ну-ка, мальчики мои, как вы тут?
- Не горячо, товарищ мичман? – спрашивает Пётр Грудин. – Может, помощь нуж-на?
- Сюда бы веничек сейчас! – мечтательно откликается Лосев. Лицо его покрыто ис-париной, тельняшка потемнела от пота. – Как-никак, удалые они у меня – по 2100 лоша-док в одной упряжке!
- Отбой учебной тревоги! – звучит команда.


Комендор Петр Иванов, несущий наблюдение на мостике, оперся было  о перебор-ку, но тут же отдёргивает ладонь: жжётся!
Оглядывая океан, внезапно докладывает:
- Слева тридцать, дистанция два кабельтова, плавающий круглый предмет!
Братишко, который находится тут же, в рубке, стремительно вскидывает к глазам бинокль – и с каким-то особым, охотничьим азартом командует:
- В центральном! Срочно на мостик – винтовку и патроны!
Иванов в недоумении:
- А тревогу? Тревогу объявлять?
- Не стоит, - смеётся командир. – Я думаю, сами справимся.
Пока приносят винтовку, объясняет:
- Это морская черепаха. Берег близко – вот они и нежатся в тёплой водичке…
Знойную тишину  нарушает одиночный выстрел. И через несколько минут петля бросательного конца, метко брошенная Ивановым, охватывает огромный панцирь морско-го животного. Свободные от вахты матросы, высыпавшие на палубу на звук выстрела, по-могают втащить черепаху на борт, после чего все вместе неловко пытаются её разделать. Наконец панцирь вскрыт, и Демьяну Капиносу доверяют ответственное задание – сварить черепаший суп.  Это ему удаётся  на славу: подтверждение тому – явное удовольствие на лицах обедающей команды.
- Нет, всё же  в тропиках жить можно! – констатирует Михаил Богачёв. – А то я в этой духоте совсем аппетит потерял.
- Ты, рыцарь бачка и чумички, аппетит потерял?! – изумляется маленький Алек-сандр Капелькин, товарищ Михаила по группе мотористов. – Братцы, он по три котлеты в ужин глотает!
- Так  то  в ужин, – оправдывается Богачёв, – когда  жара спадает…